Читать книгу: «Возвращение Явленной», страница 4

Глава 6
Покупатель иконы

^Всю следующую неделю Норман Вейц читал газеты, чтобы понять, что в действительности происходит в России. Судя по сообщениям, война и не думала прекращаться. На юге войска Туркестанского фронта совместно с революционными частями бухарских повстанцев взяли штурмом крепость Старая Бухара. На западе польские формирования захватили уездные города Ковель в Волынской губернии и Кобрин в Гродненской губернии. На юго-востоке белые пошли в наступление на участке Пологи-Ногайск, чтобы широким крылом накрыть Мариуполь и Донбасс. Ожесточенные бои продолжались даже на море: произошло сражение белой и красной флотилий у косы Обиточной в Азовском море; был ликвидирован врангелевский десант на Таманском полуострове.

Следовало немного подождать, пока закончится вся эта кутерьма, и уже потом ехать до Петрограда на знакомом и удобном скором поезде «Норд-Экспресс»⁴¹. Но существовала большая вероятность, что икона будет продана кому-то другому, чего Вейц допустить не мог.

Судя из прочитанного, наиболее благоприятным и безопасным мог стать маршрут по Балтийскому морю, по которому регулярно продолжали ходить в Петроград пароходы.

В Петроград Норман Вейц отправился в конце сентября, и, несмотря на небольшой шторм, заставивший корабль на непродолжительное время встать в дрейф, до России добрался без особых приключений.

На Гутуевский остров⁴² корабль прибыл около четырех часов утра. Спасаясь от усиливающегося ветра, Норман Вейц поднял воротник и уверенно шагнул на трап, по которому уже спускались на берег прибывшие.

Норман Вейц в Петрограде бывал не единожды, по большей части это случалось поздней осенью, когда город заливали дожди. Но сейчас сентябрьская погода его несколько удивила, – вместо ожидаемых ливней его встретило яркое солнце, тепло, красота европейских строений и широта столичных площадей, он почувствовал себя здесь столь же комфортно, как и в родном Лондоне. Лишь на берегу ощущался легкий ветерок, несильными порывами пробивавшийся в город.

В Морском порту Вейца встретил один из его эмиссаров – Мартин Хейц, проживавший в России уже лет пятнадцать, кажется, совсем обрусевший, прекрасно знавший русский язык, женившейся на смоленской дворянке, нарожавшей ему пятерых детей. Порученное дело исполнял исправно: открыл ювелирную лавку и скупал у населения драгоценности и украшения, большая часть из которых переправлялась в Великобританию.

Кроме обычных дворян, за бесценок продававших фамильные драгоценности, на рынок выставлялись также музейные редкости, внесенные во всевозможные реестры и каталоги, и ранее не подлежавшие продаже. Как правило, их продавали сотрудники музеев, имеющие доступ в хранилища.

Появление на рынке Казанской иконы Божьей Матери, имевшей мировое значение, предполагало, что ее история имеет криминальный след, возможно, что кровавый. Вот только проследить его не представлялось возможным. Вероятно, что икона, спрятанная под покровом лет, пролежала бы в тихом месте еще не одно десятилетие, если бы не мутные времена, каковыми памятен каждый перелом в истории. Так что икона, кроме драгоценностей на окладе, несла еще на себе печать горького момента.

Мартина Хейца, стоявшего на пристани, Вейц заприметил по серому костюму английской кроя и такого же цвета невысокому серому цилиндру, отчего он выглядел почти вызывающе среди множества клетчатых кепок и кумачовых косынок. В качестве повседневного убора он носил котелок, который предпочитало большинство мужчин, но вот цилиндры – весьма дорогой головной убор, изготовляемый вручную, – он надевал по особо торжественным случаям. Сегодняшний день как раз был таким.

Дружески помахав рукой, эмиссар устремился навстречу Вейцу, уже сошедшему на берег. В ответ на сдержанный кивок он снял с головы шляпу и, демонстрируя неуемную радость, растянул белесые губы в белозубой улыбке.

