Читать книгу: «Благое дело», страница 3

Глава 7

Он не открывал глаз больше десяти секунд, давая возможность девушке не только выскочить за дверь, но и убежать, как можно дальше. Услышал, как Скворцова ужаснулась:

– Маринка, что с тобой?

Услышал, как Анисимова горячечно забормотала в ответ:

– Во, попала, так попала…

Зажмуренным натянул футболку, пиджак и только после этого открыл глаза. Анисимову он не увидел… Он не увидел ничего! Замер, еще не веря, что судный день настал. Стоял недолго, просто приказал своему разуму, упорно отказывающемуся признавать очевидность:

– Ты готовился к этому три года, покажи, что кремень-мужик, а не дешёвка. Сумеешь добраться до тумбочки с пистолетом?

И тут же Благой внутри него усмехнулся:

– Сумею и не промахнусь.

И пошел – спокойно и размеренно так, как практиковал в течение долгого времени: пешком, дворами – с закрытыми глазами. Разница была лишь в том, что сейчас не смыкал веки, а наоборот широко распахивал в надежде, что зрение вернется.

До квартиры было недалеко, и он не торопился: сумел усмирить панику и даже выстроить четкий план действий. У него есть неделя, взятая на работе в счет будущего отпуска. Целая неделя, чтобы понять – ослеп навсегда, или заветный «щелчок» снова случится. Матвей даже усмехнулся: судный день длиною в неделю – повезло!

Дорога до дома была выстроена достаточно безопасным маршрутом, только в одном месте нужно было пересечь полосу движения автомобильного транспорта. Там присутствовал светофор, который издавал для пешеходов звуковые сигналы при включении зеленого света. Правда, он довольно часто не работал – Благолепова не волновало, готов был на этот момент отдаться на волю Всевышнего: задавят, значит так тому и быть. В первое время своих тренировок, он считал шаги, чтобы не сбиться с выверенного пути, потом дошел до автоматизма: просто понимал, в какой именно момент нужно свернуть… Если бы не тянущая сегодня душу тоска, которую он старательно гнал прочь, можно было посчитать, что все нормально и идет своим чередом.

Дорогу перешел беспрепятственно: только споткнулся на ступеньках, ведущих к пешеходному переходу – сам не понял, как. Просто ноги вдруг дрогнули и подогнулись на третьей ступеньке, пришлось сделать огромный шаг, чтобы преодолеть две оставшиеся. Думал – упадет, но удержался и пошел на звук запищавшего светофора, убыстряя шаг. Наверное, мог и не торопиться потому, что звуков подъезжавших автомобилей не услышал ни с одной стороны. Теперь осталось только дойти до подъезда и подняться по ступеням на родной третий этаж. Матвей вздохнул и удивился: в ноздри проник неожиданно крепкий и сладкий аромат созревших яблок. Выходит, верно говорят: отсутствие одного из органов чувств обостряет деятельность других… Он еще раз «затянулся» сладким воздухом, да так, что ударило в голову, как от изрядная доля алкоголя. Матвей пошатнулся и едва не упал.

– И-и, батенька мой, – услышал сбоку от себя. – Еще не вечер, а вы уже на бровях-с.

Голос был скрипучий и ехидный, и Благой узнал этот голос – Хрусталёв, старикан, что всегда по утрам сидит на раскладном стульчике рядом с киоском Роспечати. Газеты не покупает, а прочитывает, не отходя от точки распространения. Все время твердит при этом ехидным своим голосом: «Имею право просматривать перед покупкой». Тетка, что торгует прессой всегда начинает с ним ругаться и всегда замолкает через несколько минут, из чего становится ясно: перебранка эта для обоих сродни утренней зарядке.

– Проваливай, дед, – буркнул Матвей, но был подцеплен под локоток весьма решительно.

– Как можно-с, провожу до самой Екатерины Артёмовны.

«Катя приехала? – подумал Матвей удивленно. – Ничего не говорила. Решила мне сюрприз на день рождения сделать?». Под эти размышления не заметил, как по ступенькам дотопал к месту жительства, Хрусталёв тёрся о его бок и продолжал что-то бормотать – Благой особо не прислушивался, соображая, как рассказать сестре о своей напасти.

