Читать книгу: «Жестокие сердца», страница 6

Я хочу сказать ему об этом. Что я думала о них каждый день. Что представляла себе их ободряющие речи, их силу, их стойкость, и что это помогало мне оставаться в здравом уме, как ничто другое. Но слова не идут с языка. Я не хочу говорить о боли, которую пережила в том доме с Троем, и даже мысль об этом заставляет мою голову раскалываться.

Рэнсом, видимо, понимает, что у меня внутри какая-то сумятица, поэтому просто улыбается и пододвигается ко мне.

– Теперь мы вместе, – говорит он тихо. – Все. И всё наладится, я обещаю. Маленькими шажками, поняла?

Я киваю, потому что он прав.

– Хорошо.

– Позволь мне помочь тебе, ладно? Позволь мне быть рядом.

Я снова киваю, и Рэнсом тянется к бутылочке с шампунем, стоящей на полочке в душе. Он намыливает руки, наполняя душ ароматом шампуня, а затем начинает осторожно мыть мои волосы. Крашеные каштановые локоны спутались, пока я дралась с Троем, но пальцы Рэнсома оказывают успокаивающее действие. Он аккуратно распутывает узлы, разбирает пряди.

Его слова, тихие и неспешные, льются, точно ручей, омывая тишину. Он рассуждает о том, что Мэлис мог бы добыть для ужина, перебирая в памяти ближайшие заведения и вспоминая, что они уже заказывали там на вынос. И вдруг с лёгкой иронией рассказывает о Вике, который, ненавидя лук, всё же съел его в ковбойском бургере, даже не заметив, – настолько он был поглощён своими мыслями, своими попытками отыскать меня в этом хаосе.

Всё так по-домашнему уютно, приятно и безопасно, и я всеми силами пытаюсь погрузиться в это ощущение, сосредоточиться на хорошем и отбросить плохое. Шум душа, ощущение уверенных пальцев Рэнсома в моих волосах, струйки пены и воды, стекающие по спине, когда он запрокидывает мою голову, чтобы тщательно промыть волосы.

Он следит, чтобы вода и шампунь не попали мне в глаза, а потом улыбается, заставляя меня выпрямиться. Я даже не прошу, а он уже хватает мыло, натирает им мочалку и начинает тереть меня. Поднимает мои руки, тщательно протирая каждый дюйм кожи. Когда он добирается до груди, я тихо вздыхаю.

Рэнсом улыбается, подходит ко мне чуть ближе в тесноте старой ванны. Затем кладет руку мне на затылок, слегка приподнимает мою голову и опускает свою. Его губы всего в дюйме от моих, и я могу сократить расстояние, если захочу.

И я это делаю.

Я скучала по нему. Скучала по этому. Скучала по тому, чтобы обо мне заботились и присматривали за мной.

Из его губ вырывается тихий звук, похожий на шепот. Поцелуй накрывает с головой, лишая меня опоры. Я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть. Его руки движутся по моему телу, изучают каждый шрам. Вода стекает с нас, смешиваясь с гелем для душа, и кожа становится скользкой, но это только усиливает ощущения. Поцелуй становится все жарче, все глубже, и я тону в нем.

Я жду, что в животе у меня разольется знакомое тепло, вспыхнет огонь, который обычно возникает при поцелуе с любым из трех братьев… но его нет. Вместо этого я ощущаю прилив желчи и накатывающее чувство паники. Что-то во мне восстает против этого, и та туманная пелена, от которой я не могла избавиться раньше, возвращается, мешая думать или чувствовать. Меня начинает трясти, и я немного отстраняюсь, чувствуя, что меня вот-вот вырвет.

Рэнсом сразу это замечает. Его плечи напрягаются, и он полностью отстраняется, глядя на меня с обеспокоенным выражением лица.

– Ты в порядке? – спрашивает он, хмурясь, и я замечаю капельку воды, свисающую с его пирсинга в брови.

Я с трудом сглатываю, пытаясь дышать сквозь комок в животе.

– Да. Я… я не знаю, что со мной не так. Прости.

