Читать книгу: «Дух времени. Роман о становлении и взрослении», страница 2

Дух времени 4

Ночью я проснулся от того, что отец гремел посудой на кухне. Он снова пришел домой пьяный. Вот и превратилась карета в тыкву, а мои фантазии о жизни рок-певца разбились о суровую реальность. Пьяный батя, постоянная ругань. Вот моя настоящая жизнь, а не концерты в переходе.

– Петька! Петька, черт тебя дери!

Я встал, накинул на всякий случай штаны и футболку – вдруг отправит за чекушкой.

– Я тут, – зашел на кухню.

– Ты куда еду дел? А? Где эта чертова сковородка?

– В холодильнике, – ответил я, стоя у порога.

Отец сидел шатаясь, в грязной куртке.

– Ну так давай ее сюда! – стукнул он кулаком по столу. – Есть хочу…

Сглотнув ком в горле, я прошел мимо отца к холодильнику. Достал сковородку, положил жареную картошку в тарелку и подогрел в микроволновке. Все это время он, пьяно покачиваясь, боролся со сном, к счастью – молчал.

– Что это? – от брякнувшей по столу тарелки отец будто проснулся.

– Жареная картошка.

– Сам вижу. Ты что, думаешь, я совсем тупой?

– Нет, папа, – замялся я. Я уже давно был крепче и сильнее отца, но на его крик всегда реагировал одинаково – как нашкодивший щенок, сжимался и виновато опускал голову.

– Что ты бычишься? Я твой отец! – смахнул он тарелку на пол. Картошка рассыпалась вперемешку с осколками.

Выбора не было, я наклонился убирать, и в этот момент прилетела затрещина по затылку. В голове зазвенело. Потеряв равновесие, я полетел на холодильник.

– Да я вкалываю, чтобы у тебя была еда и ты вырос нормальным! А ты, паскуда, не уважаешь отца! – зло уставился он на меня. – Брось ты это все… – Он оттолкнул меня, развалившегося на полу. – А ну неси дневник!

– Пап… – попытался унять его.

– Быстрее! Неси сюда этот чертов дневник! Посмотрим, как ты уважаешь меня… мои… старания вырастить тебя человеком. Впахиваю ради этой паскуды…

Я шел за дневником и понимал, что будет дальше. Хотелось выскочить на улицу и сбежать, но расплата будет в любом случае. Уж лучше сейчас – у пьяного удар слабее. Ну и, может, в этот раз будет по-другому?

Дневник лег перед отцом. Он мотнул головой, видимо, указывая на стул.

– А ну сядь! Стоишь над душой. Так… Посмотрим…

Он размашисто перелистывал страницы, чуть ли не вырывая их.

– Ах ты мразь! – Отец уткнулся взглядом в колонку оценок и замахнулся. Я успел увернуться, ладонь прошла чирком. – Двойки?! Плохое поведение?! Да я тебя!.. – Шатаясь еще сильнее, отец встал и принялся снимать со штанов ремень. – Я тебя воспитывать буду! Мать погибшую позоришь! Она ведь учителем была! Ты обязан чтить ее память!

Не знаю почему, но я вспомнил переход. Момент, когда я пел. Именно мама учила меня петь. Сегодня она могла бы мной гордиться – я выступал так, как она учила, с душой отдаваясь музыке. Она была бы счастлива, узнав, что я сам наконец почувствовал счастье. И отец будет говорить, что я не чту ее память? Да что он понимает?!

Я не выдержал, подскочил со стула. Слова вырывались из меня с надрывом:

– Да ты сам позоришь мать! Посмотри на себя! Бухаешь постоянно! Страдаешь! И мне жить не даешь!

– Ах ты сучок! – кулак прилетел по скуле.

Я мог, но не стал уворачиваться. Мне хотелось ощутить эту боль, почувствовать, что это реально. Боль отрезвляет, заставляет бороться. Отец хотел напугать меня, но вышло иначе: я ощутил пинок свободы. Впервые в жизни я осмелился противостоять отцу. Оказывается, специально подставлять лицо под удар – это сложнее, чем уворачиваться, но зато и вдохновляет лучше.

