Читать книгу: «ЯТЬ. Психотерапия русской традицией, или как жить лучше в опоре на наш культурный код», страница 5

Плацента. Лодка с того света

В русском культурном коде женщина и земля связаны: и та и другая рожает. А если ещё вспомнить, что в земле находится «тот мир», то эта связь очень любопытно раскрывается на теме женских органов малого таза.

Начнём с культурного кода «плаценты», который цепляет целый мировоззренческий пласт. Напоминаю, что к родам век назад относились как к походу женщины в иной мир за душой ребёнка, а новорождённый символически принадлежал к тому миру, пока не проходил принятые в общине стадии «вычеловечивания». В этой парадигме «плацента» – транспортное средство того мира, так сказать, «лифт в нижний мир» или «лодка», в которой ребёнок приплывает оттуда.

Тут хочется сделать паузу и дать вам возможность глубоко вдохнуть и выдохнуть.

Итак, тому миру принадлежал не только ребёнок, но и сама плацента. И если новорождённый постепенно превращался в полноценного «живого» члена общины, то плаценту следовало вернуть туда, откуда она пришла.

«От земли взято, земле предайся, а раба Божия Анна на земле оставайся»²⁴.

В данных этнографических экспедиций по разным регионам я встречала несколько вариантов. Либо её закапывали в землю и на это место сажали дерево (например, яблоню, чтобы символически усилить плодородность роженицы), либо высушивали, хранили дома (часто за божничкой, где икона), но потом обязательно помещали в гроб тому, кому она принадлежала. Иными словами, либо послед предавали земле сразу, либо по истечении срока жизни «владельца». Это, кстати, тоже интересный момент: кто хозяин плаценты – мать или ребёнок? Или это их совместное «имущество»? Означает ли, что в первом варианте с яблоней как будто бы мать хозяйка, а во втором – её ребёнок?

С точки зрения кодов всё логично. Земля – тот мир, закопать – означает вернуть «туда». Гроб – так же транспортное средство между мирами, положить в гроб равно передать в тот мир.

«В гроб клали ему или ей запасную одежду, для запаса: женщине сорочку и трусики – передеватца там, мужчине – рубашку, маечку и трусики ложили. Папиросы в карманчик в боковой пачечку ложили, очки ложили, если в очках ходил»²⁵.

Если очень грубо упростить, с точки зрения функции плацента – тот же гроб. В каком-то смысле каждый ребёнок приплывает с того света в «лодке-плаценте», а уплывает в «лодке-гробу». Звучит жутковато, понимаю. Но для Матрёны Ивановны всё это часть жизни.

Кстати, плацента – единственный ВРЕМЕННЫЙ орган человека. Ещё один довод в копилку её принадлежности тому миру. И совсем уж «творческий» аргумент – внешний вид плаценты очень похож на дерево, а образ «мирового древа» является базовым во многих культурах и обозначает единство времени и пространства, где корни – это прошлое и предки, ствол – настоящее и то, что нас окружает, а ветки – будущее и сакральное. Мировое древо – это начало всех начал и круговорот жизни/смерти²⁶.

А пуповина – это то, что связывает «миры»: «живой организм мамы» и «чадо иного мира». В заговорах пуповина как метафора встречается в очень интересных трактовках, например:

«…Есть Окиан-море, на пуповине морской лежит Латырь камень, на том Латыре камени стоит булатной дуб, и ветвие и корень булатной», – заговор против мужского бессилия²⁷.

«Щука понесёт во глубину морскую в пуповину под колоду белодубовую», – свадебный заговор, село Ваймуш Холмогорского уезда²⁸.

Исследователи считают, что «морская глубина» – это и есть «тот мир» в представлении крестьянина²⁹. Более того, в некоторых губерниях проводили ритуал «перегрызания» пуповины зубами, что тоже очень любопытно. Как будто зубы как максимально твёрдая, т. е. живая, часть тела отсекает ребёнка от связи с «лодкой-плацентой», принадлежащей иному миру.

В современных реалиях не всегда есть возможность забрать с собой пуповину и послед после родов. Однако некоторые женщины всё-таки уносят с собой «выбывшие части», хранят всё это сокровище в морозилке (это, кстати, тоже весьма этнографичненько, так как в том мире холодно) и даже делают капсулы.

