Читать книгу: «Архонт. Ученик»

Примечания автора:

Все события, описанные в данной книге, являются художественным вымыслом. Любое совпадение имён, названий, географических локаций, политических структур или иных элементов с реальными лицами, местами или организациями – случайны и неумышленны.

Автор не стремится оскорбить, дискредитировать или очернить какие-либо национальные, религиозные, политические, этнические, гендерные или социальные группы. В книге могут содержаться сцены насилия, моральных дилемм, психологического давления и иные элементы, отражающие внутреннюю логику мира произведения и не являющиеся одобрением или пропагандой подобного поведения в реальной жизни.

Мнение героев, их действия и убеждения не отражают точку зрения автора.

Данная книга предназначена для читателей старше 18 лет. Рекомендуется к ознакомлению с учётом личной чувствительности к описанным темам.

Глава 1 Наследие выбора

– Запомни, Михаил: в жизни каждого, кто облечён властью, рано или поздно наступает миг – момент выбора. Тогда всё решится: станешь ли ты великим правителем, войдёшь ли в летописи как тот, кто преобразил ход истории, или же канешь в безвестности, прозябая в тени чужой воли и собственного страха. И ты не сможешь уйти от этого часа, как не уходил до тебя ни один из тех, кого помнит история.

– Отец, прошу, не надо! Не делай этого! Никто, слышишь – никто не осмелится назвать тебя посредственностью! Ты уже сделал для Державы больше, чем кто-либо до тебя… Подумай о матери, обо мне… Как же мы без тебя? Нам будет невыносимо! Она тоже покинет меня! Выберет свой путь! Путь, ведущий к тебе!

Лицо отца – суровое, будто высеченное из древнего камня, – хранило в себе ту же неизменную доброту, что согревала меня с детства. Даже сейчас, в эту последнюю встречу, оно излучало тепло. Он ничего не сказал – только улыбнулся на мои отчаянные крики, на беспомощные попытки его остановить. Затем, не произнеся ни слова, он развернулся и медленно пошёл прочь – к ревущим винтами вертолётам дружины, его личной гвардии, словно шёл не на гибель, а на встречу с судьбой.

Я резко открыл глаза и сел в постели. Грудь ходила ходуном, лоб покрылся испариной. Я не сразу осознал, где нахожусь, и лишь спустя несколько секунд понял: это был сон. Но настолько яркий, что казалось – стоит лишь прищуриться, и силуэт отца снова возникнет передо мной, живой, настоящий.

Этот сон повторяется. Последний день, прощальный взгляд, последнее «прощай» от отца. Тогда я молча взирал на него, гордясь таким сильным и могучим родителем. Это не просто воспоминание – это веха, определившая весь мой дальнейший путь.

В тот день он возглавил и лично повёл войска и собственную дружину закрывать Портал Скверны – первый за тысячи лет. Он сражался в первых рядах против архидемона, пока сильнейшие маги не завершили печать блокировки портала. Он исполнил свой долг. Он победил.

Но победа была омрачена предательством.

Возможно, демон лишь отступил, хотя, мне хочется верить, что отец его убил. Но что я знаю наверняка, – его самого убил не предводитель Скверны, люди. Бояре, дворяне, те, кому он верил. Они добили его, когда он, едва живой, лежал после битвы, израненный и истощённый. Они знали: вернись он в полную силу – им бы не было пощады. Но тогда он был лёгкой мишенью для них. Лёгкой и беспомощной.

Эти события, заставили меня впервые осознать: человеческое коварство не имеет дна. Главы большинства старейших родов и их вассалы, те, кто должен был сражаться с ним плечом к плечу, не явились на призыв. Их дружины участвовали в бою, а они… словно испарились. Затаились в тенях. Явились к месту сражения, под Курском, только в самом конце – чтобы убить тех, кто ещё оставался в живых. И захватить власть. Всё было разыграно с холодной точностью.

Потребовалось всего пять месяцев, чтобы предатели уладили между собой вопрос наследства, доставшегося им вместе с кровью. Они спорили, плели интриги, разрывали трон между собой, как голодные звери делят падаль. И пришли к решению: меня, единственного прямого наследника, нужно устранить. А на престол посадить моего малолетнего брата – племянника отца. Ребёнка, неспособного даже, выговорить слово «выбор».

