Упрямица

© А. Власова. Иллюстрации, 2017

© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2017

Предисловие от издательства

Немецкая писательница Эмми фон Роден [Emmy von Rhoden – псевдоним; настоящее имя – Эмили Августа Каролина Генриетта Фридрих (Emilie Auguste Karoline Henriette Friedrich), урожденная Кюне (Kühne)] родилась в 1829 году в Магдебурге, в семье богатого банкира.

В 1854 году она вышла замуж за писателя и журналиста Германа Фридриха. Когда муж получил место в столичной газете, Эмили последовала за ним в Берлин. Позже семья переехала в Лейпциг, а затем и в Дрезден.

Литературная деятельность Эмми фон Роден сводилась в основном к написанию небольших произведений – рассказов и очерков, которые печатались в немецких журналах и альманахах.

Роман «Упрямица» (Der Trotzkopf) был закончен в 1885 году. Он сильно отличался от других произведений писательницы увлекательным сюжетом и особой динамичностью повествования. Идею этого произведения подсказала писательнице ее дочь, которая в течение нескольких лет училась в частном пансионе для девочек.

К сожалению, Эмми фон Роден не довелось узнать о судьбе своего единственного романа – штутгартский издатель Густав Вайзе напечатал книгу через несколько недель после смерти писательницы.

«Упрямица» имела колоссальный успех. Роман был настолько популярным, что через некоторое время к нему было написано несколько продолжений. Три наиболее известных из них («Свадьба Упрямицы», «Упрямица замужем» и «Потомки Упрямицы») принадлежат перу Эльзы Вилдхаген (Else Wildhagen), дочери Эмми фон Роден, которая пошла по стопам матери и тоже стала писательницей.

Действие романа разворачивается в одном маленьком немецком городке. Герр Маккет, будучи не в силах справиться с избалованной дочерью-подростком, вынужден отдать ее пансион для девочек, которым руководит фрейлейн Раймар.

Ильзе, которая дома ни в чем не знала отказа, приходится привыкать к новой жизни. Строптивый характер этой упрямицы постепенно меняется в лучшую сторону благодаря добрым подругам и заботливым учителям.

На русском языке роман выходил только в 1907 году – в переводе Ирмы Гассельблат. В настоящем издании он представлен в литературной обработке.

Глава I. Ильза

– Папочка! У Дианы щенки!

С этими словами девочка лет пятнадцати порывисто вбежала в комнату, совершенно не обратив внимания на то, что, кроме ее родителей, там находились еще и гости: пастор Воллерт и сосед герр фон Шеффер с женой и взрослым сыном.

Все присутствующие засмеялись, а девочка без всякого смущения принялась подробно докладывать отцу о важном происшествии.

– Их четверо, папа! – оживленно рассказывала она. – И все так похожи на Диану! Пойдем скорее в конюшню, папочка, полюбуйся на них! Представляешь, у них лапки с белыми кончиками, словно они в перчатках! Я принесу свою подушку, чтобы им мягче и теплее было лежать!

Герр Маккет обнял дочку за талию и посмотрел на нее с непритворным восхищением и лаской. Было ясно, он не замечает ни растрепанных волос, ни ужасного наряда, в котором появилась в гостиной его любимица. Ее выцветшее темно-синее хлопковое платье, очень просторное и перетянутое простеньким кожаным ремнем, было, пожалуй, удобным, однако и в лучшие времена не отличалось изяществом. Теперь же громадная дыра и множество пятен производили самое неприятное впечатление. Высокие неуклюжие сапоги когда-то были черными, но давно потеряли первоначальный цвет под слоем пыли. Однако герр Маккет смотрел в веселые карие глазки своей дочурки – и его нисколько не смущал ее внешний вид.

Он хотел уже подняться и исполнить просьбу девочки, но жена, элегантная женщина с симпатичным, но решительным лицом, его опередила. Она встала и подошла к Ильзе.

– Милая Ильза, – проговорила она дружелюбно, – я хочу тебе кое-что сказать. Зайди на минутку ко мне в комнату.

Слова эти были произнесены спокойно, но решительно, и Ильза поняла, что следует повиноваться. Нехотя она побрела за матерью.

– Что же ты мне хочешь сказать, мама? – спросила она, вызывающе глядя на фрау Маккет.

– Ничего особенного, дитя мое. Только то, чтобы ты отправилась наверх и переоделась. Неужели ты не знала, что у нас гости?

– Нет, я знала. Но мне это совершенно безразлично! – заявила девочка.

