Единственным добрым воспоминанием о прошедшей неделе стало согласие ведьм провести ритуал Поиска щекавицкой раки. Всё остальное – с натяжкой можно было уложить в понятие «рутинные будни Закланника, потерявшего компас и никогда не имевшего карту». На этом фоне, если не обращать внимания на пророчество Панночки, Кай воспринимал уступку Веремии, продавленную Добрым Дубом, как неописуемо мощный прорыв в развязывании Пути.

Думая об этом, Кай радостно мечтал о красивом финише. Уже давно пределы его мечтаний скромно топтались вокруг нескольких незатейливых целей – побыстрее разобраться с заданиями Велеса, освободить из вынужденного плена Каргера, вычеркнуть имена друзей из тревожного чёрного списка под предводительством Закланника, вернуться к нормальной жизни, пусть даже, по мнению некоторых, плывя тупым концом вперёд в чашке Петри. Потом, после всего, можно будет обдумать вопрос, не продолжить ли их общее героически-победное странствие в каком-нибудь новом Пути. Но и этот короткий перечень составлял не полное его представление о счастливом завершении знакомства с Велесом. Абсолютно идиллическое будущее зависело ещё и от того, найдёт ли он способ как-нибудь договориться с сиреневоглазой гаргульей, в смысле Тори…

Теперь каждый раз на этой мысли его разбирал смех. Почему – он сам не знал. Если бы он перестал смеяться над собой, то, наверное, взвыл и принялся искать незанятую перекладину повыше.

Разве он многого просит?

Наверное, легче было докликаться прибытия Снежной Королевы с санями…

…

Отыскав Марика на следующий день в Университете, Кай несколько раз поблагодарил друга. Тот отреагировал привычно – счастливо покраснел и потряс руку в ответ. Марик искренне хотел быть полезным, жаждал дружбы, его манили приключения, и толкало стремление вырваться из-под неусыпного надзора семьи. Но Кай не мог не понимать, что вместе с ответной дружбой на Марика тёмной тенью падут и его собственные проблемы. Нельзя было ввести Марика в курс дела в общих чертах. Здесь важны каждая нерасшифрованная строчка и непонятая запятая. И вдруг именно за ней тот топор, что может упасть на голову их нового друга. Вся цепочка недавних событий подводила к тому, что в игру много раньше включилось что-то ещё и это «что-то» пытается обойти ставленников Велеса. Иногда успешно пытается. Ордена, к примеру, у него уже нет. Как и архива Каргера.

На самом ли деле стоит втягивать парня в предприятие, с которым весьма мало шансов справиться?

Союз с Мариком упрощал дело, но одновременно возвращал к вопросу, ставшему почти риторическим в отношении каждого из новых спутников – «кто ты в списке – нежданный друг или нежданный враг?»

Кай предпочёл бы, чтобы этот вопрос вообще не возникал. Но куда же теперь без него?

* * *

Учебный год стремительно подходил к концу. Мало по малу из факультетских кругов начала просачиваться информация о новых сеансах коррекции с Магистром Соломеей. Они отличались от привычных тихих посиделок с пирамидками. Эти «другие» занятия случались спонтанно, без определённой системы и периодичности. О встрече узнавали, как и прежде, в деканате из обычного расписания, никаких особых пометок там не появлялось, так что интрига до конца не раскрывалась. Предсказать такую удачу никто заранее не мог, но мечтал о ней каждый.

В день сеанса избранный счастливчик на занятиях больше не появлялся. Вернее, все думали, что не появлялся. Ещё точнее, в своём обличии не появлялся. Зато другой неофит сильно менялся. Первые испытуемые позже рассказывали, как проводили день до конца занятий в чужой личине. Урождённый её владелец, ни о чём не догадываясь, тем же утром по какой-то уважительной причине по распоряжению деканата возвращался с занятий домой, там и засыпал. Выбранный Магистром Силы неофит после перевоплощения получал не только чужое тело и лицо. Он приобретал доступ к силе не своего класса сертификации и на один день обретал могущество и возможности двух, а иногда и больше, разных даров. Магистр Медвяна после такого замера сил делала очередные пометки в серебристых карточках неофитов. Суть их, как и прежде, держалась в секрете.

