Читать книгу: «Благое дело», страница 2

Глава 4

Он оставил Наташеньке ключи от квартиры для произведения обещанной уборки, вышел на улицу и позвонил профессору Ивану Никитичу Прохорову. Не был уверен, что добьётся этим звонком… да, вообще не был уверен, что ответят на звонок! С профессором они расстались некрасиво: не понял Иван Никитич внезапного желания своего аспиранта посвятить жизнь служению Отечеству. Считал блажью и даже предательством, в некотором роде – связывал с Матвеем свои надежды и планы на будущее… Кричал громко, а Матвей вообще сдержанностью не отличался, а тогда тем более, сказал: «Да хоть лопните! Решение своё не изменю». И дверью шандарахнул так, что оставил позади звон какого-то разбитого стекла.

Благолепов и сейчас не раскаивался, что сделано – то сделано. Наверное, можно было сделать все тише, благопристойнее, что ли… Так он и пришел тогда на квартиру к профессору, чтобы объясниться, а тот не дал шанса. Или это Матвей не дал профессору шанса себя услышать?

В тот год у Матвея умер отец. Он долго болел, истончался все больше и больше, но никогда не жаловался, не поддавался боли, терзавшей ежедневно, старался не залеживаться на кровати – вел полномасштабную войну с недугом, как и полагалось офицеру российской армии. Да, отец Благого был генералом, и это никогда не имело для Матвея значения… до последнего дня. В тот вечер он заскочил к родителям на минутку, оставил Светку в такси: чмокнул в щёчку и сказал: «Только скажу отцу «привет» и вернусь». Уже несколько месяцев он жил отдельно – у Светланы, и дело неминуемо приближалось к свадьбе. Поэтому настроение у Матвея было хорошее, он поцеловался у порога с мамой, помахал отцу рукой в открытую дверь спальни, и уже собрался уходить… Отец поманил к себе. Матвей посмотрел на ботинки, потом на маму. Мама махнула рукой – не снимай! – и он подошел к постели отца, розовощекий с морозца, большой и чуть неуклюжий из-за теплой куртки, присел на краешек и накрыл сухую ладонь своей ладонью.

Отец поднял вторую руку и коснулся его щеки, погладил (что было совсем ему не свойственно! – почему Матвей тогда этого не понял?) и сказал:

– Из тебя получился бы прекрасный офицер…

Он никогда не оспаривал решение Матвея посвятить себя изучению истории, только иногда посмеивался, проча сыну растолстеть от сидячей работы и облысеть от чрезмерного количества исторических фактов, застрявших в голове. А эти слова говорили, что решение сына было ему совсем не безразлично… И это были его последние слава, сказанные Матвею. Ночью Артёма Ивановича Благолепова не стало.

Мама с горем справиться не могла – она кричала, тонко и больно. Соседки, друзья и знакомые охали, уговаривали, суетились… В голове Матвея места тишине совсем не осталось (может быть, именно поэтому позднее он был так резок с профессором?), ночь тоже не принесла облегчения – спать он не мог. И все время слышал:

– Из тебя получился бы прекрасный офицер…

На похоронах подошел к генералу Муратову, отцову другу, который все ещё был в строю защитников Отечества, командовал одной из военных частей Центрального военного округа, сказал твёрдо:

– Из меня получится прекрасный офицер.

Тот понял:

– Набираю хороших ребят в спецназ, пройдешь проверку – не откажу.

– Вы знаете, Максим Максимович, размазней я никогда не был, а драться вы сами меня учили.

Да, Матвей всегда поддерживал себя в форме, про спорт помнил, отдавая предпочтение волейболу, не забывал и о контактных видах: кикбоксинг, самбо и даже айкидо – всего понемногу. А после принятого решения отдался тренировкам полностью, забросил учебу и, как результат, прошел проверку, разругался с профессором и превратился в Матвея Благого. И никогда ни о чем не сожалел!

Со Светой они расстались – не смогла понять и принять обновленного Матвея. А вот маме от его решения стало легче, она воспряла духом и даже не страшилась того, что жизнь-то у сынка стала совсем не спокойная.

Первый год своей жизни на гражданке Матвей вспоминать не любил, еще и потому, что это был год сплошных воспоминаний и экскурсов в прошлое. Будто он сделал временную петлю и вернулся в начало своего преображения, и снова «лепит» себя нового, но теперь уже в противоположную сторону.

