Читать книгу: «Как выйти замуж за друида», страница 4

Глава 4

…в которой магистр Мерван проявляет принципиальность, а я – любопытство в особо раздражающей форме.

Магистр Мерван шел рядом. Точнее, двигался в идеальной академической манере: прямо, четко, с такой выправкой, что казалось, будто дорожки под ногами спешат выпрямиться, лишь бы соответствовать.

Я же с трудом сдерживалась, чтобы не ткнуть его локтем в бок. Чисто в научных целях. Интересно, выдаст ли этот человек хоть какое-то человеческое движение? Или даже в бою его мимика строго соответствует уставу?

– Скажите, магистр, – начала я доверительно, почти по-секретному, – а правда, что у вас есть волшебный кот, который предсказывает погоду?

Он не моргнул. Даже взгляд не дрогнул.

– Ложная информация, – произнес мужчина ровным голосом. – В общежитии преподавателей нет котов.

Что ж, один миф развеян. Но кто сказал, что я остановлюсь?

– А среди ваших знакомых есть духи-помощники? Например… дух чайника? Или колдовской подсвечник, который по ночам шепчет вам рецепты?

– Леди Тенебрис, – его голос стал еще суше, чем библиотечная пыль, – предметы обихода не разговаривают. Если, конечно, речь не идет об алхимической лаборатории на третьем этаже. Там действительно происходят… сбои.

Подумала: «Записать и выяснить, что за сбои. Может, оттуда и новые духи для косметички пойдут». Но вслух сказала другое:

– А вам часто приходится провожать студенток до общежития, магистр? Или я в вашем расписании – особая графа?

На этот раз мужчина задержал на мне взгляд. Ненадолго, ровно настолько, чтобы в нем мелькнул намек на мысль: «Когда же эта девка угомонится?». Или мне показалось?

– Леди Тенебрис, – ровно, словно диктуя список запрещенных зелий, – мой долг как преподавателя – обеспечивать безопасность студентов. Ваши намерения, какими бы они ни были, не входят в перечень угроз.

Ах, как жаль. Я-то надеялась попасть хотя бы в список потенциально опасных.

– Значит, я могу спокойно гулять по ночам в садах без сопровождения? Или вы все-таки предпочитаете лично убеждаться в моей «нравственной безупречности» при каждом выходе за порог?

Пожалуй, в этот момент что-то дрогнуло в воздухе. Может быть, его бровь? Или мне просто показалось, что свет фонаря качнулся.

– Академия не поощряет ночные прогулки. Особенно без разрешения. Особенно с теми, кто не является частью учебного или преподавательского состава академии.

– Вы такой… – я наигранно задумалась, – правильный. Как трактат по симбиотическим культурам.

Магистр Мерван не ответил. Молчал, как хранитель древних знаний. Или как зеркало без отражения. Даже на намек о «культурах» не хмыкнул.

Мы шли дальше молча, пока я не выдержала:

– Магистр, а правда, что вы тайно женаты на ведьме из Сумеречного леса? Ходят слухи, что она заколдовала ваше сердце так крепко, что вы навсегда остались холодны, как ледяной кварц.

Молчит.

– Или вы сами оборотень? Ледяной элементаль, принявший облик преподавателя?

– Я друид, леди Тенебрис, – глухо произнес он, – вопреки некоторым слухам.

«В отличие от некоторых девушек», – мысленно добавила я, но вслух решила больше не испытывать судьбу.

Мы подошли к общежитию, и мужчина остановился.

– Ваше место назначения.

– Спасибо, магистр. До встречи, магистр. Не скучайте.

Он кивнул и удалился, а я стояла у дверей и смотрела ему вслед. Определенно, этот… друид – лучший кандидат в коллекцию. Холодный, недоступный, упрямый, как каменная саламандра. В общем, идеальный.

Я открыла дверь в комнату и как только вошла, в нос ударил запах лавандового крема. Конечно же, Лисетта, как всегда, с энтузиазмом стояла у зеркала, втирая крем в локти с выражением лица, которое я бы назвала выражением жрицы на весеннем обряде плодородия.

– Ты вернулась! – радостно воскликнула соседка.

– Как видишь, – тяжело вздохнула я, прислоняясь к дверному косяку. – Магистр Мерван не превратил меня в жука, хотя я подозреваю, что у него было такое желание.

