Читать книгу: «Цена равенства», страница 4

Глава 6

Жить у матери мне наскучило очень быстро – ее квартира до странности похожа на ледяной дом, где застыло все, даже время. И хотя вечерами мама ждет меня с работы и не начинает ужинать, пока я не приду, совместные трапезы напоминают светские приемы позапрошлого века: мы сидим на разных концах длинного стола, молча жуем и изредка обмениваемся пустыми вежливыми фразами – «прекрасная погода, не правда ли?». А я-то считал, что меня раздражает твоя манера безостановочно болтать за ужином, перескакивая с пятого на десятое и перемежая рассказы про детей с вопросами, что у меня нового. Как теперь мне этого не хватает!

После ужина мама удаляется работать, и я, как послушный мальчик, следую ее примеру. А что еще делать? Она даже телевизор не смотрит. Я уже почти все производственные завалы разгреб – словно борзый начинающий карьерист.

Представляешь, мать предложила мне перейти на работу к ним в институт – там освободилась позиция замдиректора. Ей, видите ли, хотелось обеспечить семейную преемственность, чтобы сын Леонтия Звягина встал во главе alma mater и руководил пусть не наукой, так хотя бы строительством. Я, естественно, отказался: после масштабных проектов цифровизации госуслуг заниматься кирпичами и цементом скучно, это деквалификация. Но мама меня не поняла и обиделась – я снова разочаровал ее.

Да, еще одна новость – звонил твой отец, и не иначе, как с подачи тещи. Интересный он тип – отставной генерал Волков. Года три назад, помнишь, я ездил с делегацией в Бухару, где находится могила пророка Данияра или Даниила, по-нашему. Так вот гид рассказывал, что паломники из уважения к святому тайно достраивали его гробницу – она росла, удлинялась, и это считалось чудом. Пока российский генерал-губернатор не издал приказ: «Запретить могиле расти» – вот так, не больше и не меньше. Представляешь, она перестала, правда, для этого пришлось надстроить над ней склеп. Твой отец из той же простоватой породы армейских, которые истово верят, что мир должен вертеться только в строгом соответствии с их приказами.

Тесть не стал тратить времени на лишние любезности и сразу же приступил к сути дела.

– Андрей, мне доложили, что ты ушел из семьи, – по резкости тона было понятно, что генерала уже порядком накрутили. – Это правда?

Черт, ну, почему в сорок четыре года я должен оправдываться, как сопливый мальчишка? Еле сдержался, чтобы не послать твоего «папулю» куда подальше.

– Нет, Юрий Алексеевич, мы с Таней просто поссорились, и я временно переехал к матери.

– Ты, Андрей, смотри! Я свою дочь и внуков в обиду не дам, – выдал новый залп тесть, и я представил, как его лицо и лысина налились кровью.

– Никто никого не обижал. Сами знаете, в каждой семье время от времени случаются конфликты.

– А мне доложили, что у тебя – любовница. Так? Только не вздумай мне врать, зятек!

Тесть метал снаряды гнева как реактивная артиллеристская установка, оставляющая после себя зачищенную от всего живого землю. Представляю, как в свое время шугались его солдатики и младшие офицеры! Двадцать лет назад я сам бледнел и запинался, признаваясь, что сплю с тобой, и подполковник Волков (тогда еще подполковник!) грозно потребовал, чтобы я немедленно женился. Мы, собственно, за этим к нему и пришли, за «благословением», но твой «папуля» до сих пор убежден, что провел блестящую операцию по принуждению безответственного оболтуса к женитьбе и тем самым защитил честь дочери.

Вскоре я понял, что тесть много шумит, часто лезет, куда его не просят, дает массу бесполезных советов, но, в сущности, он – довольно безобидный добряк. При общении с ним главное делать вид, что воспринимаешь его слова всерьез, и не разрушать гармоничную картину мира, в которой генерал отдает мудрые приказы, а подчиненных так и распирает от благодарности. А когда товарищ Волков слишком уж достает, нужно перехватить инициативу или совершить обходной маневр с фланга, что, собственно, я и сделал.

– Хорошо, врать не буду. Только откровенность за откровенность: Юрий Алексеевич, вы Ирине Андреевне когда-нибудь изменяли?