И ведь вылепил!

Профессор Прохоров трубку взял и ответил охотно, обрадовался – встречу назначил, на кафедре, из чего Матвей заключил, что преподавательскую деятельность Иван Никитич все ещё ведет. Да и встреча прошла хорошо, никто из них не вспоминал пресловутую сцену «расставания», будто её и не было. Благой притворяться не стал, сказал, что службу закончил и готов соответствовать гражданскому статусу. Прохоров тоже не стал прикидываться непонимающим:

– Восстановиться хочешь? Знаешь ведь про пятилетний срок?

Матвей знал, с момента ухода из аспирантуры должно пройти не более пяти лет. Лимит он превысил, ненамного, но всё же… невысок порог коли есть росток, а коли ростком мал – с порога и упал! Он кивнул головой:

– Понимаю.

Иван Никитич неожиданно весело рассмеялся:

– Ничего ты не понимаешь! Можешь восстановиться. Я тебе вначале оформил академический отпуск в виду прохождения службы в Вооруженных Силах РФ, на год. Думал: попробуешь, не понравится – вернешься. Уж извини за самоуправство. Так что, у тебя есть возможность восстановиться, если сделаешь все быстро. А я ведь – и помогу!

Так что и этот день Благой провел среди бюрократических заковырок, но про хлеб насущный на этот раз не забыл – зашел в супермаркет и накидал в корзинку то, что готовится в течение пятнадцати минут – получаса. В основном это были консервы и полуфабрикаты. Понимал, что пищи такая – дрянь, но утешался тем, что это лишь на первое время.

Подходя к квартире, издали расслышал отзвуки скандала: грохотал руладами мужик, а женщина огрызалась намного тише, но вполне бойко. Матвей послушал – послушал и решил вмешаться, тем более что платформой для дискуссий служила его собственная квартира. Зашел, аккуратно поставил пакет с покупками на стол и посмотрел на спорщиков внимательно. Щека у Натальи была красна – к утру созреет приличный бланш. Мужик был здоровый, помятый и несвежий, видимых повреждений на нем не наблюдалось.

– Значит так, – сказал он, втыкая указательный палец мужику чуть не в нос, – жену больше и пальцем не тронешь. Никогда!

– Да ты кто-о-о… – начал вопить амбал.

Благой не впечатлился. Слегка отвернул голову в сторону Наташки.

– Зовут как?

– Олег, – ответила она тихо и опустила глаза к полу.

– Оле-е-г… – Матвей полностью сконцентрировался на оппоненте. – Хорошее имя, вот только… рыхлое какое-то. Понимаешь? А я сегодня до того зол, что и зашибить могу. Понимаешь?

Олег понял, заткнулся.

– Жене твоей – спасибо. Помогла по-соседски, – протянул раскрытую ладонь, в которую Наташенька быстро опустила связку ключей. – Все очень чисто, качественно. Покажешь? – Он сделал жест рукой в сторону кухни.

А на кухне сказал тихо:

– Судя по риторике ваших дебатов, это ТЫ не спишь с ним полтора года…

– И что?

– Свидания по пятницам отменяются.

Она обиделась, глаза сделались колючими и заискрили чуть не изумрудами. «Сейчас по роже схлопочешь», – меланхолично подумал Благой, но уклоняться не стал, хотя и смог бы (при желании!)

Она не ударила, просто обошла его, как табуретку и направилась к выходу. Муж затопал следом и спросил тихо, но достаточно для того, чтобы Матвей расслышал:

– Он тебе понравился?

– Да.

– Не надо, Наташенька… я пить брошу.

– Я слышала это тысячу триста тридцать три раза…

Слова, удаляясь, затихли, и Матвей остался в квартире один…

Глава 5

Поняв, что больше не заснет, Благой поднялся и, не открывая глаз отправился в ванную. Он уже давно практиковал перемещение по квартире «вслепую», приучая себя привыкать к расположению вещей и предметов. Практика не хорошая в смысле моделирования ситуации. Получалось, он своим поведением программировал будущее. А с другой стороны, нужно быть готовым к жизни, где царствует мрак, и не метаться в этой жизни кротом, вытащенным на свет. Взвесил все эти психологические установки и решил, что предпочитает быть, не то, чтобы фаталистом – реалистом! – готовым во всеоружии встретить свое «мрачное» будущее. Он даже повязкой для глаз обзавелся, в которой учился готовить на ощупь. Правда, преуспел пока только в приготовлении яиц всмятку и картошки «в мундире».