– Рад вас приветствовать, мистер Вейц. Желаете отправиться в гостиницу? Несмотря на повальную разруху, в «Астории» по-прежнему прекрасная кухня.

– Ни к чему, – отмахнулся ювелир, – хочу сначала посмотреть икону. Действительно ли она стоит тех усилий, что я предпринимаю.

– Мое мнение такое… Она стоит куда больше предпринятых вами хлопот, – отвечал Мартин Хейц. – Нас уже ждут.

Они прошли мимо старинной Водонапорной башни, миновали поломанные строения, разрушенные во время мятежа, и вышли к небольшой площадке, засыпанной грязным песком, где в ожидании уже стояло с десяток разных экипажей.

– Свободен, братец? – бодро поинтересовался эмиссар у хозяина безрессорной брички, с головой выдавая себя как человека заморского.

– Возница подозрительно бросил взгляд на его новый цилиндр, осмотрел начищенные ботинки прибывшего гостя и ответил:

Господам мы всегда рады… Куда вас? – спросил он, когда Норман Вейц с эмиссаром устроились в креслах.

– Давай вези на Морскую, двадцать четыре, и побыстрее, братец! Платим двойную цену!

– Это я мигом! – оживился возница. – Глазом не успеете моргнуть.

Подняв кожаные поводья, он хлопнул ими по крупу застоявшейся лошади, заставив ее тронуться с места. Бричка жестко забарабанила колесами по неровной земле. Они выехали из Морского порта, далее потянулись улицы, одетые в асфальт и сделавшие поездку не столь запоминающейся.

Наконец, они подъехали на Морскую к дому двадцать четыре, который в народе называли «Домом Фаберже», одному из самых красивых зданий на этой улице, выполненному в стиле средневековой готики, – с высокими крышами и узкими удлиненными кверху окнами. Зданию было почти двести лет, оно переходило из рук в другие, неизменно перестраиваясь каждым следующим хозяином. Последний его владелец – Карл Фаберже – преобразовал его полностью. Фасад дома был облицован кольским красным гранитом. Получилось весьма роскошно. Архитектору и строителям было заплачено немало, но Фаберже справедливо считал, что не просчитался: каждый, кто увидит столь внушительное здание, должен будет задаться вопросом: «Какое же великолепие находится внутри?!»

– Езжай, голубчик, – отпустил эмиссар кучера, отблагодарив его звонкой монетой. – Мы здесь задержимся.

Контраст между «Домом Фаберже» и тем, что творилось на улице, выглядел разительным. Проезжая в экипаже, Норман Вейц уже обратил внимание на зияющие между домами пустоты, какие обычно возникают при интенсивном обстреле города, когда на месте попадания снарядов остаются развалины или груды кирпичей. В действительности правда оказалась куда более обычной и не менее суровой. В минувшую зиму, прослывшей необыкновенно холодной, жители города разбирали деревянные дома на дрова, подбирались даже щепки. Теперь на месте прежних домов виднелись голые, словно выметенные старательным дворником, каменные фундаменты.

В «Дом Фаберже» прошли со двора, где еще совсем недавно размещались мастерские ювелиров. Гостей встретил старый угрюмый дворник с окладистой седой бородой, на околыше его фуражки белой краской было написано «Морская, 24». От былого величия ювелиров-поставщиков императорского дворца остался только ветхий дворник – отец пятерых детей, да еще вот эта фуражка, уже изрядно потертая.

Придвинутая вплотную к стене дома, во дворе лежала огромная глыба темно-зеленого нефрита, доставленного из Китая. Дорогостоящая, весившая несколько тонн, теперь она выглядела ненужной и ее ценность по сравнению с тем, что потеряло семейство Фаберже, составляла сущие копейки.

