Читать книгу: «Обжигающий бриз», страница 3

Глава 9. Ухажер из "правильной" лиги

Утро после Скалы Дураков началось с тревожного звона в мобильный. Вероника, еще не до конца проснувшись, сонно потянулась к телефону на тумбочке. На экране улыбалось ухоженное лицо матери.

– Мам, привет, – голос Вероники прозвучал хрипло от сна.

– Доброе утро, солнышко! Как ты? Как бабушка? – голос Ирины Соколовой был бодрым и деловым, как всегда в утренние часы. – Спишь еще, ленивица? У нас уже планерка прошла!

Вероника с трудом представила, что где-то существует мир с планерками, в то время как здесь, в Заливе Отрады, единственное, что планируется – это во сколько испечь пирог.

Они поговорили о пустяках, и вдруг мать коварно, будто между делом, спросила:

– Верочка, а ты тут, случайно, с кем-нибудь не познакомилась? Молодежи там хоть есть?

Сердце Вероники предательски екнуло. Она села на кровати.

– Мам, я тут всего неделю. Какая молодежь? Все местные, – она старалась, чтобы голос звучал ровно.

– Ну, я просто спросила, – мать сделала паузу, и Вероника почувствовала подвох. – Кстати, о молодежи. Помнишь Антона, сына папиного партнера? Они как раз отдыхают недалеко от вас, на базе «Волна». Я дала ему твой номер, он сказал, что обязательно позвонит. Будь повежливее, хорошо? Он мальчик прекрасный, из очень хорошей семьи.

– Мам, не надо было…

– Что «не надо»? Познакомиться с приятным молодым человеком? Это же прекрасно! Развеешь скуку. В общем, будь на связи. Целую!Вероника закатила глаза. Материнский «менеджмент» ее личной жизни работал без сбоев.

Разговор закончился так же стремительно, как и начался. Вероника сидела на кровати с телефоном в руке, чувствуя, как приятное послевкусие вчерашнего вечера медленно замещается раздражением и тревогой. «Антон. Сын партнера. База «Волна». Звучало как приговор.

Весь день прошел в нервном ожидании звонка от незнакомца. Она злилась на мать, на себя, на этот абсурдный ситуацию. Ей хотелось думать о зеленых глазах, смотревших на закат, а не о каком-то «правильном» Антоне.

Звонок раздался после обеда. Незнакомый номер. Вероника, сделав глубокий вдох, ответила. – Алло?

– Вероника? – голос на том конце был приятным, бархатным, с правильными интонациями. – Это Антон. Мы с вашими родителями знакомы. Мне сказали, что вы здесь отдыхаете, и я подумал… Может, встретимся? Вы покажете мне местные красоты, а я угощу вас ужином. Я слышал, тут есть приличный ресторанчик на набережной. Он говорил гладко, без пауз, как заученную речь. Вероника почувствовала себя экспонатом на выставке, которую надо вежливо презентовать. – Я… не очень хорошо знаю сама…

– Ничего! Вместе мы разберемся, – он легко парировал. – Сегодня в семь? Я заеду за вами. Она хотела отказаться, придумать отговорку, но вспомнила строгое лицо матери и ледяной взгляд бабушки на рынке. Слово «нет» казалось невозможным.

– Хорошо, – сдалась она. – Только мне надо предупредить бабушку.

– Отлично! Тогда до встречи! – он щелкнул трубкой, не дав ей опомниться.

Бабушка, узнав, кто такой Антон и «каких он кровей», преобразилась. Хмурые тучи над ее лицом развеялись, уступив место сиянию.

– Ну наконец-то! Вот это другое дело! – она засуетилась. – Иди, приведи себя в порядок, надень что-нибудь… этакое! То голубое платье с воланами!

В семь часов вечера у калитки, с идеально отрегулированной петлей, затормозил прилизанный белый внедорожник. Из него вышел Антон. Высокий, подтянутый, в белых брюках и голубой поло от хорошего бренда. Он улыбался ослепительно-белой улыбкой, в руках держал аккуратный букет из розовых роз. Он выглядел так, будто сошел со страницы глянцевого журнала о жизни успешных людей.

Вероника, в своем «этаком» голубом платье, чувствовала себя нелепо. Ей казалось, что все соседи смотрят из-за занавесок.

– Вероника? Очень приятно, – Антон протянул ей цветы. Его рука была мягкой и ухоженной. – Вы именно такая, как я и представлял.