Из ванны поволокся было на кухню, но остановился – лопать в три часа ночи глупо, вернулся в спальню и, рухнув в разверстое чрево кровати, вновь предался воспоминаниям.

Аспирантуру он закончил и, не без помощи профессора Прохорова, остался преподавателем в вузе. К работе подходил ответственно, старался вещать с кафедры образно, интересно, но порой впадал в такую смертную скуку, что готов был сорваться от любого пустяка. Студенты – народ ушлый, через некоторое время разобрались в его приступах меланхолии и в такие дни сидели ниже травы, тише воды. Он был за это им благодарен. И на экзаменах был справедлив – всегда позволял исправить оценку дополнительными каким-нибудь заданиями.

С личной жизнью он завязал, довольствовался временными связями. Партнерш специально не искал, но, если завязывалось знакомство в баре, куда он время от времени заглядывал, пропустить рюмочку -другую, не отказывал случаю. В процессе не безумствовал не потому, что помнил слова «Айболита» – просто не находил повода для ажиотажа и бурной страсти.

Его приверженность к мешковатым костюмам и отпущенная курчавая бородка делали Матвея в глазах студенток человеком глубоко среднего возраста. Именно поэтому объектом обожания он себя не ощущал и не возражал – ни капли! Так ему было комфортнее, так было проще.

С Наташей держался ровно, хотя и понимал: позови он, – она придет! Олежек, конечно, пить не бросил, но и дебошей больше не устраивал. По крайней мере, битой Наталью Благой не видел.

«Вот так ты и прожил на гражданке целых три года… – тоскливо подумал Матвей. – Пусто, нудно… уж лучше бы сразу помер». Он закрыл глаза и усмехнулся:

– И в самом деле, можно и вовсе их не открывать.

В довершение этой длинной ночи ему приснилась вторая часть сна, которую он честно воспроизвел в своей памяти в здравом рассудке. Морфей намекал, что не намерен менять установленный порядок: две серии сновидений с коротким антрактом посередине.

Не удивительно, что с утра Благолепов был максимально раздражен. Таким и заявился в учебное заведение – на экзамен! Ибо, сегодня третий курс сдавал экзамены. Понимание, что обречен практически все рабочее время слушать «беканье-меканье» несчастных студентов, не добавило Матвею стабильности и это четко проявилось на его физиономии. В аудиторию идти не спешил, надеясь, что сумеет справиться с клокочущим внутри недовольством – и почти преуспел… но ненадолго. Подходя к ворчащей тихим шепотом классной комнате, услышал, как один из студентов громко оповестил:

– Пипец, пипл! Видел Матвея, он сегодня – не благой, а бешённый.

Зашел и сказал громко, приближаясь к кафедре:

– Ошибаешься, Егоров. Я сегодня – Благой, как никогда. (И эти слова были чистой правдой!) И если бы вы только знали, как меня все это достало… – Он закрыл глаза и закончил себе под нос, – бежали бы без оглядки.

– Что, что он сказал? – зашептали задние ряды в панике.

– Спасайся, кто может, – мрачно оповестил всё тот же Егоров, решив, что хуже для себя уже не сделает.

Благолепов засмеялся. Скоро у него день рожденья – возраст Христа! А он все на том же месте, безо всякого озарения, без жажды жизни… Сказал громко:

– Ну, что пиплы? Займемся нашими баранами? И считать мы их сегодня будем особым образом. – Опустился на стул, достал авторучку и раскрыл экзаменационную ведомость. – Егоров, ко мне! Зачетку на стол! – Быстро сделал росчерк в документе побледневшего студента. – Егоров получает у нас пять баллов – за храбрость.

– Не х.. себе, – пробормотал совсем растерявшийся парень и робко потянул зачетку за уголок, не веря своему счастью.

– Да, ты прав, – негромко ответил Благой, – без этого предмета у нас ничего не делается. Руки – в ноги, и вали отсюда, пока я не передумал.