Матрёна Ивановна, конечно, была бы в недоумении от таблеток из плаценты. Объяснение простое: мировоззрение прошлого века основано на симпатической магии³⁰ – передаче свойств предмета через взаимодействие с ним. Поэтому и появились подобные суеверия: посмотрела беременная на пожар – у ребёнка будет родимое пятно. По этой логике таблетки из плаценты – это таблетки смерти (зловещий смех), как минимум НЕ ЖИЗНИ, если хотите. С точки зрения культурного кода такие капсулы будут тормозить символическое оживление роженицы и возвращение в жизнь. Такие дела.

Да что капсулы, встречается и кулон с частицами плацентарной мембраны, оберег из пуповины, настойка на плаценте, биопластырь, картина с оттиском плаценты. Фантазиям маркетологов плацентарного бизнеса можно позавидовать. Думаю, Матрёна Ивановна была бы крайне удивлена такому поклонению плаценте. Если и делать таблетки из чего-нибудь, чтобы помочь роженице прийти в себя и вернуться в этот мир после такого похода, – лучше использовать в качестве основы зерно! Ибо зерно, хлеб, каша – это коды жизни.

Мал золотник, да дорог. Органы малого таза

С женскими органами малого таза всё ещё интереснее.

Маткой называется и несущее бревно в избе (матица), и компас у помор, и раковина-жемчужница, и монахиня, и женщина в роли матери, и внутренний орган у женщин. «Мать» и «матка» – две очень связанные категории. В старославянском варианте вместо «матери» употреблялось «мати», что означало «основу, начало». Это слово до сих пор можно встретить в старинных песнях – «Благослови, мати, весну закликати»³¹.

Совершенно очевидно, что матка как женский орган – это не просто функция, а целый микрокосмос. Более того, отношение к женским органам малого таза было окутано ещё и мифологическими смыслами: в традиции они описываются через метафору «золота».

«Золотник, золотник, русский царь, встань на месте, царь на кресле, встань на месте, крест на голове, – где тебя мать родила, где оставила»³².

«Залатш'к залатой, залатоя гнязьдзечка, стань на сваё мясьцечка»³³.

Связь золота и того мира известна и нам: Кощей над златом чахнет, Аид на золотом троне сидит. Известный исследователь волшебной сказки В. Я. Пропп также говорит о том, что «золотая окраска есть печать иного царства»³⁴.

В некоторых заговорах напрямую звучит идея приглашения «брата Золотника» на своё место:

«Я, раба Божья, рожденная… Не сама собою живот направляю, / Силой Бога из него выгоняю. / Золотника прошу как родного брата: / Золотник золотнический, / Братец, ты светлый месяц, / Я тебя прошу как родного брата, / Сядь на моё местечко, / На золотое крылечко. / А тут тебе не бывать, / Тут тебе не гулять […]»³⁵.

После родов «Золотник отходит», и не куда-нибудь, а в синее море (помните, что по одной из гипотез это и есть образ того мира):

«Отправляю цябе, золотник, на синя мора, на цеплые воды, на золотой кямень. Там тебе ходзици, сэрца ня тошници, крыви ня томици»³⁶.

(«Отправляю тебя, золотник, к синему морю, в тёплые воды, на золотой камень. Там тебе ходить, сердце не тошнить, крови не томить»).

Для современника звучит жутковато, понимаю. Это я вам ещё не рассказала про сравнение матки с жабой, которая выползает во сне изо рта женщины покупаться и возвращается обратно. Но можно использовать эту метафизическую трактовку старого мира себе на пользу. Очевидно, что органы малого таза в представлении тех людей не совсем принадлежат человеку, а связывают женщин с бо́льшим. Смею предположить, что гинекологические заболевания соотносятся с балансом «миров» и способом коммуникации между ними, тогда и «лечение» можно дополнить этнографическими практиками. Например, постоянный холод в руках и ногах, малоподвижный образ жизни не только с точки зрения медицины ведёт к застойным явлениям в малом тазу, но и может объясняться влиянием «того мира» и исправляется теплом, огнём, баней, движением, пением как практиками «жизни» в традиции.

