Читать книгу: «Записки карванщика. Том 2», страница 4

В ушах раскатистым эхом отозвались звенящие звуки того выстрела из дробовика, отражающиеся от белёсых стен глиняного карьера. Я подумал, что убивать мне уже довелось. Хоть это и было сделано не по собственной воле, а под гнётом обстоятельств. Так неужели после всего этого какой-то неизвестный хмырь с дробовиком сможет мне хоть как-то навредить?

Преданное и растерзанное Зарой сердце внезапно перестало что-либо чувствовать, и я бросился на обидчика с желанием дёрнуть его за ноги и повалить на землю.

Противник разразился сухой бранью и встретил мой импульсивный выпад резким ударом ногой в лицо. Весь видимый мир в сотую долю секунды заслонила приближающаяся пыльная подошва его обуви, и в голове тут же раздался звук лопнувшего воздушного шарика. Кажется, я даже увидел маленькие жёлтые искорки.

Я упал на колючую траву. Но сдаваться было нельзя. Я попытался как можно быстрее встать и вцепиться в охранника, но краем глаза увидел двух подбегающих ему на помощь товарищей. Обрушившийся на меня град ударов ногами мгновенно отрезвил сознание, которое наконец-то, похоже, приняло тот факт, что всё происходящее действительно реально, а не является сном или розыгрышем. И что помимо сильнейшей раны, нанесённой моей душе и нежным чувствам к Заре, надо озаботиться куда более реальной угрозой собственному здоровью.

– Эй, хватит! – оборвал серию ударов знакомый голос. – Сломаете ему что-нибудь! Плохо работать будет же!

Я поднял глаза и увидел того самого помощника логиста. Больше всего меня почему-то поразили не собственные болевые ощущения от полученных ударов, а то, с какой надменной вальяжностью он подходил ко мне. Словно весь окружающий мир лежал у него в кармане, а он был его единственным полноправным владельцем. А я оказался всего лишь каким-то маленьким жуком или степным кузнечиком, посмевшим стрекотать на пути этого хозяина жизни. Где-то я уже слышал о подобном типе людей… А ведь ещё вчера утром мы ехали в одной повозке на разбор того самого поезда. И тогда он выглядел простым работягой, как и все остальные люди.

«Люди, – горько подумал я. – Получается, что вся бригада на разборе поезда была в курсе, чем это всё для нас со Столяровым кончится. Все знали и тихо молчали. Это сколько же людей работает на Азамата Бикашева? Ведь некоторые из них – наши же караванщики. Ерунда какая-то».

– А, пропавшая фляжка, – надменно засмеялся он, остановившись рядом и снимая с пояса ту самую пресловутую ёмкость, из-за которой всё и началось. – Ты же воды тогда хотел? Вот, попей.

Под одобрительный смех только что избивавших меня охранников, на голову полилась тоненькая струйка тёплой воды. Я убрал руки от лица, которое закрывал всё это время, и посмотрел на своих сокамерников. Оказывается, ещё несколько подбежавших охранников давно уложили их носом землю. Насколько я мог судить, соотношение рабов и надзирателей было явно не в нашу пользу.

«Придётся как следует пораскинуть мозгами, – абсолютно спокойно заключил внутренний голос, словно наблюдавший за всем происходящим со стороны. – Эх, Толя, можно подумать, они у тебя есть, мозги эти. Будь у тебя в голове хоть немного трезвого мышления, не валялся бы ты сейчас на траве. Впрочем, не смогли тогда мутные тебя убить гранатой, не смогли прошить автоматной очередью, не сможет и этот хмырь ничего сделать. Я так думаю».

Я растёр стекающую воду по лицу и приподнялся на колени, встретившись взглядом с Касымом.

– Ты дурак, что ли? – тихо прошептал он.

– Поступок отчаянный, но абсолютно бессмысленный, – заключил Рамазан.

– Так, хорошо, поднимайте его! – скомандовал помощник логиста, перестав поливать меня водой.