Лисетта прыснула в подушку, но тут же подняла голову и сказала с блеском в глазах:

– Кстати, тебя искал Арвен.

– Кто?

– Арвен Ланцер! Помнишь, тот парень с факультета стихийников, с которым ты ходила на концерт?

Ах, этот бедолага…

– И что ему было нужно? – зевнула я, перебирая браслеты в шкатулке.

– Он заходил, спрашивал, пойдешь ли ты с ним на концерт Броси в пятницу. Сказал, что уже заказал два места поближе к сцене и, если что, готов купить тебе сахарную вату с розовой пылью!

Я медленно подняла голову.

– Сахарную вату? Он серьезно?

Лисетта виновато улыбнулась.

– Он сказал, что это «традиция всех великих магических концертов».

– Традиция – это собирать гербарий или обливаться ледяной водой в полнолуние, а не слушать песню «Ты – мой артефакт любви» под визг гномьих скрипок!

– Но Броси же звезда! – с энтузиазмом пропела блондинка, подпрыгивая на месте. – У него новый хит: «Голубое солнце твоей души»!

– Если кто-нибудь еще раз скажет про «голубое солнце», я брошу в него учебник по травничеству, – мрачно пообещала я.

– Так что, ты скажешь Арвену «нет»? – осторожно спросила она.

– Я скажу ему «может быть», – улыбнулась я. – Вдруг мне все-таки удастся уговорить магистра Мервана прийти на этот концерт? Представляешь: он, я и Броси Мосейнов поем «Ты – молния, а я – заземление».

Мы смеялись до тех пор, пока на лестнице не раздался угрожающий стук кастелянши. Пришлось замолчать, но мысль о магистре Мерване на концерте все еще грела душу. И когда я засыпала, мне снился он, стоящий посреди толпы фанатов, в мантии с каменными узорами, с лицом мрачным, как ночной дождь… и с сахарной ватой в руке.

Ах, мечты…

***

Следующее утро началось с трагедии. Не мировой, но вполне личной. Моей собственной.

Я проснулась с ощущением, будто ночью на мою голову поочередно садились три мантикоры, споря, кто из них тяжелее. Кровать казалась слишком жесткой, подушка – слишком уставшей, а свет из окна – преступно ярким. Особенно если учесть, что первый урок – «История магии». Восемь утра. Какой извращенный гений придумал ставить древнюю историю в то время, когда никто толком не проснулся?

С трудом натянув на себя мантию (которая упорно хотела стать шторой), я посмотрела в зеркало. Там была девушка. Уставшая. Прекрасная, но уставшая. Я приложила к векам два холодных камешка из набора «Бодрящая роскошь», распылила над собой духи «Утренняя иллюзия» (название оправдало себя), добавила немного румян на щеки, чтобы не выглядеть как покойница, воскресшая ради зачета, – и была готова к подвигу.

В коридоре академии воздух был прохладным и подозрительно свежим. Хотелось свернуть не к аудитории, а куда-нибудь в сторону одеяла. Но честь рода, расписание и подлая совесть все же направили меня в нужную сторону.

Аудитория по истории магии была всего лишь унылым залом с колоннами, причудливо украшенными гербами каких-то седых фамилий, представители которых, вероятно, уже давно с удовольствием ели грибы. Я заняла место в среднем ряду и с трудом удержалась от того, чтобы не положить голову на парту. А потом вошел…

Нет, не жених №1. И даже не кандидат в резерв. Это был профессор по дисциплине. Мужчина, чье лицо одновременно напоминало мраморный бюст и старинную карту мира – строгое, замкнутое, но с изысканными чертами и обещанием тайн.

– Доброе утро, студенты, – произнес он голосом, которым впору открывать порталы или, как минимум, вести судебные процессы над магами-еретиками. – Меня зовут магистр Эвелиан Кромм. И я рад, что хотя бы часть из вас пришла сюда. Это уже прогресс за две недели.

Я невольно выпрямилась. Даже ресницы как будто проснулись. Голос магистра был не просто завораживающим – он обладал той редкой особенностью, когда каждое слово окутывало мозг, словно тонкий дым мудрости. И даже если бы он говорил о росте плесени на древних манускриптах, я бы слушала, затаив дыхание.

