Читать книгу: «Как выйти замуж за друида», страница 2

– А ты не думала, что травничество – это просто способ проверить нашу выносливость? – хмыкнул Тарвел. – Типа, если выдержал, значит, достоин стать мастером.

– Если бы, – закатила я глаза. – У меня такое чувство, что мастерство там заключается в умении притворяться заинтересованным, когда обсуждают влажность почвы под северной стороной дуба.

Рион засмеялся.

– Ну, если хочешь по-настоящему интересную практику, можешь присоединиться к нам. Мы с преподавателем из лаборатории элементарной флоры готовим вылазку в теплицу. Там хотя бы все живое и местами кусается.

– Кусается? – прищурилась я. – Звучит интригующе. Главное, чтобы не хуже овсянки из столовой.

Они снова рассмеялись. Ах, как же приятно – нормальное общение! Не с пергаментами. Не с травами. Не с магистрами, которые произносят «мана» так, будто клянутся кому-то в верности. А с живыми людьми с нормальным чувством юмора.

– Я подумаю, – кокетливо сказала я. – Только предупредите, если ваша теплица ест туфли. Я пойду к ней не в парадном наряде.

Кай (тот, что опасно хорош собой) наконец заговорил:

– Туфли в безопасности, вот к сердцу лучше приклеить амулет. Там одна лиана… любит обниматься. Долго.

– Обожаю объятия, – мило улыбнулась я. – Главное, чтобы потом позвали на чай, а не к декану.

С этими словами я пошла дальше, оставив их слегка заинтригованными, а вечером, естественно, пошла в теплицу. Она, как оказалось, вовсе не метафора. Она действительно была живой. В прямом смысле. Дверь открывалась не ключом, а «разрешением», которое, как объяснил Тарвел, выдавалось только тем, у кого «уровень маны взаимодействует с биопульсом хлорокода в нужной фазе». Я, разумеется, кивнула с видом человека, который всегда так открывает двери – легким флюидом из личного биопульса, даже если это просто дверца шкафа с обувью.

Мы вошли внутрь и сразу же окунулись в объятия пара, влажности и запаха чего-то одновременно мшистого и подозрительно сладкого. Все дышало. Нет, правда – некоторые листья шевелились, а у одного куста в углу даже был пульс. Он ритмично пульсировал, словно пытаясь незаметно подкрасться.

– Вот это, например, аралюс искристый, – сказал Рион, кивая на странное растение с прозрачными прожилками.

– О, да, феномен! – оживленно поддержала я. – Это тот, который… ну, передает чувства?

Термин «аралюс» – это уже феномен.

– Не совсем, – поправил Тарвел с дружелюбной улыбкой. – Он реагирует на спектр тепла, а не на эмоциональные импульсы.

– Конечно, тепло! – кивнула я, как будто только что вспомнила любимую сказку детства. – Я всегда говорила, что растения – такие теплые создания.

Они переглянулись, но явно решили, что я говорю метафорами. Это удобно: если ничего не понимаешь, просто делаешь умное лицо и переводишь разговор в область поэзии. Удивительно, но работает.

Тем временем мы подошли к большому кусту с листьями, похожими на язык. Один из них попытался лизнуть Кая, но тот увернулся.

– Это салифера обволакивающая. Растет только в манопереполненных зонах.

– Милота, – пробормотала я. – Надо завести такое дома. Пусть обнимает вместо бывших.

Кай усмехнулся, а Тарвел, кажется, начал что-то подозревать.

– А ты, Ниатта, с какими растительными формами работала до этого?

– О, с разными, – ответила я, изящно обходя уточнения. – Знаешь, в Норвалле мы в основном работали… эм… с практической эстетикой. Подход «сначала восхищение, потом опыление».

Рион чуть не поперхнулся от смеха, а Кай, похоже, начал воспринимать это как флирт. Ну и пусть.

Мы остановились у небольшого участка, где из земли торчало множество тонких фиолетовых побегов. Вдруг один из них метнулся в сторону заведующей теплицей. Женщина отмахнулась, как от насекомого, и пошла дальше. Преподаватель, что должен был следить за безопасностью, вообще забил на нас, почесывая листики какого-то растения.

