Читать книгу: «Возвращение Явленной», страница 5

– Вы меня порадовали, – с удовлетворением произнес хозяин. – И я рад, что угодил вам с вином.

Сделав небольшой глоток, профессор Бунт одобрительно закивал:

– Вино божественное! Я всегда обожал французские вина. А знаете, почему? – профессор поддел крохотной вилкой небольшой кусочек сыра.

– И почему же? – добродушно поинтересовался Фредерик Митчелл-Хеджес.

– За их затяжное послевкусие, – ответил профессор. – Вот у этого вина длительность послевкусия целых пятнадцать секунд, тогда как у большинства вин всего лишь две-три секунды. И оно не какое-нибудь кислое, а очень ароматное и сладкое. Представляете, пятнадцать секунд в раю! – восторженно воскликнул профессор. Подняв бокал, он слегка его взболтал: – Посмотрите, как оно переливается, а какой у него аромат! А какая прозрачность!

Следовало проявить учтивость и согласиться с гостем, но Фредерик, считавший себя большим знатоком вин, в отличие от профессора отдавал предпочтение итальянским. В особенности тем, что были произведены в южных регионах Италии, полагая, что благодаря жаркому солнцу они имеют более фруктовый и насыщенный яркий вкус.

– Итальянские сухие и даже сладкие красные вина весьма неплохие. Взять хотя бы Амароне, Речото! А какие у них прекрасные красные игристые вина – Бракетто, Палестро…

– Профессор Бунт с интересом посмотрел на хозяина дома, даже отложил в сторону вилку, давая понять, что готов принять вызов.

– Вижу, что вы тоже обожаете вина и неплохо в них разбираетесь. Могу вам сказать, что великие французские вина вы можете встретить в любом регионе Франции, будь то долина Луары или Бургундия. В Италии такого разнообразия встретить невозможно.

Митчелл-Хеджес улыбнулся:

– Сдаюсь, профессор, перед вашей просвещенностью. Уверен, что и в области виноделия вам нет равных. – Кирилл Бунт подцепил вилкой кусок сыра и с аппетитом его съел. – Но ответьте тогда, почему же он все-таки не продал икону раньше? Что ему помешало?

– Он запрашивал за нее очень высокую цену.

– А сейчас снова решить ее продать?

– Первоначальную цену он сбавил едва ли не в два раза. К тому же, сейчас он очень нуждается в деньгах. Его сегодняшнее положение не из лучших. Его финансовые дела ухудшились с началом войны, а во время войны стали и вовсе катастрофическими. Для того, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию, Норман Вейц будет вынужден распродать часть своего имущества, кое-какие раритеты, включая Казанскую икону Божьей Матери.

– Если дело обстоит именно таким образом, то я готов купить у него эту икону за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Как вы думаете, он согласится на такую сумму?

– Сейчас у Вейца столь печальное положение, что выбирать ему не приходится… Сегодня же сообщу ему о вашем решении… Какое восхитительное белое вино, особенно под рыбу!

– Знаете, у меня имеется одна коробка Шато, если для вас не будет обременительно, то я бы с удовольствием вам ее подарил.

– А вы шутник, Фредерик, – расхохотался профессор. – Когда это было, чтобы коробка Шато была обременительной… – Немного подумав, он продолжил: – Полагаю, что имеется еще одна причина, по которой Вейц хочет расстаться с иконой.

– И какая же? – археолог с интересом посмотрел на профессора.

– Эта икона слишком велика для его дома, – серьезно произнес профессор. – Она не помещается в его стенах.

– Вот как… Очень неожиданно. В моем замке ей будет достаточно места, – он обвел взглядом свой кабинет, напоминающий императорский зал.

– Надеюсь, что так. Впрочем, вы это сами поймете, когда икона Богородицы окажется в вашем прекрасном замке, – сдержанно сказал Бунт.

Через несколько дней Казанская икона Божьей Матери перекочевала в замок Фарли, в котором среди артефактов, собранных по всему миру, хозяин выделил для нее целую стену.