Мой дядя погиб в той же битве, а тётя умерла ещё при родах. Мальчик остался один, не ведая ничего и не понимая сути происходящего вокруг себя. Он был удобен – дитя без воли, марионетка в руках опытных кукловодов. За его спиной бояре создали регентский совет – механизм власти без законов, без чести, без правды. Их поход к верховенству над державой был тернист, но напорист, как буря, сметающая всё живое.

На их пути оставалась лишь моя мать. Женщина, в чьей крови жила воля моего отца. Последний оплот истины. Вокруг неё начал образовываться новый центр силы, это пугало и тревожило предателей. Они предложили ей монастырь, покой, безмолвие. Она выбрала бой – без шансов, без помощи, но с достоинством. Потому что знала: молчание тоже предательство.

– Если я соглашусь, предам его волю. Муж мой говорил: «Покорность Господу – служение Правде». Не плачь, сын мой. Я иду к Создателю с открытым лицом. И пусть Он рассудит меня.

Эти слова впились в мою душу, как раскалённый клинок. Я молил её отказаться, кричал, терял голос – но она, как и отец, сделала свой выбор. И не отступила. Как скала в бурю, как знамя на ветру.

Когда вспыхнул бой и заговорщики пошли в атаку, меня спас сын атамана дружины – той самой, что пала в сражении с архидемоном, верные воины отца. Он вытащил меня, словно агнца, из-под жертвенного ножа. А рядом с матерью пали последние защитники рода. Все, до последнего воина. Их кровь оросила камни дворца, а имена – забылись для тех, кто праздновал победу над ними.

Прошло четыре года. Скитания, потери, унижения. Я бы давно сдался, если бы не Дмитрий Васильевич – наставник, воин, человек долга. Он не дал мне утонуть в жалости к себе, не дал скатиться в пучину отчаяния. Он говорил: «Ты – потомок Великих. Отвергнуть испытания – значит отвергнуть их выбор». Он стал моей совестью, когда собственной уже не хватало.

И вот мы в пути. Уже неделю мы пробираемся к Лабиринту Судеб – месту инициации одарённых. Там я должен получить свой Дар. Сны вернулись. Как будто отец чувствует мою тревогу. Или зовёт. Или предупреждает.

– Михаил, пора вставать, – раздался голос Дмитрия Васильевича. За дверью постучали – и наставник вошёл, как будто точно знал момент моего пробуждения. Его шаги были лёгкими, но военную выправку скрыть было невозможно.

Окинув взглядом комнату, он спросил:

– Опять отец снился?

– Откуда ты знаешь?.. – Я каждый раз удивлялся его аналитическим способностям.

– Поживи с моё, – усмехнулся он. – Научишься замечать главное. А потом – делать выводы.

Пока я умывался, он, как обычно, не удержался от наставлений: про терпение, возраст, мудрость. Его утренние поучения стали привычным ритуалом. Я слушал с полуулыбкой. Иногда хотелось поддеть его, но язык не поворачивался.

Собрав вещи, я взял сумку из его рук и последовал за ним в столовую. Там нас уже ждала недовольная кухарка – женщина с измученным лицом и взглядом, в котором застыли десятки бессонных ночей. Вчера она же вручила нам ключи – здесь она, по всей видимости, заменяла весь персонал. Её бессловесность говорила громче слов.

Получив тарелки с яичницей, сосисками и хлебом, мы сели за стол у выхода. Молчали – будто по негласному уговору не разрушать тишину утра. Было что-то священное в этом молчании. Некий ритуал.

После горячего я сбе́гал за чаем и ватрушками. Чай оказался настолько отвратительным, что его вкус напоминал воду из-под крана после неудачного ремонта труб – горький, тусклый и каким-то образом вязкий, словно через него пропустили пыль и наждачную крошку. Но мы пили его как воины перед боем – не за вкус, а за возможность это делать. Каждый глоток как напоминание о реальности.

Так прошёл мой день рождения. Восемнадцать. Без свечей, без подарков. Только еда, старый наставник и мысль: а будет ли девятнадцать?

– Ну что, посидели на дорожку – и хватит, – сказал Васильич, поднимаясь из-за стола. Его голос прозвучал легко, почти весело, как будто он не вёл меня на испытание, которое могло стать последним.