Или другой пример. Многие современные женщины часто описывают свой родовой опыт как «трансцендентный, ни на что не похожий». Это в копилочку этнографических объяснений послеродовой депрессии. Как себе помочь вернуться домой, в мир людей, после такого «родового похода» за душой ребёнка? Рекомендации от Матрёны Ивановны были бы примерно такими же, как и в предыдущем случае: тепло, движение, а ещё лучше – родильно-крестильный групповой обряд. Но этой темы переходов и инициаций мы коснёмся чуть позже.

О татуировках на Руси

Боюсь вас разочаровать, но татуировки явно не наша традиция. Русские не делали тату как минимум в обозримом прошлом (последние тысячу лет). И сейчас я объясню почему.

Выше я уже рассказывала об особом отношении к целостности телесных границ в традиции. Любое нарушение границ (стрижка, беременность, потеря девственности) – это умирание одной личности и рождение другой. Вот прям не метафорично, а как факт культурной реальности. Тело берегли, прикрывали с ног до головы, с кем попало голой кожей не касались: поклон вместо рукопожатия и хороводы через платочек или длинный рукав. В такой картине мира татуировка – это запретный акт. Добровольно много раз протыкать кожу, чтобы ввести краску (а значит, нарушить границы тела), – страшный сон Матрёны Ивановны.

А может быть, всё ещё проще. Какой смысл делать тату в холодных регионах, если тело закрыто с головы до пят? Татуировки изначально были распространены в тёплых регионах и выполняли функцию одежды.

В русском коде в качестве татуировки выступает вышивка или узорное ткачество. Защитные орнаменты наносились не на кожу, а на одежду, которая считалась второй кожей. Как вы думаете, где именно обитали узоры? Конечно, по краям, где заканчивается одежда и начинается кожа, так сказать, «опасный переход», требующий защиты, и на швах, которые нарушают целостность одежды и являются опасным пространством.

Чтобы ещё глубже проникнуться традиционной логикой, давайте разберёмся в том, почему вышивка и ткачество – принципиально разные вещи с точки зрения «защиты». Вышивка – это нанесение рисунка на ткань с помощью иглы, т. е. многократное протыкание и нарушение целостности «покрова» изделия. По функции это и есть татуировка на коже. А вот ткачество – это процесс создания ткани вместе с узором одновременно, т. е. если бы мы родили ребёнка с рисунком на коже, то это было бы ткачество. Родинки – наше ткачество.

Справедливости ради стоит отметить, что татуировки у славян встречались только в южной части Югославии. По версии польского антрополога К. Мошыньски, языческие узоры балканские женщины наносили для того, чтобы избежать насильственного обращения в ислам во время османского вторжения. Мусульмане отказывались брать в жёны девушек с «испорченным» телом. Судя по фотографиям, узорные мотивы для татуировок брали с местной вышивки и ткачества.

И это не первый в истории случай такой защитной «антиугонной» функции татуировки. По одной из версий антропологов, существует связь между тату и уровнем агрессии. В тех племенах, которые отличаются активными внутриэтническими и межэтническими военными действиями, принято не только украшать тело рисунками, но и проводить болезненные манипуляции из серии «выбивание зубов как обязательная инициация из мальчика в мужчину» (в такие моменты хочется возрадоваться современным нравам).

Татуировки в архаичных племенах были явно не от хорошей жизни. Чем больше тату и странных манипуляций с телом, тем агрессивней племя. Заметьте, татуировка не означает, что её носитель агрессор, а свидетельствует о повышенном уровне агрессии в самом сообществе.

А теперь самое любопытное. Означает ли это, что мода на тату в современном мире и в России в частности связана с повышением уровня агрессии? Есть над чем подумать.

Конечно, Матрёна Ивановна явно не одобрила бы татуировки, но это не означает, что теперь нужно срочно бежать к специалисту и всё сводить. Вы вольны распоряжаться своим телом как угодно. Впрочем, и сами тату никак не мешают их хозяевам знакомиться с фольклором и петь старинные русские песни. Более того, есть случаи (как «антиугонные» тату народов Балкан), которые могли бы вписаться в картину мира Матрёны Ивановны. Например, тату с группой крови или другой важной медицинской информацией, которая может спасти жизнь человеку. Или татуировки с традиционными орнаментами – как заявление о принадлежности своему культурному коду. Самый важный вопрос: с какой функцией вы наносите на себя татуировки и какой смысл в них вкладываете? Если это ваш способ защиты, то вы очень даже вписываетесь в традиционное мышление.