Ювелира Нормана Вейца связывали с домом Фаберже давние партнерские отношения. Карл Фаберже владел несколькими значительными по объему складами золота, серебра, платины, драгоценных и полудрагоценных камней, позволявших ювелирам бесперебойно вести ювелирное производство. В действительности, его производство являлось огромным предприятием, выставлявшим на рынок весьма качественную ювелирную продукцию. Немало золота и драгоценных камней перепало и Вейцу, – в дружбе и в партнерах Карл Фаберже был весьма разборчив, добрые отношения ценил, а потому продавал по весьма разумной цене.

Теперь это был даже не дом, а пепелище. Хотя внешне здание продолжало выглядеть пристойно, и посетители даже могли слышать в глубине пустующих залов размеренный стук молотков мастеровых.

Хмурый дворник подметал двор. Хозяева разбежались, а работа осталась.

– Как детишки, Григорий? – поинтересовался Мартин Хейц у старика.

– Спасибо, живы. Оно и слава Богу! – отозвался дворник, подозрительно посматривая на Вейца. – Младший, правда, захворал малость. Но то временно, пройдет с Божьей помощью!

– Шнайдер у себя?

– У себя, – кивнул дворник. – Ждет вас с утра.

На этом потеряв интерес к визитеру, старик потопал по каким-то своим дворницким делам.

Внутри здание было пустынным и гулким, если что-то и можно было здесь увидеть, так только собственные тени. В прежние времена залы были переполнены посетителями, желающими купить какую-нибудь изящную вещицу, и просто ротозеями, пришедшими поглазеть на ювелирную роскошь. На главной парадной лестнице с прекрасными многоцветными витражами, по которой когда-то сновали приказчики, готовые исполнить любое пожелание клиента, сейчас царила тишина склепа.

Мраморные скульптуры, стоявшие в коридорах, теперь не радовали взор, как это было в прежние годы, а, напротив, наводили уныние, словно ты пришел на кладбище. Торговый зал, где когда-то размещались студии художников, где были выставлены образцы эмалей, витражей, ювелирных украшений, теперь был почти пуст. Только в глубине некоторых мастерских, не обращая внимания на пришедшее лихолетье, кто-то усердно ковал фигурки, размеренным стуком зачиная новую жизнь в опустевшем здании.

Они поднялись на второй этаж, где в небольшой каморке размещался антикварный магазин, спрятавшись от внешнего мира за тремя межкомнатными дверьми и двумя каменными стенами. Человек, находившейся в комнате, заставленной тяжелыми старинными канделябрами, ажурными лампами и медными лампадками, был шатеном ростом чуть выше среднего роста, с добродушным лицом, заросшим густой рыжеватой бородой.

– Вот человек, о котором я вам рассказывал, – сказал эмиссар, обращаясь к шатену и аккуратно прикрывая за собой дверь. – Он специально прибыл из Англии, чтобы взглянуть на товар. Можете не сомневаться в его благонадежности.

Антиквар задержал крупные печальные глаза на Нормане Вейце и, угадав в нем значительную фигуру, растянул пухлые губы в располагающей улыбке.

– А я и не сомневаюсь.

Хозяин лавки подошел к черному громоздкому шкафу, стоявшему в самом углу, и со скрипом приоткрыл тяжелую дверцу. Повозившись обеими руками в темной глубине шкафа, он выудил на свет плоский предмет, заботливо укутанный в темную плотную шаль. Аккуратно положив сверток на стол, он с торжеством, какое свойственно искусному иллюзионисту, принялся ее разворачивать. Сначала открылась рама, затем засверкавший разноцветными камнями оклад… Наконец, перед взором присутствующих предстала вся икона. Норман Вейц невольно отступил назад, как если бы боялся опалиться радужным сиянием, исходившим от иконы. Затем он приблизился, бережно прикоснулся ладонью к деревянной раме.

Не было никакого сомнения в том, что это была та самая икона, которую он видел не раз на многочисленных рождественских открытках, изданных типографией Сытина⁴³: тот же скорбящий материнский взгляд Богородицы; ее аккуратная красивая голова, слегка склоненная к младенцу Иисусу, печальная участь которого ей была уже известна.

