Слова, которых нет

Посвящается той, кто есть.

Делай, что должно, и будь, что будет.

Кто-то, кого нет

Иногда, когда ты стоишь на краю и смотришь вниз – в бесконечную черноту – пропасть тревожным голосом просит тебя остановиться, найти силы и жить дальше. А ты улыбаешься и все равно делаешь шаг вперед. Ведь пропасть слишком добра к тебе, а реальность позади чрезмерно зла.

Кто-то, кто здесь

Пролог

Она стояла в толпе посреди танцевального партера и завороженно смотрела на сцену, где пел Джек Уайт. Но не на него. Нет. Откуда-то из-под крыши вдруг начал падать снег крупными хлопьями. Прямо ей на голову. Одна из снежинок опустилась на заколку в форме подсолнуха в ее волосах и тут же растаяла.

Казалось, что мира вокруг этой странной девушки в черном пальто не существовало. Она была совершенно одна, и в то же время вокруг нее безумствовали люди. Но стоило мне моргнуть, как она исчезла, а вместе с ней и снег.

Только тогда я понял, что эта девушка была… черно-белой. Как героиня фильма сороковых годов.

Принимая

В тени человека

– Что за чушь, Ники-малыш?! – Мистер Келлерман ударил кулаком по столу, да так, что грохот разнесся по всему кабинету, но юноша в черной бейсболке, стоявший напротив него, ничего не ответил. – Перепиши эти розовые сопли, я плачу тебе не за то, чтобы ты сморкался. – Он скомкал листок бумаги, на котором был напечатан репортаж, а затем бросил его в мусорную корзину.

Точное попадание.

Так мистер Келлерман показывал своим подчиненным, что их тексты дрянь. Иной необходимости в печати материалов на бумаге просто не было.

– Ладно, – тихо произнес Ник. Он выглядел немного отрешенным и зажатым.

– Снег в это время года, да еще и в клубе на рок-концерте, – мистер Келлерман развел руками. – Серьезно? Может, тебе взять выходной? За свой счет, конечно. Буду я еще платить сопляку-внештатнику с галлюцинациями. Ники-малыш, приведи мозги в порядок, у нас все-таки здесь серьезное издание. Не забывай!

Он указал на Ника пальцем, а сам бросил взгляд на стакан с коньяком. Как же ему хотелось выпить, но в присутствии подчиненных он этого никогда не делал. Кодекс чести алкоголика или вроде того. В ответ Ник лишь опустил взгляд на свои черные кеды с красными шнурками, а потом как пристыженный школьник вышел из кабинета начальника по ковровой дорожке. Тоже красной. Словно на премии «Оскар».

«Это еще кому мозги нужно привести в порядок», – подумал он.

За дверью с надписью «Самый главный редактор Макс Келлерман» Ника ждала светловолосая девочка в голубом платье и белом корсете. На вид лет четырнадцати. Не было похоже, что разговор, доносившийся из кабинета начальника, ее как-то тревожил, в отличие от всех остальных работников издания. Она внимательно смотрела в окно.

– О! Бабочка, – сказала девочка и навела объектив фотокамеры на насекомое, прикрыв один глаз.

Щелк. Щелк. Щелк.

Ник потрепал ее по голове, и только тогда она наконец обратила на него внимание.

– Пойдем, Элизабет, – сказал Ник. – Пора домой.

– Макс все еще носит хоккейные шлем и свитер? – спросила она по пути из офиса.

– Ага. Даже защиту пододел. Хоть сейчас на лед выпускай.

– Зачем он это делает?

– Может быть, он просто сумасшедший?

– Угу.

Подростки спустились на первый этаж офисного центра, выполненного в светлых тонах. «Как больница», – подумал Ник не в первый раз.

– А можно, мы зайдем повидать Дости? – спросила Элизабет, и в ее голубых глазах появился блеск.

Ник тяжело вздохнул, но все-таки ответил:

– Ладно.