Поначалу приобретенная икона не произвела на Митчелла-Хеджеса того впечатления, какое испытывали верующие на протяжении многих сотен лет, глядя на ее Чудотворный образ. Но чем больше он на нее смотрел, тем объемнее и сильнее становилось восприятие. Пришло понимание того, что это не только великая икона, а еще гениальное произведение искусства, не имевшее себе равных. Часами простаивая перед Богородицей и глядя на ее смиренный образ, Фредерика невольно начал ощущать, что ведет с нарисованным образом мысленный диалог, и что большие скорбные глаза, взирающие на него с деревянного полотна, знают его самые потаенные мысли.

И в какой-то момент Фредерик вдруг осознал, что Чудотворная икона не может принадлежать только ему, и тогда он распорядился установить икону в старинной часовне замка, на которую выходили окна его кабинета, и куда мог зайти каждый верующий.

Все-таки профессор был прав: Чудотворная икона не поместилась в его огромном кабинете.

Вскоре о Казанской иконе Божьей Матери прознала русская община. Сначала по одному, а потом группами, верующие стали наведываться в замок, где бесконечно ворчливый слуга отводил богомольных к часовне, в которой они могли убедиться в подлинности Чудотворной Казанской иконы Божьей Матери. Среди прибывавших было немало священников и аристократов из русской императорской свиты, выброшенных на английский берег штормами революции. Крестясь, они робко стояли у входа в часовню, опасаясь разочарований, а потом, признав в ней Явленную икону, которую им доводилось видеть прежде, не стесняясь слез, подолгу молились и покидали часовню просветленными.

Фредерик Митчелл-Хеджес не отказывал в посещении никому, лишь старый слуга, недовольный бесконечными визитами, неодобрительно ворчал:

– От паломников во дворе один только мусор. А в прошлый раз грязь с улицы принесли. Я бы, хозяин, на вашем месте брал плату за посещение. Глядишь, и народу поубавилось бы.

Единственное, что смущало прихожан, так это потемневшие краски, но священники, повидавшие на своем веку всяких чудес, растолковали, что так выглядит людское горе, что приняла на себя Чудотворная за годы братоубийственной войны.

Глава 8
1956 год
Где она пропадала?

^Егор Быстрицкий, секретарь министра внутренних дел СССР генерал-полковника Круглова⁴⁸, вошел в кабинет и, положив на стол телефонограмму, поступившую несколько минут назад, доложил:

– Сергей Никифорович, только что получено сообщение. Достойно внимания.

И отступил назад, ожидая дальнейших распоряжений.

Присаживайтесь, – указал генерал-полковник на стул, – чего тут колом торчать посреди кабинета.

Обладая крутым нравом, генерал-полковник Круглов в разговоре с подчиненными оставался всегда корректным и всякому докладчику, пусть даже забежавшему на короткое время, предлагал присесть.

Подняв телефонограмму, Круглов прочитал текст:

«Довожу до вашего сведения. В замке Фарли, принадлежащем археологу Фредерику Митчеллу-Хеджесу, находится Чудотворная Казанская икона Божьей Матери, пропавшая в 1904 году из Казанского Богородицкого монастыря. Данная икона является одной из самых величественных святынь Росши. Икону Митчелл-Хеджес купил у ювелира Нормана Вейца, который, в свою очередь, вывез ее в 1920 году из Росши. Жду дальнейших распоряжений. Седой».

На всех этапах своей агентурной деятельности Седой был чрезвычайно полезен и входил в группу наиболее надежных источников. Все его сообщения: будь то о новых видах вооружения, о предстоящих перестановках в английском парламенте или сведения о создании атомной бомбы, как правило, подтверждались из разных источников и имели приоритетное значение. И вот теперь Седой неожиданно для всех поведал о Казанской иконе Божьей Матери. Его сообщение тем самым как бы поставило знак равенства между атомным проектом и возникшей из ниоткуда русской святыней.