Но он говорил не о плесени. Он говорил о Великом Расколе Четвертого Эона, о спорах между магами школы Скрытой Мудрости и адептами Потустороннего Пути, о том, что магия может быть не просто энергией, а живым проявлением намерения, воплощенного в ткань реальности.

Я оглянулась – некоторые студенты откровенно клевали носом, кто-то пытался записывать, но явно не понимал, где заканчивается первая фраза и начинается шестая. Я же сидела, как на приеме в цирке. Мне хотелось аплодировать каждой фразе, особенно когда профессор перешел к теории «магоисторической голографичности сознания» – это звучало так, будто он случайно перепутал лекцию с поэзией.

Приходилось делать вид, что старательно конспектирую, хотя в моей тетради появлялись записи вроде:

«Голос как дождь. Не забыть. Возможно, написать песню».

«Если бы он преподавал кокетство, я бы сдала экзамен на глазах у всей академии».

На последней пятнадцатой минуте лекции я даже забыла, что пришла сюда искать мужа. На мгновение мне показалось, что, может быть, учеба и правда интересна? Конечно, не настолько, чтобы посвятить ей всю жизнь, но… если преподаватель настолько харизматичен, то почему бы не углубиться? В материал, разумеется. Или хотя бы в его биографию.

Я не могла не заметить, как элегантно объяснял профессор, как магия взаимодействует с материей, как она меняет ткань реальности, как все это связано с древними катастрофами и… ну, в общем, преподаватели очень любят использовать громкие слова, да еще и с таким видом, будто раскрывают перед тобой секреты Вселенной.

Но как только я услышала очередное слово с тяжелым послевкусием – «арканическое возрождение», – я поняла, что у меня внезапно сильно заболела голова от совершенно безобидного разговора. Вот уж точно: если магия – это все то, о чем он говорит, то она мне не нужна. Я не такая, как он. Я пришла в «Ловенхоль» не для того, чтобы разгадывать такие головоломки. Моя цель совершенно другая. Легкая, веселая и, надеюсь, успешная.

Я даже вздрогнула, словно осознав, как сильно я теряю время, сидя здесь и слушая.

С трудом удержав на лице выражение «все прекрасно, я все понимаю» и стараясь не показывать, как мне хочется вздохнуть с облегчением, я аккуратно поднялась со своего места. Конечно, это было так сложно – придумать себе оправдание для ухода с лекции, но Ниатта Тенебрис не привыкла сидеть на месте, если ей неинтересно.

Вскоре дверь лекционного зала скрыла меня от любопытных взглядов, и я вышла в коридор, раздумывая, куда бы направиться. Фарелия, скорее всего, сидит в библиотеке, изучая какую-нибудь древнюю магическую теорию о лепестках цветов, а Лисетта еще сидела на лекции, с которой я благополучно вышла. Все это не для меня. Я уже представляла, как заколдовала бы всю эту академию.

Как раз размышляя, можно ли безнаказанно притвориться веткой, если стоишь у окна в комнате отдыха, когда из-за колонны материализовался Арвен. Тот самый, в своем неизменном вышитом жакете – как будто он в нем спит, ест и, возможно, принимает душ. И, разумеется, с улыбкой, настолько широкой, что ею можно было бы подметать полы в общежитии.

– О, Ниатта! Какая встреча! – воскликнул он с искренним восторгом, как будто увидел не меня, а плакат с автографом Броси Мосейнова.

Я внутренне вздрогнула, но внешне оставалась невозмутимой.

– Арвен, как неожиданно, – промурлыкала я, с легкой тревогой оглядываясь в поисках свидетелей.

Никто не заметил. Жаль. Вдруг кому-то понадобилась актриса на роль «человека, внезапно вспомнившего, что его вызывают духи предков».

Он сделал шаг ближе. Я – шаг в сторону. Танец вежливого уклонения начался.

– Слушай, я как раз вспоминал наш вечер на концерте, – начал он, слегка склонив голову. – Такой драйв, такой огонь! Я до сих пор каждое утро просыпаюсь под «Голубое солнце». А ты?

Я изобразила улыбку с оттенком воспоминания, смешанного с легкой аллергией.

– Ах да… «Голубое солнце». Трудно забыть что-то, что сопровождалось пиротехникой, внутренним криком и танцем, напоминающим попытку унять судорогу в бедре.