В меня тут же вцепились крепкие руки охранников и рывком поставили на ноги. Я поморщился от болевых ощущения в рёбрах, по которым пришлось несколько увесистых ударов. Хотя надо было признать, что били действительно не со всей силы. Похоже, и правда берегли «рабочую силу».

Я бросил короткий взгляд в сторону Ильи. Его вместе с рабами из другой телеги уже отвели на значительное удаление от нас. Шестилапый пёс продолжал неистово лаять, пытаясь вырваться из рук своего хозяина с очевидным желанием разорвать кого-нибудь на куски.

«Да, так просто сбежать не получится,» – заключил я.

Мы находились на абсолютно открытом пространстве, которое прекрасно просматривалось во все стороны не то что на сотни метров, а на несколько километров. Спрятаться было абсолютно негде. Даже русло грязного ручья не имело резких обрывов, за которыми можно было бы укрыться. Никаких складок местности или хотя бы одиноких деревьев, или редких кустов. Только бескрайняя степь, единственными возвышающимися предметами на поверхности которой были телеги, дорожные бытовки и растянутый у ручья тент.

На крыше нашей тюремной повозки, укрывшись в тени самодельного навеса, сидел тот самый охранник, что разбил мне пальцы прикладом. Рядом с бытовками на земле находилось ещё несколько человек, не сводящих с нас ленивого взора. Скорее всего, это были охранники, смена которых ещё не началась.

Меня невольно поражала вся простота происходящего. Если не брать во внимание странный вид глухих деревянных будок тюремных телег, то вполне можно было подумать, что это обычная стоянка небольшого местного каравана. Вот только неистовый лай псов и количество вооружённых людей не вписывались в картину мирной остановки.

– Давайте я быстро объясню суть дела, – продолжил помощник логиста, который, очевидно, был здесь за главного. – Поднимите пока остальных. Вы теперь собственность Азамата Бикашева. Будете делать всё, что он скажет. Не будет проблем с вами, не будет проблем и у вас.

Из здания бытовок вышло несколько человек, гремя цепями. Мы все посмотрели в их сторону. К нам несли самые настоящие кандалы, скреплённые толстой цепью, на которую обычно сажали особо крупных и злобных шестилапых псов.

– Ваша задача работать. Наша задача не дать вам умереть. Сейчас из города придёт гружёная повозка. Вы, – Бикашевский прихвостень обвёл всех нас в воздухе рукой, – будете вот под этим навесом очищать от сажи всё, что вам принесут.

– А остальные? – спросил Касым.

– Остальным работу найду, не переживай, – хмыкнул он. – Там на песке много ракушек валяется, можете ими пользоваться. Пока всё не очистите, еды и питья не получите. Чистить надо аккуратно. Сильно не царапать. Полоскать в воде, вон её сколько тут бежит. Но пить её не советую. Лекаря тут нет. Это понятно?

Никто не отвечал.

– Понятно, я говорю? – злобно переспросил помощник логиста.

– Понятно, – ответил за всех Рамазан.

– Вот и хорошо. А вот этому, – он ткнул в меня пальцем, – сегодня пить и есть не давать вообще. Считай, что это предупреждение за то, что кинулся на моего человека. На первый раз прощаю. На второй раз собаку спущу, уяснил?

Я, продолжая смотреть на приближающихся людей с кандалами, молча кивнул.

– Вот и хорошо же, – хмыкнул прихвостень и обратился к подошедшим, – давайте быстро оформляйте их.

– А с теми что? – кивнул один из людей с кандалами в сторону группы, в которой оказался Столяров.

– А там поздоровее, их сейчас в город отправим, чтоб дальше собирали всё.

– Ноги на ширине плеч ставим и не дёргаемся, – распорядился другой и загремел цепями.

Это было унизительно. На щиколотки и запястья надели самые настоящие железные кандалы, до блеска затёртые предшественниками в тех местах, где скобы касались тела. Передвигаться в них можно было только маленькими шагами, а небольшого куска цепи между кистями хватало только для движения рук, необходимого для предстоящей работы. Впрочем, его также вполне могло хватить и для того, чтобы накинуть эту цепь на шею нерадивому охраннику и свернуть её к чертям собачьим.