– Дости, Дости, Дости, – радостно говорила Элизабет и двигалась вприпрыжку к выходу.

Выйдя из офисного здания, друзья некоторое время молча шагали по тротуару вдоль Бикон-стрит под звуки автомобильных клаксонов. Похоже, на дороге образовалась серьезная пробка. Может быть, авария? Элизабет вдруг остановилась. Но не из-за этого. Ник прошел футов десять, прежде чем заметил, что подруга отстала. С ней такое часто случалось.

Ник повернулся и вопросительно приподнял бровь. Элизабет стояла на тротуаре с протянутой в его сторону рукой. На ее ладони что-то лежало.

– Жвачку? – спросила она, наклонив голову, так что очки на ее лице немного перекосились.

Ник пожал плечами, подошел к ней и взял жвачку. Он неспешно развернул обертку – кроме самой жвачки там еще был вкладыш с картинкой и надписью. Ник внимательно изучил его.

– Любовь – это… – прочел он вслух, – неизбежное разочарование. – И усмехнулся. – И где ты только берешь эту жвачку?

Элизабет не ответила, вместо этого она перевела взгляд с Ника на пустую банку газировки, которая лежала на брусчатке.

– О! Баночка, – воскликнула она и тут же полезла в рюкзак за фотоаппаратом.

Элизабет навела объектив на банку, положила палец на кнопку и просто зависла на месте. Это продолжалось несколько минут.

Ник театрально закатил глаза.

– Да пойдем уже, – сказал он ей.

Щелк.

Элизабет повернулась и поспешила за Ником.

– Красивая, – заметила она.

– Просто мусор, – возразил Ник.

– Красивый мусор!

Палящее солнце в этот летний день, как и в несколько предыдущих, стало дополнительным мотивом для друзей, чтобы заглянуть в кафе «Букер» на Бикон-стрит, где они часто ошивались после работы. В основном из-за пристрастия Ника к кофе. Но в этот раз подростки решили взять только мороженое в стаканчиках и не стали задерживаться. Они вышли из заведения через несколько минут и отправились в конец улицы. Выйдя на Скул-стрит, они повернули направо – в проулок Чапман Плейс. Там между синими мусорными баками и тележкой из супермаркета, наполненной одеждой и консервами, на аккуратно застеленной картонке спал старик. Он был укутан в черное подгнившее пальто, а на его голове лежал черный английский котелок, прикрывавший его бородатое лицо от света.

Элизабет уверенно подошла к старику и протянула ему мороженое.

– Ты что делаешь? – спросил Ник, но ответ он знал. В конце концов, можно было догадаться, ведь пока они шли, Элизабет ни разу не лизнула мороженое.

– Альфред любит сладости, – пояснила она. – Да, Альфред?

Старик наконец продрал глаза и посмотрел на девочку в голубом платье.

– О нет! – он замахал руками. – Я опять в Зазеркалье!

– Я не Алиса, – ответила Элизабет с некоторым смущением.

Альфред пригляделся и с облегчением вздохнул. А потом его взгляд переместился на мороженое – шоколадное с орехами, как он любит.

– Это мне? – спросил Альфред хриплым, но полным любви голосом.

– Да, Альфред! – воскликнула Элизабет.

Лицезреть этот акт благотворительности Нику не хотелось. Он прикрыл глаза козырьком бейсболки, на которой были изображены красные губы. Издали можно было подумать, что это логотип The Rolling Stones, но Ник не слушал такую музыку.

– Хватит прикармливать этого бомжа, – сказал он. – Он сам виноват, что все потерял. Нельзя поощрять таких людей, Элизабет.

– Но он добрый, – возразила она.

– Этим должны фонды заниматься, люди, которые знают, что делать. Дашь этому бомжу двадцатку – он пропьет ее тут же и будет клянчить еще. Пойми, Элизабет, давая таким людям деньги, им не поможешь. Ты просто будешь спонсировать их неправильный образ жизни. У всего есть последствия, и не всегда у, казалось бы, добрых дел они хорошие.