Я замахнулся и с силой ударил его в ответ. Отец, не ожидая отпора, упал назад и опрокинул стул. По пути зацепил скатерть, шторы – все загремело и начало рушиться. Но мне было этого мало. Пусть хоть весь мир рухнет от моих ударов! Я бросился вперед, придавил отца к полу и бил, бил, бил…

– Ты сдался! Я не виноват, что ее больше нет! – кричал я.

Замахнулся в очередной раз и увидел отца. В его взгляде была боль, но не от удара. В глазах читалось отчаяние – страдание мученика. Мой удар ему был намного нужнее, чем его избиение меня.

– Сын… – несвязно прикрываясь промычал отец.

– Не смей! Это ты мучаешь себя и меня. Ее нет! Она умерла! – Я поднялся, от злости пнул стол и бросился из дома, обувшись и прихватив какую-то куртку.

Сердце колотилось в бешеном ритме. Впервые в жизни я осмелился честно сказать отцу то, что думаю о смерти матери. Да и сам смог только сегодня это осознать. Я любил ее, но не мог смотреть, как отец топил боль в алкоголе и разрушал все вокруг себя. Он медленно убивал себя и меня.

Когда мама была жива, он был другим. Высоким, сильным, остроумным и добрым. Мама постоянно ставила его в пример, он любил ее сильнее всего на свете. Как-то она порезалась ножом во время готовки, так отец всю неделю сам готовил и ничего не позволял ей делать. Раньше дома было тепло, уютно – я любил родителей, а они меня.

Но у мамы обнаружили рак. Она сгорела в болезни буквально за полгода. После похорон отец изменился. Стал пить, злиться, ходил всегда мрачным и грустным и стал меня бить.

Все хорошее в отце и мне было от матери. Когда ее не стало, мы превратились в озлобленных псов, которые могут только огрызаться на прохожих и грызться друг с другом. Но почему-то я больше не хотел так жить.

На улице было холодно – все-таки зима. Руки и ноги начали замерзать, но возвращаться домой я не хотел. Нет, приходить раньше завтрашнего вечера, пока отец не уйдет на смену, не вариант. Но и переждать негде – друзей, к кому я мог бы завалиться среди ночи, не было. Впрочем, никаких друзей не было.

Когда уже стало светать, меня окликнул знакомый голос.

– Петька Бой?!

Я обернулся и увидел Шута. Он стоял с поводком в руках, а рядом вертелась маленькая собачонка.

– Чихуахуа? – рассмеялся я.

– Привет. А ты почему в таком виде?

– А тебе какое дело? Иди гуляй со своей Хуа! – сорвался я на Шута.

– Я ведь помочь хотел, – обиженно ответил он, но не ушел. Наоборот, шагнул ближе. – Что случилось?

– Да ты чего пристал-то?! Ты и вправду бессмертный или дурак! – Я толкнул его в плечо, но он устоял на ногах.

– Я знаю…. Ты добрый, – робко сказал он и вжал голову в плечи, готовясь к удару.

– Да что тебе надо от меня?! Я злой! Злой я! – зарычал я на него. Но он не двигался, только беспокойно залаяла его собачонка. Шут зажмурил глаза. Боялся, но не отступал.

– Отвали от меня, пока я тебе ноги не переломал! Или хочешь святым показаться?

Я схватил его за ворот. В мою ногу вцепилась эта мохнатая мелюзга.

– Ай! Да черт тебя дери! – Я махнул ногой, собачонка отлетела.

– Не тронь мою собаку! – толкнул меня Шут.

Я не ожидал такого, потерял равновесие и рухнул в снег. Надо мной стоял Шут. Он обеспокоенно оглядывал чихуахуа. На меня – плевать. Я вспомнил отца. Несколько часов назад я так же навис над ним, и он смотрел на меня с отчаянием. Так же, как я сейчас смотрел на Шута. Я не такой!

– Я друзей не бросаю! – жестким голосом сказал Шут, подняв собаку на руки. – Вставай! Идем ко мне, я помогу.