Через особое испытание прошла от силы четверть фотоников. Никто из компании Кая пока что вызван не был, и принцип отбора для всех оставался неясным. Некоторые везунчики успевали посокрушаться, мол не блеснули, не сумели придумать интересное применение полученной комбинации сил, разве что потренировали актёрские таланты. День их пролетал в забавных, но пустых розыгрышах однокашников. Другие, чей разум и фантазия были изощреннее, успевали совершить какие-то дерзкие поступки, за что счастливчика потом особым образом отмечала в персональной карточке Магистр Медвяна. Но и первые и вторые уже через двадцать четыре часа суть своих подвигов не помнили.

…

Иногда фотоникам добавляли новых Мастеров. Ненадолго. Начитав положенное количество лекций по вспомогательным дисциплинам, они переходили из гардарининской академии в другие. О некоторых предметах, как о Неоцентрической химии, Кай даже жалел, искренне сетуя на малое количество часов. Работа со связующими вышла на новый уровень, за ней и понимание техник Магна Кварты.

Таким временным мастерам предметов иной раз удавалось раскрыть самых скучных индивидуумов с неожиданной стороны. Как например Мастеру Зубу удалось «встряхнуть» фотоника Сереброва. Завершающее практическое занятие закончились забавным конфузом и запомнилось надолго. И, возможно, именно оно запустило цепочку событий, которая привела к печальному концу. Но не будем забегать вперёд.

…

Серебров был из тех неофитов, что не водили громких компаний и держались в стороне от местных звёзд. Низкорослый и очень худой, весь обвешанный бусами, серьгами, фенечками и цепями парень был совершенно влюблён в свою фамилию и всецело сосредоточен на веществе, давшем ей корень. Серебро! Будучи элементом одиннадцатой группы, этот благородный металл натолкнул его и на новое имя, которым тот с какого-то момента своей жизни представлялся – Один. Банальное родовое имя было отринуто.

Всем своим существованием Один опровергал тезис о диамагнетической природе серебра, которое у нормальных людей никак не притягивается магнитом. В его случае серебро ещё как примагничивалось, непосредственно к нему, иногда даже без его согласия. Но чаще в ответ на его старания. Сам Один не мог пройти мимо металла, овладевшего его разумом и волей.

На последней лабораторной работе неохимик Леонид Зиновьевич Зуб раздал студентам по маленькому медицинскому пистолетику с микродозой активного вещества. Девушки испуганно роптали, заранее отказываясь от экспериментальной инъекции, парни нервно пересмеивались, но большинство поглядывали на пистолеты с опаской. Мастер Зуб успокоил аудиторию, сообщив, что Магна Кварта, которой они в данный момент овладевают, распылит заряженное вещество в пыль и в момент введения под кожу превратит его в коллоидный раствор. Чудесный этот продукт обретёт способность губить практически любые бактерии и исцелять от практически всех недугов – от почечуя до глистов.

Однако, что-то пошло не так… наблюдательным сокурсникам это стало очевидно в тот момент, когда прошёл слух о внезапном отъезде Магистра Силы на Коллегию Гроссмейстеров. Весть попала в нужные уши одновременно с моментом, когда пистолетик с раствором примагнитился к Одину. Раньше, чем Мастер Зуб дописал на доске условия опыта и опорную схему Магна Кварты, Серебров легко определил в составе присутствие вожделенного элемента имени себя. Серебро тут же было впрыснуто в запястье, и к герою потянулся народ.