Я хмурюсь, уставившись на пол в душе. И правда – что со мной такое? Это ведь то, чего я хотела. Рэнсома, Мэлиса и Вика. Я хотела их, даже когда не должна была, когда они выводили меня из себя или пугали больше всего на свете, так почему же теперь я вдруг не могу этого сделать? Сейчас, когда все, чего я желала, – это вернуться к ним? Сейчас, когда я наконец в безопасности?

– Эй, – мягко произносит Рэнсом, протягивает руку, словно собирается дотронуться до меня, но потом, кажется, передумывает. – Все в порядке. Давай вытрем тебя и оденем, хорошо?

Я киваю, но все равно чувствую себя… не так. Я совершенно не в своей тарелке, будто живу в чужом теле. И злюсь, что чувства, которые хотела испытывать, сменились ужасными ощущениями. Вместо того чтобы жаждать его прикосновений, я испытываю почти панику, от которой мне хочется выползти из собственной кожи.

Поскольку теперь чиста, я позволяю ему помочь мне выйти из душа. Он хватает полотенце и протягивает его мне. Я стискиваю зубы, беру его и вытираюсь. Я знаю, что Рэнсом предпочел бы сделать это за меня – это был бы еще один способ позаботиться обо мне и быть рядом, – но он явно не хочет снова меня расстраивать, и я просто ненавижу это.

– Ты через многое прошла, ангел, – бормочет он, словно читая мои мысли. – Наверное, даже больше, чем мы думаем. Тебе не обязательно быть в порядке в первый же вечер после возвращения. Или даже во второй. Но все наладится.

Он говорит это так уверенно, словно верит в это. Никто из братьев никогда не стал бы злиться на меня за мою боль или травму, не тогда, когда они сами так хорошо знакомы с подобным. Но я все равно чувствую себя раздавленной.

– Что, если… что, если мне никогда не станет лучше?– бормочу я, и слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю их остановить.– Что, если я теперь… сломлена?

– Это не так,– твердо говорит он.– Послушай меня, красавица. Ты прошла через ужасную хрень. Ни один человек не должен испытывать подобного. И ты прошла через это, а значит, ты чертовски сильная. Несокрушимая. Но никто не станет винить тебя за то, что тебе нужно время, чтобы оправиться. И то, что ты сильная, вовсе не значит, что у тебя все должно быть в порядке. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Это нормально – не быть в порядке.

Я молча киваю, надевая сухую одежду, которую он мне предлагает.

Рэнсом притащил для меня боксеры, пару спортивных штанов и футболку, и все это пахнет им. Как и в случае с курткой Мэлиса, это приятное напоминание о том, что мои парни здесь, со мной.

Когда мы снова оказываемся в комнате, Мэлис, верный своему слову, возвращается с продуктами. Они с Виком поворачиваются, смотрят на меня, и я вижу в их глазах беспокойство.

– Я захватил пару сэндвичей, – говорит Мэлис. – Поесть можешь?

– Я просто очень устала, – говорю я ему, обхватывая себя руками, хотя мне больше не холодно. – Утром что-нибудь съем.

Он выглядит так, будто хочет поспорить, но вместо этого просто кивает.

Я подхожу к кровати, самой дальней от двери, и сворачиваюсь на ней калачиком, повернувшись к парням спиной. Я слышу, как Рэнсом что-то тихо бормочет им – наверное, рассказывает о том, что произошло в ванной.

Слезы текут из глаз, стекают по щекам и впитываются в колючий материал наволочки. Что бы ни говорил Рэнсом, я чувствую: со мной что-то не так. Словно даже несмотря на то, что заточение у Троя я пережила, он все же отнял у меня что-то, чего я никогда уже не получу обратно.

У меня внутри все переворачивается от тревоги.

Мне хотелось бы заснуть в объятиях моих мужчин, как в ту ночь перед похищением. Ненавижу ощущение, что они все равно кажутся мне такими далекими, пусть и спасли меня. Пусть теперь мы вместе.

Может, Рэнсом ошибается. Может, я и правда сломлена.

Мысли, словно запутанные нити, вновь и вновь сплетаются в клубок, но постепенно тьма накрывает меня. Измученное тело и уставший разум сдаются, отпуская последние остатки сознания.