Мы вышли на улицу, где на парковке нас ждала наша «лошадка» – старая машина, пережившая, кажется, больше войн, чем весь мой род, за всю историю своего существования. Скрип её дверей напоминал крик умирающего животного, а двигатель работал по принципу «божьего умысла» – то есть, когда как повезёт.

Закинув сумки в багажник, я уселся на пассажирское сиденье, и мы двинулись в путь. Почти двести километров – и за ними неизвестность.

Мы ехали молча. Часы тянулись, как затянутое облаками небо над головой. Лишь спустя три часа тишину нарушил голос Васильича:

– Не хочу говорить напоследок много. Просто помни: не рискуй зря. Сила – не единственное, что важно. Главное – вернись живым. Понял?

Я посмотрел на него и медленно выдохнул:– Дмитрий Васильевич… ты ошибаешься. В нашем мире сила – это всё. Либо я выйду из Лабиринта сильнейшим, либо не выйду вовсе.

Он не стал спорить. Просто кивнул, и я понял – он понимает. Но с возрастом в нём поселилось что-то новое – не страх, нет, – жалость. И где-то глубоко в глазах читалась молитва: «Пусть этот мальчишка уцелеет».

Когда мы прибыли, я первым вышел из машины. Туман окутывал опушку леса, и воздух звенел тревогой. Я достал сумку из багажника, подошёл к водительскому окну и наклонился к Васильичу:

– Бывай, старик… Не поминай лихом.

– Я тебе покажу «не поминай лихом»!.. Выпорю, когда вернёшься. С Богом, сынок, – последнюю фразу он произнёс уже шёпотом. Но я её услышал. Не оборачиваясь, поднял руку и помахал ему – в знак прощания. Или прощения.

Я углубился в лес. Тропа, будто забытая временем, вилась между деревьями, и каждый шаг отдавался в груди гулким эхом тревоги. Здесь, вдали от людских глаз, я позволил себе остановиться и экипироваться – с дороги меня уже никто не заметит.

Сумка была набита под завязку: солдатское снаряжение, проверенное временем. Ничего магического – простые, но надёжные вещи. До инициации любые артефакты бессмысленны: без собственного Дара они бесполезны, как пустая оболочка. Зато после… если выживу, если получу силу – смогу подобрать экипировку, достойную себя. Конечно, если хватит средств.

Я прошёл двадцать километров по лесу, прежде чем вышел к поляне, затерянной среди деревьев, будто вырезанной ножом в самом сердце чащи. В центре её парил над землёй Портал – искривлённое пространство, пульсирующее светом, в котором невозможно было сосчитать цвета – он был и всем сразу, и ничем.

Именно здесь начинался мой путь в Лабиринт Судеб. Здесь решится, достоин ли я своих великих предков или нет.

Обычно при первом входе в Лабиринт его структура одинакова для всех, поэтому древние роды, хранящие знания поколениями, всегда знают, где находится нужный им Дар. Мой род – Юрьевичи – древнейший из всех. Мы знали маршруты ко всем двенадцати Дарам. Васильич заучил их со мной до оскомины, пока я не мог изложить путь сквозь Лабиринт даже во сне не сбиваясь.

Но я шёл не за Даром.

Сразу за входом в Лабиринт находится ещё один Портал. Все знают про это, хотя о нём – ни в книгах, ни в преданиях нет ни слова. Потому что из него не возвращаются, никогда. Это всё что нужно знать о нём.

Он появляется только для тех, кто входит за своим Даром впервые. И только наш род знает, что в том Портале можно обрести силу Архонта – силу того, кто владеет всеми двенадцатью Дарами одновременно.

Архонтом Земли был только один – Юрий, основатель моего рода. Он правил пять сотен лет, пока Скверна не ворвалась в наш мир впервые. Тогда он пожертвовал собой, чтобы уничтожить Портал Скверны. С тех пор Скверна проявлялась только посредством разломов… вплоть до тех самых событий, что изменили всё для меня.

Я вдохнул полной грудью. Запах леса, сырости, муравы.«Пусть всё горит огнём, – подумал я. – Лишь бы хватило духа».

Я шагнул в портал. Пока решимость ещё была со мной – побежал ко второму.

А потом – прыгнул. В неизвестность.