Существенные изменения наблюдались лишь в окладе. Икона, лишенная множества крупных драгоценных камней, по-прежнему имела дорогое обрамление, которое невозможно было встретить у какой-либо другой иконы. Знакомо выпирал крупный шлифованный изумруд. Ласкал взгляд множеством граней невероятно прозрачный альмандин⁴⁴. Это был даже не гранат, а застывшая кровь уснувшего света. Каждый драгоценный камень, встроенный в оклад, хранил собственную историю. Только приглядевшись, можно было заметить, что некоторые гнезда не соответствовали размерам камней, значит, прежние были вынуты, а вместо них вставлены другие. Глаз выхватил несколько пустот, где, согласно описаниям, должны были находиться крупные бриллианты и сапфиры. Но, даже лишившись столь значимых украшений, икона не претерпела значительных утрат, камни в своем большинстве были сохранены. В отличном состоянии была и сама доска: на лике Богородицы не появилось ни царапинки, видно, в эти годы лихолетья икону хранила сама судьба.

На какое-то время Норман Вейц словно впал в транс, позабыв об окружающих, он разглядывал каждую щербинку на доске, каждый камешек, каждый штрих. Перевернув икону, долго и придирчиво всматривался в ее тыльную и изрядно поцарапанную сторону, которая была столь же важна для определения возраста иконы, как и ее лицевая.

– Как она вам? – услышал Норман Вейц голос, который, как ему показалось, донесся откуда-то издалека. Перед ним стоял рыжебородый антиквар и с любопытством наблюдал за изменениями, происходящими на лице заморского гостя.

– Это невероятно, – едва вымолвил ювелир, оторвав взгляд от иконы. – Как она к вам попала?

Небрежно пожав плечами, антиквар сказал:

– Совершенно случайно. Даже не предполагал, что судьба преподнесет мне столь необыкновенный подарок. Но это совершенно неинтересная и скучная история, не хотелось бы вам ею докучать.

Появление рыжебородого антиквара в доме изгнанного «короля» российских ювелиров было далеко не случайным. Брошенный особняк по-прежнему охранялся: кроме верного дворника Григория Лобова, прослужившего Карлу Фаберже более двадцати лет, на разных этажах размещались еще несколько человек, которые присматривали за оставленным хозяйством. «Дом Фаберже» многим петербуржцам виделся безмятежной гаванью, а потому, не опасаясь быть обманутыми, они приносили в его сейфы нажитое, надеясь, что оно уцелеет там в наступившие годы лихолетья. В дальних комнатах расположились ремесленники. Антиквару досталась комнатка близ торгового зала, в которой ранее хранились товары, рассчитанные на широкого потребителя: ложки, вилки, подстаканники, кружки, подносы, канделябры и многое еще из того, что могло бы пригодиться, а заодно и украсить дом человека со средним достатком.

Вытащив из кармана фотографию оригинала, Норман Вейц долго сравнивал икону со снимком, удивляясь тому, насколько точно фотография запечатлела малейшие детали. Вне всякого сомнения, это была Казанская икона, пропавшая шестнадцать лет назад. Разве что слегка изменился взгляд Богоматери, сделавшись более печальным. И немудрено: она немало пережила за последние годы, лишившись своего жилища; ей было что рассказать, вот только разомкнуть уста ей было не суждено.

– Итак, что скажете? – не выдержав молчания, спросил антиквар.

– Я беру икону. Надеюсь, что наши договоренности в силе, – спрятав фотографию, сказал Норман Вейц.

– Мы здорово продешевили, когда обговаривали цену, поэтому я бы запросил за нее пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

Норман Вейц невольно поморщился. В ювелирном деле первоначально сказанное слово соблюдалось столь же неукоснительно, как договор, скрепленной печатью. Порой ювелиры вели между собой дела даже без официальных бумаг. Ювелирное сообщество всегда было крайне консервативным, каждый его представитель неимоверно дорожит своей репутацией, и если кто-то нарушает данное слово, то коллеги по ювелирному цеху отказываются вести с ним всяческие дела, что неизменно приводит к разорению. Весьма щепетилен в делах оставался до самого конца и Карл Фаберже, недавно эмигрировавший в Италию. В нынешней России ему некому было передать эстафету. Наступившие времена привносят новые порядки. Жаль, что зачастую они не всегда лучшие…

– Мы так не договаривались, – нахмурившись, воспротивился ювелир. – Вы поднимаете цену в три раза против первоначальной! Рабочие высокой квалификации получают от трех до пяти фунтов стерлингов в неделю. Похоже, что вы совершенно не знаете цену деньгам!