Он что, издевается? Или… неужели серьезно? Хочет сказать, ему на меня не плевать, он готов помочь?

Как-то странно защипало глаза. Разозлившись, я сел и зарычал. Не хочу быть слабаком!

– ПФ, – буркнул я и поднялся.

Мы направились к нему домой. В коридоре нас встретила его мать.

– Петр, ты пришел с другом в такую рань? Ой! Кто тебя так? – испугалась она, увидев мою распухшую физиономию. Похоже, отец оставил мне синяк. Но это ерунда, главное – Шут мой тёска?! Его правда зовут Петр?! Явно же его мама не ко мне обращалась, мы впервые виделись.

– Мама, это Петька Бой, мой друг. Ему нужна помощь, и, пожалуйста, без лишних вопросов, – твердо сказал Шут, то есть Петр.

– Ты чего это раскомандовался?! – возмутилась мать.

– Пожалуйста, – смягчил он голос.

– Наш сын стал бандитом? – из одной из комнат выглянул высокий мужчина с вытянутым лицом.

– Это мои папа и мама.

– Можешь нас называть, дядя Вова и тетя Лена, – добавил отец Петра и улыбнулся.

– Здрасти… – протянул я.

– Петр, сам знаешь, я стараюсь не лезть в твои дела. Но некоторые вещи нельзя скрывать, – сказала тетя Лена, прищурившись.

– Да, мама, но это не наше дело.

– Ладно! Пойдем подлечим твоего друга и позавтракаем, а после вы нам расскажете то, что сочтете нужным.

Его мама показала, куда повесить куртку, и повела меня в ванную.

Я послушно шел за ней, будто маленький мальчик. Она была похожа на мою мать. Невысокая, с темными волосами. Заботливая и понимающая… Такая, какой я помнил свою маму.

Она включила воду и усадила меня на край ванной. Достала аптечку с полки за зеркалом и стала разглядывать мое лицо. Я отвел взгляд.

– Петр, умойся, а после я обработаю твои раны, – сказала тетя Лена и сделала вид, что копается в аптечке.

Я умывался и поглядывал на нее через зеркало. Красивая женщина. Челка постоянно спадала ей на лицо, и она откидывала волосы, чтобы не мешали. Невольно я заметил открытое декольте домашней футболки. От всех этих мыслей я стал с силой тереть лицо, пытаясь стереть и грязные мысли.

– Петр? Петр? Ты что? У тебя же все лицо разбито, полегче. – тетя Лена развернула меня.

Я стоял, как дурак, и злился. И мечтал, что эта незнакомая женщина, как моя мама, сейчас заботливо прижмет меня к себе, попробует успокоить. Ее мягкие руки сжимали мои. Взгляд был любящий – материнский. И очень понимающий, словно она видела меня насквозь. Я попытался вырваться и выбежать из ванной, но она с силой обняла меня, прижав мою голову к своему плечу. Конечно, я был выше и сильнее ее, но не мог сопротивляться – обмяк и прижался, как к своей матери.

– Тише… Тише… – приговаривала она, поглаживая меня по голове.

Она крепко держала меня, не отпускала. Чужого, совершенно незнакомого мальчишку!

– Почему?.. – успокаиваясь, спросил я стыдливо.

– Ты друг Петра, а он дружит только с хорошими мальчишками. И извини, я знала твою мать. Мы вместе с ней работали, я помню, как ты маленьким прибегал к ней, я узнала тебя. Твоя мама была хорошим человеком, знаю, что ты теперь один, – виновато сказала она.

– Но… – было начал я, она перебила меня.

– Все хорошо…

Я не понимал, как можно так заботливо относиться к чужому мальчишке, но в тот момент это было неважно. Я впитывал каждую каплю такой редкой для меня нежности.

– Давай посмотрим, что у тебя с лицом, – отпустила она меня, и я смирно сел на край ванны. Тетя Лена обработала мне синяк какой-то мазью и сказала: – Ну все! Теперь ты снова красавчик. – Она засмеялась и сполоснула руки. – Пойдем, мы вас покормим и отправим в школу.