…

После тридцать седьмой инъекции девушки начали замечать на счастливом челе Сереброва признаки заторможенности. После девяносто шестого некоторое изменение цвета радужки. После сто двенадцатой Ромола Романтий нашла цвет лица Одина схожим с оттенком Голубого озера в Подгорцах и помахала ему веточками своей короны. Мастер Зуб какое-то время задавался вопросом, отчего сто семьдесят семь порций экспериментального раствора не сработали, но будучи не склонным к метафорическому мышлению, остро проявившуюся синюшность кожи, ногтей и белков глаз Сереброва вскоре распознал и отправил Одина к Мастеру Прамедерии Весёлой для экстренной детоксикации.

Но и тут что-то пошло не так. На кафедре Сереброва встретила не Сан Саныч, а озабоченный Авангард Розмаринов. Тот, хотя это было ему совершенно несвойственно, по какой-то причине не заметил синюшность неофита, а сам Серебров о цели визита промолчал в надежде приживить к своему организму толику привалившего металла. В итоге, глядя в оставленные Соломеей инструкции, Розмаринов сопроводил Сереброва аж до дальнего угла кабинета Магистра Силы, откуда Один Серебров вышел уже Шабашовым, Стевой. Сам Стево по распоряжению деканата с утра отбыл домой.

Вращая голубыми белками и отсвечивая бирюзовыми зубами, Один начал вживаться в роль Шабашова.

Стево отличался значительной смуглостью, и первые минут тридцать никто из неофитов ничего не заподозрил. Но биохимия тела, доставшегося Одину от Шабашова, сыграла с ним пренеприятную игру. Фальшивый Стево вернулся в класс уже в образе, подобном огромному почерневшему серебряному самовару. По поводу и без повода обливающийся потом сын вольного народа ромов заставил элемент, впитавшийся в клетки Сереброва, потемнеть до цвета эфиопского кофе. Да, серебро окисляется и темнеет от контакта с серой, содержащейся в организме человека, особенно сильно потеющего.

Программа коррекции сопряжения силы была испорчена. Чернокожий странно ведущий себя Стево наконец вызвал подозрения среди неофитов. Серебров остаток дня отшучивался, напевая обрывки куплетов из репертуара полководца Отелло. Дарка Олефир, обобщив полученные сведения, подлог заметила первой, сообразив, что настоящий Стево должен бы петь другое. Весь месяц он готовился к дебюту на театральной сцене в Доме престарелых ветеранов МВД. Ради этого богоугодного дела прошлые недели Шабашов терзал слух сокурсников распевками из репертуара помещика Владимира Ленского, а тут нате вам – Отелло.

На следующий день Мастер Зуб, отработав свой контракт, из Академии отбыл. Магистр Соломея Медвяна ещё не прибыла. Розмаринов, оставшийся на хозяйстве, прознав о недоразумении, догадался о беде, постигшей ни в чём неповинного певца. Когда истерзанное накачанное серебром тело было возвращено исконному владельцу, тот не дрогнул даже после сообщения Розмаринова о необратимости аргироза или отравления серебром для человеческого организма. Стево принял удар стойко.

На пятый день отсутствия Магистра Медвяны доказательства этому были предъявлены престарелым ветеранам МВД, людям, немало повидавшим на своём веку. На премьере постановки «Евгений Онегин», отгремевшей с невиданным градусом драматизма, Стево рыдал по-настоящему, и зритель ошарашенно рукоплескал. Отравленный, поскрипывающий металлом певец искренне вопрошал небеса:

«Что день грядущий мне готовит?»

За спиной абсолютно чёрного солиста, блиставшего исключительной серебристостью голоса, скукожились исконно русские берёзки. Расстреляли чёрного барина Ленского под нескончаемые овации, и синеглазо-синезубый Стево был всё же счастлив.

Но триумф был омрачён, Стево и дальше продолжал менять цвет. Печальным довеском к судьбине Шабашова пришло последнее неприятное открытие – серебро обладает замечательной отражающей способностью, без малого сто процентной в видимой части спектра. Так, достигнув предельной густоты цвета, на шестой день Стево начал замечательно отзеркаливать пространство, добавив к прочим несчастьям сходство с чёрной урной для праха.