Тесть смущенно крякнул в трубку, спрятался в укрытие долгой паузы, и я порадовался своей интуиции: так и знал, что у него самого рыльце в пушку. Когда генерал решился заговорить, тон его стал уже совсем другим – отцовски-увещевательным.

– Андрей, как мужчина мужчину, я могу тебя понять. Трудно бывает удержаться… Хм-м-м… Не поддаться… Но и ты пойми – Татьяна моя дочь, я хочу, чтобы она была счастлива.

Вот прохиндей, на вопрос ведь так и не ответил, боится, что я его сдам. А какого черта лезть в мою жизнь с расспросами? Говорят же: если живешь в стеклянном доме, не бросайся камнями. Нет, от меня признаний он тоже не дождался.

– И я этого хочу, Юрий Алексеевич, – торжественно заверил я тестя.

– Ну, вот и молодец, вот и герой. А свои шуры-амуры надо маскировать так, чтобы ни свой, ни чужой не распознал. А особенно супруга. Она ничего не должна знать! Усвоил? Ну, не мне тебя учить, сам понимаешь.

Меня так и подмывало спросить этого знатока камуфляжа, не случалось ли у него самого проколов по части «шуров-амуров», но я решил не обострять.

– Ты, зятек, давай, не тяни с примирением, – распорядился тесть. – Попроси у супруги прощение, купи ей цацку какую-нибудь, подороже. Ну, сам знаешь…

– Да, спасибо за совет, Юрий Алексеевич. Так и сделаю.

Генерал явно повеселел – его миротворческая миссия была выполнена. Мы еще немного пообщались – тесть разразился негодованием по поводу шумных допинговых скандалов, обложил матерком WADA и заправляющих в ней америкашек. Попрощались уже совсем по-родственному, и твой «папуля» отправился докладывать теще об успешно завершенной кампании.

Видишь, солнышко, все вокруг желают, чтобы мы с тобой побыстрее помирились, да не просто желают – требуют! А ты все разыгрываешь из себя оскорбленную невинность и отказываешься общаться со мной. Неужели деньги еще не кончились? Или тесть подкинул?

Зато Мила трезвонила по пять раз на дню: хныкала, что соскучилась, предлагала встретиться, а голос у самой был виноватый – ведь знала же, стерва, что подставила. Я каждый раз отговаривался занятостью – вел себя как образцовый муж и свято хранил верность тебе в надежде на скорое прощение и воссоединение.

В пятницу я не выдержал и сам сделал первый ход – позвонил в галерею. Мне повезло: я попал на тебя и услышал в трубке вежливый «клиентоориентированный» тон:

– Добрый день, галерея «Концепт-спейс», консультант Татьяна.

– Алло! Тань, это я. Нам надо поговорить.

Долгая пауза.

– Говори. Я слушаю, – теперь твой голос заледенел, и слова замерзали на лету, как капли воды на сорокаградусном морозе. Ты демонстрировала высокомерное презрение к подлецу, оставившему тебя и детей без копейки. Я бы сам презирал такого! Глупо, солнышко, глупо…

– Ты же понимаешь, что это не телефонный разговор.

– Тогда не говори.

– Тань, хватит ребячиться! – не выдержал я. – Где мы можем встретиться? Я приеду домой?

– Нет! – ты не хотела пускать меня на свою территорию.

– В любом случае мне нужны мои вещи, – нашел я новый аргумент. – Не могу же я все время ходить в одном и том же. И домашнюю одежду я не взял.

– Это единственная причина, по которой ты позвонил? Детей ты видеть не хочешь? Хоть бы спросил ради приличия, как у них дела.

Долбаная женская логика: ты не позволяешь мне приехать, чтобы увидеться с детьми, и сама же обвиняешь, что я ими не интересуюсь. Черт, почему в наших разборках ты всегда заставляешь меня оправдываться? Оправдания – проигрышная позиция, я это прекрасно знаю и все равно вовлекаюсь, потому что невозможно не вовлечься, когда дело касается жизненно-важных вещей.

– Я же сказал, что хочу поговорить с тобой. В том числе узнать про детей.