– Это вальтриана подвижная, – пояснил Тарвел. – Реагирует на уровень железа в крови. Иногда пытается… укусить.

– Как и я на диете, – кивнула я. – Особенно рядом с шоколадным маффином.

Тарвел слегка улыбнулся, но все же не отставал.

– Ты ведь дриада, да? Что ты скажешь о сезонной изменчивости структуры листа у водного элиосина?

Я мысленно закричала. Кто такой этот элиосин? Почему у него есть структура? Почему сезонная? Почему все это не о моде, мужчинах и, на худой конец, косметике на основе пыльцы?

– О, элиосин… – начала я медленно, словно в задумчивости. – Это как отношения: весной все яркое, свежее, полное жизни. А осенью – листочки опадают, остается только корневая система. Нужно просто… уметь ценить внутреннее.

На мгновение воцарилась тишина, а потом Рион кивнул с видом мудреца.

– Это неожиданно философски. Я никогда не думал о ботанике как об аллегории привязанности.

– Именно, – кивнула я с притворным смирением. – Я вообще склонна к глубине. Особенно если копнуть поглубже, можно найти кое-что полезное.

Кай хмыкнул, Тарвел вежливо улыбнулся, а я мысленно поставила себе галочку: выжила в ботаническом аду. Не то чтобы я стала знатоком феномена или подружилась с пульсирующими кустами, но теперь у меня было трое потенциальных кавалеров и как минимум два повода вернуться сюда – просто «закрепить материал».

У магистра Мервана появились достойные соперники. Жених №2, жених №3 и жених №4. Придется ему поднажать.

Когда я вернулась в комнату, за окном уже начинали мерцать первые огоньки светлячков. Я сняла платье, в котором все еще застряли какие-то подозрительно цепкие листики – один из них даже продолжал шевелиться. Я осторожно отцепила его и бросила в горшок с цветком Лисетты. Пусть познакомятся.

Соседка, как и подобает девушке, у которой внутренний механизм паники активируется при любом упоминании слова «экспедиция», уже сидела на своей кровати. В руках у нее был свиток с «Феноменологией лесной гармонии» (уверена, автор тот же, что придумал слово «маноразложение»), а на лице – беспокойство, смешанное с ожиданием.

– Ты… ты жива! – ахнула она, отложив свиток. – Ты была в живой теплице! Там же тебя могли съесть!

Я театрально плюхнулась на кровать, вытянув ноги вперед, и начала надевать ночную рубашку.

– Да, но они, видимо, предпочитают пищу с более высоким содержанием знаний. Или просто поняли, что моя кожа слишком дорога для их пищеварения.

– А как там? Правда, что одна из лиан может утащить студента и не выпускать его целую неделю?

– Ну, она пыталась.

Я посмотрела на Лисетту так, будто только что выжила в дуэли на волшебных копьях. Впрочем, она выглядела так, будто я совершила подвиг, сравнимый с побегом из пасти мантикоры.

– Ну и? – она почти подпрыгнула. – Рассказывай все! Какие растения? Кто был с тобой? Ты видела салиферу обволакивающую?

Я сделала серьезное лицо, словно собиралась поведать древнюю тайну друидов.

– Лисетта… она чуть не поцеловала меня.

– Кто?!

– Салифера. У ее листьев очень настойчивый характер. Но правильным взглядом можно заставить их отступить.

– У тебя был взгляд?! – восхитилась Лисетта.

– У меня были серьги с лунным янтарем и уверенность в себе. Почти то же самое.

Она прижала руки к груди.

– Это потрясающе. А ты знала, что аралюс искристый реагирует на частоту вибрации клеточного сока, и если поднести к нему сердоликовый кристалл, он начинает издавать ультразвук?

Я застыла на мгновение, затем медленно повернулась к ней с выражением глубокой задумчивости.

– Знаешь, Лисетта, мне кажется, иногда нам всем нужно просто… слушать растения сердцем, а не кристаллом.

Блондинка застыла, как зачарованный свиток. Она явно не знала, как это понимать, но все равно кивнула – вдруг я только что процитировала кого-то важного.

– А ты… ты хорошо справилась?