– Но это мороженое, мороженое нельзя пить, только если растает. Но оно все еще холодненькое.

Ник поднял указательный палец, чтобы продолжить лекцию о благотворительности, но нужных слов не нашел.

– Ладно, ты права, – согласился он, как вдруг откуда-то снизу донеслась приглушенная мелодия.

Кто-то звонил.

Ник достал из кармана смартфон.

– Да, – ответил он на вызов.

Альфред не растерялся и взял мороженое из руки Элизабет.

– Это изумительно, госпожа Франк, – сказал он после дегустации. – Для счастья не хватает только глотка из фляги безудержной радости.

Альфред повернул голову направо, а потом налево, но, кажется, не увидел того, чего ожидал. Он нахмурил брови и прохрипел довольно грубым голосом:

– Сэр Достоевский! Где вы?!

Один из перевернутых мусорных баков издал шум. Крысы?

– Дости! – воскликнула Элизабет. – Иди сюда, маленький!

Нет, не крысы. Из горстки мусора вылезла собака породы корги – рыжая с белыми пятнами. Она стремительно побежала вперед, таща за ремешок черную флягу, от вида которой глаза Альфреда заблестели. Но вот беда, Дости пробежал мимо него. А потом и мимо Элизабет. Чего же он задумал?

Собака бросилась к Нику.

– Нет, я предпочту работать в соляных шахтах, чем на рынке крипты в команде профессионалов, которую… – Он дернулся от испуга, не успев договорить, когда Дости встал на две лапки и полез к нему обниматься. Смартфон выскочил из рук Ника, а сам юноша свалился на асфальт.

– Чертова собака, – выругался он, глядя на телефон, лежавший на земле дисплеем вниз. – Она же меня убьет!

Элизабет подбежала к телефону и подняла его. По всему экрану пошла трещина.

– Ей не понравится, – сказала она. – Очень не понравится.

– Глупая собака, – проворчал Ник, и корги заскулил.

– Дости не виноват, что любит тебя.

– Видимо, жвачка не врала. Любовь и правда полное разочарование.

Ник поднялся на ноги, отряхнул джинсы, а потом прищурился и посмотрел на собаку, чтобы пристыдить ее. Но Дости уже вовсю обнимался с Элизабет, и было не похоже, что его грызла совесть. Разве что блохи. Они могли.

– Пойдем, – недовольно проговорил Ник.

Элизабет ухватилась обеими руками за мордочку корги и посмотрела ему в глаза.

– Береги Альфреда, Дости, – сказала она. – И не давай ему много пить. Он старенький.

Альфред посмотрел на собаку так, как нашкодивший ребенок смотрит на родителей, которые вот-вот накажут его.

Но друзья ушли, так и не узнав, получит ли Альфред флягу радости сегодня или будет наказан, как на прошлой неделе.

– Может, завтра зайти к ней? – спросил Ник, но скорее самого себя, нежели подругу.

– Макс разозлится, – заметила Элизабет.

– Пожалуй, если мистер Келлерман не дозвонится до меня, то мне придется искать новую работу.

Через несколько минут Ник и Элизабет уже были возле многоэтажки с магазинами на первом этаже, где располагался сервисный центр, куда им и нужно было, но не хотелось. Они прошли вдоль строения – в самый конец – к воротам, над которыми висела черная табличка с белой надписью «Доктор Рок». Внешне эта часть торговых помещений выглядела как гараж, строго говоря, раньше она им и являлась.

Ник подошел к дверям, расположенным рядом с воротами, и постучал. Зачем? Он и сам не знал ответа. Не в гости же шел. А может быть, просто надеялся убедить себя в том, что «ее нет дома».

Дверь была открыта.

Друзья вошли внутрь, и на них обрушился громкий поток звука. Тяжелые гитарные риффы чуть ли не разрывали им перепонки, пока Лемми Килмистер пел «Рок-н-ролл». Это дополняло атмосферу хаоса и бесконтрольности, которые можно было ощутить, глядя на инструменты и металлические коробки с запчастями, которые валялись по всему помещению, как пехотные мины на поле боя. И это в каком-то смысле было так, потому что лучше бы на них не наступать.