К середине седьмого дня по команде прибывшей Соломеи в лазарет к прамедерикам попали все трое – синий Серебров, чёрный Шабашов и бледный Розмаринов, клявший себя за потерю бдительности. Факультет надрывал животы ещё с неделю, пока Соломея не освободила оба тела от излишков серебра.

Забегая вперёд, стоит добавить, что виновник происшествия Один Серебров к металлу всё же не охладел, но в итоге нашёл былую прелесть в родовом имени Филимон. Смена имени не могла вернуть Одину утраченного доверия некоторых однокашников. Шабашов с тех пор поглядывал на него с опаской и при виде него холодел и старался меньше потеть.

Однако и об особых сеансах коррекции больше вестей не приходило. Кажется, из-за этого конфуза Магистр Соломея сочла их опасными, и сведущие люди даже поговаривали о некоем резонансе в научных кругах и на педагогической комиссии. Фотоников это как раз не заботило, они лишь сожалели о потерянном шансе поменяться с кем-то телами и испытать на себе чужую силу.

Сведущие люди, как водится, оказались правы, и Дарка Олефир поняла гораздо больше остальных. Профессиональное чутьё подсказало ей, что грядут важные и не очень приятные перемены.

* * *

Отсмеявшись весь перерыв, фотоники потянулись в Ботсад на Основы Геодезических Измерений.

Медленно заполнялась аудитория. За спинами по обыкновению гудел голос Мастера Карфагена.

Кальдера и без практических занятий на дуге стала любимой аудиторией фотоников, особенно в часы, когда Пламенник разгорался. Воздух пронизывал запах грозовой свежести, глаза отдыхали, мозг вмещал гораздо больше информации. Никто не знал, от чего зависит его яркость, но иногда, в некоторых уголках класса можно было поймать пробившийся сквозь преграды стен и коридоров луч порфира, который застывал на кресле концертным световым пятном. Девушки старались выискать такое благодатное место первыми, иногда случались даже ссоры в борьбе за час «люминотерапии», поскольку признанным фактом считалось будто после сеанса в луче Пламенника волосы становились просто шелковистыми, и их объём увеличивался в два раза без всяких парикмахерских штучек. Ромола Романтий заявляла даже, что отметила увеличение размера груди.

Иногда в таком местечке можно было заметить даже Карну. Она сворачивалась клубочком, совсем по-детски складывала руки и ноги и замирала спящей нэцкэ в столбе холодно-багрового света. Она могла не покидать своего тихого островка всё парное занятие. В такие моменты Карфаген удивительным образом забывал о ней, а девушки, мечтающие о люминотерапии, проходили мимо с невидящим взглядом.

Кай выискивал глазами Деников, мечтая взять у Дениса его доклад по Техникам моментального временного проектирования. После лиходедовского представления с Лиссабонским возмездием предмет стал Каю ещё более интересен. Это ведь, хоть никто на этом ясного акцента не сделал, давало возможность возвращаться во времени. А у Кая были вопросы, на которые никто не хотел отвечать.

– Острога, прости… Планы поменялись, – Деники с сожалением развели руками, с перерыва они с Даной отпросились до конца дня. Причина была уважительная – их подруга Дарка Олефир попала в больницу, а посетителей к ней пускали только в дневное время. На выходные же Деники запланировали пару опытов в продолжение лиходедовской темы и дописать экспериментально-практическую часть доклада, так что при всём желании расстаться с заветной тетрадкой не могли никак.

– Зато на вот, возьми, – Дана протянула Каю глянцевый журнал, – а то скоро от него ничего не останется, не успеешь посмотреть.

– Спрячь, ещё увидит кто… – Денис тихо рассмеялся.

Из своего чешского турне Деники привезли любопытную вещь, туристический путеводитель. Журнал был красочным и тяжёлым, он долго ходил по рукам студентов, вызывая ахи и вздохи восхищения, и теперь в волшебную Прагу мечтал попасть каждый фотоник.