– А-а-а… Ну да, – смешок нарочитого неверия и скепсиса. Ты могла бы вести этот тупой разговор бесконечно, но я не выдержал и оборвал:

– Короче, в шесть я подъеду к галерее. Поужинаем где-нибудь и поговорим. Нам надо многое обсудить. В шесть.

– Не выйдет. Сегодня я работаю до половины седьмого.

– Окей, тогда в шесть тридцать, – сказал я и положил трубку, пока ты не передумала. Ты согласилась встретиться, а это, пусть маленькая, но победа.

Как назло, перед самым уходом меня вызвали с докладом к первому заму Трегубову: ему, видите ли, срочно понадобилось узнать, как мы разрулили проблему с подрядчиком. А то он не знал! Я ведь уже докладывал на утреннем совещании. Но Трегубов у нас любит поговорить, вникнуть и, главное, посоветовать – как будто без его указаний никто не сможет и гвоздя забить. Черт, еле вырвался! А тут еще этот долбаный московский трафик: минуту едешь, пять стоишь; дороги перерыты-перекопаны, независимо от сезона, будто Москва – это мировая столица кладоискательства. Короче, хотел приехать пораньше, а получилось как всегда – опоздал на десять минут.

Ты уже вышла из галереи и раздраженно вышагивала туда-обратно по залитому фонарным светом тротуару – вся такая праведно-возмущенная, на чуть скошенных назад, словно от ярости, каблуках. Но ты неплохо смотрелась для своих сорока двух! Пальтишко стильное. Новое? Что-то я такого не помнил…

Я включил аварийку (не так-то просто припарковаться в центре!) и коротко посигналил, чтобы привлечь твое внимание. Ты подошла к машине походкой, демонстрирующей независимость, но не к пассажирской, а к водительской двери, и отвернув рукав, выразительно посмотрела на часы. Я приоткрыл окно.

– Давай, садись быстрее, – поторопил я, – здесь стоянка запрещена.

Но ты только слегка наклонилась к окну и постучала указательным пальцем правой руки по циферблату на левом запястье.

– Ты опоздал!

– Извини, задержали на работе. Первый зам вызвал. Куда поедем?

– Уже никуда, – жестко отрезала ты. – Время вышло.

Черт, ну почему ты всегда все обостряешь? Я же извинился, объяснил – сама знаешь, каково это: ехать по городу в час пик.

– Я опоздал всего на десять минут!

– На двенадцать, – упрямо уточнила ты и развернула запястье так, чтобы я мог видеть циферблат. Ты возвышалась надо мной, сидевшим в машине, и разговаривала в буквальном смысле свысока – слова падали на мою виноватую голову. Я плюнул на правила парковки, на неизбежный штраф и вылез из машины: теперь тебе придется задирать голову, солнышко!

– Если тебе только вещи нужны, – холодно продолжила ты, – я попрошу Данилу отвезти их к твоей матери. В одном и том же ходить не придется. Что, перед молодой любовницей неловко?

– Тань, вещи – это только повод, – я взял тебя за плечо и развернул лицом к себе. – Нам надо решить, как мы будем жить дальше.

– Да, вещи – это только повод! – ты брезгливо сбросила мою руку. – Купишь новые, денег у тебя теперь много. Если не тратиться на детей.

– Да, я не перевел тебе деньги! – вскипел я. – Но я всего лишь хотел ускорить наше объяснение. Мне надоело, что ты бегаешь от меня, трубку не берешь и вообще ведешь себя как… малолетняя дурочка.

Ты зло прищурилась и поджала губы. Черт, не так надо было обставить наш разговор! Надо было приехать с огромным повинным букетом, пригласить тебя в хороший ресторан… Ну, не было у меня времени купить букет, понимаешь, не было! А теперь наше объяснение разворачивалось совсем не так, как было задумано.

– Значит, ты намеренно не перевел денег? – с нажимом уточнила ты. – Что, твоя спонсорская помощь детям закончилась? В связи с изменением личных обстоятельств.

– Каких обстоятельств? Тань, тебе самой не стыдно нести такую чушь?