Мир перевернулся. Пространство вспухло, изогнулось, утратило очертания, и на миг я будто падал сквозь время – то в свет, то во тьму. А потом – резкий удар, от падения, и я растянулся на мраморном полу.

Холод. Твёрдость мрамора. Эхо, гуляющее по бесконечным аркам.

Передо мной простирался длинный зал – сводчатый, почти бесконечный, с колоннами из чернёного камня, покрытыми рунной вязью, что текла, словно живая. На троне в дальнем конце зала сидел старик. Чёрная мантия, капюшон скрывает лицо, но взгляд – нет. Он прожигал пространство, застывал в воздухе тяжестью мысли.

– Так-так… гуманоид. Хорошо. Сильный Источник есть – хорошо. Техногенный мир – плохо. Понимаешь своё положение – хорошо. Кто ты, существо?

Я поднялся с пола. Стоять было трудно – тело, к моему удивлению, болело и ныло после прохода сквозь портал. Но я выпрямился и произнёс с достоинством:

– Михаил Юрьевич. Сын Владимира. Наследник Великотартарии. Кто вы?

Старик хмыкнул.

– Гордый… плохо. Существо, ты говоришь с Архонтом Эзельта, Рониусом Пятым. Прояви уважение. Преклони колени.

Его голос – это был не голос. Это был Глас. Он прошёл сквозь мою плоть и душу, разомкнул сознание, и я почувствовал, как мои колени подгибаются. Сопротивление исчезло, как лёд под солнцем. Мне казалось естественным – встать на колени, прижать лоб к полу, признать себя ничем перед этой сущностью.

И тут – отец. Его лицо. Его слова.

«Перед Богом – всегда. Перед человеком – никогда».

Я закричал, вырвав себя из оков. Палец, будто в горячке, нажал на курок. Выстрел.

Штурмовая винтовка рванулась в руках. Пуля пробила мою ногу, боль взорвалась алым пламенем, затопила разум. Наваждение рассы́палось, как хрупкий лёд под каблуком. Лучше смерть – чем рабство. Лучше калека – чем сломленный.

– Ты не Он! – крик вырвался из меня, и я снова стал собой.

– Кто – Он? – Рониус, судя по голосу, заинтересовался моим ответом. Давление исчезло, как будто его и не было.

– Бог, – выдохнул я, держась на ногах из последних сил. – И ты – не Он.

Старик помолчал, потом произнёс, с ленцой и снисхождением:

– Считай, что ты прошёл испытание. Добро пожаловать в мои ученики. Радуйся.

Улыбка на его лице была ехидной, насмешливой. Мне сразу стало ясно: он не забыл моего дерзкого поступка. И ещё не раз припомнит мне его. Но сейчас – не время вступать в конфронтацию. Да и настанет ли оно, когда нибудь.

Свиток появился у него в руках почти незаметно. Он бросил его мне, и я – с трудом, но поймал. Разломал сургучную печать. Пергамент был жёлтым, потрескавшимся, но строки на нём были написаны твёрдым почерком:

«Архонт Рониус предлагает вам контракт ученика. Для согласия – подпишите

Подпись: _________».

Выбора не было. Портал, через который я попал сюда, исчез. Да и я, шёл сюда не затем, чтобы убегать, а чтобы прекратить бегство.

Достав ручку из нагрудного кармана, подписал. Мелькнула было мысль – подписаться кровью. Но я отмёл её. Пафос – это для романтиков или сильных. Сейчас важна прагматика.

Свиток вспыхнул в моих руках – в центре листа возник огонь, словно кто-то снизу поднёс пламя свечи. Я едва успел его отпустить, чтобы не обжечься.

– Теперь ступай к Вельду, ученик, – процедил Архонт с усмешкой. – Он тебя подлечит и укажет, что делать дальше.

Он махнул рукой, и между колоннами, справа, открылся портал. Я не удержался – удивлённо вскинул бровь. Такой лёгкий жест, и… пробой пространства. У нас для этого требуется полный круг магов не ниже пятого ранга. А он сделал это, словно вздохнул.

Я похромал к порталу. Пространство сместилось – и я оказался… внутри дерева?

Помещение, в которое я попал, больше всего напоминало нутро исполинского древа, выдолбленного веками – тёплое, живое, словно дышащее. Стены из закрученной древесины уходили вверх, собираясь в купол, из которого мягко струился рассеянный свет – не ламповый, не искусственный, а будто просеянный через плотные кроны, стоя́щие за гранью этого мира.