Из колонок заиграло гитарное соло, но звучало оно недолго. Музыка вдруг прервалась.

Наступила тишина. Но не успел Ник насладиться ей, как услышал грубое приветствие.

– Чего приперся?! – сказала темноволосая девушка с накрашенными в черный цвет губами. Ее можно было бы назвать готессой, хотя бы из-за пирсинга на лице и мрачного макияжа, если бы только она не носила белый халат и спецодежду – черные брюки и рубашку, что явно не укладывалось в образ.

«И все-таки к такому приветствию привыкнуть нельзя», – подумал Ник в очередной раз. Дар речи он не потерял, но говорить вслух боялся. К его счастью, Элизабет нашла нужные слова для описания ситуации. Или к несчастью.

– Трещина, – сказала она невозмутимо. – Большая-большая! – и развела руками, чтобы показать насколько.

Не обязательно было видеть лицо Рокс, чтобы понять, что в этот самый момент ее карие глаза налились кровью.

– Ты разбил телефон?! – она резко обернулась. Ее взгляд устремился на изрядно побледневшее лицо Ника. И все бы ничего, если бы она не держала скальпель в правой руке, который как бы говорил о том, что лучше бы Нику не делать резких движений.

В другом конце помещения сидел упитанный мужчина в белом халате. Все это время он почесывал свою рыжую бороду и хихикал, разглядывая картинки в интернете. Его можно было и не заметить, если бы он не любил вмешиваться в чужие дела.

– Тебе бы лучше ответить, она сегодня не в духе, – сказал мужчина, не отрываясь от монитора. – Хи-хи-хи, смешная курица.

– А тебе кто слово давал, внебрачный сын Хагрида? – рявкнула Рокс, и ее коллега затих, словно его только что облаяли.

Напряжение, которым был пронизан воздух, ощущали все, кроме Элизабет. Она непринужденно разглядывала инструменты, лежащие на столе Рокс. Пинцет, зонд, отвертка и медиатор не привлекли ее внимания, в отличие от небольшой башенки, из крыши которой росла буква «Т».

– Ого! – восхитилась она. – Как красиво!

Элизабет тут же достала камеру и около минуты выбирала правильный ракурс, чтобы сделать снимок.

Щелк.

Ник наконец вышел из ступора.

– Послушай, Рокс, – сказал он тихо-тихо. – Это несчастный случай.

Ник осторожно вытащил смартфон из кармана джинсов.

– Это сделала собака, – продолжил он оправдываться.

– Какая собака? – спросила Рокс. И судя по ее хмурому взгляду, оправдание не нашло должного отклика.

– Дости.

– Дости?

– Ну… Сэр Достоевский.

– А… И не стыдно тебе обвинять столь милое существо?

– Но…

– Молчи, просто давай сюда телефон.

Ник протянул смартфон Рокс. Она выхватила устройство из его рук, посмотрела на телефон внимательно и почему-то усмехнулась.

– Ты кретин, Ники, – сказала Рокс. – Но это даже хорошо.

Ник озадаченно посмотрел на нее.

– Разбилось только защитное стекло, – пояснила она.

– Но он отключился… – неуверенно проговорил Ник.

В ответ Рокс приблизила экран телефона к его лицу и демонстративно со всей театральностью нажала на кнопку.

– Щелк, – сказала она, и дисплей загорелся. – Я либо волшебница из Хогвартса, либо ты идиот. Но как тебе известно, никакая сова ко мне с письмами не прилетала. В следующий раз проверь смартфон, прежде чем нести его сюда.

– Прости… – Ник второй раз за день уставился на свои черные кеды с красной шнуровкой.

– С тебя пять баксов, – сказала Рокс.

– За что? – возмутился Ник. В основном потому, что с деньгами у него были проблемы. И иной раз вовремя сказанное «За что?» снижало цену услуги.