– Вот-вот! – обрадовался парень, совершенно не уловив подтекста. – И я подумал, может, сходим еще раз? «Любовь и Лаванда»! Помнишь?

Помню. Даже слишком живо. Перед глазами сразу же всплыла сцена, искры, хоровое «Молния – это ты!» и то, как я медленно теряю веру в человечество.

Но я – леди. Леди не убивает собеседника взглядом. Леди изящно увиливает, не теряя достоинства и возможности использовать его, скажем, как добровольного носильщика учебников.

– Арвен, милый, это звучит ослепительно, но у меня просто выдалась тяжелая неделя.

– Ого! – искренне удивился он. – Не ожидал. Я думал, ты больше по эстетике, чем по геомантии.

– А кто сказал, что я не могу быть и розой, и ее корнями? – ответила я, загадочно прикрыв глаза.

Второкурсник кивнул с таким видом, будто я только что сообщила ему, что Броси у нас за спиной.

– Но все же, если вдруг… – не сдавался он, – если у тебя будет свободный вечер, я…

– Конечно, конечно, – мягко перебила я, ободряюще касаясь его плеча (да, я умею прятать «не сегодня, милый» в ласке руки). – Если вдруг в моем расписании появится временной портал, я обязательно дам знать.

Он просиял, как будто я согласилась на ужин при свечах, не уточнив, что свечи – это часть ритуала по изгнанию демонов из таких, как Арвен.

– Тогда до встречи? – с надеждой спросил.

– Несомненно, – кивнула я. – Вселенная ведь обожает повторяющиеся совпадения.

Он ушел, а я тут же нырнула за ближайшую занавеску, выдохнув. Хватит с меня концертов!

Решительным шагом я направилась общежитие – досыпать дальше. Сегодня какой-то проклятый день.

***

Около обеда, что само по себе было наглостью со стороны, я проснулась до того, как зазвонил колокольчик. Не из-за шума, не из-за Лисетты, не из-за того, что Фарелия пыталась прочитать очередной свиток заклинаний, пока мантия горела у нее на подоконнике. Нет. Меня разбудил цветок.

Да-да. Цветок.

– Доброе утро, красавица, – прошептал он.

Сначала я подумала, что это сон. Потом решила, что это следствие вчерашнего настоя из ягоды призрачника. Может, галлюцинации после лекции истории магии? А потом, приподняв голову, обнаружила, что в горшке у окна сидит мордочка. Мордочка с глазами и, прости меня, Серджо, даже с усиками. И она смотрела на меня как на потенциальный завтрак.

– Кто ты? – хрипло спросила я, стараясь не показывать, насколько я не готова к диалогам с флорой до первой чашки настоя.

– Ваш преданный поклонник, милая, – сказал цветок и… подмигнул.

Я, между прочим, всегда считала, что флиртовать с растениями – это уже дно, но дно постучалось снизу и предложило «еще лепесточек?».

– Лисетта! – заорала я, забыв о приличиях. – Что ты подсадила в комнату?

Светловолосая часть моей комнаты выглянула из-за ширмы, напуганная, как мышь.

– Что? Я ничего… А-А-А-А-А! – завизжала она, заметив говорящий куст. – Это… это… это же редчайший магоморф! Он преобразился под воздействием астральной среды!

– Он превратился в наглого ухажера, – процедила я. – И, кажется, нам с тобой срочно нужно поговорить о правилах пересадки.

Цветок покачал листьями и нахмурился.

– Вот оно как. Я к вам с чувствами, а вы – обратно за забор. Неблагодарные.

Он втянул мордочку в листву, оставив после себя лишь запах чего-то среднего между жасмином и оскорбленным базиликом.

Лисетта в панике начала что-то бормотать из заклинаний. Я, особо не надеясь, что это поможет, выудила из ящика маску для лица – на всякий случай. Потому что если сегодня мое утро началось с яркого представителя «голубого солнца», день – с разговора с флорой, то вечер может закончиться только побегом от фауны.

Позже, на занятии по геомантии, на которое я решила пойти, так как оно было в четыре вечера, я не могла перестать думать об утреннем собеседнике. Нет, я уже видела всякое. У нас в Норвалле однажды бабушкин чайник заговорил голосом деда – после того, как в него случайно капнули эликсир вечного упрека. Но чтобы цветок?