– Вот-с, Екатерина Артёмовна… – льстиво оповестил старикашка и выдвинул Матвея вперед, как на блюдце положил…

– Во-о-он как… – протянула Катя, и голос не обещал ничего хорошего. – Ты… – она замешкалась (припоминая, как зовут непрошенного добродетеля?), но ненадолго, закончила решительно. – Дед! – проваливай.

Благой засмеялся – все же есть у них с сестренкой общие черты!

– Что, и на пивасик не подкинете? – изумился Хрусталёв.

– Бог подаст, – Екатерина была неумолима.

Старикашка поволокся прочь, о чем свидетельствовали удаляющие шаркающие звуки. Оставшись без направляющей руки, Матвей сделал шаг, памятуя, что в прихожей у него вся малочисленная мебель расставлена по стенкам, и тут же наткнулся на что-то, зацепился и пролетел вперед наподобие тарана. «Должно быть, Катька чемодан не убрала…», решил Благолепов, охнув от боли в бедре… «а тут-то, что раскидала?..»

– Во-о-он как… – Вновь возмутилась Катенька.

Матвей разозлился – и чего за«вон»кала?

– Как твой Хилок? – спросил агрессивно и вместе с тем с намёком – мол, пора перейти к обсуждению транспортных коллизий и прекратить оценивать его способность передвигаться.

На удивление, разозлил сестру еще больше, она завопила с нотками истерики в голосе:

– Я просила тебя прекратить употреблять это прозвище применительно к Вольдемару! Да, он не так родовит, как нам хотелось бы. Но, если уж смотреть честно, и наша фамилия кровей не царских. Не зря наш пра-пра-хрен-знает-какой-дедушка был – Благолепов! – явно топоним поповского происхождения. Хвала ему – выбился в люди, дворянством потомков осчастливил. Да только твоей-то заслуги в том нет – нечем и чваниться!

«Что за цирк?» – удивился Матвей. И от удивления сказал то, о чем и не думал прежде говорить.

– Я интересовался, Катя. Наша фамилия идет от слова «благолепие» – красота, великолепие, то бишь. Наши предки были величественно красивы, а поп-расстрига тут совсем не причем.

– Вот! – взвизгнула сестра. – В этом – весь ты! Только себя превозносить и умеешь.

– Абсурд какой-то, – бормотнул Матвей и сказал во всю мощь своего голоса (не заорал, как хотелось – не мог же он орать на сестру после стольких лет разлуки?) – Стоп! Я не знаю, что за бред ты несешь, но точно знаю, что не хочу его слышать.

Получилось очень внушительно – аж где-то поблизости что-то откликнулось хрустальным перезвоном.

– Мэтью… – сбавила тон сестра и прозвучало с укоризной.

Это выхолощенное «Мэтью» подвело Благого к рубежу терпения.

– Всё, Катя, всё. Я – ничего не вижу, и хочу сейчас только одного – покоя.

– Не видишь? – переспросила Екатерина удивленно и вдруг заголосила, как торговка на рынке. – Наталья!

Едва переливы её голоса отзвучали в стенах комнаты, послышалась легкая рысь женских шажков.

– Екатерина Артёмовна? – спросила Наташа (да-да, та самая Наташа – этажом выше!)

– Давала Матвею Артёмовичу капли?

Абсурд не закончился, а набирал обороты…

Глава 8

Благой хлопнул себя по щеке раскрытой ладонью, может быть он с ума сходит… или спит! Конечно, он спит. А раз спит, можно все… он хекнул и произнес:

– Главное слово в этой фразе – «давала».

– Не обращай внимания, он – пьян, – отчеканила сестра. – Так что с каплями?

– Закончились они, Екатерина Артёмовна, ещё перед его отъездом.

– И ты молчала?!

– Так Матвей Артёмыч запретили, сказали – хватит уже.