– Спасибо, значит, дошёл ход…

– Кстати, у Ангелины по Проектированию получилось отличное эссе, попроси почитать, есть что обсудить.

Кай с сомнением поискал глазами Ангелину, она пробиралась по проходу к своему обычному месту. Он и не думал, что Гелевейка в этом предмете что-то соображает, но Деники бы не обманули.

– Точно тебе говорю. Иди к ней. Получишь удовольствие… – Денис многозначительно подмигнул.

Кай покраснел и спрятал журнал под свитер и всё же решился попросить конспект по Проектированию.

– Острожский, ты с дуба упал? Ты же лучший за что ни возьмись. Чем же мой конспект может тебя удивить? Не дам, конечно.

Кай опешил, но быстро нашёлся с ответом:

– Не зарекайся, женщины склонны к жалости, – он даже не пытался скрыть улыбку.

Ангелина дёрнула шнуровку сумки и зло уставилась на него, изучая лицо.

Кай добавил серьёзности взгляду.

– Потому что ты добрая, умная, красивая и ещё раз добрая… И без ума от меня, – смеясь добавил Кай.

Ангелина фыркнула.

– Ты хотел сказать наоборот? Поэтому просишь конспект.

Кай снова разулыбался. Сердитая она была такая забавная.

– Ну, конечно! Всё равно же дашь.

Кай полусидел на краю парты. Гелевейка тряхнула волосами, бросила последний косой взгляд в его сторону и пошла к подружке.

Кай проводил её взглядом. Внезапно он вспомнил… Когда-то маленьким, в программе «В мире животных», Кай увидел детёныша гренландского тюленя, почти истреблённого людьми. Эти существа с космическими глянцевыми глазами, чёрными от века до века, вызывали острое чувство нежности и тревоги. Мордочка с заплаканными кукольными пуговками глаз с мольбой смотрела в дуло направленного на неё ружья, а потом белоснежное серебристое тельце скатывалось со льдины в чёрную воду. Их называли бельками. Несколько ночей Кай просыпался в слезах. Он просил Музу купить ему такого белька, чтобы никто не смог его убить.

И вот сейчас, увидев лицо Гелевейки, он вспомнил этот взгляд.

Вдруг его снесло ударом в плечо, и он, потеряв равновесие, повалился на скамью. Мимо пронёсся Марик Варивода со сцепленными зубами, такого лица Кай у него ещё не видел.

– Ээ-э, ты что?

– Прости, я нечаянно, – бросил Марик и растворился в полумраке подземелья.

– Чего это с ним? – проворчал дед, когда Кай, потирая ушибленную руку, вернулся к их столу.

– Эта шпилька его доконает, – с усмешкой сказал Кай. – Доведёт его до какой-нибудь глупости, вот что она сделает.

– А мне казалось, к нашему Марьянчику она особенно расположена, – тихо произнесла Муза.

– Кто? Геля? – дед исподлобья наблюдал за Ангелиной. – Ей нужен человек другого сорта, из которого можно выбить искру, вот кто ей нужен. И детские ухаживания давно не для неё.

– Ну вам откуда знать, Егор Георгиевич? – прошептала Муза. Сердитые нотки в голосе звучали достаточно внятно.

– Такие как она не оставляют в душе синяков, – сказал Кай.

Все уставились на него. Муза патетично закатила глаза. Он смутился. Он не мог объяснить, почему он так сказал и где он это услышал. Но это было о ней.

Карна неожиданно спросила:

– А какие тогда оставляют?

Кай покраснел.

– Вот оно, ваше воспитание! Всё шуточки, – дед примирительно усмехнулся. Муза распереживалась ещё больше. – Но он-то по ней сохнет!

– Марик втюрился бы в кого угодно, он же совсем ребёнок, – сказал дед, закладывая руки за голову.

– Но Марик никогда об этом не говорил.