– Великолепно, – уверенно ответила я, откидываясь на подушку. – Правда, в какой-то момент мне задали вопрос о сезонной структурной изменчивости элиосина, и я сравнила это с отношениями.

– Что?! – пискнула она. – Но это же научно некорректно!

– Но очень эмоционально точно, – поправила я. – К тому же один из парней даже сказал, что это «неожиданно философски». Видишь? Я адаптируюсь.

Лисетта перевернула подушку и уткнулась в нее лицом.

– Я не понимаю, как ты это делаешь… Ты ничего не знаешь! Ничего! Но все равно все тобой восхищаются!

Я мило улыбнулась, вставая, чтобы поправить волосы перед зеркалом.

– Знание – это, конечно, сила, но харизма, милая моя, – это магнит. А в академии, где одни читают заклинания, иногда достаточно просто читать по глазам.

Лисетта выглядела озадаченной. Я окончательно упала на кровать.

– Не переживай, я потом расскажу тебе, как делать «взгляд №4». Он работает даже на колючих папоротниках.

– У них же нет глаз! – воскликнула она.

– Именно так. Поэтому эффект еще сильнее.

***

Проснуться в шесть утра в академии магии – это, надо признать, особый вид извращения. Особенно если ты не ведьма с куриными лапками и склонностью летать по ночам на метле, а вполне нормальная девушка, которая до этого момента считала, что утро начинается, когда глаза сами открываются, а не по чьему-то расписанию.

Соседка, конечно же, уже проснулась, сидела на кровати в аккуратно застеленной пижаме с зайчиками и читала какой-то трактат о свойствах мандрагоры. Она подняла на меня глаза, полные энтузиазма, как будто ей предстояла не практика по зельеварению, а встреча с самым Серджо Алым.

– Доброе утро! Ты готова? – пропела она.

– Я всегда готова. – Я зевнула, не потрудившись прикрыть рот. – Особенно ко всему бессмысленному и рутинному.

Через два часа мы уже шли по коридору в сторону лабораторий, которые, по мнению академии, должны были стать «храмом знаний». На деле они больше напоминали кладбище испорченных котелков и раздутых пробирок.

Преподавателем зельеварения оказался профессор Зильберман. Высокий, с густыми бровями и выражением лица, которое говорило: «Я пережил три алхимических взрыва, развод, два клана и не собираюсь терпеть твою глупость, первокурсница». Его мантия была цвета плесени, а голос – как у ворона, который коптился в дыму старого амулета.

– Добро пожаловать на курс «Основы зельеварения», – произнес он так, будто «добро пожаловать» было проклятием.

Мы уселись за длинные столы.

– Сегодня начнем с простого. Эликсир ясности сознания, – продолжал профессор. – Ингредиенты у вас на столах. Инструкции – на свитке. Постарайтесь не взорвать лабораторию.

Простого, говорит он. В инструкции было десять этапов, шесть перемешиваний по часовой стрелке и два против, потом капля крови воробья, но не обычного – обязательно из южных долин. И, конечно же, все нужно было варить строго на огне синевато-зеленого оттенка, иначе эффект был «непредсказуемым». Угу. Я в таких ситуациях предпочитаю предсказывать только одно: не трогай ничего лишнего и улыбайся.

Лисетта рядом со мной корпела над котлом, как будто от этого зависела судьба мира. Я же осторожно бросала по ингредиенту, больше наблюдая за старшекурсниками – пара из них сегодня помогала на практике. Один особенно высокий, с каштановыми волосами и руками, от которых веяло запахом дуба и приключений. Интересно, он свободен? Или уже отравлен какой-нибудь студенткой с третьего курса?

Тем временем моя смесь начала подозрительно пузыриться. Не дожидаясь непредсказуемого эффекта, я помахала рукой над котлом, делая вид, что проверяю уровень испарений (я читала об этом в журнале «Очарование в лаборатории»), и добавила щепотку сушеного маковника. Это должно было либо стабилизировать раствор, либо вызвать легкое головокружение у тех, кто его вдохнет. Тоже результат.

Зильберман прошел мимо и заглянул в мой котелок.

– Цвет не тот.

– Это оттенок «ночное прозрение», – парировала я. – Очень популярен в южных школах алхимии.