– Наталья, ты – глупа! Зови Олега, пусть машину готовит.

А потом налетела на поверженного Матвея потому, что подняться с пола он не решился, во избежание новых падений.

– Ты – нарочно! Я знаю! Чтобы бал отменить – куда ж без именинника! А я уже все приготовила, всем приглашения разослала. Даже Великий князь обещал с невестой…

Какой красочный сон! С интригой…

– Ну, застрели меня, Катя…

Сестра затопала ногами и, не удержавшись, ткнула туфелькой ему под ребра.

Матвей зашипел – больно! И уверенности, что это – сон, стало меньше.

Тяжелый топ, от которого подрагивал пол, оповестил, что увеличилось число участников балагана.

– Олег, – командовала Катерина. – Помоги ему, крепче держи – да не урони, черт неуклюжий!

Невидимый Олег сграбастал его, как младенца и, крякнув от усердия, – понёс, на самом деле!

Благой принялся смеяться – его осенило! Это розыгрыш. Катя решила устроить розыгрыш на день рожденья, подговорила соседей… Он забормотал:

– Ладно, ребята, хорош! Я посмеялся, весело – правда!

Его никто не слушал. Катерина деловито бормотала, как видно, Олегу:

– Скажешь доктору, к вечеру завтра – чтоб, как огурчик был…

– Зелёный, что ли? – несмело гукнуло над головой Благолепова.

– Мать!.. моя ошибки любит! – взъярилась Екатерина. – С кем я разговариваю?! Забудь, сама скажу.

Что это Катенька все время ругается? Теперь вовсе не походило на сон. Чем бы это ни было, Матвею надоело. Он угрожающе шевельнулся в сковавших его объятьях и сказал ровно:

– Ну-ка, отпусти меня, рыхлый…

– Уже и дошли, Матвей Артёмович, – откликнулся Олег, бережно опуская его ноги на земную твердь.

Катя уже была рядом, засуетилась, хватала за рукав пиджака, просила:

– Пригнись, пригнись… ударишься.

Благой шевельнул рукой и наткнулся на гладкий бок… автомобиля?

– Мэтью, садись, садись, – не унималась сестра.

– Сесть мы всегда успеем, – хмуро поправил он Катьку, но она не поняла справедливости замечания, продолжала теснить его к гладкой поверхности.

Он подумал – не все ли ему равно? – пригнулся и задвинул свое тело в салон неизвестного транспортного средства.

– Интересно, сколько в этой телеге лошадиных сил … – пробормотал он себе под нос.

Катерина ответила совсем рядом, под боком (из чего заключил, что к неведомому доктору отправились всем составом):

– Ты прав, лучше бы заложить карету, но время такое – пробки!

– Вот сейчас – обнадежила, место, где есть пробки, не может находиться в жопе мира. – Сказал, что подумал, без фильтров.

– Ах, оставь свой гвардейский юмор, мон шер, и помолчи – позвоню.

Через минуту она защебетала:

– Модест Генрихович, дорогой, у нас несчастье… Да, да!… Мы уже едем… Спасибо… спасибо.

Щебетанье сменилось металлом:

– У него окно – через полчаса, потом полная запись. А нам еще невесть сколько тащиться… Олег, переходи на «воздух»!

– В копеечку встанет, Екатерина Артёмовна…

– Ты еще мои деньги считать начни! – возмутилась Катя.

Благой не поверил – колымага чихнула, взвыла как-то весело и поднялась в воздух, и так рванула, что в ушах засвистело.

Минут через пятнадцать они прибыли, и Благолепова препроводили в кабинет доктора. Пахло антисептиком самого дешевого пошиба (но при этом самым действенным!) – хлоркой и, от чего-то, лавра-вишневыми каплями. Его ждали.

– Ну-те-с, ну-те-с, – запел тенорок доктора, и лавра-вишневый аромат стал отчетливее. – Позвольте взглянуть…

Веко Матвею оттянули, перед глазом ярко пыхнуло, потом перед другим…

– Реакция на свет есть. Страшного ничего не вижу. Сейчас прокапаем, токсинчики выведем, зашлакованность ликвидируем… к утру, как огурчик будет.