Сергей Никифорович дважды внимательно перечитал телефонограмму.

– Эта та самая пропавшая икона? – с недоверием спросил он, посмотрев на секретаря.

– Об этом говорят все, кто видел Казанскую икону прежде, до ее пропажи, в том числе и иерархи. Эксперты, занимающиеся ранне-византийским периодом, утверждают, что пропавшая Чудотворная Казанская икона Божьей Матери была написана как раз именно в это время.

Лицо Сергея Никифоровича приняло задумчивое выражение:

– Где же икона пропадала с момента своей кражи и до двадцатого года? Спрятать такую икону крайне трудно. Она узнаваема… Я бы даже сказал, что это почти невозможно сделать.

История не совсем понятная, темная. По некоторым нашим источникам, икона находилась в Казани у Аграфены Хрисанфовны, вдовы купца первой гильдии Якова Шамова, а когда белочехи вошли в Казань, купчиха передала ее одному из белых офицеров. А уж тот, в свою очередь, помог Норману Вейцу вывезти ее за границу. От него икона перешла к Фредерику Митчеллу-Хеджесу.

– Что за человек этот Митчелл-Хеджес?

– Личность довольно любопытная. Я бы даже сказал, что авантюрная. По происхождению он англичанин, но с русскими корнями. Имеет множество профессий. И во всех сумел проявить себя наилучшим образом. Он писатель, археолог, бизнесмен, меценат. Несколько раз разорялся, начинал все с нуля и вновь наживал состояние. До сих пор остается загадкой, как ему это удавалось. Я бы его еще охарактеризовал как искателя авантюрных приключений. В молодости в составе геологической экспедиции он работал в Арктике. Всю свою жизнь он искал таинственную Атлантиду. Именно поэтому отправился в Латинскую Америку, где искал меценатов, которые могли бы профинансировать его проект. А когда деньги нашлись, от отправился в джунгли, где, по его предположению, должна была находиться цивилизация Атлантиды. Но нашел там только остатки цивилизации майя. Несколько лет вел в этих местах раскопки. Его дом переполнен различными артефактами. По самым скромным подсчетам, его коллекция оценивается в примерно десять миллионов долларов!

– Немало, – сдержанно заметил Круглов. – И почему же вдруг его заинтересовала икона Богородицы? Какая тут связь между цивилизацией майя и православной святыней?

– У него очень большая коллекция произведений искусств, каждая приобретенная им вещь уникальна. У него неплохие советники, которые знают, куда следует вкладывать деньги. Казанская икона Божьей Матери, по их мнению, удовлетворяет всем критериям.

Сергей Никифорович поднялся и прошелся по кабинету. Тут было над чем подумать. Шагнув к окну, он некоторое время смотрел на пустынную площадь. Секретарь оставался у стола, терпеливо дожидаясь ответа.

Казанская икона Богородицы пропала через три года после его, Круглова, рождения. Отец с матерью не раз рассказывали о том, что наиболее яркие моменты в их жизни были связаны с посещением святых мест, и Казань, где находилась Явленная, входила в число любимых. Трудно даже представить, какое горе обрушилось на православную часть населения России, когда было объявлено о пропаже Казанской иконы Божьей Матери.

Теперь судьба предоставила ему возможность вернуть икону. Вот только как это осуществить?

– Об этом еще кто-то знает? – обернувшись к секретарю, спросил генерал.

Осторожный, никогда не принимавший скоропалительных решений, избегающий всякой публичности, обладавший широкими знаниями, Круглов знал цену каждому слову. А уж то, что касается религии, было особенно деликатной темой, а потому к этому следовало подходить взвешенно.

– Очень узкий круг.

– Дмитрий Иванович поднял этот вопрос, ему его и завершать, – объявил генерал-полковник, – к тому же, все равно лучше него никто не справится.

Дмитрий Иванович Хованский под псевдонимом Седой являлся весьма любопытнейшей личностью. Он был князем по рождению, причем, самым настоящим, чей род восходил к Гедиминовичам, правящей династии Великого княжества Литовского, которые некогда самым тесным образом были связаны с правящей династией России Рюриковичами.