Он молча кивнул, явно то ли пораженный моей наглостью, то ли просто уставший бороться с жизнью.

Через сорок минут у Лисетты пошел фиолетовый дым, у соседа через два стола – черный, а моя субстанция, надо отдать ей должное, просто тихо булькала и пахла жасмином. По академическим стандартам – почти шедевр.

– Кто закончил, оставьте результат в колбах и сдайте вон туда, – пробормотал профессор. – У кого что-то взорвалось – убирайте сами.

Когда мы выходили из лаборатории, я почувствовала облегчение. Во-первых, волосы не обгорели. Во-вторых, на ногтях все еще был лак. В-третьих – и это главное – высокий старшекурсник, уходя, обернулся и посмотрел на меня.

Я ответила легкой улыбкой. Может, он станет потенциальным женихом №5, а может и нет.

Когда все вышли из лаборатории, Лисетта сияла так, словно только что обнаружила в своем котле рубин.

– Ты видела как у меня изменился цвет лица?

– Да. В очередной раз доказывает, что утренние пары надо отменить.

Следующей была лекция, посвященная «Феменологии» и структуре магической материи в измерении. Уже по названию можно было предсказать скорую смерть интереса к предмету. Преподавала его магистр Йовинда – женщина лет ста с голосом чайника, забытого на плите. Ее лекции были насыщены смыслами, которых никто не улавливал. Я честно пыталась записывать. В тетради появилось:

«Магическая ткань мира подобна кружеву на семейной скатерти: чаще всего рвется в том месте, где сидел гость с самыми дурными намерениями».

Что ж, красиво. Бесполезно, но красиво.

Лисетта старательно все записывала. Я же в уме сочиняла мемуары: «Магическая академия изнутри: как не уснуть под звуки философских рассуждений».

Потом была геомантия. Камни, линии, энергетика земли – все это звучало прекрасно до тех пор, пока не стало очевидным: камни нужно различать по текстуре, энергетические потоки чувствовать «внутренней ладонью», а главное – верить, что плитка под ногами действительно «шепчет свои вибрации».

Я шептала свою мантру «когда же обед», причем на вполне понятной вселенной частоте.

– Ты чувствуешь, как поток идет от северного угла? – шептала Лисетта, прижимая ладонь к полу.

– Чувствую, – кивнула я. – Особенно поток сквозняка.

Но все было не так уж безнадежно. Где-то между скучными лекциями/практиками и очередной порцией студенческого рагу в столовой я заметила его. Того самого старшекурсника с зельеварения. Он стоял во дворе, прислонившись к колонне, окруженный группой девиц, чьи глаза светились не слабее артефактов в музее проклятых, но слушал рассеянно, словно устал от собственного обаяния. Тревожный звоночек.

Остаток дня прошел в академической тягомотине. Лисетта напоминала хомячка на сахаре, все время что-то записывала и переспрашивала. Я вела внутренний диалог.

Что-то, конечно, и произошло. У кого-то из студентов в библиотеке загорелся конспект (не у меня). Кто-то утверждал, что в зеркале на втором этаже появился «силуэт в мантии без лица». Кто-то заподозрил, что одна преподавательница – оборотень (честно говоря, я тоже так думаю, особенно вызывает вопросы густота ее волос).

Но со мной ничего не случилось. Почти ничего.

За ужином, когда я уже подумывала о том, чтобы сбегать к комоду с косметикой, кто-то незаметно оставил записку на моем подносе. Аккуратно сложенная, без подписи. На ней было всего одно предложение:

«Если хочешь узнать, где действительно интересные занятия, не приходи завтра на «Историю магических соглашений». Приходи туда, где пахнет жасмином».

Я скривилась. Очень весело.

Бумага была плотной, качественной, с легким запахом мяты – явно не из блокнота первокурсника. Почерк аккуратный, но чуть наклонный – как у человека, который привык что-то прятать.

Я прищурилась и вернулась в общежитие.

«…не приходи завтра…»

Ну, это почти как приглашение на званый вечер. Или в засаду.

Лисетта, сидящая на своей кровати в пижаме с феями и намазавшаяся каким-то лавандовым кремом, с любопытством посмотрела на меня, а потом на записку.