Я не понимал, для чего и зачем это всё. Самым очевидный ответ, который приходил мне на ум, был в желании Азамата и всей его явно крупной шайки сэкономить монет. Но мне казалось это очень глупым. Конечно, у нас на Урале бывали случаи, когда один мог обмануть другого на пару-тройку монет. Недоплатив за работу, например. Но чтобы вот так… Это до сих пор не укладывалось в голове, которая продолжала гудеть после полученного пинка.

Я знал, что такое рабство. В школе нам немного рассказывали историю мира до Великой Катастрофы. Но мы не воспринимали это всё всерьёз. Так, просто какая-то страшилка из прошлого. Мне внезапно вспомнилось, что именно на этом уроке мне было намного интереснее мастерить кораблик из тетрадного листа и разрисовывать его карандашом, вместо того, чтобы слушать учителя. А зря. Возможно, я бы запомнил, для чего это всё было нужно и к чему вело. И что вообще могло ожидать раба в будущем.

Впрочем, я почему-то не сомневался, что призову Бикашева к ответу за всё происходящее. Причём самое очевидное, что приходило мне сейчас на ум, это просто сдать его Уджаеву. И пусть тот уже сам решает, насколько далеко зашёл сын его бывшего друга в своих непозволительных делах. А то, что это были именно дела Азамата, о которых караванщик явно ничего не знал, я тоже не сомневался.

– Как хоть вашего начальника зовут? – хмуро спросил я у мужчины, затягивающего кандалы на моих запястьях.

Вместо ответа он быстро шлёпнул меня ладонью по лицу. Я инстинктивно дёрнулся с желанием тут же отвесить ему сдачи, но стоящий рядом охранник быстро вскинул ствол своего ружья. Я кое-как заставил себя сдержаться от того, чтобы не начать реализовывать свой замысел по сворачиванию чьей-нибудь шеи прямо сейчас.

– Молчи, что ли, – ухмыльнулся тот. – Тебе с нами говорить нельзя, понял?

– Понял, – буркнул я и снова получил по щеке.

– Ничего ты не понял. Ещё раз спрошу, понял?

Я злобно запыхтел, но решил не отвечать и просто кивнул.

– Вот и хорошо, – ухмыльнулся мужчина, поднимая с земли разложенные цепи и направляясь в сторону группы Столярова.

– Ну всё, к реке идите! – сказал охранник и махнул стволом в сторону навеса у воды. – Дурить не вздумайте, мы за вами следим.

– Жолдубай его зовут, – тихо протянул Рамазан, когда мы загремели цепями по доскам, прокинутым через глинистый берег.

– Откуда знаешь? – тут же оживился Касым.

– А я его видел уже несколько раз. Тут не так много стоянок. И не так много людей за всем этим безобразием присматривает. А нас просто перевозят с места на место…

– Так сколько ты здесь? – спросил я у шагающего впереди меня Рамазана.

– Недостаточно, видимо, – задумчиво протянул он, осматриваясь по сторонам.

– В смысле?

– Ты, Толик, больше вот так не кидайся на них, – проигнорировал мой вопрос Файзулин. – Это смело было, конечно, но бесполезно. Сегодня ещё воды и еды не получишь, а её и так дают мало. Но не бойся, мы поделимся…

– Тууу! Не буду я с ним делиться, – тут же возмутился Касым. – А Сашка, если поделится, вообще с голоду помрёт тут же.

– Я поделюсь, – уточнил Рамазан. – А работать надо много. Прибереги силы, сейчас не время их тратить.

– Слышишь, Сашка, видел зато как он на того хмыря с ружьём кинулся? – хихикнул Садыков. – Ты бы, дрищ, так не смог. Ты только на девку так кинуться готов, наверное. А ты, Толик, дурачок немного, да?

– Видимо, да, – буркнул я, думая о своём.

Александр ничего не ответил. Кандалы выглядели особо массивными на его тонких руках и ногах. Я тем временем внимательно осмотрел свои оковы.