– Остальные! – Матвей окинул взглядом замерших студентов. – Кто готов удовлетвориться тройкой, встали! – Командовал, как на плацу перед новобранцами, с большим желанием закончить все быстро и безболезненно для всех участников экзамен-шоу.

Основная часть вскочила и замерла, каким-то шестым чувством понимая, что нужно вести себя тихо, чтобы не спугнуть удачу.

– Фамилии – четко и громко, без суеты! В порядке посадочных мест, отсчет справа, снизу! Староста – собирай зачетки!

Благой лепил в ведомости тройки напротив звучавших в воздухе фамилий со скоростью автомата, задержался только один раз, по вполне уважительной причине, которую озвучил после завершения процедуры.

– Все, чьи фамилии прозвучали, кроме госпожи Анисимовой, приносят мне завтра краткую хронологию основных событий правления Николая Первого. Никаких вольностей: просто даты и знаковое событие. Формат – один лист А4. Свободны! Зачетки будут у старосты. А вы, Анисимова, присядьте.

– Ой, а чой-т ко мне такое вниманиё-то? – жеманно пропела девушка, взбивая свои рыжие кудри ладонями и аккуратно опускаясь на скамейку.

– Объясняю: за весь семестр я наблюдал вашу персону на своих лекциях всего лишь дважды. Хочу понять, почему?

– Так, Матвей Артёмович, я перекрасилась недавно, может быть вы меня пе-ере-епууутали… – дула губки девушка.

– Маринка, заткнись, – шикнули на неё сбоку, – сейчас все испортишь.

– А-а! – засмеялся Благой. – Не испортит ничего, решение по поводу вас, возомнивших, что достойны высоких оценок, я уже принял. Сколько вас? Шестеро… плюс Анисимова. Неплохо. Думаю, материал вы знаете, но этого мало. Вы должны доказать, что умеете быть убедительными. Даю вводную: вы расскажите мне об основных событиях правления Николая Первого с позиции человека того времени, не обязательно, конкретного человека – любого! Допустим, Матыцин, вы конюх фрейлины Нарышкиной. Вот и расскажите, как воспринимал этот конюх то, что вокруг него происходило. Фантазию вашу не ограничиваю, единственное условие – вы рассказываете о конкретном событии. Времени вам – полчаса.

– Хватит, чтобы добежать до канадской границы… – пробормотал Стас Матыцин, погружаясь в размышления.

Марина Анисимова хмыкнула:

– А, допустим, я – новорожденный младенец эпохи Николая Первого…

– Значит, должны «проагукать» так, чтобы я понял суть вашего выступления – конкретно! – хладнокровно откликнулся Матвей.

Он лукавил, поставил бы всем хорошие отметки, несмотря ни на что – просто внезапно захотел понять, способны ли его студенты раздвинуть границы своего видения, восхититься эпохой и поделиться своим восхищением с другими. Сам он когда-то умел… может быть, и сейчас не потерял этой способности? Ответ был спрятан глубоко внутри, под слоем Матюхи Благого, которого он не мог, да и не хотел отделять от Матвея Благолепова.

Они его удивили – честно! Через положенные полчаса первым решился Стас, потер переносицу, сдвигая очки на кончик чуть крючковатого носа, и сказал:

– Я подумал: если быть, то быть первым. Перед вами, дамы и господа, Император Всероссийский Николай Первый Павлович.

Все загудели и, не сговариваясь, потянулись в первый ряд.

– Как я понял, – улыбнулся Матвей, – экзамен наш плавно перешел в «капустник».

Анисимова решилась выступить предпоследней и то лишь потому, что Наденька Скворцова умоляюще на неё смотрела. Марина подошла к Благолепову и объявила:

– В 1843 году Николай I подписал указ, согласно которому женщины получили право торговать своим телом на вполне законных основаниях. – Пригнулась к его уху и прошептала. – Я – проститутка времен Николая Первого.

Благой усмехнулся, обвел заинтересованные лица других студентов, которые после выступления не торопились покидать аудиторию и объявил:

– Этот ответ будет конфиденциальным. – Дождавшись, когда все вышли, продолжил. – Слушаю вас. А вы, Скворцова, не держите уши топориком, готовьтесь.