Они сели в салон, пахнущий новым кожаным салоном и дорогим парфюмом. Антон лихо рванул с места, и через пять минут они уже сидели в том самом «приличном ресторанчике» – самом дорогом месте на набережной, куда местные ходили только по большим праздникам.

Антон был идеален. Он говорил правильные вещи, шутил правильные шутки, рекомендовал правильные блюда в меню. Он рассказывал о своем обучении в Англии, о планах на поступление в магистратуру, о поездке с родителями в Сан-Тропе.

Вероника кивала, улыбалась и чувствовала себя самой большой обманщицей на свете. Ее мысли были далеко. Она вспоминала разговор на скалистом утесе, пахнущий морем и свободой, а не застеленный белой скатертью столик с изысканной едой, которая казалась ей безвкусной.

– …так что отец считает, что мне нужно сначала получить практический опыт в его компании, – вещал Антон, поправляя дорогие часы на запястье. – А вы, Вероника, я слышал, в театральном? Оригинальный выбор. Но, наверное, сложно пробиться?

В его тоне сквозила легкая снисходительность, будто он говорил о милом, но несерьезном хобби.

– Пробиваться туда не нужно, – попыталась парировать Вероника. – Туда нужно попасть по таланту.

– Ах, да, конечно! – он улыбнулся, но было ясно, что он не понял. – В общем, если что, папа имеет связи в Министерстве культуры. Всегда можно будет помочь.

Веронике стало душно. Эта беседа, этот ресторан, этот идеальный парень – все было словно из другого измерения. Чужого и неудобного.

Вдруг ее взгляд упал на окно. На набережной, в свете уличных фонарей, стоял он. Олег. Он прислонился к фонарному столбу и смотрел на их столик. Не зло, не ревниво – просто смотрел. Его лицо было скрыто в тени, но в его позе читалось что-то тяжелое и окончательное.

Их взгляды встретились на секунду. Всего на одну секунду. Потом Олег резко оттолкнулся от столба, повернулся и пошел прочь, растворившись в темноте набережной.

У Вероники перехватило дыхание. Весь этот вечер, ужин, разговор – все мгновенно обесценилось. Ей вдруг отчаянно захотелось вскочить и побежать за ним. Объяснить, что это не ее выбор, что все это – ошибка.

– Вероника? Вы меня слушаете? – голос Антона прозвучал с легкой обидой.

– Да… простите, я немного устала, – она опустила глаза в тарелку с недоеденным десертом. – Мне, пожалуйста, пора домой. Бабушка волнуется.

Антон был джентльменом. Он не стал упрашивать остаться. Он оплатил счет, проводил ее до машины и до самого дома вел легкие, ни к чему не обязывающие разговоры о погоде и красотах природы.

Он остановился у калитки. – Мне было очень приятно, Вероника. Надеюсь, мы еще увидимся?

– Конечно, – автоматически ответила она, чувствуя себя самой большой предательницей в мире.

Она зашла в дом, отключившись от его прощальной улыбки. Бабушка встретила ее сияющей.

– Ну как? Понравился? Настоящий принц, я тебе говорила!

Вероника ничего не ответила. Она прошла в свою комнату, подошла к окну и смотрела на темную, пустующую улицу. Где-то там был он. И он видел ее с этим «принцем» в «правильном» ресторане.

Она чувствовала, что только что совершила непоправимую ошибку. Самую дурацкую ошибку в своей жизни. И исправить ее будет невероятно трудно.

Глава 10. Стеклянная стена

Следующий день был самым тяжелым. Вероника проснулась с ощущением свинцовой тяжести на душе. Каждое движение давалось с трудом, будто она плыла против сильного течения. Мысль о том, что Олег видел ее с Антоном, жгла изнутри стыдом и отчаянием.

Она пыталась убедить себя, что это ничего не значит. Что она свободная девушка и может ужинать с кем захочет. Но это была ложь. Его уход, его взгляд, полный молчаливого разочарования, значили для нее все.

После завтрака она не выдержала.

– Бабуль, я схожу в библиотеку, – соврала она, натягивая самый незаметный сарафан. – Хочу что-нибудь почитать.

– Иди, иди, родная, – бабушка, все еще под впечатлением от визита «принца», была необычайно добра. – Только подольше погуляй, подыши воздухом!