Русский традиционный бодипозитив

Свои стандарты красоты есть в каждой культуре и в каждом веке. Победительница конкурса красоты – 2024 не имела бы никаких шансов найти жениха в XIX веке в деревне. Уж больно худа.

«В праздники крестьянские модницы надевали до 6 пар вязаных чулок, собирая их на ноге складками („гармошкой“). Толщина ног являлась признаком не только красоты, но и застенчивости»³⁷.

Худоба в традиции воспринималась как ограничение к труду и деторождению. Худая девка и работать плохо будет, и непонятно сколько детей родит. Да и вообще, родит ли.

«Если невеста большая, толстая, „личиниста и мордаста“, значит, красива, то её ценят рублей в 45–50, а чем тоньше девушка, тем она дешевле»³⁸.

В целом тело всегда было скрыто от глаз, но на вечёрках можно было пощупать будущую невесту и определить дородность. Девы это знали и прибегали к женским хитростям: несколько сарафанов, подъюбников, на ноги наматывалась ткань – всё это помогало казаться крупнее. Как же всё-таки поменялись стандарты красоты!

А вот большая грудь была в почёте во все времена. Кстати, сама конструкция сарафана подчёркивает грудь, рисует талию и увеличивает бёдра. В сарафане любая худая девушка превращается в дородную деревенскую топ-модель. А к мужчинам в плане внешности вообще никаких требований не выдвигалось. Есть мужик – и хорошо. Вот такой вот бодипозитив по-русски.

Матрёна Ивановна не знала, что такое диета, но знала, что такое пост. В каком-то смысле традиционный рацион очень даже отвечал принципам современного правильного питания. Всё натуральное, своё, печёное, а не жареное, без добавок, красителей, сахара и частенько без соли, много рыбы и ферментированных продуктов. В этом месте я печалюсь, что нет под рукой машины времени.

Справедливости ради стоит отметить, что излишняя полнота также не была в почёте в деревне, но такая проблема – редкость в те времена. При активном образе жизни и подобном питании сложно располнеть.

Русскую традицию и современный бодипозитив объединяет тяга к естественному – никаких депиляций, окрашиваний, всё как есть. Что естественно – то не безобразно. Вообще, женщина ценилась не за красоту, а за другие качества: чтобы весёлая была, работящая и много нарожала. Красота – это скорее то, что на ней надето, а не её лицо. Остального-то и видно не было. В этом смысле «красивой» могла стать и самая некрасивая по современным меркам барышня, но та, что подготовила «красивое» приданое.

Мне кажется, эта мысль может стать очень поддерживающей для современных женщин, не вписывающихся в модельные критерии. Дамы, нам по русскому коду положено быть дородными, тысяча лет селекции, и тут вдруг такое: 90–60–90 какие-то взялись незнамо откуда. Не наше оно, не родное. Как есть – так и прекрасно.

Глава № 3
Одежда

Одежда – это немой рупор культурного кода. В ней отражено всё: где жили, что делали, как думали. В XIX веке по фотографии можно было рассказать про человека основную информацию: чьих будет, в браке ли, сколько детей, чем занимается.

«Разнообразится по полам, по возрастам и по временам года»³⁹.

Сейчас же в социальных сетях молодёжь разных континентов выглядит схожим образом. Урбанизация и глобализация стирает культурные детали и унифицирует внешний вид. Но вот вопрос: а не утрачиваем ли мы что-то в этом процессе? В этой главе я предлагаю вернуться к культурным кодам в одежде. Выясним, как традиция визуализировалась на примере русского костюма, а также разберёмся, что из этого может быть полезным для гардероба современного человека.

Начнём с того, что в традиции всё «регионально и вариативно». Нет единого русского костюма, даже в сёлах на расстоянии десяти километров друг от друга уже была видна разница в одежде. Но у русского костюма есть общая логика, про неё и пойдёт речь в этой главе.

Когда впервые видишь настоящую этнографию в музее, единственной мыслью будет: «Что за попугай?» Такое буйство цвета и форм, всё превращается в винегрет, и глаз скучает по монохрому. Но когда начинаешь вглядываться – диву даёшься, как мастерски они умели обращаться с обилием деталей, техник, цветов. Как будто за полтора века мы растеряли умение видеть полифонию красоты и сложность многообразия, всё слишком упростилось. Достаточно вспомнить знаменитое чёрное платье, созданное для Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани», как метку современности: один цвет, одна форма, один акцент.