– Ну, а мне это не безразлично! Я не могу равнодушно смотреть, как ты выходишь к гостям в этом ужасном костюме. Ты ведь уже не ребенок – тебе пятнадцать лет! На Пасху ты прошла конфирмацию^[1], теперь ты взрослая и должна соблюдать приличия. Что подумает молодой господин Шеффер? Он будет над тобой смеяться.

– Этот дурак! – вырвалось у Ильзы. – Ну, не все ли равно, что он подумает обо мне? Пусть смеется. Я сама не прочь посмеяться над ним – такой воображала! Корчит из себя взрослого, а сам еще гимназии не окончил.

– Он в старшем классе, и ему девятнадцать лет. Ну, а теперь будь умницей, переоденься. Сейчас позовут к ужину.

– Нет, я не надену другого платья. Не хочу наряжаться!

– Как хочешь, Ильза. Но в таком случае я прошу тебя и даже настаиваю, чтобы ты оставалась в своей комнате и ужинала у себя, – объявила решительным тоном фрау Маккет.

Ильза прикусила губу и топнула ногой, потом круто повернулась к открытой двери и с грохотом захлопнула ее за собой. В своей комнате она бросилась на кровать и залилась жгучими сердитыми слезами.

«О, как ужасно у нас теперь стало, – думала она, рыдая. – И зачем это папе вздумалось на ней жениться? Как мило, как уютно жилось нам вдвоем! А теперь целыми днями приходится выслушивать нотации: это – неприлично, то – неприлично… А я не желаю быть взрослой дамой, не хочу, да и все, сколько бы она ни повторяла одно и то же!»

И в самом деле: пока Ильза с отцом жили вдвоем, ее никто ни в чем не ограничивал и не упрекал. Напротив, любые ее выдумки и проказы вызывали общий восторг. Обучение Ильза считала неприятным занятием, и гувернанткам приходилось либо соглашаться с этим, либо уходить. Иногда какая-нибудь из них все-таки жаловалась хозяину дома на ученицу. Тот сознавал, что так продолжаться не может и пора серьезно поговорить с дочерью. Но это благое намерение никогда не удавалось довести до конца! Стоило ему с серьезным видом подойти к Ильзе, как та порывисто обнимала его, называла «единственным маленьким папочкой», хотя это был высокий коренастый мужчина, и целовала. Едва же заслышав строгий тон, она зажимала отцу рот:

– Я ведь все знаю, что ты мне хочешь сказать, папочка. И обещаю тебе, что непременно исправлюсь, право, папуля, дорогой! Ты сам увидишь!

И папуля верил. И не мог дольше сердиться на шалунью дочку, свое величайшее сокровище.

Умирая, мама Ильзы положила малютку ему на руки. Девчушка смотрела на отца чудесными веселыми глазами матери, которую он очень любил и так и не смог забыть…

Герр Маккет остался вдовцом и много лет жил уединенно, посвящая все время и внимание своей девочке. Но однажды он познакомился с женщиной, ум и тихий нрав которой так ему понравились, что он сделал ей предложение.

Дав согласие на брак, фрау Анна хорошо сознавала трудную задачу, которая перед ней стоит. Она дала себе слово быть любящей, доброй женой герру Маккету, а ребенку заменить умершую мать. Но Ильза не скрывала своей враждебности и каждый раз отталкивала мачеху в ответ на ласку. Год замужества подходил к концу, а фрау Анне никак не удавалось расположить к себе девочку.

Гости остались ужинать в Моосдорфе, так называлось имение герра Маккета.

– А где же Ильза? – спросил хозяин дома, когда стол был накрыт и все расселись.

Фрау Анна встала, позвонила и велела вошедшей горничной позвать фрейлейн Ильзу.

Ильза все еще полулежала на кровати. Она заперлась в комнате, и горничной пришлось долго стучать и звать, прежде чем девочка согласилась открыть дверь.

– Фрейлейн, вы должны спуститься на ужин! Ваша мама приказала! – сказала Катрина, особенно выделяя слова «должны» и «приказала».

– «Должна»? Вот как! А ты скажи ей, что я не хочу. Слышишь? Не желаю!

– Хорошо, – кивнула Катрина; она была очень довольна таким ответом: ведь и ей не нравилось появление в доме новой хозяйки, положившей конец некоторым свободам. – Я им так и доложу. Вы совершенно правы, фрейлейн, по-моему, приказания совсем не уместны, да еще при гостях! Вы ведь уже большая!

Служанка пошла в столовую и дословно передала ответ Ильзы.

Герр Маккет смутился и в недоумении посмотрел на жену. Фрау Анна поняла его немой вопрос и, не выказывая раздражения, кротко заметила:

– Дорогой, Ильзе нездоровится. Наверное, у нее разболелась голова. Катрина просто неправильно выразилась.