– Почему же чушь? Я понимаю: у тебя сейчас большие расходы, – голос так и сочился желчью. – Надо молодую любовницу ублажать. Обустраиваться на новом месте…

– Причем тут любовница? Какое новое место? Я живу у матери. И ты прекрасно это знаешь! Поехали в ресторан, сядем так и все обсудим, – я потянул тебя к машине, но ты резко выдернула руку и ошпарила меня взглядом, полным ненависти.

– Никуда я с тобой не поеду. И ничего я не знаю. Знаю только, что ты уже полгода живешь с любовницей. И что давать денег мне не собираешься. Если так, я буду вынуждена подать на алименты.

Черт, ты и ангела выведешь из себя! Естественно, я сорвался:

– Окей, давай, подавай. Но, если помнишь, алименты я должен платить только на одного ребенка: Даньке уже восемнадцать.

Черт, зачем я это сказал? Вырвалось в запале, а получилось, что я сам признался, какой я урод и подлец: отказываюсь от собственного сына. Теперь ты – Оскорбленная Мать – с наслаждением смешаешь меня с дерьмом.

– Ну, вот ты и высказался, подонок! – с садистическим наслаждением ухватилась ты. – На Катю ты должен платить. А Даньку уже выкинул из своей жизни. За ненадобностью. Отлично! Тогда твоему сыну придется бросить институт. Пусть сам зарабатывает – мне не на что его кормить. А там и в армию недолго загреметь. Ты этого хочешь? Наплевать на способности в компьютерах. Пусть учится выживать в агрессивной социальной среде!

Ты смотрела на меня так, будто хотела убить и убила бы без всякого сожаления, если б могла. Мне снова пришлось отступить:

– Я не сказал, что не буду платить, я только уточнил, что не должен платить по закону. Естественно, я не хочу, чтобы Данила бросил институт и пошел служить.

– Значит, ты будешь давать или не давать сыну деньги, в зависимости от настроения? Поссорился с любовницей – на, сынок, учись. Помирился – извини, самому нужно!

Ты кричала почти в полный голос; на нас уже стали оглядываться прохожие, но ты ничего не замечала и продолжала исходить желчью. Терпеть не могу твоих истерик; когда тебя так заносит, ты перестаешь соображать, и куда тебя, в конце концов, вынесет – один черт знает. Сама потом жалеешь (сколько раз так было!), и все равно не можешь остановиться.

– Тань, хватит демагогии! Я предлагаю тебе мир. Я брошу любовницу, обещаю! Уже бросил. И все будет как раньше. У нас же прекрасная семья, зачем все рушить?

– Будет как раньше? – взвизгнула ты, и какая-то проходившая мимо тетка испуганно шарахнулась в сторону. – Ты так ничего и понял! Как раньше уже ничего не будет! Не может быть. Ты все разрушил. Я больше не доверяю тебе. Я не люблю тебя!

– Танька, дуреха, какая на хрен любовь? – я предпринял еще одну попытку образумить тебя. – Неужели ты на самом деле хочешь всех этих разводов, разделов, разменов и разъездов? Включи мозг! Я предлагаю нормальный рабочий вариант: помириться и забыть всю эту долбанную историю как страшный сон!

Но взывать к твоему разуму было уже бесполезно, ты окончательно распсиховалась, превратилась в искрящий нервный комок и стала опасна, как шаровая молния.

– Ублюдок, бездушный урод! Я не хочу мириться с тобой. Никогда!

Ты повернулась и побежала к троллейбусной остановке, цокая каблуками по асфальту; я не стал тебя догонять. Черт, это совершенно невыносимо! «Бездушный урод». А ты… Ты – жертва собственных буйно-помешанных эмоций. Люблю, не люблю… Мы прожили вместе половину жизни! У нас общие дети, общая недвижимость, общие интересы, наконец. А ты, как девочка, плачешься о какой-то долбанной любви. Вся любовь закончилась двадцать лет назад!

Что ж, не хочешь по-хорошему – как хочешь! Деньги, я, конечно, перечислю, но бегать за тобой и молить о прощении – это уж хрен тебе! Теперь если я и соглашусь вернуться, то только на своих условиях!

Глава 7

Я ехала в троллейбусе по Садовому. Сидела у окна и в стекле, поверх переливающейся огнями городской картинки, наблюдала, как стареющая женщина украдкой вытирает слезы.