10
Уиллоу

Я нахожусь в самом разгаре кошмара, когда кто-то будит меня. Я даже не знаю, что мне снилось, но чувствую, как бешено колотится сердце, как внутри поднимается волна адреналина. Издалека слышу, что кто-то зовет меня по имени, и понимаю, что на мне чьи-то руки. Я наполовину проснулась, наполовину все еще в полудреме, и мне кажется, будто эти руки несут с собой угрозу. Они прижимают меня к земле, пытаясь удержать, и мое сердцебиение от страха учащается еще больше.

Я бьюсь на кровати, отталкивая эти руки и того, кому они принадлежат, и из меня вырывается сдавленное «Нет!».

Звук моего собственного голоса каким-то образом приводит меня в чувство, и я моргаю, видя Мэлиса, сидящего на кровати рядом со мной. Он больше не прикасается ко мне, его руки подняты в сдающемся жесте, не представляющем угрозы.

Я пытаюсь вдохнуть, прижимая руку к сердцу, чтобы успокоиться. Заставляю себя вдыхать и выдыхать ровно, считая, совсем как Вик. Мэлис протягивает руку, словно собирается дотронуться до меня, но останавливается, не успев подобраться слишком близко, и в его грозных серых глазах что-то вспыхивает.

Рэнсом определенно рассказал им, что произошло. Как тяжело мне сейчас, когда меня касаются. И теперь Мэлис сам в этом убедился.

– Ты в порядке? – спрашивает он. Его темные брови сходятся на переносице.

Я с трудом сглатываю и киваю.

– Да. Я в порядке. Нормально.

Я пытаюсь держать лицо, не хочется сейчас показаться слабачкой. И чувствовать себя таковой тоже нет желания.

Мэлис просто смотрит на меня, и, конечно же, видит меня насквозь, как и всегда.

– Солнышко, я знаю, – говорит он, бросая на меня взгляд. – Я знаю, как сильно подобное может покалечить.

Сначала я просто смотрю на него, медленно моргая, но потом меня, словно молния, пронзает осознание. Он и правда знает. Он понимает. После всего, что с ним случилось за стенами тюрьмы, он, без сомнения, чувствует то же, что и я сейчас. Честно говоря, Мэлис, пожалуй, единственный, кто способен понять это. Вик, конечно, тоже несет на себе шрамы от отца, и я уверена, он мог бы уловить часть моих переживаний. Но Мэлис… Он прошел через ад, через насилие, которое оставило след не только на его теле, но и на самой его сути. И теперь, глядя на него, я понимаю: он знает, каково это – чувствовать, будто твое тело больше не принадлежит тебе, будто ты заперт в нем, как в чужой, враждебной оболочке.

Я подтягиваю колени к груди, обхватываю их руками и смотрю на него, отмечая резкие черты его лица и темную щетину на подбородке.

– Это помогло? – тихо шепчу я. – Когда ты убил парня, который… сделал это с тобой в тюрьме?

Его взгляд становится суровым, но затем на лице появляется задумчивое выражение, и он кивает.

– Да, помогло. Но… не так сильно, как я надеялся.

Я сглатываю, желудок сжимается. Значит, он действительно понимает.

– Я думала, что страдания и смерть Троя, а также осознание, что он больше не причинит мне боль, поможет, – шепчу я. – И это помогло, немного. Но та часть меня, которую он покорежил, все еще чувствует себя сломленной.

Я ненавижу произносить это вслух. Из-за этого все, что я чувствую, кажется более реальным, будто если я дам словам выход, ничего уже никогда не изменится. Но Мэлис не выглядит недовольным или злым – по крайней мере, не на меня. Он даже не смотрит на меня с жалостью в глазах.

Его челюсть крепко сжата, а пальцы то сжимаются в кулаки, то разжимаются. Мне кажется, он либо хочет обнять меня, либо мечтает оживить Троя, чтобы снова замучить и убить его.

– Я помню первую ночь после того, как убил того ублюдка, – рассказывает он. – Меня накрыл такой кайф от того, что я сделал это, от того, что вернул то, что он у меня отнял. Я знал, это изменит мою жизнь к лучшему, и хотел, чтобы это ощущалось… Даже не знаю. Иначе, наверное. Я хотел, чтобы произошел этот сдвиг – не только внешний, но и внутренний. Мечтал стереть то, что произошло, но после того, как я убил его, до меня дошло: это невозможно. Ничто не могло стереть или отменить случившегося. Даже его убийство.