Похоже, их основной задачей, помимо ограничения подвижности, было оказание психологического воздействия. Затянуты они были на толстый болт с хитрой накидной гайкой, которая затягивалась большим шестигранником. Пытаться раскрутить такую конструкцию голыми руками было абсолютно бесполезно, но при наличии подходящего инструмента на это ушла бы пара минут. Вот только раздобыть этот самый инструмент не представлялось возможным.

Я внезапно понял, кого мне напоминала вся эта разительная перемена, произошедшая с Жолдубаем. Сейчас он один в один стал похож на барыгу Камиля из истории старика Коновальцева. Только разве что размахом деятельности не шёл с ним ни в какое сравнение. Всего лишь жалкий прихвостень, а не единоличный властитель прилегающих земель.

Впрочем, правильно говорил тот одинокий путник. Как это всё может принадлежать кому-то одному? Объясни окружающей степи, палящему солнцу, вот этой глине, траве или журчащей воде, что она кому-то принадлежит.

«А как человек может кому-то принадлежать против своей воли? – подумал я. – Раб – это же вещь, собственность. Так вроде к ним относились. И с какого перепугу это я стал собственностью Азамата? С чьей подачи? С подачи Зары, разумеется. Чёрт, а ведь я был уверен, что она теперь моя девушка. Моя не в том плане, что вещь какая-то, а что со мной будет. По взаимному согласию. Да, как оказывается, резко меняется смысл разных слов в зависимости от ситуации…»

Глава 4

День визитов

Прошла пара дней, истязающих душу и тело своим унылым однообразием. Спустя полчаса после рассвета дверь нашей передвижной камеры открывалась, и нас под прицелом ружей и автоматов отводили к речному навесу, где мы, как проклятые, скребли ракушками огромную гору железной посуды, которую на тачке подвозили другие рабы, вернувшиеся из городских руин.

Самое мерзкое в этом деле было то, что хоть руки и были заняты какой-то деятельностью, голова оказалась полностью свободной. Предоставленные сами себе мысли постоянно возвращались к Заре. Прошло не так много времени, чтобы всё просто забылось. Даже это непонятное положение раба не терзало мою душу так сильно, как мысленное представление того, как наглый Касым, обливаясь трудовым потом, неистово её чпокает. Я старался гнать этот образ от себя как можно дальше, но он настойчиво всплывал перед глазами каждый раз, когда Садыков говорил о чём-нибудь подобном или подкалывал Александра.

Иногда мне хотелось опробовать план со сворачиванием шеи именно на нём. И только осознание того, насколько глупы такие претензии, сдерживали мой порыв. А порыв был действительно глупым и неуместным. Это было сродни тому, если бы сейчас на меня кинулся какой-нибудь неизвестный парень за то, что я имел мимолётное приключение с малознакомой девицей на заставе. Которая при этом сама была весьма не против. Откуда мне знать в такой ситуации, что кто-то уже видит её свой будущей спутницей жизни?

Несмотря на разрывающие меня гнев и раздражение, к которым примешивалось постоянное чувство голода, я решил ничего не рассказывать остальным. Никого не касалось, как и зачем я здесь оказался. А вот мысли о загадочном мужике, что напал на нас в тот самый вечер перед ураганом, всё чаще посещали мою голову. Теперь что-то мне подсказывало, что неспроста ему нужна была именно девушка, а я просто спутал его планы. А мне ведь почти удалось забыть об этом за время путешествия с Фроловыми. Хорошо, что общее положение наших дел помогало удачно оправдывать своё подавленное состояние и не озвучивать всё то, что было сейчас на душе.

Мы могли только работать. Спать можно было после захода солнца. Даже переговариваться между собой в полголоса получалось только тогда, когда кому-нибудь из охранников надоедало прохаживаться вдоль берега, и он увлекался беседой со своими товарищами. Может быть, со стороны подобное отношение могло показаться безответственным, но это было не так. Быстро бежать мы не могли из-за кандалов. К тому же ландшафт местности не позволял даже думать об этом. С крыши тюремной телеги прекрасно простреливалась вся степь, особенно если учесть большое количество нарезного оружия в руках наших надсмотрщиков.