– Что это?

– Если заговор, то мне хотя бы хочется, чтобы он был эстетически приятным, – протянула я ей бумажку. – Читай.

Она взяла, вчиталась, нахмурилась и тут же расправила плечи.

– О, это может быть что-то важное. Знаешь, в трактате «Тайные пути астральной коммуникации» упоминались случаи, когда магические послания приходили именно в такой форме. Это может быть приглашение на закрытый факультатив или в подпольный клуб чародеев!

Я открыла рот, словно собираясь возразить, но в этот момент в нашу комнату, как по сценарию, влетела Фарелия. Нет, она не постучала. Именно влетела. У нее был талант появляться так на протяжении всех дней с момента нашей встречи.

– Вы уже слышали? – воскликнула она. – У кого-то нашли записку! Прямо в книге по рунам!

Я переглянулась с Лисеттой.

– С намеком на жасмин?

– Нет, – рыжая села на стул, заправляя волосы за ухо. – Там было что-то про «тайные залы отражений» и «путь, ведомый свечами». Но это старая шутка! Мой брат учился здесь три года назад и говорил, что каждый год старшекурсники подкладывают такие записки первокурсникам.

– Очаровательно, – произнесла я.

– Это вроде как традиция, – Фарелия пожала плечами. – Кто-то однажды действительно пошел по «пути свечей» и оказался в подсобке у повара. Потом его неделю заставляли чистить чаны. Сказали, что это «путь просветления». С тех пор у него тик.

Я снова посмотрела на записку, а потом на Лисетту. Нет, ходить я никуда не буду. Пусть приглашают в лицо, а не разбрасываются какими-то писульками.

Кинув бумагу в урну, я подошла к комоду, где в первом ящике хранила косметику. Нет, надо же – подсунуть столь «безобидную» шутку Ниатте Тенебрис!

Глава 3

…в которой неделя проходит уныло, как лекция по травничеству, и даже свидание с симпатичным парнем не спасает ситуацию.

Учебная неделя в Ловенхоле тянулась как холодный овсяный отвар без меда. Сначала я думала, что это временно. Ну подумаешь, пара по геомантии с магистром, который разговаривает так, будто ссорится с самим воздухом, потом семинар по трактовке женской магической идентичности (спасибо, я свою уже трактовала у зеркала) и, конечно же, вечерняя медитация с кристаллом. Один кристалл, пятьдесят студентов и ни капли успокоительного.

Даже новизна атмосферы начала исчезать. Башни, мантии, завывающие по ночам совы – все это уже не казалось таинственным. Кстати, однажды совы подрались прямо за окном. Оказалось, из-за корма. И это был самый захватывающий момент за весь вторник.

Лисетта, кстати, продолжала сиять энтузиазмом, как ночной фонарь на складе зелий. Она радовалась каждой новой лекции, знакомилась с однокурсниками и даже начала коллекционировать амулеты «на удачу». Я же коллекционировала тетрадки с почти пустыми страницами – иногда писала в них цитаты из модных журналов. Особенно мне понравилась фраза: «Настоящая ведьма никогда не повторяет макияж – она повторяет мужчин».

Тем не менее, как истинная оптимистка (в смысле: не сдаюсь, пока не найду мужа), я решила дать шанс новому знакомству. Ведь если оказалась в академии, полной молодых и (теоретически) амбициозных магов, почему бы не попробовать хоть раз сходить на свидание?

Выбор пал на Арвена Ланцера. Второкурсник с факультета стихийников. Высокий, в меру задумчивый, в меру загорелый – даже уши, что редкость. Как-то раз мы вместе оказались в теплице, пересаживая гремучие луковицы. Он заметил, как ловко я с ними обращаюсь, и сказал, что «у меня руки как будто для балета», что было довольно мило, учитывая, что в тот момент у меня под ногтем застрял кусочек земли.

На следующий день он подошел ко мне после лекции:

– Слушай, в эти выходные в амфитеатре будет концерт Броси Мосейнова. Пойдешь?

Я даже на секунду зависла.

– Ну можно, – пожала плечами.