– Госпожа Тенебрис, – произнес преподаватель, обращаясь ко мне.

Я оторвалась от тетради, в которой вместо записей аккуратно рисовала карикатуру с заголовком «Мой первый роман с кустом».

– Да?

– Что вы можете сказать о том, как конфигурация базальтовой породы влияет на рассеивающее манополе?

Я прищурилась.

– Думаю, это зависит от того, была ли у базальта тяжелая неделя.

Класс захихикал, а преподаватель бросил на меня взгляд, который явно означал: «Спасибо, что напомнили мне, зачем я принимаю успокоительное».

После пары удалось ускользнуть от Фарелии (она собиралась устроить дискуссионный клуб на тему «Этика взаимоотношений элементалей и людей». Да, я тоже в шоке) и направиться в сторону теплицы. Не то чтобы я скучала по растениям, но у меня было предчувствие. А предчувствие – это женский аналог инстинкта самосохранения, только с губной помадой.

У дверей теплицы стоял Рион – один из троицы знакомых старшекурсников, тот, который умудрялся одновременно объяснять сложные вещи и держать спину так, будто за ней рекламный щит с его портретом.

– Ты кого-то ищешь? – спросил он, приподняв бровь.

– Да. Ответы на вопросы, которые не касаются структуры листа, но все равно могут спасти душевное равновесие.

– Мистика. Заходи, – он распахнул передо мной дверь.

Внутри все было как всегда – влажно, зелено, подозрительно.

– Скажи честно, – начала я, оглядываясь по сторонам. – У вас нормально, когда растения заглядываются на студенток?

Рион хмыкнул.

– Если ты о пульсирующем кусте, то он уже давно на грани магической зрелости. Но… – он прищурился, – если с тобой говорил… кто?

– Такой маленький, с листьями, мордочкой и манерами… явно мужчины не первого десятка.

– У нас был один такой, – медленно сказал парень. – Его звали Молчунник. Он никогда ни с кем не разговаривал. До сих пор.

Я вздохнула. Ну конечно. Цветок, которого все игнорировали, заговорил именно со мной. Хотя, с другой стороны… кому еще он может понравиться, если не мне? Или это не тот цветок? Может это побочка от колючки, что я сунула в горшок соседки? Точно! Я же бросила туда что-то шевелящееся, что прицепилось к мантии при первом походе в теплицу!

– Молчунник, говоришь… – пробормотала я. – Может, он просто ждал, пока появится девушка с нужной химией.

– Или с нужным ароматом, – не без сарказма добавил Рион.

– Послушай, я понимаю, что у вас тут научный рай, но если еще хоть один цветок посягнет на мою личную территорию, я начну бороться с духами. И поверь, «Ночная Лилия» от Серджо Алого работает куда лучше, чем ваши ритуалы.

Он рассмеялся.

– Вот почему с тобой всегда интересно.

Я почувствовала, как предательски задрожали уголки моих губ.

Что ж, если даже растительность Ловенхоля начала проявлять ко мне романтический интерес – это уже не просто успех. Это, простите, ботаническая победа. Кто знает, может, мой будущий муж – вовсе не магистр, а цветок с чувственным… стеблем?

Ну ладно. Шучу.

…надеюсь.

***

Вечером, когда в академии воцарилась относительная тишина – если не считать пронзительного пения совы за окном, которая явно считала себя наследницей Броси Мосейнова, – я на цыпочках вышла из комнаты. В коридорах было темно, тихо и подозрительно пыльно. Я, конечно, направлялась в библиотеку, но не ради трактатов, а с вполне конкретной целью: найти хоть что-то вразумительное о странном растении.

В отделе флоры было прохладно, пахло высушенными листьями и досадой. Я бродила между стеллажами, пока не нашла то, что нужно: «Редкие формы симбиотической флоры Велестрийских лесов». Название звучало как проклятие на ужин, но картинки внутри были ничего. Особенно те, где растения обвивались вокруг людей и светились по ночам – почти как ухажеры на фестивале.

Сделав заметки (в основном в духе «не трогать без перчаток» и «если цветок заговорит – не перебивать»), я вернулась в комнату, гордо неся с собой кладезь знаний и легкий флер победы. Но то, что я увидела, заставило меня открыть рот, а потом закрыть, чтобы не сказать лишнего.