Я злился и скрёб створками речных ракушек кастрюли и сковородки, возвращая им первозданный блеск. Уже в начале первого же дня кандалы натёрли запястья, и мне пришлось оборвать штанины своих брюк, чтобы приспособить из них некое подобие защитной обмотки грубых железяк.

У Рамазана и Касыма кожа, видимо, была более грубой или уже давно привыкшей к этим рабским оковам. Во всяком случае, у них такой проблемы не было.

Ночью в тюремной повозке было очень холодно. Душный воздух, пропитанный запахом отхожего ведра, с наступлением темноты быстро вытягивался через решётку на потолке, и ночная прохлада быстро касалась грязного потного тела. Остальные, кажется, давно привыкли к такому перепаду температур, но я сильно мёрз, постоянно думая о том, как было здорово сидеть у костра и слушать историю старика Коновальцева.

С положением раба я вовсе не смирился и не собирался этого делать. Просто ситуация была такой, что предпринять что-либо было практически невозможно. Охранники-надсмотрщики, хоть и вели себя достаточно расслабленно, не подходили к нам ближе, чем на десять метров, всё время сохраняя дистанцию, достаточную, чтобы успеть не торопясь привести оружие в боевое состояние и сделать выстрел, пока мы будем ковылять до них, гремя цепями. Еду и воду просто ставили на приступку открытой двери телеги и только потом сопровождали нас до неё.

Мысли всё время путались. Очередная попытка придумать хоть какой-то план побега тут же сменялась образом Зары, вызывающим дикое раздражение и отторжение своим предательством, подобно вони тухнущих нечистот. Но стоило пройти десятку минут, и сердце начинало щемить от какой-то юношеской нежности к её образу и вновь повторяющимся воспоминаниям моментов нашей близости. А ещё той чудесной ночи, что мы провели на крыше, любуясь звёздами. Всё это очень сильно раздражало. Я то обвинял её во всём, что произошло, то начинал искать какие-то оправдания и даже пытаться убедить себя в том, что Касым на самом деле говорил о какой-то совсем другой Заре.

Но самым удивительным было то, что я почему-то абсолютно не переживал за свою жизнь. Даже воспоминания об оставленном доме отошли куда-то далеко на задний план. Единственное, о чём я действительно жалел, что не могу ощутить в руках приятный вес своего МР-133 и полного патронташа, перекинутого через плечо. А я бы сейчас смог найти им достойное применение.

Солнце стояло высоко. За моей спиной тихо журчал грязный ручей, который все почему-то называли рекой. В самом глубоком месте он едва доставал мне до колен. И течение в нём было очень слабым.

Мы снова скребли предметы кухонной утвари, очищая их от чёрной сажи Катастрофы. Никаких инструментов для этого дела нам никто не выдал, так что брошенная Жолдубаем фраза про речные ракушки оказалась не шуткой, а практической инструкцией к действию.

Чёрный налёт от раскисающей в воде сажи облепил руки и тело. Спина противно ныла из-за того, что практически всё время приходилось сидеть, согнувшись над очередной кастрюлей.

Стараясь хоть чем-то занять себя помимо отупляющей чистки, я пересчитывал охранников и подмечал особенности поведения своих товарищей. Самым ответственным работником оказался именно я. Если этот термин вообще был уместен в сложившейся ситуации. Моя внутренняя злоба и разочарование находили выход в том, чтобы с остервенением скрести стальную поверхность какой-нибудь сковородки или ковшика, между делом думая о том, как и где можно попробовать применить заточенную ракушку.

Касым звенел цепями ровно в таком темпе, чтобы не раздражать надсмотрщиков тем, что работа идёт слишком медленно. Александру было явно тяжело, и он часто останавливался, выгибая спину назад и болезненно при этом морщась. Пару раз он уже получил пощёчины от охранников за то, что скребёт недостаточно шустро.

Но больше всех в этой ситуации меня интересовал Рамазан Файзулин. Он словно находился в каком-то другом месте, а не под навесом для рабов на берегу этого грязного ручья. Даже когда он смотрел на предмет, который чистил, его взгляд словно был направлен вовсе не на него, а в какую-то несуществующую точку. И вообще, он выглядел очень спокойным, будто всё происходящее его не касалось.