– Спасибо, – сказал я. Она только улыбнулась и вышла.

Я глубоко выдохнул и пошел на кухню. Отец Петра и он сам уже сидели за столом, а мама расставляла на стол тарелки с пловом.

– О-о-о! Теперь ты не так похож на бандита, – засмеялся дядя Вова и жестом пригласил сесть.

– Спасибо, – ответил я, опускаясь на стул.

– Ты это, не стесняйся, мы не сильно умеем общаться с друзьями Петра, он не часто их приводит в дом, – похлопал его отец меня по плечу.

– Не говори ерунды, дай ребенку поесть, – пригрозила ложкой тетя Лена и поставила передо мной тарелку с толченной картошкой и жареными котлетами.

От аромата заурчало в желудке.

– Извините, – засмущался я. Даже и не знал, что так голоден.

– Это фирменные котлеты от папы, он у нас почти как личный шеф-повар, – сказал Петр, подавая мне хлеб.

– Ешьте сначала! Болтать потом будете! – пригрозила с улыбкой мама и тоже села за стол.

Я съел одну ложку картошки, потом надкусил котлету, и так за мгновение слопал всю тарелку. Оказалось очень вкусно.

– Дорогая! А ты смотри, дай ему еще добавки, – засмеялся дядя Вова.

Мама взяла мою тарелку и наполнила прежде, чем я успел возразить.

– Спасибо, не надо, – пришел я в себя.

– Ешь, твой аппетит – это лучшая похвала повару, – засмеялся отец Петра.

– Не обращай на него внимания, он вечно ребячится. Кушай, – сказала мама. Дядя Вова взял ее за руку и поцеловал.

Вот она, настоящая дружная семья. Когда-то и у меня была такая. Петр молчал, но он тоже был частью этой семьи.

– Пап? Ты дашь Петьке куртку на сегодня? А то его легкая, не зимняя.

– Конечно дам, – сказал он и тут же стал серьезным. Повернулся ко мне. – А ты уверен, что сам разберешься со всем? Тебе точно не нужна помощь? – видя мое замешательство, добавил: – Если у тебя проблемы, я постараюсь помочь. Петя сам не расскажет, если ты не разрешишь… Если это не просто уличная драка, а что-то более серьезное…

И тут я понял, что я виноват перед Шутом. Да, именно перед Шутом. Петром он стал для меня только сегодня. Ведь я постоянно донимал таких слабаков, как он. Но сейчас смотрел и понимал, что он не слабак – его, в отличие от меня, неудачника, хотя бы уважают дома. К его мнению прислушиваются, это на меня всем насрать… Это не он ведомый, а я… И сейчас его родители принимали меня как родного. У меня в жизни все могло сложиться так же, как у Петра, если б моя мама была жива.

– Нет, спасибо, я справлюсь, – ответил я и добавил: – Все было очень вкусно, спасибо вам.

– Отлично! Идите собирайтесь, сейчас я поищу что-нибудь для тебя, – сказал дядя Вова.

Когда мы вышли на улицу, я остановил Петра.

– Ты это, извини меня, я не хотел… – слова давались с трудом. Я так и не придумал, как оправдаться за свои издевательства.

– Все нормально, ты мне ничего не должен, ведь ты меня не донимал, – ответил он.

По его взгляду было понятно, что он действительно не ждет извинений. Они просто не нужны ему, он ни в чем меня не винил. Его решимость удивляла. Так мы и пошли в школу вместе. Весь день я ни с кем толком не разговаривал, не хотел, даже с Петром, а он и не лез.

Вечером отца не было дома, поэтому я прибрался на кухне и спокойно лег спать. Даже сделал алгебру и русский язык. Больше ничего не осилил, было лень, остальные уроки задали устно – не хотел читать.

На следующее утро меня разбудил отец.

– Петь, Петя? Вставай! – позвал он меня раньше будильника. – Иди поешь и в школу. Я там это… яичницу приготовил.