– То, о чём люди не говорят, и сводит их с ума. А Ангелина во что-то такое всё же с ним играет. Надо бы за ним присматривать.

– Тебе? – усмехнулся Кай.

– Ну да. Разве ж кому поручишь… Всё на мне, – комично вздохнул дед, смахивая со лба несуществующий пот.

Чудные сегодня все какие-то… Что за день сегодня, всё наперекосяк.

Кай махнул рукой и, как только фотоники расселись, наступив на горло собственной тяге к наукам, развернул пражский путеводитель.

Возле картинок текст дублировался на чешском и на русском языках. Кай листал его, вчитываясь в непонятные строки на латинице, откладывал в сторону, когда Карфаген поворачивался к аудитории, потом снова открывал на большом четырёхстраничном развороте. Эта картинка была подписана как «Староместский Орлой», на ней в звёздах и зодиакальных кругах блестел в лучах солнца совершенно фантастический образец астрономического искусства. Орлой… Значит, их часы так называются…

Кай с головой ушёл в изучение глянцевых страниц.

Одна мысль не давала ему покоя. И ещё с год назад он откинул бы её, списав на совпадение. Сейчас он не был готов отнести свои выводы к сказительству девяносто девятого уровня наглости. Именно эти часы были нарисованы на огромном панно в коридоре часовой мастерской мастера Йозефа. Кай не сразу вспомнил тогда, где видел их прежде. Но там были именно эти часы с древней ратуши.

На первый взгляд, ничего нового в этом не было – всё ж это часовая мастерская… Но легенда, напечатанная на обороте, добавила ещё одну загадку в его немалый список.

«В те мрачные века Прага переживала тяжёлые времена – неурожаи, болезни, войны, стихийные бедствия. Отцы города, надумав успокоить народные волнения, решили увековечить красоту главной площади Пражского Града, с тем и бросились на поиски мастера, чтобы заказать ему астрономические часы, которые переживут века, опережая другие как в красоте и изяществе, так и в инженерной мысли. Такой мастер вскоре отыскался – мастер Йозеф Микулаш из Кадани создал этот Орлой, и всякий, кто видел, как под музыку и бой часов выходили фигурки человеческих грехов, уже не мог забыть увиденного.

Мастер Йозеф Микулаш скромно жил в ратуше, в тайной комнатке за циферблатом, каждый день ухаживал за механизмом, проводил расчёты движения небесных светил, кормил любимого кота и был счастлив в своём творении.

И стал народ стекаться из других городов, чтобы полюбоваться на чудо, а другие бургомистры присылали гонцов с просьбами прислать к ним этого чудесного мастера. Расцвела торговля, забогател Магистрат, город забыл о бедности. Алчные отцы города очень испугались, что мастер сможет в другом городе создать ещё более удивительные и красивые часы, ведь мастер Йозеф хранил свой секрет и не отдал чертежи магистрату, как не просили отцы города.

Тем временем в народе пошёл слух, что Орлой обладает какой-то злой силой. Пражский люд пугало, что на строительстве сотрудничали алхимики, пророки и астрологи – посвящённые в тайны магии, которой народ опасался».

Кай смотрел на картинку, ему не хватало фантазии представить все назначения этого сложного механизма. Подозрения о связи мастера сооружения с магией и самим дьяволом было не лишено оснований. Орлой был гораздо разумнее обыкновенных часов. С него можно прочитать астрономические циклы, положение Солнца, по какому знаку Зодиака оно проходит, положение Луны, её фазы и положение относительно Солнца.

«Страх засел в умах бургомистров.

Тогда они решили проучить мастера. Ночью пришли к спящему мастеру Йозефу слуги бургомистровы. Они схватили его, связали и избили. А потом вырезали ножом его глаза. Чтобы никогда больше не смог он произвести на свет что-либо столь же прекрасное, как Пражский Орлой».

Кай перечитал это абзац несколько раз. Ему стало не по себе.