При этом именно он, заметив, что работа даётся Заречному тяжелее всех, предложил тому счищать только самый лёгкий верхний слой налёта. А после этого уже передавать кастрюлю ему или мне для более тщательной очистки. Касым, в силу какой-то своей природной вредности, на подобную оптимизацию труда не согласился.

А ещё Файзулин тоже придерживался тактики Садыкова и шевелился только тогда, когда какой-нибудь особо рьяный охранник долго не сводил с нас глаз. А когда тот удалялся, он и вовсе опускал руки, лишь изредка шевеля запястьями, чтобы цепь издавала звон от соприкосновения с предметом кухонной утвари.

– За каким чёртом ему столько посуды? – тихо пробурчал я, когда очередной охранник немного отошёл от стыка травы и береговой глины, чтобы перекинуться с товарищем парой слов.

– А ты посмотри, какая это посуда, – отозвался Рамазан.

– Обычная…

– Женщины у тебя нет, – спокойно хмыкнул он.

Я недовольно на него посмотрел. Рамазан хитро сощурил свои карие глаза, выглядывающие из-под густых и спутавшихся бровей.

– Спутницы жизни у тебя нет? Дома наверняка никто не ждёт? – продолжил он, хитро улыбнувшись. – Будь у тебя женщина, пусть будет жена для простоты понимания, хотя это и не обязательно, ты бы знал толк в этих кастрюлях. Вот посмотри, какое дно толстенное и тяжёлое. Такой и убить можно при желании…

Последние слова он протянул как-то особенно расчётливо, словно действительно собирался использовать предмет столовой утвари как оружие. Я был вынужден признать, что тоже об этом подумывал, и выглядело это куда более перспективным, чем заточка из ракушки, которые оказались слишком ломкими.

– Говорят, до Великой Катастрофы они больших денег стоили, – быстро заметил Касым, который любил поговорить. – Смотри, там же на ручке написано «зептер».

– И что?

– «Цептер», – уточнил Файзулин. – По-немецки вроде бы так должно читаться. В общем, после того, как мы это безобразие очистим, Азамат сможет с лёгкостью за одну такую кастрюлю брать две, а то и три монеты. А теперь посчитай, сколько их тут. А мы бесплатные. Даже с учётом затрат на те помои, которыми нас кормят и перевозкой мулами, он всё равно по итогу будет в большом плюсе.

– Зептер-цептер, – тихо хихикнул Касым. – Ты в кого, башкир, такой умный?

– Татарин.

– За три монеты? – возмутился я. – Что за бред! Я в Уральске на постой на неделю встал с питанием и баней за немного большее количество. Вон в любой мёртвый город выберись да набери этих кастрюль, сколько тебе надо.

– Толя, ты не слушаешь меня, – улыбнулся Рамазан и продолжил медленно скрести дно сковородки. – Такую не везде найдёшь, это раз. К тому же, люди всё больше лениться стали. Не хотят никуда ходить, а больше на караванщиков надеятся. Это два. Есть ещё и три, и это самое пугающее…

– Это что? – тут же поинтересовался Садыков.

– А то, что хотят выглядеть лучше остальных. Подчеркнуть, что у них даже кастрюля или сковородка не простые. Простых, как Толик говорит, в любых руинах полно. А они уникальные, у них за монеты купленные. Такую уже лишний раз и на костёр не поставишь, жалко будет. И не каждый себе позволить может. А ты можешь. Значит, ты уже лучше его.

– Ничего ты не лучше, – хмыкнул я, продолжая выковыривать уголком ракушки остатки чёрной сажи из стыка ручки и корпуса небольшого ковшика. – Просто это бред полнейший – монеты за кастрюли отдавать.

– А ты бы сейчас куда монеты потратил? – хихикнул Садыков. – Очки стрелковые купил? Хотел же вроде?

– На патроны… – протянул я.

– А вот Сашка бы на девку сразу, да? Герой-любовник!