– Зелёный что ли? – вспомнив Олега, регокнул Матвей.

– А вечером сможет на бал пойти? Должен смочь, Модест Генрихович!

– Не переживайте, голубушка Екатерина Артёмовна. Видите, он весел, шутит-с… Глазки тоже прокапаем, к вечеру, может в беркута и не превратиться, но дам от кавалеров отличить сможет.

– Ох, гора с плеч…

Его веки снова теребили, загибали, будто хотели вывернуть глаза наизнанку.

– Что же вы, Матвей Артёмович, при вашем заболевании без дисциплины никак нельзя. Сказал ведь вам – капельки каждый день всенепременно, не то придется очки носить… те самые, как у зашоренной лошади.

– Ох, это Наталья виновата! – за сокрушалась сестра. – Такая бестолковая баба… Не могли бы вы, Модест Генрихович, одну из ваших помощниц к нам определить, пока братец не привыкнет. Я в долгу не останусь…

– Конечно, голубушка, конечно. Я распоряжусь. Сейчас отправим братца вашего в палату, назначения я сделал. Интенсивная терапия, покой – к утру – огурчик! Вы уж извините, не могу долее задерживаться, Анастасия Марковна на приеме ждет.

Благолепов услышал шуршание, которое могут издавать только купюры, и догадался, что Катерина произвела расчёт. Кресло, в котором он сидел, завибрировало и покатило само собой, а цоканье каблучков справа оповестило, что сестра не отстает от этого начавшегося передвижения. Пункт назначения оказался почти рядом. Мягкий женский голос поинтересовался:

– Сможете сами перелечь на кушетку?

– Конечно, – он быстро поднялся. – Куда?

– Два шага вперед, присаживайтесь, вот так… Сейчас разденемся.

– Зачем это?

– Поставим капельницу.

– Для этого нужно раздеваться?

– Таковы правила.

– Плевал на них! Сниму пиджак и всё. Вены на руках у меня хорошие.

Катерина вмешалась.

– Не хочет, не настаивайте. Накинете на него простынь, кому какое дело, что там под ней – тело или грязная одежда. Он и так сегодня на удивление покладист.

– Вот за это люблю, сестренка, – обрадовал Матвей. – Знаешь, чем меня успокоить.

– Вы, главное, с ним не спорьте, – тихо шептала Екатерина медсестре. – Поддакивайте, и делайте свое дело, к утру он станет менее раздражен. Модест Генрихович обещал…

Благой расслабился на кушетке… Неведомый доктор пообещал, что к утру он – огурец-молодец! Вдруг, так и будет?.. Или ты, Матюха Благой, – просто-напросто проснешься… от этого странного сна.

Глава 9

Видимо, в капельницу добавили и снотворное, потому что Матвей почивал до самого утра следующего дня (своего дня рожденья, кстати!), ни разу не шелохнувшись. Но, даже когда спал, помнил – нужно соблюдать осторожность. Поэтому, покинув объятия Морфея, оповестить о том не торопился, решив для начала покопаться в своих внутренних ощущениях. Первое, что он понял: на глазах повязка, не тугая, но плотная… начало – так себе! Вокруг тихо, но вдали смутно слышатся шевеление и голоса – в агломерации неизвестного назначения жизнь существует – уже «плюс». И тут совсем рядом раздался, тщательно опускаемый до шепота, женский голос.

– Модест Генрихович, стойте, куда же вы? Он сейчас проснуться должен.

– И что, вас смущает? Вы же не из Отряда Добровольной помощи, вы – носите высокий чин Сестры милосердия, поэтому не должны бояться.

– Модест Генрихович, вы же помните, в прошлый раз что было-то…

– В прошлый раз! Ишь чего вспомнили! – забормотал доктор несколько смущенно, а потом решительно закончил, – у вас, госпожа Мастепанова, на такой случай шокер есть.