Воздух, однако, был густым и удушающим. Вероника шла по поселку, не видя ничего вокруг. Ее ноги сами несли ее туда, куда она боялась признаться даже себе. К его дому.

Она знала, где он живет. От бабушки и соседок она невольно слышала: «окраина, последний домик перед лесом, тот, что с синим забором».

Ей было страшно. Страшно увидеть его презрение. Страшно, что он захлопнет дверь перед ее носом. Но еще страшнее было ничего не делать.

Дом и правда был на отшибе. Небольшой, деревянный, почерневший от времени, но с аккуратно подкрашенным синим забором и чисто выметенным двором. Во дворе стоял тот самый «Урал», с разобранным двигателем. Рядом, на расстеленной на земле плотной клеенке, были разложены детали, масло, инструменты.

И он был там. Сидел на корточках спиной к ней, с напряженными мышцами спины, что-то замеряя штангенциркулем. Он был сосредоточен, весь в своем мире металла и масла.

Вероника замерла у калитки, не решаясь войти. Ее сердце колотилось так громко, что ей казалось, он услышит.

– Олег, – выдохнула она так тихо, что ее почти не было слышно.

Но он услышал. Его спина напряглась. Он медленно, будто с неохотой, обернулся.

Его лицо было закрытым, как скала. Ни удивления, ни злости – ничего. Только равнодушие. Холодное, ледяное, пронзительное.

– Что тебе? – спросил он прямо, без эмоций. Его зеленые глаза скользнули по ней и тут же вернулись к детали в его руках, будто она была куда интереснее.

– Я… я хотела объясниться, – начала она, запинаясь, чувствуя, как горит все лицо. – Вчера… это не то, что ты подумал.

– А что я подумал? – он отложил штангенциркуль и поднялся во весь рост.

Он был выше ее, и сейчас это ощущалось особенно остро. Он смотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде не было ни капли тепла.

– Что ты ужинала в ресторане с парнем из своего круга? Так это же здорово. Правильный выбор, Вероника. Я рад за тебя.

Каждое слово было как удар хлыста. Говорил он тихо, но с такой убийственной искренностью, что у нее перехватило дыхание.

– Нет! – вырвалось у нее. – Мама его мне навязала! Я не хотела! Я…

– Не оправдывайся, – резко оборвал он. В его глазах на секунду мелькнула вспышка чего-то живого – боли? гнева? – но тут же погасла. – Тебе не перед кем оправдываться. Мы с тобой незнакомы, по сути. Соседи. Так что все в порядке. Удачи вам.

Он развернулся и снова склонился над двигателем, демонстративно показывая, что разговор окончен.

Вероника стояла как вкопанная. Слезы застилали глаза, но она изо всех сил сдерживала их. Она чувствовала себя униженной, растоптанной. Он выстроил между ними стеклянную стену, и она не знала, как ее пробить.

– Почему ты так себя ведешь? – прошептала она. – Мы же… мы общались. Я думала…

Он резко выпрямился. Теперь в его глазах горел настоящий огонь.

– Думала что? Что мы друзья? Что у нас что-то есть? – он сделал шаг к ней, и она невольно отступила. – Я тебя предупреждал, Вероника. Говорил – ошибка это. Ты не видела, как твоя бабушка на меня смотрела на рынке? А вчерашний ухажер в брендовых шмотках? Это твой мир. Чистый, правильный, сытый. А я… – он с силой ткнул пальцем в свой заляпанный маслом комбинезон. – Я это. Грязь под ногтями и вечный запах солярки. И нам не по пути. Так что сделай одолжение – иди к своим. И не лезь туда, где тебя не ждут.

Он говорил жестко, безжалостно, выставляя напоказ все свои комплексы и ее наивность. Каждое слово резало по живому.

Вероника больше не могла сдерживаться. Первая предательская слеза скатилась по ее щеке. Она быстро смахнула ее.

– Я думала, ты другой, – выдохнула она, и голос ее дрогнул. – Я ошиблась.

Она развернулась и пошла прочь. Быстро, почти бегом, не оглядываясь. Она боялась, что если обернется, то увидит его равнодушную спину, и это добьет ее окончательно.

Олег не звал ее. Он стоял и смотрел ей вслед, сжимая масляный ключ в руке так, что кости белели. Его лицо было искажено внутренней борьбой. Ему хотелось швырнуть ключ в стену, что-то разбить, выкричать все ее глупые, наивные мысли о нем. Но он лишь сжал зубы и с силой пнул покрышку мотоцикла.