Заречный ничего не ответил. Он явно устал. Чтобы хоть как-то сменить вид деятельности, он взял пару перемазанных раскисшей сажей крышек и молча вышел из-под тента, чтобы прополоскать их в реке.

– Есть ещё и четыре… – протянул Файзулин, проведя ладонью по большому округлому носу снизу вверх и швыркнув при этом.

– И что там?

– А то, что рано или поздно они додумаются не только кастрюлями друг перед другом хвастаться, а ещё и тем, что им даже чистить их от нагара не приходится…

– Это как так?

– Кто-то будет за них это делать.

– Кто?

– Подумай, Касым, подумай, – хмыкнул Рамазан. – Тебе полезно будет.

– Туууууу, киргиз, давай прямо говори, – зло хихикнул Садыков.

– Ты не хами, а то по сопатке получишь.

Судя по всему, Садыкову уже довелось испытать это пресловутый «удар по сопатке», потому что он быстро поменял тон и перевёл всё на шутливый манер.

– Ну, ты же умный, вот и объясни мне дураку, что имеешь в виду. Жара такая, не до загадок твоих.

– Мы все с вами сейчас кто? – задал Рамазан наводящий вопрос.

– Идиоты, – буркнул я.

Файзулин улыбнулся.

– Это ты за себя говори, Толик, – хихикнул Касым.

– Рабы мы с вами… – сказал Рамазан, перестав улыбаться.

Я не совсем понял, что именно он хотел этим сказать, и открыл уже было рот, чтобы уточнить, но тут до нас долетел оживлённый шум голосов наших надзирателей.

– Чего это они разорались? – тут же поинтересовался Садыков, оборачиваясь через плечо. – Давай, Толик, глянь, только осторожно.

Я кивнул и поднялся с доски, на которой сидел всё это время, не выпуская из рук уже почти очищенный ковшик и продолжая скрести его ракушкой, чтобы лишний раз не провоцировать охранников.

– Телеги приближаются, – сказал я, глядя на то, как вдалеке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, движется пара повозок.

– Ещё рабов везут?

Садыков тоже поднялся, заводя руки за спину и растягивая затекшее тело.

– Не похоже, – хмыкнул я, приглядываясь к телегам. – Эти больше на караванные походят. Выглядят нормально, а не как наши будки на колёсах.

– Эй, вы! Ну-ка сели и продолжайте работать! – тут же гаркнул охранник, возвращающийся на своё место. – Головы опустить и молчать. Не вашего ума дело.

Мы быстро опустились на доски продолжая позвякивать цепями и посудой. Вернулся Александр с поблёскивающими на солнце окончательно отмытыми крышками. Стряхнув капли воды, он положил их в старый пластиковый контейнер, уже заполненный очищенной за сегодня посудой.

Послышался унылый скрип старого колеса и что-то со стуком наехало на первую из досок, ведущих через весь глинистый берег к нашему навесу.

– Ещё везут, чтоб их, – недовольно пробурчал Касым.

Я даже не стал смотреть в сторону приближающегося раба, толкающего перед собой небольшую садовую тачку, с верхом наполненную почерневшей посудой. Раздражение, от которого удалось было отвлечься разговором про монеты, тут же подступило к горлу, настырно требуя найти выход в том, чтобы обматерить бедолагу, прибавляющего нам работы. Спустя пару секунд послышался звон сваливаемой на землю посуды.

– Так, аккуратней! – крикнул охранник. – Погнёшь что-нибудь, без еды останешься!

– Это же нержавейка, погнёшь её, как же, – очень тихо пробурчал я и посмотрел на подошедшего раба.

Это был седой мужчина, намного старше Файзулина. Голова его была почти лысой, если не считать кантика из жидких волос, свисающих со всей её окружности. Старое, покрытое морщинами, лицо выражало какое-то полное опустошение, словно перед нами был уже и не человек вовсе, а какая-то его бледная тень.

Раб быстро закивал охраннику и, начав осторожно составлять сваленную посуду, встал так, чтобы быть к надсмотрщику спиной, после чего что-то тихо прошептал по-казахски.

– Эти трое не понимают, что ты говоришь, – так же тихо ответил Касым. – Они нашего не знают.