Он внимательно и вполне серьёзно выслушал откровения дерзкой Анисимовой, вынес своё суждение тоже вполне корректно:

– Уверен, все те вещи, о которых вы рассуждали, были известны и во времена Николая Первого. Ваше смелое выступление я готов был бы признать состоявшимся, если бы вы не злоупотребляли неологизмами. Условием было – слияние с эпохой, этого я не увидел. Поэтому, вы пересдадите мне в общепринятом формате, в течение четырех дней. Не уложитесь, останетесь с «хвостом» – через четыре дня я буду вне зоны доступа. (Конечно, точно будет «вне зоны»! – через четыре дня он вступит в возраст Христа).

Маринка вылетела из аудитории, пылая ярко щеками, ругаясь сквозь зубы.

Благой повернулся к Наденьке, такой напуганной и от того похожей на школьницу, сказал, переходя на «ты»:

– Скворцова, давай зачетку. На четверку согласна?

Надя подумала, округлила глаза, в которых заплясали веселые чертенята, и нагло ответила:

– Хочу «пять».

– Не перебарщиваешь?

– Не-а, вы уже наслушались.

Благой засмеялся:

– В точку попала! После Анисимовой – только в бордель, или дрочить…

Скворцова еще больше округлила глаза:

– А правду говорят, что вы – спецназовец и у вас Орден Мужества есть?

– Два Ордена, Скворцова. А третий мне, наверное, за Анисимову дадут – посмертно.

Глава 6

Все четыре дня Анисимова пряталась; завидев издали фигуру историка, шмыгала в первый попавшийся закуток и замирала запечной мышью. Потом выплывала из подполья и расцветала полуденной розой. Наденька возмущалась:

– Сколько ты собираешься от него бегать? Оценка сама в зачетке не нарисуется. Иди, помекай чонть! Он – нормальный мужик, к тому же, симпатичный.

– Когда разглядеть-то успела? – ворчала Маринка.

– А вот когда ты ему про «позишен намба ван» чирикала, тогда и разглядела. Удивляюсь, как он это стерпел? Кстати, а почему «позишен»?

– А-а, подумала, песня его юности, – отмахнулась Анисимова. – Тюфяк недоделанный…

– Дура ты, Маринка! Он не такой старый и у него два Ордена Мужества, с тюфяком рядом он точно не стоял, не сидел и не лежал. Думаю, и про «позишены» порассказал бы тебе кой-чего, если бы захотел.

Марина возмутилась:

– Это ты сейчас вот этим меня подбодрить решила?! Точно не пойду пересдавать! – девчонка сморщила нос, отчего ее личико стало лукавым, милым и забавным.

– Вот! – восхитилась Наденька. – Запомни это выражение, с ним и вали к Благолепову. За одну только возможность похихикать над тобой, поставит тройбан. Смотри, сегодня последний день! – и тот уже заканчивается. А может быть, ты к нему на дом хочешь… пересДАТЬ? Только, не слышала, что он это практикует.

Анисимова топнула ногой:

– Надька! Не беси меня! Я ж – ни бум-бум… чего ему рассказывать буду?

– Ни бум-бум, а про Указ о проститутках складно пела, – огрызнулась подружка.

– Так это… анекдот про блох вспомнила, вот и занесло меня.

– Не кощунствуй, «про блох» – это не анекдот, а золотое правило студента: вали все знания в кучу, авось, препод зерно и отыщет.

– Так я так и делала…

– Тему не правильную взяла!

– А чо делать, если я только в этой теме и смыслю?

– Чо делать, чо делать… – забормотала Наденька и вдруг «озарилась» пониманием. – За «базар» отвечать! – выпалила она азартно.

– Ой, Скворцова… – ужаснулась Маринка и попятилась, – чего удумала-то?

– Счас идём, ловишь его в укромном месте… и домогаешься!

– С ума сошла?!

– Чтоб отстала, он тебе «пятёру» нарисует!

– Ага… – сардонически хмыкнула Марина. – А если не откажется?

– Тем более «пятёру» нарисует!!