Броси Мосейнов – певец, икона, ходячий фейерверк. Его клипы сопровождались заклинаниями, от которых у бабушек расцветали фикусы, а у девушек – фантазия. Его коронное «Голубое солнце. Голубое!» стало крылатым, как и я, повторяющая свою фамилию.

Свидание, как ни странно, началось неплохо. Арвен пришел вовремя, в сером жакете с вышивкой в виде огненного вихря – скромно, но с намеком. Я выбрала легкое платье с декоративной брошью в виде цветка.

Мы шли по аллее к амфитеатру, под светом фонарей, вокруг парочки, листва, аромат осеннего воздуха и чуть-чуть моего парфюма «Прелесть ночной нимфы». Красота, в общем.

И тут начался концерт.

Я надеялась услышать что-то вроде «Поцелуя под заклятьем» или хотя бы «Моя душа – артефакт твоей любви». Но Броси, видимо, решил, что публика жаждет чего-то нового. Сцена вспыхнула зеленым пламенем, и из дыма появился он – в плаще, усыпанном звездами (в прямом смысле – магические искры летели зрителям в лицо).

– Вы готовы?! – заорал он. – ГОЛУБОЕ СОЛНЦЕ!!!

Я с сомнением подняла ресницы, глядя на исполнителя. Нет, я ничего не имела против Броси, но пасть до уровня оров на площади не собиралась. Особенно когда взрослый мужчина в сверкающем плаще из, простите, светящихся амулетов, заикаясь в рифму, пытается ритуально соблазнить толпу песней под названием «Огонь в сердце, вода в руке».

– ЭТО МОЙ ЛЮБИМЫЙ КУПЛЕТ! – завопил Арвен вместе с ним с выражением лица фанатика, увидевшего свою секту.

Я медленно повернулась к спутнику, как стрелка часов во время зачарованной медитации, чтобы убедиться, что он не шутит.

Он не шутил.

– Ты серьезно?

– Конечно! – Арвен уже подпрыгивал на месте, хлопая в ладоши. – Брось, это же легенда! Слушай, сейчас он скажет свое коронное «Молния – это ты, а я – заземление»! Это шедевр!

О нет. Только не это.

– М-О-Л-Н-И-Я! ЭТО ТЫ! – заорал Броси со сцены, одновременно бросая в толпу горсть искрящихся лепестков, которые, видимо, должны были символизировать что-то романтичное, хотя пахли они скорее дешевой ванилью вперемешку с перегаром от эльфийского сидра.

Толпа визжала. Кто-то в заднем ряду уже упал в обморок. А Арвен… Арвен в этот момент хлопал в такт и подпевал так вдохновенно, словно его одухотворяли десять муз сразу. Я же стояла рядом, чувствуя себя ученым на шабаше ведьм: наблюдать интересно, но участвовать категорически противопоказано.

– Слушай, – крикнула я Арвену, пытаясь перекрыть звуки чего-то, что, возможно, было магическим диджей-сетом на базе артефакта. – А что это за жанр?

– Это же магический поп-фолк! Он просто переосмысливает традиции ментального транса через призму архетипов! – восторженно объяснил парень.

Я моргнула.

– Это ты сейчас пошутил?

Он засмеялся, хлопнул меня по плечу, и я чуть не свалилась от крепкой мужской силы в вечное разочарование.

– Давай, расслабься! Это весело! Хочешь, покажу фирменный танец фанатов Броси?

Нет. Нет. Нет.

Я стояла и думала, что либо он влюблен в Броси, либо переживает острую фазу последствий недоедания. Причем, судя по страсти, второй вариант был более гуманным.

– Ниатта! Да ладно тебе!

Я натянула на лицо нечто, похожее на улыбку, но, честно говоря, изнутри это больше походило на «мне только что подали жабью лапку вместо десерта».

– Просто… впитываю атмосферу, – ответила я.

– Вот! Вот это правильно! – Арвен был доволен, как кастелянша, поймавшая студента, вернувшегося после комендантского часа. – Не все же по книжкам. Жизнь – это вот это! Ритм, энергия, свобода! Голубое солнце, понимаешь?

– Вообще-то я думала, что солнце желтое, – буркнула я. – Или, в плохую погоду, серое.