«Какая на хрен любовь» – вот, значит, как ты ко мне относишься! Я-то думала, мы любим друг друга… Пусть не так, как раньше. Пусть чувства остыли, и их заменила привычка. Но все равно что-то должно было остаться! Или ты все забыл? А я помню. К сожалению… Помню чемодан мимозы, который ты выкупил для меня у приехавшего торговать грузина. Не цветы, а именно чемодан – весь обшмыганный снаружи и плотно набитый внутри. Помню душистые цыплячьи-желтые ветки, переложенные сырой газетной бумагой. Ты не знал, что мимоза плохо стоит в вазе. Цветы засохли уже на следующий день. Превратились в колючий сухостой, покрытый твердыми катышками. Но в моей памяти так и осталось впечатление золотого чуда. Чемодан любви!

А теперь «какая на хрен любовь»! Ты уговаривал меня помириться, но все твои доводы были до мерзости утилитарны. Имущество, квартира. Тебя напрягают разделы и разъезды. А вовсе не разлука со мной и детьми.

Стоит ли тогда мириться? Зачем? Чтобы поддерживать видимость ради детей? А самим мучиться. И сколько это продлится: до конца жизни? Или до следующей твоей любовницы? Я знаю, что с каждым новым разом будет все хуже и хуже. И тогда мы точно расстанемся. Только положение наше будет разным. Ты – моложавый привлекательный мужчина, а я – вышедшая в тираж старая тетка. Боже, почему жизнь так несправедлива?

Я все еще мысленно продолжала спорить с тобой, оправдываться и обвинять, когда – блямц! – в телефоне звякнуло уведомление о поступлении денег. Проверила сумму: столько же, сколько и всегда. Так-то лучше, дорогой!

А, может, все на самом деле не так уж и плохо? Ведь это ты настаиваешь на примирении, не я! Значит, для тебя – это важно. Просто ты криво, бестолково выражаешь свои чувства. Своим кондовым канцелярским языком. Ты никогда не умел говорить о чувствах. Но это же не значит, что у тебя их нет. Наверняка ты тоже мучишься, жалеешь о нашем разрыве. А если эта Мила соблазнила тебя, как повариха – отца? И ты хотел мне все объяснить, повиниться. А я в запале оттолкнула тебя. Да, ты прав, нам действительно нужно выговориться и выслушать друг друга. А потом решить, как жить дальше.

Я взвесила на ладони телефон: позвонить или подождать? Может, завтра, на свежую голову? И все-таки не выдержала и, выйдя из троллейбуса, набрала номер. Механический голос ответил, что абонент недоступен. Почему ты вечно бываешь недоступен, когда нужен мне? Тогда звони сам.

Но ты так и не появился. Даже не провел обычного вечернего сеанса с Куськой, хотя дочка ждала звонка. Решил, что теперь твоя очередь обижаться? Как хочешь. Я проявлять инициативу больше не буду.

На следующий день, в субботу, я только спровадила Данилу в институт, а сама собралась с Кусей по магазинам, вдруг, слышу, прилетела ватсапка. Думала от тебя, а оказалось – от Железной леди. Это что-то беспрецедентное! «Татьяна, перезвони мне немедленно». А сама позвонить, конечно, не могла? Интересно, зачем я ей понадобилась? Или это ты решил действовать через мать? Организовать переговоры на звягинской территории. Заинтригованная, я перезвонила.

– Татиана, – свекровь так и произносит мое имя «Татиана». – У меня к тебе серьезный разговор.

Я, конечно, спросила, в чем дело. А она: «Не по телефону. Ты должна приехать ко мне».

С какой это стати? Мне так и хотелось крикнуть: «Я вам ничего не должна! Особенно сейчас. Когда ваш драгоценный сыночек ушел от меня». Но ответила вежливо. Как дипломат враждующей страны.

– Я не могу приехать, Зоя Павловна. Я теперь одна, помогать мне некому. У меня много дел, и Катю не с кем оставить. Данила в институте, а мама сегодня у сестры.

– Возьми Катерину с собой. Я найду, чем ее занять. Но мне нужно, чтобы ты срочно приехала!

Прям так-таки срочно! Я ей не подчиненная, пусть у себя в институте распоряжается. Самой приехать – ниже ее достоинства. А я должна тащиться к ней через полгорода, да еще с ребенком.