Всем присутствующим было ясно, что фрау Анна старается оправдать неучтивость падчерицы. Только ее муж не понял правды и заботливо спросил, не послать ли за доктором.

Но словно в ответ на его вопрос с улицы раздался громкий смех совершенно здоровой Ильзы. Запыхавшись от бега, она катила по двору обруч, а за ней следом мчался охотничий пес Тирас. Он старался отобрать у молодой хозяйки обруч, но, схватив, не мог его удержать и тут же ронял. Ильза заливалась смехом.

Лицо герра Маккета прояснилось. Он подошел к окну и хотел позвать Ильзу, но фрау Анна его удержала.

– Пожалуйста, оставь ее, милый! – попросила она и покраснела от сдерживаемого неудовольствия; обратившись к гостям, она прибавила: – Мне очень жаль, но придется сказать правду относительно поведения Ильзы.

И она поведала о том, что сейчас произошло, по обыкновению смягчая дерзкую выходку падчерицы. Гости посмеялись, а герр фон Шеффер заметил, что Ильза – девица с темпераментом, и пожалел, что она не родилась мальчиком. Однако фрау Шеффер, чопорная великосветская дама, с ним не согласилась: бойкая девочка, не признававшая никаких правил приличия, была ей неприятна.

Соседи, то есть чета Шеффер, после ужина уехали, а пастор Воллерт остался. Это был умный, образованный и чрезвычайно добрый человек, который от всей души любил Ильзу, выросшую на его глазах. Он знал ее усопшую мать, крестил девочку и вот уже полгода как был ее единственным учителем после отъезда последней гувернантки.

Почти минуту длилось тягостное молчание. У всех маленькое происшествие тяжелым гнетом лежало на сердце, и никто не решался заговорить первым.

Герр Маккет закурил, а фрау Анна взяла с рабочего столика свое вязание. Пастор встал и в глубоком раздумье стал ходить взад и вперед по комнате. Наконец он подошел к хозяину дома:

– Ничего не поделаешь, друг мой, пора мне высказать свое мнение. Нам не справиться с девочкой – она нас переросла!

– Что вы имеете виду? – изумился герр Маккет. – Я вас не понимаю.

– По моему мнению, ее нужно отдать в школу-пансион.

– Ильзу – в пансион?! Но она же не сделала ничего плохого!

– Плохого? – повторил пастор. – Конечно, она не сделала ничего плохого! Разве девочке нужно быть в чем-то виноватой, чтобы ее отправили в пансион? Разве подобное учебное заведение – исправительная тюрьма? Ну, выслушайте меня, – продолжал он мягко, видя, что герр Маккет готов вспылить, и положил руку ему на плечо. – Вы знаете, что я привязан к Ильзе и желаю ей только добра. Но после долгих размышлений я пришел к выводу, что вы, ваша супруга и я не сумеем ее воспитать. Ильза никого из нас не слушается. Что же может из этого выйти? Только что она показала блестящий пример своего упрямства.

Герр Маккет стал барабанить пальцами по столу:

– Это была неуместная шалость, за которую я строго накажу дочь. Но, по правде говоря, я не нахожу тут ничего дурного! Боже мой, Ильза молода, почти ребенок, надо же ей порезвиться! К чему заключать озорную девочку в оковы? И что такого, если она иногда чересчур расшалится! Со временем образумится. Что ты на это скажешь, Анна? – обратился он к жене. – Ты думаешь, как и я, не правда ли?

– Я думала, как ты, – возразила фрау Анна, – я думала так год тому назад, когда вошла в твой дом. Теперь же я сужу иначе и присоединяюсь к мнению пастора. Ильзу трудно воспитать, несмотря на ее сердечную доброту. Я, право, не знаю, как взяться за нее: все мои старания переломить ее упрямство тщетны! Она все делает наперекор моему желанию. Когда я прошу ее сесть за уроки, она либо сделает вид, что не слышит, либо хватает свои книги, бросает перед собой, усаживается за стол и начинает заниматься пустяками. Смотрю через несколько минут – она опять ухитрилась улизнуть! И ничего не помогает – ни строгость, ни кротость! Спроси пастора Воллерта, он тебе скажет, как поверхностны ее познания. Она ведь до сих пор еще делает орфографические ошибки!

– Ну, что же в этом страшного! – возразил герр Маккет. – Не быть же ей ученой! Для девушки вполне достаточно, если она умеет написать письмо и знает таблицу умножения.

Пастор улыбнулся.