Он громко рассмеялся, не заметив моей иронии, и хлопнул меня по спине:

– Ну ты даешь! С тобой не соскучишься!

О да. Особенно если окружить меня кричащими подростками, музыкой с амнезией и певцом, который сейчас, кажется, начал летать над сценой с помощью заклинания «Парение-Отчаяние-Улыбайся».

Я осторожно посмотрела в сторону выхода. Может, если я…

– О! Сейчас будет «Заклинание твоего бедра»! Потрясающая композиция! – Арвен хлопал в ладоши, как завороженный дирижер, и сиял так, будто сам ее написал.

Я уставилась на сцену, где Броси, расставив ноги и вращая бедрами, читал что-то среднее между рэпом и приворотным заговором. Фонари мигали. Магия потрескивала. Одна девушка в первом ряду расплакалась от счастья.

– Помоги мне, великий дух эстетики, – прошептала я вслух и подняла глаза к небу.

Свидание, говорите? Вот скажите, как мне теперь воспринимать Арвена всерьез? Парень, который искренне наслаждается строчкой «Ты – мой артефакт, я – твой драконий флакон», не может быть моим женихом. Разве что в параллельной вселенной, где чувства измеряются в децибелах, а интеллект – количеством блесток на мантии.

Концерт закончился (спустя вечность и одну бессмертную душу), и Арвен повернулся ко мне, сияя так, будто съел радугу.

– Ну как тебе?

Я вздохнула, собрав в кулак всю свою внутреннюю благородную сдержанность.

– Незабываемо.

– Правда? Я знал, что тебе понравится! Ты только представь – через неделю у него выступление с новым циклом «Любовь и Лаванда». Обязательно пойдем, да?

Я кивнула. Или, возможно, это просто моя голова кивнула сама по себе в попытке сохранить покой во Вселенной.

Что ж, теперь я точно знала: если Арвен и был потенциальным женихом, то только в жанре «трагикомедия в трех действиях». А я… я просто сделаю вид, что это было культурное исследование. Или урок терпения. Главное – не допустить, чтобы следующая встреча включала в себя световые шоу, пляски с приворотами и человека в звездном плаще, который кричит «Ты – моя метафора!» под минорный аккорд и фейерверк.

Вернулась я поздно и утром проснулась с ощущением легкой тошноты после концерта. Не в физическом, а в эстетическом смысле. Такое бывает, когда душа еще не оправилась от фразы «Я твой маноаккорд, зазвеневший в ритуале любви», а в голове эхом отдаются крики фанатов, похожие на массовое проклятие пятого уровня.

Лисетта выглядела подозрительно бодрой, как обычно. Уже при полном параде, с аккуратной косой, заправленным воротником и лицом, на котором светилось святое желание жить. Я бы даже полюбила ее, если бы не хотела убивать каждое утро.

– Как прошло свидание? – воскликнула она, едва я подняла голову с подушки.

– Как встреча с другой цивилизацией, – пробормотала я, вяло доставая расческу. – Они пели. Они верили. Я выживала.

– Он тебе не понравился?

– Если бы я хотела отношений с человеком, который под музыку бросает в воздух искры и кричит «ты мой цветочный вызов», я бы влюбилась в этот… как ее… банатэя обыкновенная ваша…

– А ведь у нас в оранжерее есть такая, с пушистыми усиками и…

– Это была метафора, Лисетта, – перебила я.

Я перевела дух и села на кровати. За окном нежно пищали утренние птицы. Наверное, обсуждали новую песню Броси.

– Знаешь, что самое страшное? – спросила, глядя в никуда. – Он хочет пойти со мной на следующий концерт.

– А ты?

– Лисетта, я девушка, а не палочка для сжигания достоинства. Конечно, нет. Я скажу, что у меня факультатив по травничеству.

Она осторожно кивнула.

– Ну, может, он просто… слишком эмоционален? – предположила она с доброй улыбкой. – А ты, Ниатта, все-таки… тоньше.

– Тоньше? – прищурилась я. – Милая, я тоньше межпространственной грани. Если я еще раз услышу песню про «голубое солнце», моя душа отделится от тела и подаст в отставку.