– Андрей будет? – как бы нейтрально поинтересовалась я.

– Нет, его не будет. – Врет? Или нет? – Но я намерена поговорить с тобой о нем.

Если так, тогда я вообще ничего не поняла. Что за срочная надобность? Свекровь – ха-ха! – будет агитировать за семью? Комедия абсурда!

– Зоя Павловна, может, мы сами разберемся? Без посторонней помощи?

– Татиана, я должна сообщить тебе конфиденциальную информацию. И лучше это сделать при личной встрече. Так что не трать время на препирательства, собирайся и приезжай.

Я с трудом подавила разбухающее внутри раздражение. «Сообщить конфиденциальную информацию». Сказала бы сразу, в чем дело. А то нагоняет тумана. Тем не менее, я подхватила недовольную Куську и поехала.

Дверь открыла Железная леди. Почему не ты? Если ты действительно здесь.

Ты не любишь, когда я называю твою мать Железной леди. Лично я не вижу в этом ничего оскорбительного. Тэтчер же не обижалась. А Зоя Павловна, она вся такая… цельнометаллическая. Холодная, прочная и звенящая – Звягина. Даже седина у нее отливает стальным блеском. Сколько ей? Шестьдесят семь? Или восемь? Что-то я сбилась. У нее несгибаемая прямая спина – железный хребет. И даже при среднем росте она умудряется смотреть на всех свысока. Особенно на меня.

Свекровь всегда считала меня недалекой. Конечно, я же не могу поддержать разговор об адронном коллайдере! Зато она не знает, кто такой Шемякин. Или Зверев. И знать не хочет. Ее художественный вкус застыл на уровне «Утра в сосновом бору». На стене в гостиной висит позорная репродукция Шишкинских мишек. Я несколько раз дарила ей хорошие картины современных авторов. И все они пылятся в кладовке.

При виде нас с Куськой свекровь слабо пошевелила уголками губ. Это должно было обозначать улыбку. У Зои Павловны удивительно гладкое лицо. Для ее возраста. Потому что нет мимических морщин. Только на лбу между бровями глубоко прорезалась вертикальная складка. Морщина недовольства – самая частая эмоция.

Мы со свекровью находимся в перманентном состоянии холодной войны. Она невзлюбила меня с первого раза. Помнишь, как на нашей свадьбе она плакала? Только совсем не от радости. Стояла и безмолвно сочилась слезами. На манер Бахчисарайского фонтана. А потом подошла ко мне и заявила: «ты отняла у меня сына». Ну, да Бог ей судья.

Зоя Павловна холодно посмотрела на Катю. Странная она женщина. Моя мама зацеловала бы внучку, затискала бы. А эта… Металлоконструкция. Она бы еще руку ребенку протянула – поздороваться. Но нет, нагнулась, прижала сухие губы к тугой детской щечке. Куся милостиво позволила себя поцеловать. И тут же нетерпеливо повернулась ко мне.

– Ма-а-ам, а мы когда домой поедем?

Упс! Какой конфуз. Свекровь окончательно уверится, что я настраиваю ребенка против нее. Хотя сама виновата. Дети не обязаны любить только за то, что называешься бабушкой. От моей мамы Куську за уши не оттащишь.

Как давно я здесь не была. В этой окоченелой квартире с трехметровыми потолками в лепнине. С высоченными двустворчатыми дверьми, которые надо открывать, налегая всем телом. Под ногой знакомо скрипнула рассохшаяся паркетина. В нос ударил едкий запах «Эсте Лаудер». Раньше, помнится, настой был не таким густым. Или я просто забыла?

Мы с тобой прожили здесь четыре года. В течение которых я надеялась завоевать если не любовь, то хотя бы уважение твоей матери. Напрасный труд! Я так и осталась для нее бесстыжей девицей, соблазнившей ее сына. А наше сосуществование превратилось в необъявленную войну двух женщин за любовь одного мужчины.

Знаешь, я была уверена, что свекровь нас разведет. Она так усердно коллекционировала все мои промахи и докладывала тебе. Чтобы ты знал, как ошибся в выборе жены. Трагически ошибся! До сих пор удивляюсь, как ты не поддался.