Вероника добежала до первого поворота и прислонилась к горячей от солнца стене какого-то сарая, давая волю слезам. Она чувствовала себя такой дурой. Он был прав. Она лезла в чужой мир со своими романтическими фантазиями, не понимая никаких правил.

Он назвал ее «Психеей», а сама она вела себя как глупая девочка, которая решила поиграть в любовь с плохим парнем. А он… он просто поставил ее на место.

Она вытерла слезы и медленно побрела обратно к дому. Теперь между ними действительно была стена. Высокая, прочная и, казалось, непреодолимая. И построил он ее не из-за вчерашнего ужина. Он строил ее годами, чтобы защитить себя. А она так наивно думала, что может разрушить ее одной лишь своей симпатией.

Дома ее ждала сияющая бабушка.

– Тебе звонил Антон! Приглашает завтра на прогулку на катере! Их семья арендовала! – Лидия Петровна хлопала в ладоши. – Вот это да! Настоящий принц!

Вероника молча прошла в свою комнату и закрыла дверь. Ей было все равно на катера и принцев. Весь ее мир сузился до образа зеленых глаз, полных холодной боли, и до ощущения той самой стеклянной стены, которая теперь стояла между ними, и через которую она могла только смотреть, но не могла пройти.

Глава 11. Штормовое предупреждение

Три дня. Семьдесят два часа. Бесконечная вереница минут, каждая из которых была наполнена тяжелым, давящим чувством вины и стыда. Вероника стала тенью самой себя. Она механически выполняла просьбы бабушки, выходила в сад, пыталась читать – но слова расплывались перед глазами, не доходя до сознания. Весь мир потерял краски и звуки, будто кто-то выключил объем.

Она больше не слышала рева мотоцикла. Не видела его на улицах. Он исчез, словно его и не было. И это отсутствие было громче любого звука. Бабушка приписывала ее подавленность «девичьим думам» о новом ухажере и всячески пыталась подбодрить, рассказывая, какой Антон воспитанный и перспективный. От этих разговоров Веронике хотелось закричать.

На четвертый день небо стало хмурым. С утра набежали низкие свинцовые тучи, море из лазурного стало серым и недружелюбным. Воздух наполнился влажной тяжестью и запахом грозы. По радио передали штормовое предупреждение для маломерных судов.

Вероника сидела на крыльце и смотрела на клубящиеся тучи. Погода идеально соответствовала ее настроению. Вдруг ее взгляд упал на старую скворечницу, прибитую к яблоне. Она качалась на порывах ветра, и ей показалось, что из нее доносится жалобный писк. Она пригляделась – да, так и есть! Птенец, видимо, выпал из гнезда и теперь застрял там, не в силах выбраться.

Без долгих раздумий, обрадовавшись возможности хоть чем-то заняться, она побежала в сарай за лестницей. Лестница была старой, деревянной и тяжелой. С трудом взвалив ее на плечо, она приставила к яблоне.

Ветер усиливался, раскачивая ветки. Лестница шаталась. Вероника, цепляясь за кору, медленно поднялась к скворечнице. Птенец, испуганный, сидел внутри, распахнув желтый клювик.

– Не бойся, малыш, сейчас я тебя спасу, – прошептала она, протягивая руку.

В этот момент налетел резкий порыв ветра. Лестница качнулась и со скрипом съехала вбок. Вероника вскрикнула, инстинктивно вцепившись в ветку. Нога соскользнула со ступеньки, и она повисла, неудачно подвернув щиколотку. Острая боль пронзила ногу. Лестница с грохотом упала на землю.

Она висела на ветке, не решаясь пошевелиться. Высота была небольшой, но прыгать на больную ногу было страшно. Дождь начал накрапывать, крупные тяжелые капли падали на лицо. Она почувствовала себя совершенно беспомощной и одинокой. Слезы снова подступили к глазам. Идиотка. Не могла даже птенца спасти.

Вдруг скрипнула калитка. Сердце ее бешено заколотилось, предвосхищая, надеясь, боясь…

Но это была не помощь. На пороге стояла соседка, тетя Валя, с пустым ведром в руках, видимо, спешившая убрать его с дождя. Она увидела Веронику, висящую на дереве, и ее глаза округлились.