– Ну, уж это, друг мой, вы шутите! Разве вам не будет обидно слышать, что ваша дочь глупа и необразованна? А ведь у Ильзы необычайно хорошие способности, только ей не хватает усидчивости и любви к занятиям. Я уверен, что все это изменится, когда она окажется в среде подруг. В школе-пансионе проснется ее честолюбие, и она не захочет отстать в чем-либо от других учениц.

Герр Маккет был в целом согласен с соображениями пастора, но привязанность к девочке мешала ему сознаться в этом вслух. Мысль о расставании с Ильзой на год, а быть может, даже на два, казалась ему ужасной. Не видеть каждый день дочурки, не слышать ее веселого голоса и смеха? Это просто немыслимо!

Фрау Анна понимала, что происходит в душе мужа. Она подошла к нему и ласково взяла его руку в свои.

– Не думай, Рихард, что я слишком строга, раз поддерживаю предложение нашего друга! Ильзе исполнилось пятнадцать лет, но она совсем дитя. Еще можно наверстать упущенное, исправить ее пылкий, необузданный нрав. Но скоро будет поздно пытаться что-то изменить. Вряд ли тебе понравится, когда посторонние скажут, что твоя дочь – необузданная и невоспитанная дикарка, в которой нет ни капли женственности. Кроме того, когда она станет старше, ее нигде не будут принимать…

Герр Маккет почти не слушал.

– Вы хотите держать ее взаперти, как лесную пташку в клетке, но она этого не выдержит, вот увидите! Дайте ей еще хоть один годочек пожить на воле. Когда она станет старше, тогда…

Но пастор и фрау Анна стояли на своем: тут следует действовать не откладывая.

– В N. есть заведение, которое я мог бы порекомендовать для Ильзы, – заметил Воллерт. – Я хорошо знаю его начальницу. Лет десять тому назад она открыла школу и при ней основала пансион. Ильза познакомилась бы там со школьной жизнью, получила бы прекрасное образование и воспитание, дышала бы свежим, чистым воздухом, ведь этот живописный городок окаймляют горы…

– Да, да! Я все прекрасно понимаю, – прервал его герр Маккет. – Но дайте мне все обдумать. Нельзя же так сразу брать быка за рога! Мне нужно время, чтобы все взвесить…

Однако решение созрело скорее, чем он мог предположить.

На следующий день, рано утром, герр Маккет встретил свою дочь верхом на лошади, запряженной в телегу. Она отправлялась на луг собирать сено.

– Здравствуй, папочка! – крикнула она ему еще издалека. – Мы едем на луг. Управляющий говорит, что к обеду будет гроза, и я хочу помочь убирать сено!

Но на этот раз жизнерадостный вид девочки не вызвал улыбки на серьезном и даже угрюмом лице отца. Он вспомнил слова жены о том, что девочка необузданна и неженственна. В самом деле, сейчас Ильза больше походила на мальчишку. Она по-мужски сидела на лошади в таком коротком платье, что из-под него виднелись старые запыленные сапоги и даже кусок красного чулка. Во всех движениях девочки не было ни капли женской грации.

– Сойди с лошади, Ильза! – сказал герр Маккет и подошел ближе, чтобы помочь девочке слезть. – Ты не поедешь за сеном. Слышишь? Ты займешься уроками!

В первый раз в жизни отец говорил с Ильзой таким решительным тоном. Ничего не понимая, Ильза посмотрела ему в глаза, но и не подумала подчиниться. Она захлопала в ладоши и громко рассмеялась.

– Ха-ха-ха! Какой ты сегодня смешной, папочка! И как это тебе в голову пришла такая странная мысль? Как можно зубрить уроки в такой чудесный день? Ну, не смотри таким букой, папуля, у тебя такое страшное лицо! Знаешь, на кого ты сейчас похож? На мадемуазель Ламбер, предпоследнюю гувернантку. Помнишь ее? Когда она сердилась, ее лоб покрывался такими длинными морщинами, совсем как у тебя. – И она стала подражать гувернантке, сдвинув брови и выпучив глаза: – Ilse, venez ici, mais tout de suite!^[2] Ви понималь, што я говориль? Такая смешная она была! Прощай, папочка, увидимся за завтраком!

Ильза послала отцу воздушный поцелуй, щелкнула хлыстиком, и лошадь веселой рысью помчалась на луг. Вскоре она вместе с наездницей исчезла в ясной лазури прекрасного июльского утра.

Герр Маккет только покачал головой. Грустные мысли одолевали его. Теперь, после серьезных размышлений, мысль отдать девочку в пансион уже не казалась такой нелепой, как вчера. Только что дочка доказала, что ни во что не ставит волю отца, и он вынужден был признать, что всему виной – его слишком уж уступчивое воспитание.