Я все делала не так. Не то брала, не туда клала. Почему постирала колготки туалетным мылом? Почему пожарила, а не отварила картошку? Почему взяла без спросу пылесос? И так без конца. Я ходила по квартире, как по минному полю. Неизвестно, где и как ошибешься в следующий раз. Но точно знаешь, что ошибешься. Без вариантов.

А когда появился Данька, стало еще хуже. Свекровь оскорбилась, что сына не назвали Леонтием. И сполна выместила недовольство на мне. «Ты разбаловала ребенка. Ты не должна все время держать его на руках. У мальчика должен быть строгий режим. А он у тебя не спит до полуночи». Хоть бы раз помогла чем-нибудь кроме бесполезной имитации заботы. И ценных советов. Сама-то свекровь, конечно, гений воспитания. Как вспомню твои рассказы про клятвы верности перед отцовым портретом. Мурашки по коже. Слава богу, у моего сына никогда не было таких стрессов!

Своим ненормальным воспитанием Железная леди изуродовала тебя. Ты боишься показывать чувства. Стесняешься «телячьих нежностей» – считаешь их позорной слабостью. Делаешь исключение только для своей инфанты, и то не всегда. Твой способ выражения чувств – это секс. Секс – сочувствие, утешение. Секс – расслабление и снятие стресса. Поэтому тебе всегда хотелось больше секса?

Слава богу, что в конце концов мы съехали из этого дома. Я сама выбирала район подальше отсюда. Помнишь, как уезжали? Свекровь ничего не разрешила забрать, даже кровать. В съемной бутовской квартире мы спали на хозяйском продавленном диване с выпирающими тут и там пружинами. А хорошая удобная кровать осталась здесь. Без дела, просто для мебели.

После отъезда я год не общалась со свекровью – не могла превозмочь обиду. Ты звонил ей, приезжал. Даже внука однажды привозил. А я была персоной нон-грата. Но потом постепенно как-то все наладилось. И теперь мы видимся на семейных праздниках. Несколько раз в год. Обмениваемся дежурными фразами и расходимся по дальним углам.

Свекровь проглотила обидные Куськины слова, взяла внучку за руку.

– Пойдем, Катерина. Поиграешь в папиной комнате. Я положила тебе куклу. Или порисуй. Но веди себя тихо. Мы с твоей мамой должны поговорить.

Снова это мерзкое «должны»! В мире Железной леди существует огромное множество долженствований. Ей должны. Она сама должна. Отголоски тоталитарного строя.

Зоя Павловна увела Куську. А я прошла в гостиную. Хотя назвать ее так можно лишь условно. Это комната Железной леди – единственная жилая во всем доме. Свекровь владеет огромной квартирой, а ютится, как в однушке. Вон, даже ее кровать здесь – в углу за расставленной ширмой из карельской березы. В кабинете обитает призрак великого Леонтия Звягина. А третья комната – это гостиница для тебя. На случай, если семья надоест. Может, ты сейчас там? Готовишься к «мирным переговорам», формулируешь свои «красные линии». Или просто хочешь повидаться с дочерью. Потому что я, эгоистичная стерва, не разрешаю тебе видеться с детьми. Посмотрим, что из этого всего получится…

В гостиной запах «Эсте Лаудер» еще больше сгустился и стал удушающим. Свекровь что, специально отравила воздух к моему приезду? Нет, это невыносимо! Я прижала к носу платок и распахнула окно. Через минуту появилась Железная леди. Удивленно посмотрела на меня, приподняв выщипанные по старинке брови. Неужели она сама не задыхается?

– Флакон с духами из рук выскользнул, – холодно пояснила свекровь. – Если тебе так плохо, пойдем в кабинет Леонтия Митрофановича. Там и поговорим.

Мы перешли в кабинет – Священное капище. С тех пор, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось. Время остановилось в семидесятых прошлого века. Хотя огромные напольные часы в деревянном футляре прилежно отмахивали маятником секунды: тик-так, тик-так. Безжизненные блеклые тона. Стерильная чистота. Самое потрясающее – здесь совсем нет пыли. Неужели Зоя Павловна каждый день вытирает? Или специально для меня расстаралась?