После Октябрьской революции, понимая, что худшее только начинается, Дмитрий Иванович незамедлительно отправился в Лондон, где у него было большое имение. Следующие несколько лет аристократ вел праздный образ жизни, меценатствовал, разъезжал по Европе, где едва ли не в каждой стране проживали его влиятельные родственники. Все это время князь Хованский не терял связь с родиной, с интересом наблюдая за происходящими там переменами. А потом, после долгих раздумий, он явился в посольство СССР в Великобритании и предложил свои услуги.

– Скорее всего, он был романтиком от разведки. За предоставляемые сведения Седой не брал никакого вознаграждения, хотя зачастую подвергался серьезному риску. Особенно полезной его деятельность оказалась в послевоенные годы, когда СССР, проигрывая в гонке вооружений, укрепляла свою безопасность и разворачивала атомный проект.

Насколько дорога Митчелл-Хеджесу эта икона? Он может ее продать?

– Трудно сказать. Во многих своих действиях этот человек непредсказуем, часто действует очень импульсивно. Он может передать в музей дорогой артефакт совершенно безвозмездно, но будет держаться за какую-то грошовую безделушку, которая ему дорога как память. Но, насколько я информирован, Казанской иконой он дорожит.

Генерал-полковник Круглов сел за стол, поднял со столешницы небольшой кусок грубоватой бумаги и что-то на нем написал, после чего свернул его вчетверо и передал секретарю:

– Эту записку должен увидеть Седой, он поймет.

По воскресеньям князь Хованский любил отдыхать в Баттерси Парке, расположенном на берегу Темзы. С него прекрасно обозревался противоположный берег и самый романтичный мост Лондона – висячий мост принца Альберта. А еще этот парк славился прудами и фонтанами, подле которых неизменно толкались водоплавающие птицы, выпрашивая у посетителей корм.

Направляясь в парк, князь Хованский всегда брал пакет с сухарями и, устроившись на лавке, кормил уток.

Прогулявшись по субтропическому саду, пестревшему роскошными цветами, Дмитрий Иванович присел на лавку. Немолодой, изысканно одетый, он походил на счастливого старика, доживавшего в добром здравии свои дни. Щурясь, он подставил худое морщинистое лицо припекающему солнцу и, закрыв глаза, благодарно принимал живительное тепло. На другом конце скамейки, не обращая внимания на вздремнувшего старика, присел импозантный мужчина лет сорока. Раскрыв газету «Дейли телеграф», он углубился в чтение утренних новостей; иногда он отрывал взгляд от страниц, чтобы понаблюдать за ребятней, что-то ковырявших прутиками у самой кромки воды. Просмотрев газету, мужчина свернул ее вчетверо и оставил на скамейке, после чего поднялся и неторопливым шагом направился вдоль пруда в сторону розария, видневшегося между деревьями благодаря крупным соцветиям розовых бутонов.

Открыв глаза, князь Хованский поднял газету и вчитался в утренние новости. На одной из страниц было написано, что нынешний премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль выдвинут на Нобелевскую премию по литературе. Весьма неожиданное решение. Циркулировали упорные слухи, что премьер-министра выдвигают на Нобелевскую премию мира, – именно ее присуждают политикам. Но на голубя мира Уинстон Черчилль откровенно не тянул, наоборот, он всегда старался появляться там, где разворачивались войны, в какой бы части света они ни случались: на Кубе, в Судане, Южной Африке, Индии. Война притягивала его, являлась его сущностью и ремеслом, в какой бы должности или ипостаси он ни пребывал: когда служил военным корреспондентом газеты «Daily Graphie», будучи совсем молодым человеком, или министром по делам колонии, став постарше, и уж тем более война ему была интересна, когда он возглавил кабинет министра обороны Великобритании. По-настоящему свой политический и военный талант Уинстон Черчилль раскрыл, когда его избрали премьер-министром Великобритании.