Я киваю вместе с ним, потому что так все и есть. Я тоже думала, что произойдет какой-то сдвиг – между тем моментом, пока Трой был жив, и тем, когда он умер, – но на деле я почувствовала лишь оцепенение. Несмотря на то, что я испытываю облегчение от того, что он больше не сможет причинить мне боль, все те способы, которыми он мучил меня, по-прежнему витают где-то на задворках моего сознания, готовые ворваться в мои мысли в любой момент.

– Сколько времени это заняло? – спрашиваю я, стараясь, чтобы в голосе не слышались жалобные нотки. – Чтобы ты начал чувствовать себя лучше? Чтобы стал больше похож на себя прежнего?

Мэлис пожимает мускулистым плечом.

– Не уверен, что это вообще случилось. Не то чтобы я проснулся однажды утром и вдруг полностью забыл о том, что произошло. Но это перестало меня тяготить. Я снова обрел цель и силы. Это происходило постепенно. Шаг за шагом.

– То же самое Рэнсом сказал вчера, – отвечаю я.

Мэлис фыркает.

– Да, иногда даже он в чем-то шарит. Но это правда. Так будет не всегда. Ты только что выбралась из жуткого дерьма, поэтому рана еще свежа и еще ранит тебя, когда ты об этом думаешь. Но ты не всегда будешь так себя чувствовать.

Он говорит это так твердо, так убежденно, что я не могу не довериться его словам. Он единственный, кто мог бы произнести это именно так и заставить меня поверить. Ведь он сам через это прошел. Мэлис пережил это, и теперь он здесь – не сломленный, не разбитый, а сильный, уверенный, собранный. Где-то в глубине души я ловлю себя на мысли: а вдруг он просто крепче меня? Но потом вспоминаю: он верит в меня. Он думает, что я сильная.

Осталось только поверить в себя.

Взгляд Мэлиса опускается с моих глаз на то место на моем плече, где он сделал мне последнюю татуировку. Почти шепотом, как будто разговаривая не только со мной, но и с самим собой, он бормочет по-русски:

– Мягкая и красивая, но со стальным позвоночником.

Я не знаю, что означают эти слова, но от теплоты и гордости в его голосе у меня внутри все переворачивается, и я с радостью отвлекаюсь от тревоги, связанной с пережитым кошмаром.

– Спасибо тебе, – шепчу я. – За то, что рассказал мне об этом. Знаю, что это, наверное, нелегко, но мне помогает осознание того, что я не одинока.

Его глаза горят, он наклоняется чуть ближе ко мне.

– Конечно. Я думал, ты уже знаешь, что нет предела тому дерьму, на которое я готов ради тебя пойти, солнышко.

Это вызывает у меня легкую улыбку.

– Спасибо, что пришли за мной. Не знаю, говорила ли я это вчера. Но ты и твои братья… вы спасли мне жизнь.

На его лице мелькает череда ярких эмоций, сменяющих друг друга так быстро, что я едва успеваю их уловить. Но каждая из них – настоящая, без притворства. Он кивает, не отрывая от меня взгляда, словно пытается убедиться, что я действительно поверю тому, что он сейчас скажет.

– Если и есть что-то, в чем ты можешь быть уверена в этой гребаной вселенной, так это в том, что мы с братьями всегда придем за тобой, – говорит он низким голосом, словно дает клятву. – Чего бы это ни стоило. Чем бы ни грозило. Ничто не остановит нас от помощи тебе. Я люблю тебя, солнышко, люблю всем своим проклятым сердцем. А жить без сердца я не могу. Как и без тебя.

Я киваю, на глаза наворачиваются слезы. Он говорил мне эти слова и раньше, но сейчас они задевают меня едва ли не сильнее – отчасти потому, что теперь он вроде бы и не должен их произносить. Все поступки Мэлиса – это одно большое признание в любви ко мне.

– Я тоже тебя люблю, – бормочу я в ответ. – Всем своим существом. И я тоже не хочу жить ни без тебя, ни без твоих братьев. Бывали моменты, когда… когда я почти жалела, что не мертва. Но я знала, что должна продолжать жить, чтобы вернуться к тебе. К вам.