Боюсь, что для Матрёны Ивановны современный стильный минимализм был бы маркером бедности или старости или даже признаком скудости воображения.

Тема русского костюма невероятно обширна, и у меня нет цели делать подробный обзор, я хочу вам описать общие принципы и предложить «примерить» старинный костюм на себя.

Начнём с вводных данных.

• «Вместо паспорта». По одёжке не просто встречали, а понимали, кто перед вами. Одежда хранила закодированную информацию о владельце: семейный статус, возраст, количество детей, регион проживания. Начиная от самого простого визуального кода «с косой» – «не замужем», «покрыта голова» – «замужем». Заканчивая тем, что особая тесьма или вышивка «вдоль переднего шва» на сарафане в Ярославской области могла означать, что хозяйка проживает на берегу реки⁴⁰.

• «Вторая кожа». Одежда закрывала практически всё тело, открытых участков было очень мало:

• кисти рук (которые могли скрывать рукава или перчатки);

• часть лица (то, что виднелось из-под головных уборов);

• часть шеи, которая проглядывала сквозь многочисленные бусы;

• стопы, так как летом часто ходили босоногими.

• Видишь некоторые комплекты одежды, особенно праздничные, и понимаешь: неприкрытыми оставались только глаза.

• «Многослойность». Тот самый принцип капусты. Множество слоёв создавали неповторимую игру объёма. Полный праздничный комплект мог состоять из двадцати единиц одежды. Нижний слой – «исподнее» – был вместо современного нижнего белья, следующие слои создавали архитектонику русского костюма, а верхние защищали от загрязнений (например, фартук, он же «запон», служил и сумкой, и полотенцем).

• «Удобство в работе». Крой одежды был заточен на свободу движения. Ластовица в рубашке обеспечивала подвижность плеча и большой взмах руки; крой портов, которые выглядели как йоговские штаны-шаровары, не сковывал движений тазобедренных суставов, в таких портах удобно было приседать, широко шагать и бегать. Старинный крой не заваливал корпус вперёд, а, напротив, помогал «расправить плечи». Эта одежда была создана для повышенной физической активности.

• «На вырост». За последние пару веков мы изрядно выросли и вширь, и в длину. Самый ходовой женский размер в этнографии – 42–44! Вот тебе и дородная русская женщина. Да, они были крепкие, но компактные. Мужские рубахи, что можно увидеть в музеях, сейчас будут впору подростку. Найти в этнографических магазинах что-то для себя, имея среднестатистический современный 46-й, – целая эпопея. Всё мало!

• «Бедная лапотная Россия». Этот образ мы впитали из классической русской литературы, которая была написана представителями города, не видавшими толком деревень. Конечно, и так тоже было, но красота и богатство убранства русского деревенского костюма явно недооценена. Это осознание приходит в музеях, когда смотришь на наряды с золотным шитьём, жемчугами, дорогими тканями, а атрибутированы они отдалёнными городками и даже сёлами. На вид одежда княжны, а на табличке – «Праздничный костюм крестьянки Олонежской губернии».

Чтобы вы себе представили, что такое русский наряд, приведу здесь описание от Матрёны Ивановны. Обратите внимание, с какой любовью она говорит о деталях!

«Женщины одевались так: юбка в сборку, кофта-баска, платок – полушалка. Кофты расшивали бисером: чёрная – чёрным бисером, белая – розовым».

«Женщины носили юбки в сборку (до этого носили понёву), воланы по низу, воланы по животу. Кофты носили на пуговицах спереди, украшенные воланами по груди. Воротник – стоечка, отложной. Если тяжёлый материал на юбке, то воланов понизу не делали, а если лёгкий, то до трёх воланов можно! Носили светлые юбки с вышитыми цветами по бокам, спереди и сзади. В юбках обычно делали большие вшивные карманы».

«Одеваются женщины большей частью в шубки (широкие ситцевые сарафаны) и надевают ситцевые рубашки с широкими рукавами. Головы повязывают ситцевыми платками. В праздники некоторые надевают шерстяные шубки»⁴¹.