Можно не сомневаться, что Нобелевскую премию по литературе он непременно получит, хотя бы потому, что ему невозможно вручить премию мира.

Этим англичанам чертовски повезло, что в столь драматический период истории во главе государства находилась такая незаурядная личность, как Уинстон Черчилль.

В парке повсюду царила безмятежность: молодые мамаши, гордо подняв головы, толкали впереди себя детские коляски. Ребятня постарше, затеяв свои крикливые игры, бегала между деревьями, бросавшими на дорогу ажурные тени; на асфальтовых дорожках степенно, вспоминая прожитые годы, прогуливались пожилые пары. Ничего такого, что выделялось бы из общей благостной картины.

Перевернув страницу, Дмитрий Иванович увидел небольшой обрывок темно-серой бумаги, из какой обычно сворачивают кульки для конфет и печенья. В многостраничной газете он мог оказаться только случайно. Перевернув его, князь Хованский прочитал: «Аннушка уже пролила масло». Ох, уж эти фразеологизмы! Такое мог придумать только генерал Круглов. Эрудит, умница, любитель художественной литературы, человек, который разговаривает свободно на нескольких европейских языках. Во время их первой встречи в Польше он произвел на князя весьма сильное впечатление. Круг интересов генерала был весьма широк, чем он весьма выгодно отличался от людей из своего окружения. Сергей Никифорович глубоко разбирался в современном искусстве, очень неплохо знал историю Европы, а что касается поэзии, то он мог наизусть зачитывать отрывки из Джорджа Байрона⁴⁹, Уильяма Блейка⁵⁰, Джона Китса⁵¹, но особенно ему нравился Михаил Булгаков⁵², которого он не переставал цитировать. Так что эта короткая записка была своеобразным приветом от министра. Фраза Берлиоза была для агента знаком действовать незамедлительно.

Поднявшись, князь Хованский свернул газету в трубку и направился к выходу. Проходя мимо урны, он швырнул в нее газету и ускорил шаг. Сев в черный роллс-ройс, захлопнул дверцу, сразу отгородившись от уличного шума: едва были слышны звуки проезжавших автомобилей; пропали совсем оживленные разговоры прохожих, только откуда-то издалека ослабленный глуховатый нотой пробивалась в салон сирена полицейского автомобиля.

Шофер, знавший привычки своего хозяина, не торопился отъезжать. В этот самый момент князь Хованский принимал какое-то важное решение, взвешивая как очевидные преимущества, так и откровенные минусы. Работая уже десять лет водителем князя, шофер мало представлял себе, чем тот занимается в действительности, он воспринимал его как баловня судьбы, родившегося в любви и в роскоши. А если уж князь о чем-то размышлял, то наверняка о том, как бы ему нескучно провести очередной вечер. Еще Дмитрий Иванович любил выкурить в салоне сигару, и водитель, не любивший табачного дыма, не смел даже приоткрыть окно, чтобы не помешать размышлениям хозяина.

Открыв коробку с сигарами, князь достал одну из них и долго вдыхал пряно-терпкий запах табака, а потом неожиданно захлопнул деревянную крышку и уверенным голосом распорядился:

– Петр, поезжай к замку Фарли.

Это означало: решение принято и до самого пункта назначения князь больше не произнесет ни слова.

Уже подъезжая к замку, князь Хованский увидел белый «Пежо» великой княгини Ксении Александровны⁵³, родной сестры Николая II, к которой он благоволил с молодости. Запершись в своем имении Виндзор, великая княгиня редко его покидала, разве что по крайней необходимости. Интересно, какие такие дела могли заставить ее приехать в замок?

– Притормози, – распорядился князь Хованский, надеясь хотя бы в окно увидеть великую княгиню.

В приоткрытом окне ненадолго возник профиль Ксении Александровны. Одетая по обыкновению во все темное (после смерти мужа она не признавала другие цвета), она даже в преклонном возрасте выглядела очаровательно. Ее сосредоточенный взгляд был устремлен вперед, она словно что-то внимательно изучала в сгустившихся сумерках.