– Батюшки! – охнула несчастная Мастепанова. – Да разве такого бугая шокером завалишь?! – И тут же решительно заявила, уже перестав шептать, от осознания серьезности ситуации должно быть. – К тому же, разряд электрошокера может спровоцировать спазм всех без исключения мышц организма, и это негативно отразится на восстановительном лечении. Вы сами так говорили, Модест Генрихович.

– Ишь, как складно выучила, – пробурчал доктор. – Да не бойся, я на пять минут отойду, надо рецепт для госпожи Растопчиной подписать.

Голос эскулапа начал отдаляться, а торопливое топанье каблучков говорило, что сестра милосердия устремилась следом.

– Эй, – подал голос Благой, – Повязку с глаз снимите… не то и шокер вам не поможет… – ему внимала тишина. – Разнесу все к чертям собачьим! – сделал еще одну попытку, но только голосом, не шелохнулся – помнил про осторожность.

Минут через десять – не через пять, как обещал, вернулся Модест Генрихович и, судя по звукам, не один: шуршало и топало (Матвей призадумался) … не меньше пяти пар ног. Делегация целая…

– Ну-тес, посмотрим, – деловито оповестил доктор, привнося под нос Благолепову аромат лавра-вишневых капель. – Матвей Артёмович, я сейчас сниму повязку, но вы дадите слово, что откроете глаза только, когда я разрешу.

– Если Словом разбрасываться по таким мелочам, обесценится сама сущность этого понятия, – сухо ответил Благолепов. – Я не открою глаз без вашего разрешения. Этого будет довольно?

– Посмотрим… – в голосе доктора сквозило сомнение.

«Интересно, а что здесь было в прошлый раз?» – подумал Матвей уже как-то привычно – будто втянулся в происходящее и стал не статистом в пьесе абсурда, а её полноценным участником.

Давление на глаза прекратилось, и Матвей непроизвольно дернул веками, собираясь открыть их. Сдержался, ведь обещал…

– Хорошо, хорошо, – подбодрил доктор, – сейчас я сделаю вам инъекцию… Нет-нет, не в склеру – думаю, обойдемся в этот раз без них. Просто в мягкое место.

Благой подумал, что неизвестное количество неизвестных индивидуумов вокруг напрягает, и предупредил:

– Модест Генрихович, самое мягкое место у меня – плечо.

– Голубчик, я и с прошлого раза это запомнил, – поспешно откликнулся эскулап.

Укол был болезненным.

– В ягодицу было бы легче, – оповестил докторишко, заметив, что пациент сморщился. – Сейчас минут через десять мы попробуем открыть глаза, а пока ожидаем, решим практический вопрос. Екатерина Артёмовна настоятельно просила отправить с вами сестрамилу.

– Обезьяну, что ли? – не понял Матвей.

– Но почему, сразу, обезьяну? – обиделся доктор. – Они все вполне симпатичные дамы. Здесь четыре сестромилы, все они выразили согласие поработать у вас некоторое время.

До Благого дошло: сестромила – сокращенное от сестры милосердия.

– Не нужно никого, – буркнул Матвей.

– Боюсь, это непременное условие вашего возвращения к нормальной жизни, Матвей Артёмович.

– Кто постановил?

– Сестра ваша, Екатерина Артёмовна.

– Она обладает таким правом? – подумав, решил прояснить ситуацию Благолепов.

– В рамках подписанного вами контракта о неукоснительности лечебного графика. В начале вашей болезни вы дали «карт бланш» на осуществление всех необходимых процедур, а гарантом этих обязательств поставили Екатерину Артёмовну.

– Это я дурака свалял.

– Это было моим непременным условием, иначе ничего у нас с вами не получилось бы. А сейчас, смотрите, мы сумели предотвратить рецидив «малой кровью». А если бы вы, Матвей Артёмович и дома неукоснительно придерживались моих назначений, никакого рецидива и не случилось бы. Поэтому, вы выбираете сестромилу, и дело с концом!

– Тогда придется их ощупывать! – усмехнулся Благой, окончательно определив, что с ума нужно сходить весело. – Глаз открыть вы мне не позволяете… Должен я хоть как-то оценить ваших протеже.