Мэлис издает низкий горловой звук, грубый, полный боли. Я едва ли не жалею, что сказала ему эту правду – призналась, что почти желала смерти,– но вообще мне никогда не удавалось ничего скрыть от этих парней. Они видели меня в любых состояниях, в хороших и плохих, и, кажется, любят меня любой.

Мы замираем, глядя друг на друга в тишине, и в этом молчании зреет что-то несказанное. Его темно-серые глаза, как всегда, напряжены и пронизывающи, а я лишь смотрю в ответ, ощущая, как между нами нарастает что-то невидимое. Что-то одновременно нежное и резкое, но в этом есть своя правда, словно мы вдруг увидели самые потаенные уголки друг друга. И это только сближает нас еще больше.

Я вижу желание на его лице. Желание быть со мной, желание помочь мне. И я чувствую слабое шевеление этого чувства и внутри себя.

Проклятье, я так сильно хочу поцеловать его.

Хочу чувствовать, как его руки обнимают меня, чувствовать тепло его тела. Но другая часть меня все еще бунтует при мысли об этом.

Я знаю, что Мэлис – не Трой. Он лучше, чем Трой когда-либо мог стать, и, несмотря на свою грубость и мрачность, он всегда заботился обо мне. Так что я не боюсь прикосновений Мэлиса. Но на данный момент мое тело словно не может отличить касание, которого я жажду, от того, которого я боюсь. Меня выворачивает наизнанку из-за того, что я не могу найти в нем утешения так, как мне хотелось бы. Как хотелось бы ему.

Момент затягивается, и я понимаю, что будь мы сейчас в прошлом, я бы уже давно лежала на кровати, а Мэлис был бы внутри меня. Его мощное тело нависало бы над моим, наполняя меня до краев, так, что я не могла бы думать ни о чем другом.

Но мы оба замираем.

Я, потому что не могу двинуться, а Мэлис, потому что следует моему примеру. Становится неловко, по крайней мере, мне так кажется, и я отвожу взгляд от него и смотрю на остальную часть комнаты, которая на удивление пуста.

– Где Рэнсом и Вик? – спрашиваю я, когда напряжение между нами рассеивается. По крайней мере, на данный момент.

– Они пошли за едой, – говорит Мэлис, присаживаясь на корточки на кровати. – Мы вчера съели сэндвичи, тебе один оставили, но он, наверное, уже испортился. Поэтому они пошли за чем-то еще.

Словно по сигналу, секундой позже открывается дверь, и в комнату широкими шагами входят парни. Рэнсом недовольно возмущается, параллельно машет мне рукой, в которой держит еще и пакет с едой.

– Да чтоб тебя, – говорит он. – Ничего такого в этом нет, Вик. Я же не говорю, что мы должны постоянно питаться картошкой фри с сыром и яблочным пирогом. Это всего лишь один гребаный день.

– Это к делу не относится, – отвечает Вик. Его лицо бесстрастно, но в голубых глазах читается раздражение. Кроме того, у него в руках пакет с едой, даже больше, чем у Рэнсома. – Как я и сказал ранее.

Рэнсом закатывает глаза.

– Слушай, ты своего добился, разве нет? Тебе обязательно быть правым во всем?

– Не обязательно. Но я прав.

– Из-за чего вы, блин, препираетесь? – вмешивается Мэлис. Он смотрит на сумки в их руках, и я моргаю, когда понимаю, насколько они оба загружены. – И мы что, кормим гребаную армию?

– Твой брат, в своей бесконечной мудрости… – начинает Рэнсом.

– О, теперь я только его брат, – бормочет Вик. – Очаровательно. Просто прекрасно.

– Как я сказал, – повышает голос Рэнсом, – Вик решил, что нам нужно купить какую-нибудь полезную еду, и поехал на другой конец города, в какое-то кафе, где готовят всякие там ростки пшеницы и прочую хипповскую хрень, потому что…

– Потому что Уиллоу необходимо восстановить силы, – перебивает Вик. – Ей нужна хорошая еда. Мы не знаем, чем этот ублюдок кормил ее, пока она была у него, и мы должны…

– Немного побаловать ее, – продолжает Рэнсом, мягко перебивая его. – Вот почему я сказал, что нужно добыть ей какую-нибудь утешающую еду. Бургеры. Молочные коктейли. Ну, знаешь, то, что радость приносит. А не эту жратву для кроликов.