Комната напоминала языческий ритуал под названием «Секреты садоводства и не только». Лисетта сидела на полу, обложившись подушками, и вела напряженный диалог. С кем? С горшком. А если точнее, то с цветком. Голос у него был обволакивающе-мурлыкающий, с легкой хрипотцой, как у барда, пережившего три неразделенные любви и один влажный подоконник.

– Лисетточка, не томи меня молчанием, – шептал он, покачиваясь на стебле. – Ты сегодня так вкусно пахнешь. Прямо весеннее наваждение…

Лисетта покраснела до самых кончиков ушей.

– Ой, Флорик, не начинай. Я же только полила тебя!

– И твоя забота напоила влагой не только мои корни, но и мою душу, – томно выдохнул он. – А твой голос – как песня дрозда над росистой поляной.

Честно говоря, я застыла в дверях.

– Простите, я случайно не попала на сцену местного романтического спектакля?

Фарелия, не отрываясь от дела, бросала в горшок мелко натертую кору и нараспев объясняла:

– Это нужно для укрепления связи. Он сказал, что лучше чувствует эмоции, когда получает витамин B из золы карамельной ивы.

– Девочки, – медленно произнесла я, сбрасывая мантию, – я, конечно, все понимаю: академия, магия, вы тут с мозгами, говорящие цветы с тараканами в харизме… Но этот… э… Флорик? Он вообще… с какими намерениями здесь продолжает расти? Разве мы не говорили про пересадку, а, Лисетта?

Цветок дернулся, повернулся ко мне (если такое вообще возможно для растительного ловеласа) и выдал:

– А ты, красавица, пахнешь… решимостью. Как тебе идет эта серьезность. Позволь предложить тебе лепесток или хотя бы немного ботанической симпатии?

– Отстань, ты, зеленая катастрофа в горшке, – фыркнула я и плюхнулась на кровать. – Еще не хватало конкурировать за внимание с флорой.

– Но если бы я был человеком… – простонал Флорик. – Я бы дарил тебе свежесорванные росинки и шептал комплименты по ночам…

– Он симбиот, – шепнула Лисетта, краснея, как мак под любовным зельем. – Вид особой фазы манофлоры, реагирующий на эмоции, особенно… положительные. Редкая разновидность, как написано во «Флоре Велестрийских лесов».

– С намеками на ухаживания и поэтический темперамент? – уточнила я, подозрительно щурясь на растение.

– У него обостренное чувство привязанности, – пискнула соседка. – Это, ну… побочный эффект симпатии.

– Побочный эффект? Милая моя, он сейчас признается в любви! – вздохнула я. – А что, если завтра он начнет ревновать?

– Я не ревнив, – тут же подал голос Флорик. – Я страстный. А страсть… она как утренний туман: опьяняет, но не душит. Хотя, если нужно, могу и придушить. Немножко.

Я уставилась на него, потом на девочек.

– Нам нужно посадить его в теплицу. Срочно, пока он не начал читать сонеты в три часа ночи или, что еще хуже, пускать корни в моей кровати.

– Но он такой милый! – вступилась за него блондинка. – Он сказал, что мои глаза – как две капли нектара на лепестках розы!

– А мои – как две кружки противопростудного отвара после плохой погоды, – буркнула я. – Ладно. Мы должны решить, что делать с этим… ботаническим экземпляром?

Фарелия подняла палец.

– Мы можем попробовать ритуал обуздания ментальной фазы. Такой ритуал есть, но нужен цветочный амулет и согласие объекта.

– А если объект слишком согласен?

– Тогда ритуал знакомства с заведующей теплицей, – усмехнулась она.

– Отлично. Значит, Флорик, – я повернулась к цветку, – в пятницу отправишься на пересадку. Подальше от женских спален. И, если судьба позволит, найдешь себе хризантему, которая оценит твой… нектарный шарм.

– Но мое сердце… – простонал он, трепеща лепестками.

– Пусть поплачет в горшок. Там влага сохранится.

И да, я очень надеялась, что он не напишет мне письмо. Потому что, если цветок начнет присылать мне признания лепестками, мне срочно понадобится психолог. Или садовник-экзорцист.