Фредерика Митчелла-Хеджеса разыскивать не пришлось, он оказался возле часовни, где о чем-то оживленно беседовал с гостями. Похоже, что ему очень нравилось его нынешнее положение и он нередко лично проводил экскурсии по замку, красочно рассказывая про его блестящее прошлое. В эти минуты он сбрасывал с себя десяток годков, даже его сутулость, в другое время заметно старившая его, в такие моменты пропадала.

Заприметив князя Хованского, хозяин замка приветливо поздоровался и с веселой улыбкой продолжил:

– Что-то вы зачастили к нам. Впрочем, что я говорю, я всегда рад вас видеть. Пришли еще раз посмотреть на икону?

– Именно так.

– Она стоит того.

– Я видел выезжающую из замка Ксению Александровну, – сдержанно произнес Хованский.

– Вы с ней знакомы? – удивленно спросил Митчелл-Хеджес.

– С давних пор, – с грустью в голосе отвечал князь Хованский. – Это было совсем в другой жизни. Признаюсь, я был даже в нее влюблен. Да что я говорю! В нее влюблялись все, кто видел ее хотя бы однажды! Удивительная женщина. Вот только судьба была к ней немилосердна.

– Она красива даже в этом возрасте, – заметил Фредерик.

– Это правда… Мне известно, что сейчас она редко выезжает из своего имения. Должна быть какая-то очень значительная причина, чтобы она покинула свое имение и приехала к вам.

– Представляете, она хотела купить у меня Казанскую икону Божьей Матери, – воскликнул хозяин замка. – Мне пришлось ответить ей отказом.

– Ах вот оно как!

– Не только великая княгиня интересуется иконой… Не так давно мне предложил хорошую цену за Казанскую икону коллекционер из Америки… Не буду называть имени, он очень известный.

– Вы ему тоже отказали…

Слегка поморщившись, Митчелл-Хеджес отвечал:

– В этом случае икона висела бы в качестве экспоната в его домашнем музее, и никто о ней даже не узнает. Я бы хотел для нее другой судьбы.

– Понимаю вас… Вы бы хотели, чтобы она служила верующим, паломникам.

– Именно так! Поначалу, когда я ее приобретал, то думал, как и всякий коллекционер, которому интересно купить очень дорогую и известную вегць. А потом я понял, что эта икона настолько великая, что она не умещается даже в моем замке. Лучше всего, если она будет находиться в каком-то православном храме, и я всерьез думаю об этом.

– А ведь я пришел к вам именно с таким предложением.

– Вот как? Готов выслушать.

– Не буду вдаваться в детали, но у меня остались в Советской России серьезные связи с православной церковью. В Синоде стало известно, что Казанская икона Богородицы находится в вашем замке, и Русская православная церковь хотела бы ее приобрести.

– Весьма неожиданное предложение. Не знаю, готов ли я… Что они еще сказали?

– Вы хотите услышать правду?

– Разумеется.

– В патриархии заверили, что Казанская икона Божьей Матери вам не принадлежит… Даже если вы приобрели ее за очень большие деньги… Она принадлежит людям России и русской православной церкви. Там она будет в почете и обретет достойное ее величие и почитание, каких нигде не будет.

– Интересное заявление, – помрачнел Митчелл-Хеджес. – Никогда не думал об этом. Пожалуй, я повременю, пусть икона пока останется у меня.

– Вы даже не осознаете, что значит для русских эта икона. Иначе вернули бы ее незамедлительно!

– А вот и представляю! Иначе бы я ее не купил.

Скупо улыбнувшись, князь произнес:

– Догадываюсь, о чем вы думаете. Вами движет чувство тщеславия. Миллионы людей в России мечтают увидеть ее хотя бы одним глазком. Да что там увидеть, хотя бы уверовать, что святыня уцелела! А у вас она висит на стене, и вы имеете возможность каждый день не только смотреть на нее, но даже притронуться к ней. Вас можно считать по настоящему счастливым человеком.