Он замер в пороге и хотел что-то еще сказать, но, видимо, так и не смог. Но слова были бы лишними. С момента, как умерла мама, он впервые сам разбудил меня в школу и приготовил завтрак.

Дух времени 5

Две недели я воодушевленно ходил в школу и даже учился. Возвращался сразу домой и нигде не задерживался – примерный сынок. Отец не пил, но с ним мы почти не виделись, он стал позже приходить домой. Мне нравился такой устой, появилось некое спокойствие в жизни. Возможно, я хотел бы жить так всегда.

Но если разобраться, изменилось не так многое. Оценки не сильно улучшились, контрольную по алгебре я написал на два. Да и по русскому получал трояки! Если честно, я вообще не умел правильно и красиво писать. Говорят, что помогает больше читать классическую литературу. Но каждый раз, беря в руки книгу, я засыпал. Что-то из классики даже начинать не хотелось. Нужно было подтягивать оценки, чтобы после выпускного поступить в нормальное место, но я и не представлял, что делать после школы.

Как-то я попытался освоить навык скорочтения, даже в интернете искал уроки. Было много ерунды, по видео один мужик объяснял, что достаточно пять минут в день читать книгу вверх ногами. Другой говорил, что надо быстро пальцем водить по тексту. А третий вообще сказал, что не нужно повторять про себя прочитанное! А как тогда читать?! Не думая?! В общем, вся эта затея заглохла, не успев и начаться.

Понемногу я общался с Анькой и Петром. В школе пересел от своего кореша Кольки, не хотелось больше иметь с ним дел. Петр оставался сидеть на первой парте с Атаманчук. Они стоили друг друга – два ботана, которые всегда готовы выйти к доске.

Я сидел на предпоследней парте за Языковым и Тесленко, эти оба постоянно ворковали. Кажется, они даже ходили в один детский садик, не удивлюсь, что и там на горшках держались за ручку.

И вот один из роковых дней. Я ждал конца уроков и, чтобы не скучать, начал напевать про себя, а после даже переделывал слова в популярных песнях – хотел создать что-то свое. Музыка заполнила все мои мысли. Я понял, как можно рассказать о себе, о своих чувствах, о мире, в котором хочу жить.

– Петя, – позвала меня учитель.

Я вопросительно посмотрел на нее, а после на класс.

– Может, ты перестанешь витать в облаках? Скоро ЕГЭ.

– А что я? Я молчу…

– И выключи музыку! – возмутилась учительница.

– Простите, – опомнился я. Мне звонил отец, я сбросил и поставил телефон на беззвучный.

– Хорошо, продолжим! – сказала учительница.

От отца пришло смс:

«Ты после школы домой?»

Я ответил «Да» и убрал телефон, возвращаясь мыслями к музыке.

После уроков я вернулся домой и сразу заметил в коридоре женскую пару обуви. Зачем отец спрашивал, зайду я или нет, если женщина еще тут? Так бы и написал, вернись позже. Но я не имел права осуждать его. Он не может всю жизнь провести в одиночестве.

Я тихо разулся и осторожно прошел на кухню. Там сидела женщина лет сорока и громко смеялась вместе с отцом. Завидев меня, они стали такими серьезными, что я и сам встал по струнке смирно и громко поздоровался.

– Здравствуйте!

– Ты чего разорался?! – возмутился отец, но тут же смягчился. – Я тебя хочу познакомить с Ниной, Ниной Алексеевной.

Теперь я понял, почему отец стал меняться – причина не во мне. Все ради нее: он перестал пить, ругаться, стал сдерживать свой гнев. И даже начал оставлять деньги на школьный обед.

– Здравствуй, Петя, можешь называть меня Ниной, – приветливо сказала она.

– Спасибо! – громко ответил я и поклонился. – Я пойду. Сегодня у меня встреча, – отчитался и резко ушел. С кухни доносились растерянное причитания отца и нежный голос Нины.

– Не переживай, он уже взрослый, ему нужно время побыть одному, он примет это.

А она не дура, раз так считает. Но отец у меня все же вспыльчивый. Поэтому я бросил рюкзак в комнате, схватил кофту и рванул к выходу. Но в коридоре меня остановил отец.