– Бабушка! Лидия Петровна! – завопила она, бросая ведро и бегом устремляясь к крыльцу. – Твоя внучка! На дереве! Падает!

Дверь распахнулась, на пороге появилась перепуганная бабушка.

– Верочка! Господи! Что ты делаешь! Слезай немедленно!

– Я не могу! Ногу подвернула! – крикнула в ответ Вероника, уже не скрывая слез.

Начался переполох. Сбежались еще соседи. Все кричали, давали советы, кто-то побежал за той же лестницей, но поднять ее и правильно установить под напором ветра и дождя не получалось.

Вероника, мокрая, испуганная и униженная, уже готова была просто отпустить ветку и упасть, как вдруг общий гам стих. И наступившую тишину прорезал новый звук – не голос, а твердые, быстрые шаги по мокрой земле.

Она обернулась и увидела его.

Олег. Он шел через двор, не обращая внимания на собравшихся соседей, с лицом, темным, как сама гроза. Он молча подочек к упавшей лестнице, одним мощным движением взвалил ее на плечо и, не смотря ни на кого, приставил к дереву, крепко придерживая низ ногой.

– Держись крепче, – бросил он ей сквозь шум ветра. Его голос был низким и властным, не терпящим возражений.

Он не полез на лестницу сам. Он просто стал ее живым якорем, неподвижной скалой, о которую разбивались порывы ветра.

Вероника, дрожа, стала медленно спускаться. Каждая ступенька отзывалась болью в растянутой лодыжке. Но теперь она не боялась. Она знала, что лестница не дрогнет.

Как только ее ноги коснулись земли, бабушка бросилась к ней, обнимая, причитая, осыпая упреками и ласками одновременно. Соседи наперебой начали расспрашивать, что да как.

Вероника ничего не слышала. Она смотла через плечо бабушки на Олега.

Он уже отодвинул лестницу от дерева и положил ее на землю. Дождь лил ему на голову, но он, казалось, не замечал этого. Он смотрел на нее. Всего секунду. Его взгляд был сложным, нечитаемым клубком злости, тревоги и чего-то еще. Потом он резко развернулся и пошел к калитке.

– Олег, постой! – крикнула ему Лидия Петровна, опомнившись. – Спасибо тебе большое! Зайди, обсохни!

Он даже не обернулся, только махнул рукой, мол, не за что, и вышел за ворота, слившись с серой пеленой дождя.

Соседка тетя Валя покачала головой, глядя ему вслед.

– Ну надо же… А ведь парень-то оказался ничего. Помог ведь. А мы его все…

Бабушка ничего не сказала. Она лишь крепче обняла мокрую и дрожащую Веронику и повела ее в дом, бросив:

– Тетя Валя, спасибо вам! И всем спасибо! Разойдемся, дождь!

В доме было тихо и пахло сушеными травами. Бабушка усадила Веронику на стул, принесла мазь и начала втирать ее в распухшую щиколотку, ворча:

– Ну что это было, а? Нашла время птичек спасать! Хорошо еще Олежка рядом оказался… Случайно, видно, проходил…

Вероника молчала. Она знала, что это был не случайность. Он жил на отшибе, ему незачем было идти по их улице. Возможно, он шел мимо сознательно. Возможно, тоже не мог усидеть на месте.

Боль в ноге была острой и четкой. Но в груди было другое чувство – щемящее и горькое. Он пришел. Помог. Несмотря ни на что. Не смотря на ее глупость, на ее «правильного» ухажера, на все его жестокие слова.

Он увидел ее беспомощной и пришел на помощь. Как живой якорь в бушующем море.

И этот один, молчаливый поступок значил для нее больше всех слов и ужинов в мире. Он снова все перевернул. И теперь ей было от чего болеть не только физически, но и душевно. Потому что она поняла – ее чувства к нему были вовсе не игрой. И его равнодушие – тоже было игрой. Очень плохой и тяжелой.

За окном бушевала гроза. А в ее сердце начинала зарождаться тихая, но упрямая надежда.

Глава 12. Тихое эхо после грозы

Гроза бушевала до самого вечера, а потом так же внезапно стихла, оставив после себя чистый, промытый мир и насыщенный влагой воздух. В доме пахло бабушкиным ромашковым отваром и мазью от растяжений.