– Так оно и есть в действительности.

Фредерик Альберт Митчелл-Хеджес с утра пребывал в прекрасном расположении духа. Почтальон принес сообщение о том, что купленные им акции «JPMorgan Chase and Со» выросли на четверть. Час назад он вышел из своего кабинета, чтобы подышать свежим воздухом, прогуляться по просторному двору замка, полюбоваться клумбами и насаждениями, за которыми следил опытный садовник, которого он переманил из соседнего поместья за весьма приличные деньги. А еще ему хотелось глянуть на паломников, выстроившихся в длинную очередь перед часовней, где находилась Казанская икона Божьей Матери.

Лица у посетителей были серьезные, одухотворенные. Каждый из них понимал, что ему предстоит встреча с чем-то необыкновенным, чего никогда прежде не доводилось видеть. Войдя в часовню, они прикрывали за собой дверь, как если бы хотели доверить Божьей Матери нечто личное, чего не должны слышать посторонние и, упав на колени перед образом, подолгу молились.

Но еще больше Митчеллу-Хеджесу нравилось наблюдать за тем, как паломники выходят из часовни: на их лицах была печать торжественности и радости одновременно, то самое выражение, которое бывает только у праведников.

А этот русский князь хочет лишить его всего этого!

– Советское правительство может вам предложить за икону хорошие деньги, – напирал князь Хованский.

Фредерик Митчелл-Хеджес лишь неопределенно пожал плечами.

– Разве деньги могут мне заменить радость от владения иконой? Я несколько раз в жизни терял все и начинал сначала. Хотите знать, что мне принесло наибольшую радость?

– И что же? – поинтересовался князь Хованский.

– Приобретение уникальных вещей.

– Но на деньги, которые вы получите за икону, вы можете купить другие иконы, и даже не одну!

– Все это так, но я не уверен, что смогу купить еще одну такую же икону. К тому же, второй такой просто не существует.

– Вы отказываетесь от очень выгодного предложения, – с сожалением заметил Дмитрий Иванович.

– Деньги для меня ничего не значат. Открою вам одну очень простую и одновременно важную мысль – деньги вообще не делают человека счастливым. Поверьте мне… Он может ощущать себя счастливым только в том случае, если занимается любимым делом. Я всю жизнь занимался археологией, пытался отыскать таинственную Атлантиду. Порой мне казалось, что я приблизился к разгадке, только протяни руку и тайна будет в твоих руках. Но чем больше я занимался раскопками, тем больше отдалялась от меня разгадка. За это время я побывал в экспедициях на всех континентах, доставал из-под земли артефакты, которые могли бы приблизить меня к истине. Это были золотые изделия, украшения, мне даже посчастливилось отыскать в Латинской Америке уникальный хрустальный череп… Но со временем я понял, что самым ценным артефактом является не тот, что я нашел под землей, а сокровище духовное, и это – Казанская икона Божьей Матери.

– Жаль, что мы не поняли друг друга, – хмуро произнес князь Хованский. – Я слышал, что вы были очень дружны с бароном фон Шеллингом?

– Уже более двадцати лет. У нас одна страсть на двоих. Он тоже хотел отыскать Атлантиду. Мне известно, что он родился в России и воевал в гражданскую войну.

– Он родился в Курляндии. Это современная часть западной Латвии. В гражданскую командовал полком в армии Колчака.

– А почему вы спрашиваете об этом?

– Дело в том, что три дня назад он погиб.

– Жаль… – печально выдохнул Фредерик Митчелл Хеджес. – Он был хорошим человеком. Как это произошло?

– В последнее время он проживал в Шотландии. У него дом был на самой вершине горы…

– Я бывал там. С этой вершины открывался прекрасный вид.