– В этом есть зерно истины… Екатерина Артёмовна предупреждала о вашей приверженности к эстетическому обличию окружающих людей. Чуть позже мы что-нибудь придумаем… А сейчас тихонько открывайте глаза… Что видите?

Матвей открывал глаза – тихонько, замирая душой… Он видел!

– Пятна цветные вдали…

– Прекрасно! Сейчас я поднесу к вашим глазам, совсем близко, руку. Что видите?

– Пальцы.

– Сколько?

– Три.

– Отчетливо?

– Да.

– Прекрасно. Прикройте, прикройте глаза. Не нужно пока излишнего напряжения. Сейчас и дамочек рассмотрим…

– Части тела мне под нос совать будете? Начните со щиколоток, я очень эстетически требователен к женским щиколоткам. (Да, с ума нужно сходить весело!)

Доктор чем-то пощелкал и произнес:

– Голубчик, вы клизму Корецкому сделали? Ах, только собираетесь… заберите у меня из тумбочки очки для господина Благолепова и зайдите в пятнадцатую. Да мигом, голубчик!

– Ах, такой нерасторопный у меня помощник, – это было уже предназначено для Матвеевых ушей.

Каким бы ни был нерасторопным по докторским меркам помощник, прискакал он быстро, и Матвею под нос были подсунуты очки, которые с трудом можно было таковыми назвать. Это был какой-то монстр – помесь очков аквалангиста, токаря и шор для пугливых лошадей.

– Да-а-а… – Протянул Благой растерянно.

– Я знаю, – заторопился Модест Генрихович, – вы отказываетесь их носить…

– Ещё бы!

– … но это на несколько минут, чтобы решить вопрос с сестромилой.

– С такими очками впору фамилию менять на Овсов, – проворчал Матвей, водружая конструкцию себе на нос. – Вам бы, доктор, доработать ваш прототип до стандартных контактных линз.

Зря ворчал. Поднял руку, взглянул и восхитился – четкость восприятия наступила полная. Перевел взгляд на доктора и радость померкла. Потом посмотрел на медицинских работниц, выглядели они забавно: униформа, состоящая из курточки и штанов, была коричневого цвета; на головах глухие косынки сестричек времен Первой мировой войны, а впереди белые фартуки с большими накладными карманами. Все были миловидны, а одна из них была – Светлана…

– Модест Генрихович, я вам больше не нужен? – подал голос ассистент, привлекая к себе внимание.

Доктор не успел ответить. Благой опередил:

– Стоять! – сказал тихо и твердо так, что все услышали.

И замерли, предвкушая… интересно, что? – лица стали у всех напряженные. И Матвей не разочаровал.

– Значит так, Айболит (ибо, это и был Айболит – товарищ подполковник медицинской службы!), гони своих тёлок к едреней фене – ни одна не годится. Вот этого перца возьму, – он кивнул на ассистента в такой же, как и у барышень форме, только без фартучка.

Модест Генрихович замялся:

– Дело в том, что он – не медбрат. Он – практикант…

– Вы откажете мне, Матвею Артёмовичу Благолепову? – удивился Благой.

– Нет!.. – открестился доктор чуть не с ужасом, улыбнулся и рассудительно закончил. – Я, как куратор практики, могу направить адепта на любой фронт работ. Сейчас сделаем, оформлю бумажки… – Он заторопился. – Девочки, пошли! А ты, голубчик, останься, принесу тебя бумаги, инструкции и рекомендации.

Они утопали, а «голубчик» вертел головой и растерянно улыбался. Под косынкой, повязанной на голове банданой, волос не было видно, но щеки лучезарили весёлыми конопушками.

– Ухватов? Пашка? – спросил Благой.

– Павел Петрович, если позволите… – несмело подтвердил практикант.

– Не позволю, – откликнулся Матвей. – Западло мне, Пашка, называть тебя Петровичем. Смирись. Не знаю, что здесь творится, но ты, Ухватов, точно не будешь заниматься клистирными трубками.