Он направился к дому и поднялся на веранду, защищенную от зноя густой зеленью виноградника. Фрау Анна в легком светлом платье ожидала мужа за утренним кофе.

Против своего обыкновения, герр Маккет был молчалив и угрюм.

– У тебя неприятности, милый? – спросила фрау Анна, наливая ему чашку ароматного кофе.

– Нет, не то чтобы неприятности, а так… – ответил он, вздохнув, и продолжил: – Это касается нашего вчерашнего разговора. Словом, с первого июля мы отправляем Ильзу в пансион.

– Ты шутишь? Мне не верится, чтобы ты мог так скоро решиться на этот шаг! – удивилась его жена.

– Нет, я не шучу, дорогая! – был ответ. – Но успеешь ли ты приготовить все к этому сроку? Сегодня уже двенадцатое июня!

– Это все можно устроить, Рихард, но, прости, по-моему, ты слишком поторопился. Не раскаешься ли ты в своем решении? Дай Ильзе побыть дома до сентября, насладиться летними месяцами. Осенью ей будет легче расстаться с родным домом.

– Нет. Я остаюсь при своем мнении, – поспешно сказал герр Маккет, боясь проявить нерешительность. – Ильза отправится в пансион первого июля.

Через несколько часов Ильза вернулась к завтраку сияющая, с раскрасневшимися щечками и вся в сене. Переодеться к завтраку она не сочла нужным.

– А вот и я, папочка! Что, долго пропадала? А знаешь, нынешнее сено у нас – просто чудо! Ты удивишься, когда его увидишь! Управляющий говорит, что у нас давно не было такого. Его ни разу не помочило дождичком!

– Успокойся, Ильза, и слушай, что я тебе скажу.

Слова эти прозвучали нарочито строго: герру Маккету было трудно говорить о своем решении. Но Ильза и не подозревала о своей участи и даже не замечала сосредоточенного вида отца. Она проголодалась после долгой прогулки и смотрела только на стол.

– Что тебе положить? – спросила фрау Анна девочку.

– Ничего, я сама, – ответила Ильза.

Она отрезала себе толстый кусок черного хлеба, намазала его маслом в палец толщиной и, взяв в одну руку бутерброд, а в другую колбасу, стала с аппетитом уплетать свой завтрак, откусывая здоровыми белыми зубками то одно, то другое. Она уселась в плетеное кресло и принялась болтать ногами.

– Ну, давай, папочка! Ты что-то собирался мне сказать. Я сгораю от любопытства! – проговорила она с набитым ртом.

Герр Маккет вдруг замялся. Минуту он размышлял, не оставить ли все как есть. Казалось, еще чуть-чуть – и он раздумает приводить свой план в исполнение. Но эта слабость прошла, и он твердо объявил Ильзе свое решение.

Он ожидал бури, укоров, слез, мольбы… Однако ничего подобного не произошло. Ильза, правда, поперхнулась от испуга и не могла выговорить ни слова. Она лишь бросила укоризненный взгляд на мачеху, которую сочла виновницей этого кошмара, но до поры затаила бурю в душе…

«Нет, ни за что на свете она не должна понять, как горько мне будет покинуть родные места, отца и все, что мне дорого! О да, это мачеха была зачинщицей ужасного плана, она – только она! Папа? Папе даже в голову бы не пришла такая дикая мысль!» – думала Ильза.

– Ну что же ты молчишь, Ильза? Ты, верно, сама сознаешь эту необходимость, понимаешь, что тебе нужно, наконец, заняться делом, учиться, не так ли? Ведь твои познания далеки от совершенства. Правда ведь, детка?

– Ничего я не сознаю! – выпалила Ильза. – Ты сам мне повторял сколько раз, что девочкам незачем так много учиться, что ты не любишь «синих чулков»… Да-да, папа, это твои слова! А теперь вдруг говоришь иное! Теперь я должна уехать в чужой город и сидеть на школьной скамье с глупыми девочками в модных прическах и учиться, пока голова не пойдет кругом… Но это хорошо! Я хочу уехать скорее. Да, я рада отъезду! Скорее бы настало первое июля!

Девочка порывисто встала, бросила остатки завтрака на стол и убежала к себе наверх. Только тут она дала волю слезам и, рыдая, бросилась на постель.

Фрау Анна так хотела пойти следом, прижать Ильзу к своему любящему сердцу!.. Она понимала, что творилось у девочки на душе, но знала и то, что Ильза не захочет ее понять и грубо оттолкнет. Поэтому она осталась на веранде, не теряя надежды, что когда-нибудь доброе сердце девочки откликнется на ее материнскую любовь.