– Петь, извини.

От этих слов я оторопел. Он действительно изменился. Если раньше он бы просто накричал, то сейчас как будто говорил искренне. Словно ему действительно важно, как я отреагирую на Нину. Отец извинился передо мной – щенком. Стало тяжело дышать, как тогда, после нашего выступления в переходе. Я вспомнил, как Анька изгоняла мой страх. Но сейчас ее не было рядом.

– Петь, мне было непросто. – отец сжал пальцы рук в кулак.

В голове моей звучало «Черт! Черт! Не смей, не говори этого! Почему сейчас? Когда здесь сидит она? Чужая, непонятная тетка! Это все из-за нее – не из-за меня! Ему пофиг на меня!»

– Петь, когда мы потеряли мать, мне стало страшно. Я знаю, что был резок с тобой. Извини, сейчас мне противно от самого себя. Я боялся, и мне было не до тебя, я считал, что тяжело только мне. Извини.

От его слов я взбесился.

– Не до меня?! Я потерял мать и отца в один момент! А тебе было не до меня?! Я хотел найти в тебе поддержку! – Я кричал, как девчонка – ничего не мог поделать с собой. Но увидел взгляд отца. Он был таким же, как на похоронах матери.

Хотя нет, совершенно другой. Он растерян, но надеется на мою поддержку. Что я одобрю его шаги к будущему. Я почувствовал, что сейчас решаю его судьбу, словно палач, занесший топор над головой. Запрещу ему встречаться с этой женщиной – и отец послушается, вернется к своему одинокому горю.

Краем глаза я заметил, как отца в спину толкнула женская рука. Он поддался вперед и крепко обнял меня, прижав к себе. Отец сжимал мне ребра, я хотел кричать и вырываться, но не вырывался. Постепенно счастье наполнило тело. Давно я такого не чувствовал… Я был не один – нужен кому-то. Я все же любим. Мой отец, избивающий меня недавно, сейчас обнимал меня. От этого было непривычно тепло. Как бы я ни пытался выглядеть взрослым – я был ребеноком, и он сказал это слово:

– Сынок…

Я тоже крепко обнял его. Когда очень сильно любишь, хочется сжать человека настолько сильно, насколько это возможно.

Когда мы немного успокоились и эмоции перестали захлестывать, отец похлопал меня по плечу.

– Ну все, беги, сынок. Ты ведь гулять?

– Угу, – кивнул я и ушел, медленно закрыв за собой дверь.

Женская рука, подтолкнувшая отца к таким необходимым для меня объятьям… Все же эта Нина неплохая, спасибо ей. Но куда мне идти теперь? Домой возвращаться не хотелось. Вспомнилась Анька. Мне бы тоже хотелось иметь рядом женщину, которая в нужный момент подтолкнет меня к правильному действию.

Когда я вышел во двор, там качалась Анька на детских качелях. А рядом стоял какой-то парень. Я подошел к ним быстрым шагом и спросил, не глядя на него:

– Это кто?

– Мой одноклассник Армен, он здесь рядом живет, – ответила Анька.

– Я тебя где-то раньше видел? – Я повернулся к нему и приблизился вплотную.

Но Армен набычился, не отшатнулся. Парень был невысокого роста, но не трусил.

– А ты что такой дерзкий? Ты кто вообще? – спросил он, но я уже сжал кулаки. В такие моменты главное – ударить первым! Он посмел забрать мою Аньку?

– Дурак! Ты что творишь?! – спрыгнула с качелей Аня и попыталась удержать меня.

– А что он? Чего он с тобой забыл? Да и что ты с ним делаешь? – возмутился я.

– А я тебе кто? Я что, твоя собственность? Ты можешь сначала говорить с людьми, а не сразу кидаться на них? – продолжала она меня отталкивать.

– Да… Дура ты! – разозлился я.

– Это я дура? Это ты, словно дикий пес, набросился на Армена!

– Да я его… – шагнул я.

– Дурак! Ты чего мной командуешь?