Мэлис смотрит на братьев таким взглядом, будто они оба просто смехотворны.

– Значит, вы не смогли найти компромисс.

– Компромиссом было бы взять и то, и другое, – бормочет Рэнсом.

Вик качает головой, ставя пакеты на стол в углу.

– Слушай, будь моя воля, я бы сам все приготовил для Уиллоу. Обычно я этим и занимаюсь. Но поскольку я не могу сейчас этого сделать, лучшим выходом было купить что-то полезное. – Он складывает руки на груди, и на его обычно бесстрастном лице появляется недовольное выражение. – Я не собираюсь извиняться за это.

Воспоминания о том, как Вик готовил для меня или делился своей едой, снова всплывают в памяти, и в груди что-то сжимается, когда я понимаю, что это было его способом сказать о любви. Еще до того, как он смог признаться в своих чувствах или хотя бы намекнуть на симпатию, он делал такие простые, но такие важные вещи: варил мне суп, когда я болела, или разрешал мне брать его арахисовое масло, хотя даже своим братьям не позволял к нему прикасаться. Это были его маленькие, но такие искренние жесты, которые говорили больше слов.

– Тебе не за что извиняться, – мягко говорю я ему. – Я правда ценю, что вы, ребята, так старались угодить мне. И мне бы очень хотелось, чтобы ты, Вик, для меня что-нибудь приготовил. Но ты прав, вы достали лучшее, что смогли, и я очень хочу все это попробовать.

Я улыбаюсь ему, и, хотя морщины напряжения по-прежнему покрывают его лицо, его взгляд становится чуть мягче, когда он отвечает мне легкой, едва заметной улыбкой. Рэнсом глубоко вдыхает и медленно выдыхает, его плечи опускаются, словно с них сходит тяжесть. Я понимаю, что ребята переживают за меня, их тревога видна в каждом жесте. Они стараются заботиться обо мне, как умеют: через еду, через внимание, через всё, что только могут предложить.

Мэлис достает несколько бумажных тарелок из пакета, полного всякой всячины, и мы вчетвером раскладываем еду. Тут и бургеры, и куриные наггетсы, и картошка фри, а еще салаты, жаркое и даже фруктовое ассорти. Я беру всего понемногу, с радостью отмечая, что со вчерашнего вечера чувствую себя настолько лучше, что даже испытываю желание поесть.

Я сажусь на кровать, скрестив ноги, а Мэлис и Рэнсом устраиваются на другой кровати, оставляя Вику кресло за письменным столом. В движениях Вика есть некоторая скованность, как будто он не хочет лишний раз бередить рану на боку. Он поворачивается очень аккуратно, берет еду, и я с содроганием вспоминаю ту ночь, когда в него стреляли.

– Ты в порядке? – спешно спрашиваю я. Скорее всего, да, ведь вчера, когда он избивал Троя, ему вроде как не было особенно больно, но я должна спросить. Должна знать. – Тебя же подстрелили.

Вик улыбается, потягивая воду из бутылки.

– Я в порядке, – уверяет он меня. – Мне задели бок, но Мэлис вытащил пулю и залатал меня. Я не в восторге от неровных швов, но заживает все хорошо.

Я облегченно вздыхаю, а Рэнсом бормочет себе под нос, что это вообще-то не он предложил накладывать швы на заднем сиденье движущейся машины.

Братья, как обычно, пререкаются и подшучивают друг над другом, и это успокаивает. Мы все принимаемся за еду. Но в конце концов Вик возвращается к насущным вопросам.

– Нам нужен план действий на будущее, – говорит он. – Я знаю, тебе, вероятно, нужно больше времени для отдыха, мотылек, но…

– Нет, я понимаю. – Я энергично киваю, стараясь не обращать внимания на то, как мой желудок сжимается от только что съеденной пищи. – Мы по-прежнему на волоске. Не в безопасности.

Он кивает.