– И вот случилась незадача: барон выехал на своем шикарном лимузине, но неожиданно в машине отказали тормоза, и он рухнул вниз с девяностометровой высоты. Такая потеря для всех нас, – удрученно покачал головой князь Хованский. – Даже трудно представить…

– Я неплохо знал его семью, – нахмурившись произнес Фредерик. – Позвоню Мэри, выражу ей свои соболезнования.

– Оказывается, у нас с вами немало общих знакомых, – продолжал Дмитрий Иванович. – Вы ведь знакомы с Петром Васильевичем Белозерским? Он как-то упоминал вас.

– Имею честь дружить с ним более двадцати лет. С того самого времени, как он покинул Россию.

– А вам известно, почему он уехал из страны?

Митчелл-Хеджес пожал плечами:

– Мы об этом никогда не говорили.

– Последние годы перед эмиграцией он работал в торгпредстве. Совершил предательство: выкрал из сейфа особо секретные документы и продал их МИ-6. На эти деньги он купил имение с небольшим бассейном. Знаете, в прошлое воскресенье с ним тоже произошло несчастье, – печально выдохнул князь.

– Вот как, – удивленно протянул Фредерик. – Я об этом тоже не слышал. Что с ним случилось?

– Утонул в собственном бассейне. Видите, как оно бывает – стало плохо с сердцем. А ведь накануне он был таким жизнерадостным, бодрым, ничто не предвещало предстоящей трагедии. Мы встречались с ним незадолго до этого, он делился со мной своими грандиозными планами, но теперь, увы, им уже не суждено осуществиться… Вы бы поберегли себя, Фредерик, очень бы не хотелось, чтобы с вами что-то произошло.

Фредерик Митчелл-Хеджес вдруг почувствовал, как в горле запершило, как если бы он нечаянно проглотил ложку песка. Князь Хованский, по-видимому, был совершенно не тем человеком, каковым всегда представлялся.

– Кто вы? – едва сумел выдавить из себя Митчелл-Хеджес.

Он вдруг поймал себя на том, что никогда не испытывал такого сильного, почти животного страха. Внешность князя Хованского – доброжелательного аристократа с тонкими чертами лица – резко контрастировала с тем, что он сказал. В нем не было ничего отталкивающего, тем более враждебного, наоборот, весь его вид, от блеска начищенных туфель до старомодной шляпы, с которой он никогда не расставался, выражал добропорядочность и учтивость. Мозг резанула неожиданная догадка – именно так и должен выглядеть Мефистофель.

– Право, ну что вы так разволновались? – добродушно заулыбался князь. – Вы все-таки на досуге подумайте о моем предложении. Я ваш друг и хочу предостеречь вас от возможных неприятностей… А то, знаете ли, всякое случается… – Митчелл-Хеджес продолжал испуганно таращиться на гостя. Посмотрев на часы, Дмитрий Иванович произнес: – О-о-о! Что-то я задержался у вас. – Прикоснувшись двумя пальцами к полям своей шляпы, он попрощался: – Будьте здоровы! – и неторопливым шагом направился к автомобилю, припаркованному в густой тени айлантусовой⁵⁴ аллеи.

Целый день после встречи с князем Хованским Фредерику Митчелл-Хеджесу нездоровилось. Тропические болезни, приобретенные во время экспедиций в Центральной Америке, вдруг обострились самым жутким образом. Последующие трое суток он не мог сомкнуть глаз. Несмотря на июльскую жару, его мучил озноб, его приемная дочь, озабоченная здоровьем отца, не отходила от его постели ни на шаг, – укрывала одеялами, то и дело сползающими, поила отварами, меняла промокшее белье.

Когда кризис, наконец, отступил, совершенно ослабевший Фредерик съел небольшую тарелку супа и вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, настоянным на аромате распускающихся гортензий. Никогда прежде у него не бывало таких сильных приступов, и сейчас он отчетливо, как никогда прежде, понимал, что заглянул в самое нутро небытия.

Он попросил слугу принести ему чашку крепкого кофе. Устроившись за небольшим столиком, он крохотными глотками отпивал ароматный напиток и поглядывал на очередь паломников, скопившихся подле средневековой часовни.