– Аня, тебе нужна помощь? – вякнул издали этот Армен.

– Стой! Спасибо тебе, но с этим дураком я сама разберусь. – Она повела меня в сторону.

– Чего ему от тебя надо? – спросил я.

– А с чего ты вообще раскомандовался? – остановилась Анька.

– Нечего тебе с такими общаться.

– А ты мне кто? Я что-то не поняла!

– Нравишься ты мне! – вылетело у меня. Я видел, что Армен не уходит и пялится на нас. – Ты свободен, мальчик!

– Пожалуйста, извини Петьку, он не хотел тебя обидеть, – раскланялась Аня. – А ты, Петька! Извинись… – Она говорила так, будто это я ее обидел. Да почему она не понимала, что я прав? Почему накосячила она, а извиняться мне? Да еще этот Армен, видно же, что он к ней клинья подбивает. Но сейчас это все было бессмысленно. У нее такой испуганный взгляд… «Да к черту это!» – подумал я и подошел к нему.

– Ты это, извини, – выдавил из себя.

– Ладно, пока, Ань, – сказал Армен и развернулся.

Эй, я перед этим придурком извинился, а он будто и не заметил. Что, на это Аня тоже попытается меня успокоить? Она реально не понимает, что это унизительно?

Ее ладонь легла мне на плечо.

– Я не твоя собственность, даже если бы мы встречались. Так вести себя не надо.

– Ясно. – Я повернулся к ней.

– Полегче, Петька Бой! Не смотри на меня так. Мы же просто гуляем, ничего больше…

– Так это… пойдем погуляем?

– Не пойду! – рассмеялась она и пошла прочь по тропинке.

Я стоял в недоумении и смотрел ей вслед. Ну нет! Не отстану! Я догнал ее и на ходу взял за руку. Она не сопротивлялась. Мы шли молча, я был доволен. Анька возмущалась на меня постоянно, будто она не сможет дышать, если не попытается меня переделать. Хотя она вроде бы делала это из добрых побуждений. Мне захотелось поделиться с ней ситуацией с отцом, но я не знал, как начать. Тема слишком личная, а я ей никто.

– Что тебя беспокоит? – спросила Аня сама, будто прочла мои мысли.

– В смысле?

– Ты какой-то нервный. Извини, но я не думаю, что это из-за Армена.

– Видел, как вы мило общались, – вырвалось у меня.

– Не перебивай меня. Дело не в этом.

– А в чем?

Ну все, опять. Анька начинала злиться, да и я еще не остыл. Это могло закончиться очередной ссорой.

– Ты уже подошел нервный или печальный, не знаю, какие слова подобрать…

Я не ответил. Так она не злится, а беспокоится?

– Мне вспомнилось, как после выступления тебе стало плохо. И сейчас ты будто тоже не в порядке.

– Спасибо, я научился сам с этим справляться, – не знаю зачем, но я грубо оборвал ее. Да что со мной происходит? Я же только что хотел поделиться с ней личным, и тут же ее отталкиваю.

– Дурак! Не умеешь нормально общаться!

Анька отпустила мою руку и развернулась в сторону от меня. Мы как раз проходили мимо ее дома, и она успела скользнуть в подъезд. Я не стал догонять. В кармане запиликал телефон – сообщение от Петра.

«Завтра собираемся в 15.00 в переходе. Пойдешь выступать с нами?»

В ответ я написал:

«Хорошо».

И тут же переслал его сообщение Ане. Она ничего не ответила. Лишь только вечером написала:

«Теперь мы с тобой связаны музыкой».

Я довольный плюхнулся на кровать. Все-таки я ей нравился. Мои мысли были заняты Анькой. Я не понимал, что я не так сделал и почему она такая непостоянная. Сначала зовет гулять, потом обижается и убегает. Странные эти женщины.

Как вспомню, что рядом с ней стоял этот Армен, аж передергивает! И зачем она была на качелях с ним? Неужто хотела прогуляться втроем?! Хотя сказала, что он сам подошел, а почему тогда не прогнала? От этих мыслей у меня разболелась голова.