– Я прекрасно знаю цену деньгам, уважаемый коллега, иначе я бы не удержался в своей профессии. А потом, разве мы продаем кусок хлеба? – усмехнувшись, ответил антиквар. – Мы предлагаем вам сокровище, которому нет равных на всем белом свете. В действительности Чудотворная икона стоит во много крат дороже! Или вы оцениваете икону по количеству драгоценных камней на окладе? – Выдержав паузу, он добавил: – Это моя последняя цена.

– Хорошо… Пусть будет так, – слегка поморщившись, произнес Норман Вейц, пододвинув поближе саквояж: – Здесь ровно пятнадцать тысяч фунтов стерлингов. Я планировал на оставшиеся деньги прикупить что-то еще для своей коммерции, но, видно, придется отказаться от остальных покупок.

Игра в скрытое недовольство была закончена. Норман Вейц предвидел, что цена за икону может быть значительно выше (не станет же он возвращаться, добравшись до России со столь значительными трудностями) и был готов к тому, чтобы заплатить за нее раз в пять дороже. И сейчас искренне полагал, что еще легко отделался.

На простоватом лице антиквара отобразилось облегчение, он искренне полагал, что совершил удачную сделку. После всех комиссионных, которые он будет вынужден отдать, включая оплату сторожам, что караулят здание, на руках у него останется немалая сумма.

– А как вы собираетесь провезти ее в Англию? – неожиданно спросил антиквар, забирая саквояж с деньгами. – В нынешнее время перемещение через границу товаров осуществляется лишь на основе письменного разрешения внешней торговли народного комиссариата. Без этого документа вывоз и ввоз товаров признается контрабандой. Уже три года, как введена норма сдачи Наркомфину частными лицами и учреждениями иностранной валюты. Мало того, что у вас конфискуют икону с деньгами, так вы еще рискуете влипнуть в скверную историю. Не удивлюсь, если ближайшие десять лет вам предстоит провести в российской тюрьме, и вам не поможет даже британский паспорт.

– Вы что-то хотите мне предложить? – спросил Вейц, понимая, что в словах антиквара кроется правда.

– Я готов помочь вам перейти российско-финскую границу за две тысячи фунтов стерлингов.

– Как же у вас здесь все дорого! Где гарантия, что вы выполните свои обещания?

– Вам может показаться странным, но я дорожу своей репутацией и не хочу, чтобы с вами что-то произошло.

– Пусть будет так. Когда можно организовать переход?

– Если у вас в России больше нет никаких дел, то перейти границу вы можете уже завтра. Не обещаю вам легкой прогулки, возможно вам придется крепко промочить ноги, но это лучше, чем остаться без денег и иконы.

– Договорились.

– Вы остановились где-то в гостинице?

– Мы приехали к вам сразу из Морского порта.

Можете остаться до завтра в «Доме Фаберже». В городе очень неспокойно, могут ограбить средь белого дня. А здесь много пустых комнат и очень хорошая охрана.

Глава 7
1953 год
Замок Фарли-Хангер – новый дом явленной иконы

^Фредерику Митчелл-Хеджесу всегда хотелось иметь собственный замок: старинный, с великой историей, с высокими стенами, сложенными из массивных камней, со смотровыми башнями и цветущим садом. Желательно вблизи побережья на высокой скале, с которой можно обозревать окрестность. Он рассмотрел десятки предложений и после поисков остановил свой выбор на старинном замке Фарли-Хангер форд⁴⁵, располагавшемся в графстве Сомерсет.