– За новое защитное стекло, тупица.

Рокс взяла отвертку со стола и помахала ей как волшебной палочкой.

– Алохомора! – сказала она, а потом сняла старое стекло и аккуратно наклеила новое.

– О! – удивился Ник. – Ты все-таки волшебница. – Он хотел перевернуть бейсболку козырьком назад, но Рокс остановила его, пригрозив отверткой.

– Деньги давай, а язык будешь заговаривать кому-нибудь другому.

Ник нехотя порылся в карманах, а потом бросил купюру с изображением президента Линкольна на стол рядом со странной башенкой, которая так приглянулась Элизабет.

– Держи, надеюсь, ты будешь хорошо спать, зная, что лишила меня возможности посещать курс психологической помощи.

– Запомни уже, продавец комиксов не твой психолог, а газировка не лекарство. – Рокс взяла купюру и засунула ее в карман халата. – А теперь проваливай! И научись уже приходить, когда песня заканчивается, а не во время гитарного соло.

Из другого угла помещения послышался смешок бородатого мужчины. Он снимал видео на фронтальную камеру своего телефона так, чтобы его собственное лицо заняло большую часть кадра.

– Ко мне и моей подчиненной пришли цыгане, – сказал мужчина. – Хотят забрать ее в цирк на колесах. Я не отдал. – А потом пробормотал: – Хэштеги: «женщина не вещь», «Фриз толерантный».

– Что ты несешь, Джаред? Сейчас вломлю! – возмутилась Рокс, и по помещению вновь разнеслась тяжелая музыка.

«Рок-н-ролл», – пел Лемми.

* * *

Этот день, как и многие другие, закончился для Ника возле белого трехэтажного дома на Восток 5-я стрит, где жила Элизабет. Он проводил ее до белой деревянной двери с золотистой каймой на окне, позвонил трижды в звонок и дождался ее матери.

Когда мисс Франк – именно мисс, потому что мистер Франк здесь не жил, – когда мисс Франк вышла на крыльцо, Ник махнул ей рукой на прощанье и ушел к себе домой, где его ждал сюрприз.

Войдя в гостиную, он увидел незнакомую девушку. Такое часто случалось. Она выглядела помпезно из-за яркого макияжа и вызывающего платья, а потому показалась ему глупой.

– А ты, похоже, не очень умна, раз связалась с Тони, – Ник указал пальцем на мужчину в розовой клетчатой рубашке и черных брюках, который только что вышел из кухни с бокалом вина.

– И тебе привет, брат, – сказал Тони.

Ник быстро прошел до конца гостиной, миновав помпезную особу, и повернул налево – на лестницу – тем самым избежав бури негодования, которая совсем наверняка разнеслась по помещению, когда он поднялся на второй этаж.

Войдя в свою комнату, Ник сразу же лег на кровать и уставился в белый потолок. А потом его взгляд сместился вправо на огромный плакат с изображением Марии Бринк – его не очень тайной любви – супердевушки, как он сам считал. Подпись черным маркером указывала, что это не просто плакат, а сокровище.

– Как же я устал, – сказал вслух Ник. Но он имел в виду совсем не работу, дела и прочие вещи, от которых люди обычно устают.

Ник задремал.

Прошло около часа.

Стук-стук. Стук-стук.

– Входи, – в полудреме произнес Ник.

Из-за двери показался Тони. Он улыбался.

– Что тебе? – проворчал Ник.

– Где же ты потерял свою вежливость, брат? – вопросом на вопрос ответил Тони.

– У меня ее никогда и не было. Тебе ли не знать.

– Пожалуй, что так. Но все-таки мог бы быть и полегче с Кэтрин.

– Если ей плевать на кольцо на твоем пальце, то это значит, что она дура. И что ты только в них находишь…

Тони коснулся обручального кольца на безымянном пальце, а потом начал его теребить.

– Очевидно, то, чего не находишь ты, – сказал он.