В кресле, сплетённом из тёмных ветвей, развалился высокий, жилистый силуэт. Он не шевелился – только смотрел. В этом взгляде, холодном и ленивом, как у хищной птицы на вершине дерева, чувствовалось древнее безразличие к боли и жизни.

Эльф.

Но не такой, каких рисуют в сказках. Неблагородный, не сияющий. Нет. Он был опасным. Его лицо было слишком правильным, слишком чистым – словно его создали из живого камня, отполированного до хищной красоты. Улыбка на губах казалась вечной ироничной раной.

– Ты, я смотрю, из пылающих, – проговорил он, даже не сменив своей позы. – Сам себе пулю пустил, лишь бы не склониться… Характер.

Я молчал. Я не искал одобрения.

– Старик послал? – Он поднял руку, лениво отмахнулся от невидимой пылинки в воздухе. – Типичный. Решил, раз ты решился войти – надо и дальше корчить из себя героя? Или хотя бы организовать зрелище?

Он поднялся. Его движения были плавны, точны, как у змеи, ползущей по тёплому камню. Я смотрел не то, как кровь, всё ещё капающая из раны, оставляет пятна на полу. Но эльф не спешил, двигаясь нарочито медленно, словно всё идёт по его, давно отрепетированному, плану.

– Подлечу, – бросил он через силу. – Не хватало, чтоб ты помер у меня на ковре. Убирать потом – не моё.

Он подошёл, приложил ладонь к моей ноге. Тепло хлынуло сквозь плоть, но оно не успокаивало – оно прожигало. Как будто огонь не лечил, а выжигал всё, что слабое, всё, что человеческое. Он будто сражался с раной.

Боль исчезла – как будто её вырвали из тела вместе с чем-то ещё. Я почувствовал себя пустым. Чистым.

– Готово, – он отошёл. – Можешь прыгать, если глупость вернётся к тебе, человек.

Я посмотрел на него.

– Ты – Вельд?

Он усмехнулся.

– Да. А ты – ещё один. Не первый, не последний. Всего лишь, очередной. – Он взял с полки какой-то артефакт и швырнул его обратно. – Старик всё ещё верит, что кто-то из вас выберется отсюда.

– А что ты думаешь?

Он замолчал. Подошёл ближе. Встал вплотную. Его глаза – серебристые, без зрачков – были пусты, как небо перед бурей.

– Думаю, вы все идёте туда, где никто не должен быть. Но кто-то ведь должен, верно?

– А ты? Остановился в пути?

Он отвернулся и, не глядя, махнул рукой. Открылся портал – в воздухе, без звука, без вспышки. Просто прорезалась щель в пространстве – и за ней… тьма. Сумеречная, зелёная, холодная, как пасть хищника.

– Двенадцатый уровень. Двенадцатый класс. Разлом. – Голос Вельда звучал почти ласково. – Береги горло, парень. Эти твари любят рвать снизу.

– Оружие?

– Снаряжение своё можешь оставить, зря что-ли надевал, – бросил Вельд, отмахнувшись, будто речь шла не о вооружении, а о мешке с картошкой. – Только учти: метательные заряды не бесконечны. Закончатся – и что ты будешь делать? Плеваться?

Он подошёл к стенду в углу помещения и кивнул:

– Возьми-ка лучше копьё и щит. Надёжно, просто, эффективно. А меч твой, извини, не в каждом тоннеле развернёшь.

Я не сдержал ухмылку:

– Сабля. Не меч. У меча – обух, как у топора. А у сабли – изгиб. Пластика. Танец. Но вам, утончённым, не понять.

Он резко обернулся. И я впервые увидел в его лице не насмешку, не скуку – а интерес. На миг.

– Танец, говоришь? Вот и потанцуй с ними. Муравьи – отличные партнёры. Только учти: если собьёшься с ритма – не спасёт ни сабля, ни щит, ни твоё танцевальный опыт, каким бы он у тебя ни был.

Он протянул мне копьё. Древко было тёмным, гладким, отполированным тысячами ладоней, наконечник – покрыт старыми пятнами. Щит – круглый, деревянный, тяжёлый, будто хранил в себе чью-то память. На его изнанке была вырезана надпись – всего три буквы, на незнакомом мне языке, но я сильно сомневаюсь, что они добавляют ему крепости.