«За Орлоем закрепилась слава, будто он является дьявольским оком, и его настоящей задачей является не показывать время, а быть измерителем времени зла, которое он отсчитывает до конца света. А скелет с колокольчиком и песочными часами, если взглянуть ему в глаза, посылает страшное испытание смельчаку».

Кай нашёл на картинке изображение скелета. В его глазницах не было глаз. Внутри черепа будто полыхнул огонь. Кай моргнул, и блеск угас. Покрутив журнал, он списал видение на солнечный отблеск. Но фигурка была действительно жуткой. Кай несколько раз повторил себе, что его не пугают эти старые сказки и решил рассмотреть журнал повнимательнее на перерыве. К счастью, перерыв через несколько минут и наступил.

* * *

Лифт, допотопное устройство на канатной тяге, к которому сперва относились с подозрением, уже никого не пугал. Огромная дощатая люля в три прохода подняла всех желающих. Они оказались под куполом Университетской Обсерватории. И это, конечно, до сих пор порождало вопросы… Действительно, спускаясь по необычной факельной лестнице, они оказывались за два с половиной километра от Университета. Какой-то фокус с пространством. Пару раз посвятив этому время на занятиях по Метеоритике, Кай никаких признаков двери лифта так и не обнаружил. Действительно, как и говорил Карфаген, «чинно зайдёшь, тайно выйдешь и особо войдёшь».

На перерыве друзья разделились. Хорунжему понадобилось встретиться с парнями из диггерского отряда, Муза с Карной и другими девчонками побежали через дорогу в книжный за контурными картами. Кай уселся на скамейку со своим журналом, а Марик, пару минут покрутившись рядом, незаметно исчез. Кай усмехнулся, догадываясь о причинах.

…

Единственным очевидным для всех интересом Марика почти с первого дня учёбы стала Гелевейка. Ангелина казалась такой крохотной и слабой, что даже необходимость открыть дверь требовала от неё усилий штангиста, берущего вес. Это будило в Марике позыв защитить «деву в беде», и в такие моменты он всегда оказывался рядом, открывая неподатливую створку или принимая из её рук стопку учебников. Кай мог списать природу его чувств лишь на безграничное благородство.

В общем, едва наметилось какое-то гендерное оживление в направлении от Марика к Ангелине, за его робкими ухаживаниями наблюдал весь поток. Ангелина его никак особо не поощряла, в то же время, не отталкивала, чем укрепила Марика в его вере в чахлые намёки на будущий роман.

Кай к ней относился хорошо возможно потому, что Ангелина не пыталась выдавать себя за ангела. Хотя, честно говоря, не считал её такой уж хорошей партией для любого из своих друзей. Но ему никогда бы не пришло в голову отнять надежду у Марика.

…

Было ясно, что Марик умчался окружать флажками свою ненаглядную Гелевейку, потому Кай в полном умиротворении сидел в заснеженном парке и ему не хотелось возвращаться на занятия. Тишина, морозный воздух, потрескивающие ветки в пустых аллеях. Так хорошо…

Кай развернул журнал.

Ещё секунду назад парк казался совсем пустым. Но нет, сегодня ему не дадут собраться с мыслями. Скрипнул снег, позади послышались шаги. Он обернулся.

Гелевейка.

– Привет, – бросил он, горбясь и натягивая повыше шарф, надеясь, что она пройдёт мимо.

Но Ангелина не собиралась уходить.

– Острожский… ты здесь… – она запнулась, будто подбирая слова. – Мне надо кое-что тебе сказать, – она оглянулась, будто проверяя, нет ли кого за спиной.

Кай внутренне напрягся.

Уходи. Уходи же…

– Там тебя Марик ищет, он туда побе…

– Не надо. Я хочу с тобой встречаться, – перебила она с пугающей резкостью, глядя в его глаза своими синими расширившимися глазами.

Она хотела казаться грубоватой и менее испуганной. Но, похоже, внутри что-то дрогнуло, и в лицо ударила кровь. Она почувствовала это, и в глазах её блеснули слёзы.