Замок был сильно разрушен, требовалась серьезная реконструкция, на которую, по подсчетам бухгалтера, должна была уйти сумма вдвое превышающая стоимость самого замка.

Крепость пришла в негодность еще в начале восемнадцатого века, когда суконщики из Троубриджа разобрали большую часть зданий и стен на строительный камень. В столь унылом виде замок простоял почти два века, пока у него не появился новый хозяин.

В первую очередь Митчелл-Хеджес отреставрировал часовню замка, в которой обнаружились уникальные фрески и редкие свинцовые антропоморфные гробы середины семнадцатого века. Затем очередь дошла до самого замка, который был перестроен по моде Тюдоров и Стюартов, а далее был отстроен внешний двор и крепостные стены.

Фредерик Митчелл-Хеджес раз в неделю наведывался в графство Сомерсет, чтобы посмотреть, как проходят ремонтные и восстановительные работы. Высказывал пожелания, делал замечания, отмечал в записной книжке, что требуется для дальнейших работ и возвращался в лондонскую квартиру.

И вот, наконец, после восьми месяцев серьезных реконструкций замок был подготовлен к заселению. Огромный, четырехэтажный, с видом на реку Фром, в окружении красивого парка с редкими тропическими деревьями, он словно погружал в атмосферу Столетней войны, на время которой пришелся его расцвет.

Фредерик Митчелл-Хеджес въезжал через отреставрированные, увитые густым плющом восточные замковые ворота, как настоящий триумфатор. Примерно так чувствовал себя римский император после победы над неприятелем, когда проезжал через триумфальную арку, отстроенную в его честь. Разве что в торхаусе⁴⁶ не было 015 т, которые торжественно встречали бы хозяина и его почтенных гостей.

В помещениях замка уже была расставлена мебель, привезенная накануне. Обладая отменным вкусом, Митчелл-Хеджес распорядился, чтобы обстановка в помещениях замка соблюдала разумную пропорцию между стариной и современностью.

Кабинет, окна которого выходили на реку Фром, Фредерик распорядился заставить старинными книгами в кожаных переплетах и артефактами, привезенными из археологических экспедиций, в которых он принимал участие. Наибольшей его гордостью являлся хрустальный череп, найденный на земле майя, изготовленный из цельного кристалла горного хрусталя небывалой прозрачности. Находка, которой он несказанно гордился, являлась величайшим археологическим открытием. Огромные глазные впадины и сверкающие на свету зубы придавали черепу зловещий вид. Неизвестными мастерами доисторической эпохи, по-видимому, прекрасно знали законы оптики, умели работать с системами линз и призм, а потому сумели добиться невероятного. Стоило только поднести зажженную свечу к основанию хрустального черепа, как глаза начинали полыхать и испускать красные лучи.

Митчелл-Хеджес владел уникальной коллекцией. Многие из артефактов, собранных им во время археологических экспедиций в разные годы в самых отдаленных уголках мира, оставались мечтой богатых и именитых музеев, а стоимость коллекции в несколько раз превышала стоимость приобретенного замка.

Но свое собрание Фредерик считал неполным: не хватало артефакта из Восточной Европы, скажем, какой-нибудь старинной чудотворной иконы, известной во всем православном мире. Неделю назад ювелир Норман Вейц предложил ему приобрести жемчужину его коллекции – Казанскую икону Божьей Матери, созданную в доиконоборческий период русской истории и считавшуюся утерянной. Предложенная цена была вполне приемлемой. Оставалось только выяснить: действительно ли она такая древняя, как утверждал ювелир.

Для консультации Митчелл-Хеджес привлек искусствоведа Кирилла Бунта, который около пятидесяти лет работал экспертом по византийскому искусству в Лондонском музее Альберта и Виктории. И сейчас Митчелл-Хеджес не без волнения ожидал встречи с ним, обещавшего прибыть сразу после обеда.