– Но гораздо интереснее, что они находят в тебе, – сокрушался Ник. – Как ни посмотри, но ты отвратителен.

– Не все является тем, чем кажется.

Ник закрыл глаза и покачал головой.

– Если ты пришел, чтобы пофилософствовать, то, может, в другой раз? – сказал он. – Я слишком устал.

Тони добродушно усмехнулся.

– Может, пора уже? – произнес он серьезным тоном, который так ненавидел Ник.

– Что?

– Ты знаешь.

Ник знал, но решил промолчать. Не первый раз. Он демонстративно повернулся лицом к стене, чтобы показать, насколько ему не нравится эта тема для разговора.

– Прошло уже полгода, как ты сбежал от них, – сказал Тони.

– И что с того? – тихо пробормотал Ник.

– Да так. Не пойми неправильно, ты можешь жить у меня сколько захочешь, но Ники, они же твои родители.

– И твои тоже.

– Повидайся с ними.

– Да к черту. Не хочу скандалить. Надоело.

– Хотя бы просто поздоровайся и скажи, что у тебя все в порядке. Это-то ты можешь?

– О боги, – застонал Ник. – Если я это сделаю, ты отстанешь от меня?

– Да. Мы закроем эту тему.

– Ладно, завтра заеду к ним.

Тони уже собирался уходить, но Ник его окликнул:

– С тебя кексы на завтрак.

– Ладно, – усмехнулся Тони и ушел.

* * *

Яркие лучи солнца падали на лицо Ника, намекая ему, что пора просыпаться. Он нехотя поднялся с кровати, зевнул и потянулся, а потом посмотрел на доску, висевшую возле двери.

– Забыл, – сказал он.

Ник подобрал джинсы с пола, а затем вытащил из кармана билет с концерта Джека Уайта. Он подошел к доске и прикрепил его к остальным своим трофеям. Здесь были билеты с концертов In This Moment, Diamante, Halestorm, The Pretty Reckless и многих других групп, которые так ненавидели его родители, потому что это не укладывалось в «План жизни Ника Эрхарта». Но, кажется, туда не укладывалось вообще все, что нравилось ему.

Даже эти черные джинсы.

– Слишком мрачно, – любила повторять мать Ника. – Такое носят только наркоманы.

– Спешащие на собственные похороны, – любил поддакивать ей муж.

Но больше всего они ненавидели футболку, в которой Ник часто ходил. Во-первых, она была черная, а во-вторых, на ней была изображена обнаженная девушка в белом колпаке с надписью «шлюха», сидящая на стуле спиной к зрителю. А по мнению четы Эрхартов, это было в крайней степени постыдно и пошло. Разве человек, который такое носит, может чего-то добиться в жизни, говорили они.

Ник ехидно улыбнулся, вспомнив недовольные лица родителей, и надел эту самую футболку на встречу с ними.

– То что надо, – заверил он себя.

После завтрака Ник отправился на Савин-Хилл-Авеню, где жили его предки. Сидя в автобусе, он много думал о том, что скажет родителям, как объяснится. Станет ли извиняться. Как примет его отец, а что скажет мать. Как он сам отреагирует на их слова и к чему сведется разговор…

– Да к черту, – вдруг сказал Ник вслух, и на него покосились несколько человек в автобусе.

Старушка, сидевшая перед ним, даже осуждающе покачала головой и поцокала языком. Из-за смущения Ник поспешил выйти из автобуса.

«Это не твоя остановка, дурак, – подумал он, оказавшись на тротуаре. – Вот и иди теперь».

Не без труда, но Ник все-таки добрался до Савин-Хилл-Авеню и увидел дом №206, из которого сбежал полгода назад. Он остановился. Три дерева на зеленом участке навевали воспоминания о детстве и приключениях, в которые его увлекал Тони. Стоило признать, что за красной дверью этого дома скрывалось не только плохое.

Прежде чем продолжить путь, Ник глубоко вздохнул. Нужно было морально подготовиться к встрече или битве, смотря как посмотреть.