На огромном двухтумбовом письменном столе – портрет Звягина-старшего. Формата А-четыре, в серебристой рамке. Тот же, что на кладбищенском памятнике. Здесь все, как на кладбище. Не хватает только пластиковых цветочков.

Как же ты похож на отца! Широко расставленными глазами, жестким тонкогубым ртом. Только великий Леонтий был скуластей. Овал лица достался тебе по материнской линии. Ну что, когда ты появишься?

Но ты так и не появился. Следом за мной в кабинет вплыла свекровь и с порога ошарашила меня.

– Татиана, вчера Андрей ушел из дома. Предупредил, что у него какое-то деловое мероприятие. Но я уверена, что он отправился к своей… хм… новой даме сердца.

Упс! Вот это новость! Больно! Значит, ты все-таки сбежал к любовнице, ублюдок! А я-то размякла: «он хочет помириться, для него это важно»… Слова сами собой плевком вылетели изо рта:

– Даме члена, вы хотели сказать?

– Не будь вульгарной! – Железная леди скривилась, как от кислого. Она не выносит пошлостей. Не дай Бог при ней что-то неприличное сказать. Я не выдержала и вставила шпильку.

– Ну, что, Зоя Павловна, теперь вы довольны?

– О чем это ты? – притворилась, что не понимает, свекровь.

– Андрей наконец-то бросил меня. Вы всегда этого хотели. У вас теперь будет новая невестка. Получше старой. И помоложе.

– Татиана, ты говоришь совершеннейшие глупости. Я понимаю, что ты расстроена. Но надо же что-то делать!

– Что? Что вы хотите от меня, Зоя Павловна?

– Ты должна вернуть Андрея. Эта женщина… Она откуда-то из провинции. Без образования. Она Андрею не пара.

Я поймала себя на том, что испытываю сладостное злорадство. Несмотря на гнев и боль. Оказывается, я не так уж и плоха. На фоне твоей урюпинской Милы. Главное, правильно выбрать базу для сравнения. И теперь твоя мать готова заключить со мной перемирие против нового врага. Смешно. До слез. Только я не хочу играть в эти игры!

– Ну и что? – процедила я со мстительным ехидством. – Для любви все это не помеха. Если Андрей ее любит, могу только пожелать им счастья.

Сама удивилась, как эффектно вышла у меня эта тирада. «Пожелать счастья». Ну уж нет! Я желаю, чтобы у тебя хвост отсох. Чтоб твоя любовница заразила тебя какой-нибудь гадостью. Подонок!

– Ты с ума сошла, Татиана? – возмутилась свекровь. – А как же дети?

– А что дети? Данила уже взрослый. На Катю Андрей будет платить алименты. А жить с новой… дамой сердца.

– Прекрати паясничать! Андрея надо спасать от этой женщины!

– Вызывайте службу спасения, Зоя Павловна, – меня подхватило какое-то залихватское отчаяние и понесло. – Телефон стодвенадцать.

Оскорбленная в лучших чувствах Железная леди угрожающе сощурила глаза в китайские щелочки.

– То есть ты не желаешь ничего делать? Может, ты сама спровоцировала Андрея? У тебя есть другой мужчина?

Передергивание – любимая забава моей свекрови. Валим все с больной головы на здоровую. Оказывается, это я виновата, что ты не можешь удержать свой член в штанах!

– Зоя Павловна, постеснялись бы! Ваш драгоценный сыночек бросил семью. Ушел к молодой любовнице. А вы вините в этом меня?

– Андрей – хорошо воспитанный мальчик. Он не мог просто так уйти. Должна быть причина. Ты должна поклясться перед… – свекровь зыркнула на портрет. И сама себя остановила. – Ты можешь поклясться, что всегда была верна Андрею?

– Не собираюсь я ни в чем клясться. И Андрей давно уже не мальчик, а взрослый мужик. Которому хочется секса. И чем больше, тем лучше.

– Понятно. У вас проблемы в… в интимной жизни? У тебя что-то не в порядке? Ты не болеешь?

Тут уж я чуть не засмеялась в голос. Сейчас свекровь отправит меня в поликлинику. За справкой, что я нормальная. У нее в голове не укладывается, что сын может оказаться подонком.