Нога у Вероники болела, распухшая щиколотка пульсировала под тугой повязкой. Но физическая боль была лишь фоном для хаоса в душе. Она лежала на кровати и смотрела в потолок, снова и снова прокручивая в голове сегодняшние события. Его появление. Его твердые руки, держащие лестницу. Его взгляд, полный чего-то невысказанного, перед тем как он ушел.

Он пришел. Несмотря на все свои слова о «разных мирах» и «ошибках». Увидел ее в беде – и пришел. Это значило все.

Бабушка зашла в комнату с кружкой горячего чая.

– Как нога, родная? – ее голос был непривычно мягким. – Держи, попей. С медом.

– Спасибо, бабуль, – Вероника приподнялась на локте и взяла кружку. Руки у нее все еще дрожали.

Лидия Петровна присела на край кровати, поправила одеяло.

– Вот ведь день… Испугала ты меня. Слава богу, все обошлось. И… да… спасибо надо бы сказать Олегу. По-человечески.

Вероника чуть не поперхнулась чаем. Эти слова из уст бабушки звучали революционно.

– Я… я пыталась. Он не стал слушать.

– Ну, он парень гордый, – вздохнула бабушка, глядя в окно на мокрые ветки яблони. – Нелегкая у него доля выпала. Отец… ну, ты знаешь. А он сам, как мог, держался. Всегда за работой видела – то крышу кому-то чинит, то забор поправляет. Не бездельник. Но уж очень колючий… И народ у нас злой, языки острые.

Это было почти что оправдание. Вероника молчала, боясь спугнуть этот редкий момент откровения.

– В общем, выздоравливай, – бабушка встала, снова становясь практичной и строгой. – Завтра Антон хотел зайти, звонил, я сказала, что ты нездорова. Отдыхай.

Она вышла, оставив Веронику наедине с ее мыслями. Бабушка была права. Он был колючим, потому что весь мир вокруг него был колючим. Он защищался. А она, со своими наивными представлениями, полезла в эту крепость с открытым забралом.

Вечером, когда стемнело, а боль в ноге немного утихла, Вероника услышала тихий скрип калитки. Не тот, что был от ветра, а осторожный, человеческий. Сердце ее снова застучало. Она подошла к окну, отодвинув край занавески.

Во дворе, под ее окном, стоял Олег. Он не смотрел на дом, а что-то клал на крышку старого колодца, что стоял в углу палисадника. Положил и быстро, почти бесшумно, вышел за калитку, закрыв ее без единого звука.

Вероника замерла. Что это было? Она дождалась, пока его шаги затихли вдали, и затем, опираясь на стены и мебель, на одной ноге допрыгала до двери и вышла на крыльцо.

Ночь была тихой и прохладной после дождя. На крышке колодца лежала его ветровка. Та самая, что он дал ей на Скале Дураков. Она была чистой и сухой, аккуратно сложенной. А под ней – небольшая баночка с темной мазью и записка на обрывке бумаги.

Почерк был все таким же угловатым.

«От растяжений. Втирать на ночь. Работает».

Ни имени, ни лишних слов. Только инструкция. И ветровка. Он принес ее снова. Не отдал в руки, не вступил в контакт. Просто вернул. Молча. Как сообщение.

Вероника взяла баночку и куртку. Ткань все еще пахла им – морем, металлом и чем-то своим, олеговским. Она прижала ее к лицу, закрыв глаза. И впервые за эти долгие дни в ее душе воцарилось не смятение, а тихая, светлая уверенность.

Он не был безразличен. Его молчание, его колючесть – это был его язык. И она, кажется, начинала его понимать.

Она допрыгала обратно в дом, спрятала ветровку на дно шкафа, как самое дорогое сокровище, а баночку с мазью поставила на тумбочку.

Перед сном она аккуратно втерла мазь в больную лодыжку. Средство пахло травами и чем-то камфорным. Боль почти сразу утихла, сменившись приятным теплом.

Лежа в постели, она смотрела на баночку, подернутую лунным светом. Он не пришел сам. Не позвонил. Не написал смс. Он принес мазь и ушел. Было в этом что-то древнее, рыцарское и бесконечно искреннее.

Он не умел говорить о чувствах. Но он умел держать лестницу, когда ветер сбивал с ног. И он умел приносить мазь от растяжений тихой ночью.

И это, поняла Вероника, было куда важнее всех слов на свете. Гроза прошла, оставив после себя тишину. И в этой тишине начало прорастать что-то новое. Хрупкое, но настоящее. Как первый росток после ливня.