– Скребите аккуратней же, – повторил старик на русском, но с очень сильным акцентом. – Сильно царапаете, мы по полдня войлоком полируем до блеска. Сейчас Азамат приедет принимать, нам всем плохо будет же. Пожалейте нас. Осторожней.

– Так это Азамат там едет? – уточнил я.

– Да, да, – закивал старик, не переставая составлять кастрюли. – Говорили сегодня, что приедет.

– Как не царапать? – возразил Касым. – По-другому не очищается же.

– Осторожней, пожалуйста, – тихо зашептал старик. – Руки старые, устаём полировать. Тяжело…

– Слушай, у меня тоже руки устают сажу соскребать, – тихо засмеялся Садыков.

– Пожалей руки наши…

– А мои руки кто пожалеет?

– Мы постараемся не царапать, – сказал я.

– Хорошо, хорошо, – закивал старик и, поставив в тачку пластиковый контейнер с очищенными кастрюлями, повёз их в сторону бытовок, где уже был оборудован ещё один тент, под которым занимались финальной очисткой ковшиков и сковородок.

Пользуясь тем, что охранник на берегу смотрел в сторону приближающихся телег, я снова встал и тоже устремил взгляд на останавливающихся мулов. Мои глаза меня не подвели. Одна из телег действительно была грузовой, наподобие тех, что были в караване Уджаева. А вторая больше напоминала ту небольшую туристическую повозку Жангира Оспанова. В том, что если логист и прибудет сюда лично, то будет находиться именно в ней, можно было даже не сомневаться.

Мулы фыркнули и остановились. К ним тут же подошли погонщики из бытовок и стали распрягать. Скрипнула дверь повозки поменьше, и на землю спрыгнул Азамат Бикашев со своей неразлучной папкой, пристёгнутым пистолетом и маленькой тюбетейкой на затылке. Я услышал какой-то назойливый частый звон, доносящийся у меня из рук. Спустя пару секунд я понял, что это от злобы затряслись руки с зажатым в них осколком речной ракушки.

Из тёмного нутра старой бытовки показался Жолдубай и быстро поспешил Бикашеву навстречу. От вальяжной походки властелина этого маленького лагеря не осталось и следа.

«Ещё бы, – злобно подумал я. – Истинный владелец прибыл».

Тем временем Бикашев поздоровался со своим прихвостнем. Было видно, что он старается избегать быстрых и резких движений. Очевидно, зажившие раны, оставленные корсаком, ещё доставляли определённое беспокойство. А я поймал себя на мысли о том, что теперь мне уже не кажется хорошим то, что зверь тогда загрыз какого-то несчастного бедолагу, а не самого Азамата.

Жолдубай что-то ему говорил, указывая рукой в нашу сторону и под второй навес, где очищенная посуда подвергалась полировке. Логист безучастно посмотрел в обе стороны и кивнул. На секунду мне показалось, что он задержал на мне взгляд, явно узнав. Впрочем, расстояние было приличным, а я весь перемазан раскисшей чёрной сажей, так что это было не точно.

– Эй, делом займись! – прикрикнул на меня охранник, поспешно вернувшийся к исполнению своих обязанностей.

Я опустился на доску, даже не стараясь унимать злобную дрожь в руках.

– Отомстить ему хочешь? – тихо спросил Файзулин, даже не глядя в мою сторону.

– А ты?

– Мне ему мстить не за что, но остановить явно надо, – протянул он, легонько пожав плечами.

– В смысле? – не понял я.

– Не разговаривать! – долетело с берега.

Охранник явно старательно демонстрировал своё рабочее рвение. Мы замолкли, продолжая скрести осточертевшие кастрюли.

Спустя пару минут я услышал знакомые голоса и поднял взгляд. Оказывается, Азамат и Жолдубай уже подошли к берегу, поравнявшись с охранником. Прихвостень что-то говорил логисту на казахском языке, а тот редко кивал в знак согласия.

– Вот этих тогда начнём подготавливать, – сказал он. – Скоро люди прибудут, которые этим займутся. Кто из наших особо впечатлительный и ненадежный? Есть такие?