Девчонки засмеялись во все горло и, на самом деле, пошли искать Благолепова. Не для того, конечно, чтобы домогаться – проблему оценки нужно было решать. Наткнулись на препода в коридоре. Матвей Артёмович куда-то спешил, в руке держал сверток…

Благой заметил Анисимову с подружкой издали и закатил глаза к потолку – сейчас начнется вынос мозга! Но физиономию корчить не стал, демонстрируя доброжелательность, хотя шаг ускорил, в надежде, что студентка заценит его озабоченность и не затянет с демонстрацией своих знаний слишком надолго. Да, собственно, он торопился на самом деле. Только что залил рубашку кофе и решил переодеться – благо, что прихватил сегодня с собой футболку и шорты: собирался поиграть в волейбол в спортклубе. Вот и пригодилось. Сейчас, поменяет рубаху на футболку, под пиджаком сойдет! Тем более, что рабочий день уже заканчивается…

Приближаясь к девушкам, еще раз зорко взглянул на Анисимову, оценивая перспективу развития событий, и сразу разочаровался: выражение лица у девчонки было упрямым – малой кровью не отделаться! Может быть, просто подписать зачетку? – и ну её к чертям! Не педагогично… да и на шею усядется, ножки свесит… В общем, решил принять, как данность и на решительную фразу (вместо приветствия!): «Я не согласна с вашим решением о моей переэкзаменовке», ответил:

– Мотивируй (тоже пропуская вежливое «здравствуй»).

– По факту, мы идеализируем события прошлого, по объективным причинам, конечно.

– Вот как?

– А вот так! Представьте, человек пишет мемуары, желает представить свою личность потомкам – конечно, выставляет себя с хорошей стороны. Разве можно доверять в полной мере этим записям?

– Можно сопоставить мемуары со свидетельствами других людей, касательно этих же событий.

– Которые тоже написаны людьми и, значит, являются просто их личным взглядом на события.

Матвей остановился потому, что пришел к месту своего назначения – туалету, где собирался переодеться.

– Если я правильно вас понимаю, Анисимова, вы ставите под сомнение существование истории, как науки?

– Верно. Нет такой науки, а значит сдавать экзамен по этому предмету – не правомерно!

Благой засмеялся – ну, до чего хитра! – и не глупа, еще бы чуточку усердия… Махнул рукой, решаясь:

– Готовьте зачетку, – и скрылся за дверью туалетной комнаты.

Маринка замешкалась – не бежать же за ним следом! Но тут Наденька весомо тыкнула в бок:

– Иди следом, пока не передумал!

– Туалет же!

– Тем и хорошо, не будет затягивать.

Марина выдернула из сумочки зачетку, заторопилась – а вдруг, на самом деле передумает?

– А-а! Ручка где? – закопалась в недрах своего ридикюльчика.

– Да на-на! – Надюша совала в ладонь свою авторучку.

Отчаянно скакнула внутрь и дверь приткнула плотно, чтобы не дать себе передумать.

Благой повернулся на шум, он уже снял рубаху и светил первозданным торсом (таким явственным в своем великолепии!) с татуировкой в виде мишени для стрельбы на левой половине груди. Он усмехнулся, приближаясь:

– Я глуп, подумал: лист ДСП сможет послужить для вас препятствием. – Вынул из рук онемевшей девушки авторучку с зачеткой. – Ставлю свою роспись, знания свои оцените сами. – Сделал и протянул документ обратно. – Что-то ещё?

А Маринка просто остолбенела от обилия и совершенства всех этих трицепсов, бицепсов… Она прошептала почти с благоговейным ужасом:

– Мать… Пресвятая Богородица… – и потянулась потрогать ладонями это совершенство.

Ладони девчонки были горячими, и пахло от неё почти неуловимо шиповниковым цветом… Благой понял, что момент ажиотажа и бурной страсти наступил. Пальцами свободной руки провел по её губам (в другой всё еще сжимал зачётку), чуть надавил на подбородок, понуждая рот приоткрыться… попросил тихо:

– Анисимова, останови меня.

– Матвей Артёмович, остановитесь… – послушно повторила девушка, но интонации её голоса не соответствовали просьбе.

– Не зачёт, Анисимова… – укорил Матвей и поцеловал.

Да не поцеловал – а сжёг! – язык его был завоевателем и данником одновременно… Девушка застонала и эти воркующие звуки беспрепятственно проникли вглубь Матвея, превращая поцелуй в уже начавшееся соитие. И все же он нашел силы прекратить накатившее безумие, отодвинулся, закрыл глаза и сказал твёрдо:

– Смотри, Анисимова, я закрыл глаза. Через десять секунд я их открою и не увижу тебя рядом. Поняла?