На утренние пары я решила не пойти, но зато к обеду ползла в столовую почти в отличном настроении. Я даже подумывала о том, чтобы дать Арвену второй шанс, если бы он вдруг перестал быть самим собой. Но судьба, как обычно, преподнесла мне сюрприз.

Он сидел за дальним столиком, сияя, как заколдованный рубин, и… пел. Не громко, нет. Он тихо, но с чувством напевал строчку из «Поцелуя под заклятьем», отбивая ритм ложкой по краю тарелки. И самое ужасное – две девушки напротив слушали, зачарованные, как музыкальные жертвы.

Я развернулась на каблуках и направилась обратно, туда, где можно притвориться, что я просто зашла за водой. За столом сидела Фарелия, ковыряясь вилкой в чем-то подозрительно похожем на окаменевший хлеб. Рядом примостилась Лисетта.

– Видела Арвена? – спросила Фарелия, даже не поднимая глаз.

– Видела. И слышала. К сожалению, звук распространяется.

– Теперь он поет везде. Говорят, он вдохновился. Что-то про «девушку, сияющую, как стихия».

Я фыркнула.

– Если я и стихия, то только торнадо, уносящее музыкальные вкусы.

– Он всем рассказывает, как вы вместе «чувствовали ритм солнца», – добавила моя соседка по комнате. – Он даже пытался написать песню.

Я потеряла дар речи, потом снова обрела его и решительно произнесла:

– Все. На сегодня хватит. Я иду на факультатив по травничеству. Там, по крайней мере, магистр Мерван.

В тот момент я поняла одну важную вещь: в академии романтика – штука опасная. Она может быть внезапной, громкой, с эффектами и заклинаниями, но почти всегда оставляет привкус стыда, как овсянка с чесноком.

Я шла по коридору, размышляя о женихах, списках и о том, что пора бы пересмотреть свои критерии. Например, пункт «высокий, с волосами и чувством юмора» явно недостаточен. Нужно добавить: «не поет на публике», «не поклоняется Броси» и «не пишет баллады о тебе».

И тут я вспомнила магистра Мервана.

Холодный, недоступный, молчаливый. Ни единого стиха. Ни намека на песню. Только лекции, взгляд и этот легкий ледяной шлейф, как будто он дышит северным ветром.

Да… Пожалуй, стоит вернуться к исходной цели. Жених №1 по-прежнему оставался вне конкуренции. И если уж кто-то и напишет балладу о моей походке, то пусть это будет как минимум эпическая сага с налетом трагедии и героической гибелью в его объятиях, а не поп-ода про «манящие флюиды и шелковую мантию».

Факультатив по травничеству все еще был не вычеркнут из личного плана по «спасению собственного достоинства». Во-первых, звучит безопасно. Во-вторых, зелень успокаивает. В-третьих, магистр Мерван иногда консультирует преподавателей по редким растениям. Я это знаю. Я это проверила. Я даже тайком подслушала, как одна старшекурсница упомянула, что он «раз в неделю заходит в теплицу проверить симбиотические лианы». То есть факультатив сам он не ведет уже, а значит – собеседование для новеньких отпадает.

А симбиотические лианы – это почти как романтический интерес, только между двумя растениями. По сути, мы говорим на одном языке. Заскочив в комнату после пары, я нацепила на талию тонкий пояс с вышивкой в виде плюща (намек на то, что я, как плющ, способна оплетать сердца) и, конечно же, немного аромата «Тропическая мерцающая нимфа». Эффект: легкое головокружение у окружающих и стойкое ощущение, что ты – главная героиня ботанической драмы.

– Ты снова идешь в теплицу? – угадала Лисетта, глядя на мои серьги в форме капелек росы. – Но ведь в прошлый раз ты сказала, что больше никогда…

– Да. Но любовь – это как фотосинтез. Иногда нужно снова подставить себя солнцу, чтобы все зацвело.

Теплица встретила меня привычным запахом сырости, мха и легкой опасности. Где-то за витиеватым кустом послышался сдавленный крик – видимо, кто-то неудачно повстречался с лианой.

Я уверенно вошла внутрь и, как ни в чем не бывало, направилась к полке с аралюсом искристым, словно всегда сюда приходила.