Готовясь к предстоящей встрече, Митчелл-Хеджес заказал коробку красного вина Шато Грюо Лароз 1935 года. Удивительно, но сами французы распробовали его сравнительно недавно, хотя в остальной Европе оно прослыло лучшим среди вин еще с начала восемнадцатого века.

Кирилл Бунт прибыл в замок ровно в четырнадцать часов, и старый преданный слуга провел гостя в библиотеку, где его поджидал Фредерик. По праву хозяина Митчелл-Хеджес вначале провел его по обширной территории замка, заводя в самые интересные закоулки с древними строениями среди цветов и кустов сирени, показывал средневековые фрески, мозаичные полы, чем вызвал немалый восторг у эксперта по византийскому искусству. А когда он привел его в свой огромный кабинет, в котором были собраны бесценные артефакты, сдержанный Бунт был сражен по-настоящему.

С восхищением рассматривая витрины с артефактами племени майя, собранными на полуострове Юкатан, Кирилл Бунт спросил:

– И все это вы откопали в земле?

Почти все. Мне всегда везло. Вот эта золотая статуэтка буквально валялась под ногами, грех было ее не поднять… А этот керамический сосуд с загадочными знаками я нашел в пещере. Он был единственным целым предметом, повсюду валялись лишь черепки. Наверняка он имел ритуальное значение. Вот эту курительницу отыскала моя приемная дочь Анна. Она очень везучая!

Кирилл Бунт рассматривал экспонаты со всех сторон, под разными ракурсами и то и дело повторял:

– Это что-то невероятное! Вся эта коллекция стоит огромных денег.

– Владелец Метрополитен-музея предлагал мне за всю коллекцию такую огромную сумму, что мне даже неловко ее озвучивать. Но я был вынужден отказать, лучше я продам свой замок, которым очень дорожу, чем коллекцию старины, собранную со всего мира.

Когда очередь дошла до хрустального черепа, Бунт не удержался и попросил позволить ему подержать артефакт в руках.

Митчелл-Хеджес, широко улыбаясь, открыл ключом стеклянную витрину и великодушно разрешил:

– Можете взять череп в руки и загадать желание. Уверен, что оно будет непременно исполнено.

Бунт бережно – так, словно это был не твердый кристалл, а тонкая яичная скорлупа – взял череп с полки.

– Невероятно! Не исключено, что этот череп создали боги майя, – сказал он.

Митчелл-Хеджес утвердительно кивнул:

– Уверен, что вы очень близки к истине.

– Где вы отыскали такую красоту?

– Недалеко… в каких-то восьми тысячах километров от места, где мы сейчас стоим… В Белизе, на развалинах древнего города майя. Это произошло двадцать три года назад. Я тогда был одержим поисками затерянной Атлантиды и немало поездил по миру.

– И как, удалось вам отыскать Атлантиду?

– В своих поисках я не очень продвинулся, надеюсь, что следующему поколению исследователей повезет больше, но зато мне посчастливилось побывать в местах исчезнувших культур. Цивилизация майя – это лишь одна из длинного списка. То, что вы видите в шкафах и на витринах, было извлечено из земли вот этими руками, – археолог выставил вперед руки: его белые широкие ладони мало походили на руки рудокопа. Отметив в глазах профессора веселые смешинки, Фредерик поспешно добавил: – Но все мои приключения в прошлом. Я уже давно не тот сорванец, каким был сорок лет назад.

– Даже не верится, что такую красоту можно создать человеческими руками, – осматривая череп со всех сторон, восхищенно сказал Кирилл Бунт.

– Всецело с вами согласен. Трудно вообразить, что такую скульптуру создали майя. Череп будто бы слеплен из прозрачного камня. На нем нет ни царапинки от резца, он совершенно прозрачный. И сделан он вопреки всем законам оптической физики и кристаллографии. При его изготовлении он должен был расколоться на множество мелких кристаллов. А он не только не раскололся, а, наоборот, многократно усилил свои оптические свойства. Это за пределами того, что знает кристаллография о природе минералов.

– Но как же вы оказались в Центральной Америке?