Я молча взял оба предмета. Саблю – отцовскую саблю – поправил у пояса, как что-то родное, проверенное. И, не задумываясь больше ни о чём, посмотрел на Вельда.

– Что после зачистки?

Он пожал плечами:

– Убьёшь последнего – откроется портал. Куда – узнаёшь. Не убьёшь – не узнаешь. Просто, как хлыстом по спине.

Он посмотрел на меня долгим взглядом. В этом взгляде не было ни сочувствия, ни жестокости – только отстранённость. Как будто он смотрел не на меня, а – сквозь.

– Готов?

Я кивнул.

Разлом висевший в воздухе – бесшумно, мерцая и переливаясь зелёными тонами, манил меня. В нём клубилась темнота Скверны. Не отсутствие света, а нечто плотное, живое. В ней не было звуков. Не было запаха. Только предчувствие боли.

Я сделал шаг – и вошёл в него.

Разлом втянул меня внутрь, и я очутился в подземных тоннелях. Здесь пахло кровью. Не просто кровью – старой, свернувшейся, засохшей. Будто сам воздух веками питался болью и страхом. Я сделал первый шаг – и звук шагов тут же потонул в вязкой тишине. Каменный пол под ногами был тёмным и сырым, с тонкой плёнкой слизи, от которой по подошвам начинали бегать мурашки. Стены – то ли земля, то ли затвердевшая гниль, изъеденная временем и существами, о которых лучше не знать.

Свет от включенного нашлемного фонаря мерцал, как затухающая звезда. Я присел на корточки, провёл ладонью по камню. Следы. Мелкие, цепкие лапки. Вельд сказал, что-то о муравьях. Но эти, явно, не земные.

Местные. Осквернённые.

И они пришли. За новой пищей. За мной.

Сначала я заметил движение – на пределе зрения. Потом – запах. Резкий, кислотный, с привкусом горелой шерсти. И лишь затем – шорох, едва уловимый. Не шаги. Не бег. Скольжение. Ползучее, размеренное приближение смерти.

Я вскинул автомат. Лазерный целеуказатель высветил алую линию в воздухе, собравшуюся в красную точку на первом силуэте.

Чёрное хитиновое тело, голова и брюшко. Три пары лап. Мерцающие фасеточные глаза, отражающие свет без дна. Постоянно шевелящиеся усики, а между ними ещё три, на этот раз, простых глаза. Жвала, как две сабли, готовые рвать. За ним – второй. Третий. Пятый…

Целый выводок.

Я сделал шаг назад. Они не бросились. Они смотрели. И в этом взгляде было нечто человеческое. Они изучали. Взвешивали. Оценивали.

И в какой-то момент – решили.

Я выстрелил первым. Очередь рассекла тишину, автомат дёрнулся в руках, отдача врезалась в плечо. Голова первой твари разлетелась на куски. Вторая – заверещала, проскрипела – скорее от злости, чем боли – и кинулась вперёд. Я отступил, стреляя короткими сериями: три тела, четыре, пять. Они падали, но остальные – лезли по трупам.

– Плеваться, – буркнул я, вспомнив слова Вельда.

Когда магазин опустел, я отшвырнул автомат, выхватил копьё. Металлический наконечник отозвался живым звоном, тонким – как нота. Я не рубил и не колол – я танцевал. Как учил отец. Как учил Васильич. Владение всеми видами холодного вооружения вдалбливалось в меня с раннего детства.

И они – кусались. Хлестали лапами, старались обойти. Один вцепился мне в ногу и щит с глухим грохотом врезался ему в голову, проломив хитин. Гемолимфа, заменяющая муравьям кровь, брызнула – густая, жёлтая, Словно гной.

Я не кричал. Даже когда жвала, пытались, рассечь плечо. Даже когда кто-то вцепился в шлем, царапая его до искр.

Я был спокоен. И злой. Уверенный в защитных свойствах своего снаряжения.

Когда всё закончилось, я стоял посреди груды тел. Щит – в трещинах. Копьё – в слизи. Я – в жёлто-зелёной жиже. Не весь – но достаточно, чтобы испугать любого встречного, особенно если местом встречи будет тёмный переулок.

Новый портал не открывался. Значит, это ещё не конец.