– Трой мертв, так что больше не представляет угрозы, но Оливия все еще может. По ее мнению, она победила. Она считает, что ты по-прежнему с Троем, и, насколько нам известно, никто еще не в курсе, что он мертв. От дел он удалился, чтобы якобы провести с тобой медовый месяц, его семья уже несколько дней о нем ничего не слышала, и в ближайшее время они его не ждут. Но вечно это не продлится. В итоге сгоревший дом обнаружат, и новость о его гибели распространится. Едва это произойдет, Оливия тут же поймет, что ее план не сработал. Нам нужно разобраться с ней, чтобы убедиться, что она больше не сможет преследовать Уиллоу.

– Может, нам снова уехать? – предлагает Рэнсом, беря в руки картошку фри. – Я имею в виду, сейчас нас здесь ничто не держит, верно? Так что, может, лучше всего было бы вообще уехать из Детройта.

– Можно, да. Но нет никакой гарантии, что Оливия не попытается опять нас преследовать, – ворчит Мэлис. – Не представляю, чтобы она легко восприняла информацию о том, что мы убили Троя и сделали Уиллоу вдовой.

Вик кивает, задумчиво глядя в свою тарелку, и использует вилку, чтобы убедиться, что еда, которую он положил на нее, не соприкасается друг с другом.

– Ты прав, – бормочет он. – Чем дольше это продолжается, тем более личным становится. Она была готова пожертвовать Уиллоу ради достижения своих целей, но в какой-то момент это стало чем-то большим. Речь идет о наказании Уиллоу за неповиновение ей. Речь идет о власти, контроле и мести. Так что, даже если преследование нас не было бы логичным выбором, я бы все равно не исключил, что она это сделает.

– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, – говорит Рэнсом, и в его голосе слышится разочарование.

– Не обязательно.– Вик бросает на меня взгляд, в котором светится гордость.– Теперь у Уиллоу есть ресурсы. Она по праву наследует часть состояния Троя, как его законная жена. А поскольку перед смертью он передал ей все, у нее теперь есть и деньги, и его акции в семейной компании. Это означает, что она может встретиться с Оливией на равных условиях. Встать на одну ступень, так скажем.

Сердце сжимается от беспокойства, и я откладываю в сторону остаток бургера.

– Я не хочу убегать, – твердо заявляю я, качая головой. – Хочу остаться и противостоять Оливии. Как и сказал Вик, мы сейчас в более равных условиях. У нее есть ресурсы, но и у меня тоже. Только вот… Я беспокоюсь о вас, ребята. Что, если она снова попытается вас шантажировать? Я не хочу, чтобы вас арестовали.

Впервые с тех пор, как я воссоединилась с парнями, Рэнсом улыбается так, как делает это всегда: чертовски сексуальным изгибом губ, одновременно очаровательным и порочным. Его сине-зеленые глаза блестят, и он произносит:

– О, не волнуйся, красавица. У нас есть план на этот счет.

– Что? – спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другого.

– В общем, пока мы искали тебя, то немного обсудили эту проблему,– объясняет он.– Оливия держит меч у нас над головами, в любой момент готова шантажировать. На обратном пути в Детройт мы выяснили, что, скорее всего, она передала властям улики, которые у нее были против нас, ведь теперь ордера выписаны на всех нас, не только на Мэла. Но мы решили обыграть ее в ее же игре.

– Что ты имеешь в виду?

Вик улыбается, и хотя в его улыбке нет того очарования, которое есть у Рэнсома, на нее все равно приятно смотреть.

– Некоторое время назад она заставила нас украсть кое-что у судьи, – рассказывает он. – Это было одно из заданий, которые она дала нам до того, как мы узнали, что она – Икс. И когда я наводил о нем справки, то узнал, что он изменяет своей жене.

Я строю гримасу. Кажется, они рассказывали мне об этой работе, и, учитывая, что эта троица никогда меня не покинет и даже не взглянет на другую женщину, я испытываю жалость к жене судьи. Но потом я морщу нос и спрашиваю:

– Какое это имеет отношение к плану избавиться от Оливии?

Мэлис ухмыляется, мрачно и злобно.

– Ну, так уж получилось, что именно он – судья, который подписал ордера на арест каждого из нас. Поэтому мы собираемся добыть доказательства его измен и шантажом заставить его отозвать эти ордера.