– Страсть к приключениям, какая бывает только в молодости, – заверил хозяин замка. – А еще желание отыскать таинственную Атлантиду, поиски которой уводила меня все дальше и дальше от цивилизации в глубину джунглей.

– Вы счастливый человек.

– О, это несомненно! Всю жизнь занимался тем, что мне было интересно: путешествовал, искал клады. Несколько раз разорялся, потом начинал все сначала и опять становился богатым… А хотите узнать, как мне удалось отыскать город Лубаантун⁴⁷?

– Удивите меня еще раз, хотя, кажется, более уже невозможно, – заулыбался профессор Бунт.

– Разросшиеся густые джунгли мешали моим раскопкам. А я чувствовал, что нахожусь на каком-то чрезвычайно интересном месте. Я стоял на ступенях, покрытых зеленым мхом, и они явно имели искусственное происхождение. Но понять, что это за сооружение, было невозможно из-за густых деревьев. Тогда я решил сжечь этот участок джунглей! Когда дым от пожарища рассеялся, передо мной предстал невиданный доселе древний город. Он был большой, но его центральная часть находилась между двумя большими реками на искусственно приподнятой платформе. Я взобрался на вершину и увидел пирамиды, напоминавшие египетские, амфитеатры, некогда вмещавшие многие тысячи зрителей. Мощеные площади, вокруг которых были сооружены толстые крепостные стены для обороны от врагов. Древние жилища майя из каменных блоков… Теперь, оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать: что бы я ни сделал сейчас, я уже никогда не сумею превзойти свои достижения сорокалетней давности.

Кирилл Бунт вернул хрустальный череп на место. Пустые глазницы неодобрительно вспыхнули красным огнем и тотчас погасли.

– А теперь давайте перейдем к нашим делам… Прошу вас, садитесь, – хозяин указал на два стула возле небольшого стола с массивной полированной столешницей. – А знаете, я ведь подготовился к нашей встрече, – с улыбкой сказал Митчелл-Хеджес, присаживаясь на стул. – Приобрел ваше любимое вино Шато Грюо Лароз. Надеюсь, вы по достоинству оцените его неповторимый вкус.

Дверь кабинета распахнулась, и вошел слуга, толкая перед собой небольшую тележку, на которой стояли бутылки марочного вина с закусками. Слуга аккуратно расставил на столе бутылки вина, тарелки с нарезанным сыром и ветчиной, красную рыбу в окружении зелени и вазу с фруктами…

– Не ожидал… Для меня это большой сюрприз, – сказал профессор. – Но откуда вы могли знать о моих предпочтениях?

– Пусть это останется моей тайной, – произнес довольный хозяин, наблюдая за тем, как слуга осторожно разливает вино его в пузатые бокалы. – Можешь быть свободен, Марк. – Слуга поклонился и бесшумно исчез за дверью. – А теперь прошу вас…

Вдохнув запах из бокала, профессор сделал небольшой глоток.

Вино необыкновенное, – сказал он. – Знаете, я ведь познакомился с Казанской иконой Божьей Матери еще лет пятнадцать назад. Тогда Норману Вейцу потребовалось экспертное заключение по поводу приобретенной иконы. Он скрывал несколько лет, что владеет именно той самой утраченной иконой. А когда захотел ее продать, ему потребовалась квалифицированная экспертиза, и он обратился ко мне. Поначалу я скептически отнесся к этой идее, ведь всем было известно, что та икона утрачена. Но когда я принялся изучать особенности и технику писания этой иконы, то понял, что данный экземпляр был написан в доиконоборческий период. Сделанное открытие меня просто потрясло! Оставалось только узнать: подлинная ли это икона или только список. В моем распоряжении было с десяток фотографий иконы, запечатлевших ее во время крестного хода в Казани. Сравнивая между собой фотографии и саму икону, я убедился в том, что она подлинная. Во всяком случае, невозможно так подделать щербинки на доске, сколы краски, некоторые неровности, которые непременно возникают при обработке доски. Так что Норман Вейц владеет подлинником!