– Ну давай, Ник. Соберись. Ты сможешь.

Его сердце колотилось от волнения и никак не хотело успокаиваться.

– Просто скажи им, что у тебя все в порядке. Скажи, что ты знаешь, чего хочешь, и будешь стремиться к этому. Хотя нет, это лучше не говорить.

Ник медленно зашагал в сторону дома с серой крышей. Он остановился перед дорожкой, идущей от тротуара к входной двери, и посмотрел на окна второго этажа.

– Может, стоило предупредить, что я приеду, – его взгляд переместился на красную дверь.

Ник закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он услышал, как из дома доносятся знакомые голоса – мелодичный мамин и неотесанный папин. Здесь было не только плохое. На миг в его груди зажегся теплый огонек, а на лице появилась легкая улыбка, но стоило ему открыть глаза, как она пропала. Пропала туда, куда пропадают все улыбки, когда видишь кошмар наяву.

Ник не сразу понял, что произошло, но что-то точно было не так и с участком, и с самим домом. Первое, что бросилось в глаза, – зеленый газон. Он стал серым с заметными проплешинами и небольшими сугробами снега. Но изменился не только газон. Казалось, что все, что находилось в границах участка дома №206, потеряло цвета. Даже дверь стала серой.

Но хуже всего было не это.

Ник протер глаза, полагая, что у него что-то случилось со зрением.

– Черт, да что со мной? – спросил он себя вслух. – Почему все черно-белое? Как в тех старых фильмах с Хамфри, как его… которые любит брат. Ерунда какая-то.

Ник несколько раз поморгал, но это ничего не изменило, участок с тремя деревьями все еще был черно-белым. Он посмотрел на соседский дом, с ним было все в порядке – дом окружал идеальный зеленый газон. Да и садовых гномов едва ли можно было назвать черно-белыми. А главное, там не шел снег.

Взгляд Ника вновь сместился на родительский дом. Он потряс головой, но ничего не изменилось.

– Бред какой-то, – сказал он и все-таки сделал шаг вперед. – Неужели мистер Келлерман прав и у меня галлюцинации? А может быть, мне не стоило есть те кексы с сюрпризом, которые приготовил брат?

Ник рыгнул и постучал себя по груди.

– Да, не стоило. Но они такие вкусные.

Он перешагнул невидимую границу, где черно-белый участок земли стыковался с цветным. Но оказавшись там полностью, его тело не потеряло цвета.

– Странно. Галлюцинации я еще могу объяснить, но почему здесь так холодно?

Несмотря на это, Ник зашагал к двери, которая раньше была красной.

– Может, я задремал в автобусе? – спросил он себя, а затем трижды постучал.

Дверь открылась в тот момент, когда Ник начал трясти головой, пытаясь в последний раз развеять иллюзию. Ему бы стоило смутиться, но на его лице отпечатались совсем другие эмоции.

– Кто вы? – не скрывая удивления, спросил он у темноволосой женщины, стоявшей перед ним.

Она смотрела на него с не меньшим удивлением.

– Я здесь живу, – ответила женщина. – А кто вы?

– Подождите, но это же бред какой-то. Это дом моих родителей!

– Боюсь, вы ошиблись, молодой человек. Этот дом я купила еще год назад.

Ник посмотрел за спину женщине и увидел, что гостиная дома, в котором он вырос, выглядит совсем иначе, чем полгода назад. Учитывая консервативные взгляды его родителей, это было крайне маловероятно.

– Это ведь дом №206 по Савин-Хилл-Авеню? – спросил Ник, надеясь на недоразумение.

– Да, – ответила женщина.

Но недоразумения не было. Тогда что это?

– Бред какой-то, – прошептал Ник, и тут до него наконец-то дошло, что женщина, стоявшая перед ним, тоже черно-белая, как и весь участок, как и весь дом, как мебель в нем, как все здесь.

– Простите, – сказал он дрожащим голосом и убежал.