Кай разогнулся, открыв рот. Он был совершенно побеждён и связан прелестью её нечаянного невинного смятения. Ангелина неловко опустилась на скамейку рядом с ним. Кай уставился на её полуголые колени, обтянутые прозрачным капроном. В голове крутилось одно – как они потом отдирают его от кожи по такому морозу… Острое желание защитить её обожгло ноги и растеклось выше…

Он подул на замёрзшие руки и погладил её по плечу.

В её глазах мелькнуло сомнение, как у человека, чья совесть не совсем спокойна. Или ему показалось…

– Да. Именно это. Другой бы уже давно начал хватать меня за коленки. Я бы могла в тебя влюбиться.

– С этим не торопись.

Кай хмуро усмехнулся. Он почувствовал себя многомудрым стариком.

Ничего похожего он раньше не испытывал к девушкам. С того первого взгляда там в Межевом переулке Тори стала ему кем-то… каким-то главным человеком, он был её собственностью. Это не обсуждалось и не оспаривалось. Она была над ним. Наверное, большинство парней, признай он это, подняли бы его на смех. Но, оказалось, что это чувство подчинённости может быть приятным. Вместе они были чем-то целым.

Ещё была та ночь с Ангарой.

Прелесть заключалась в том, что они вообще не принадлежали друг другу. Не образовалось ни тончайшей ниточки, которая связала бы их до или после. Ничего. Кроме того восхитительного мгновения обладания друг другом. Они внезапно сошлись и безумно подошли друг другу. Именно на тот час. Может быть, тогда они стали какими-то другими людьми. Но то чувство больше не возвращалось, Кай это признавал. И в этом была иная прелесть. Они остались любовниками, запредельно чужими друг другу. Он до сих пор не говорил об этом ни одной живой душе. И прокрутив в голове эту мысль, как бы переступил какой-то рубеж.

– Что ты мне ответишь? – резкий голос вывел его из оцепенения. – Ты боишься табу? Тебе надо подумать?

Кай посмотрел на неё с улыбкой. Она была очень красивой. Ответ был готов.

– Нет, не надо.

Ангелина улыбнулась, пальцы её потянулись к его руке. В этот миг в памяти всплыла затуманенная сгорбленная фигура Марика.

– Я люблю другую.

Она всё ещё улыбалась.

Удар обжёг застывшую кожу. Кай схватился за щеку, в глазах промелькнул хоровод из голубых мушек. Он едва не свалился в сугроб у скамейки.

– Ты пожалеешь, – кинула Ангелина и побежала к зданию обсерватории.

– Геля! Стой, я объясню! – крикнул он, вскакивая со скамьи.

– …пожалеешь… – донеслось в тишине парка.

Он снова окликнул её, потирая щёку. Но крохотная фигурка с голыми ногами уже скрылась за дверью.

Кай тяжело вздохнул и снова сел. Его душил шарф. Он размотал пару витков и расстегнул верхние пуговицы на пальто.

За что получил… непонятно. Надо взглянуть на своё генеалогическое древо. Там непременно должны быть богомолы с их нехорошей традицией по женской линии. Непонятный народ эти женщины.

Думать об этом совсем не хотелось. И может быть, стоит обговорить это с Мариком. Кай не знал, как правильно – сказать или утаить.

К чёрту эту Гелевейку!

Он попытался утихомирить мысли, вновь окидывая взглядом тихие аллеи. Сердце стучало тише. Он посмотрел на свои руки, кожа побелела, застыла на морозе. Он перевёл взгляд на обледенелую скамейку. Рядом на скамье по-прежнему лежал журнал, который он сегодня попросил у Деников. Кай заставил себя раскрыть его. Пальцы дрожали.

Журнал раскрылся на странице с огромным портретом скелета. Скелет… символизирующий смерть… в руке песочные часы и колокольчик. Наверное, правильно… жизнь так скоротечна. Череп смотрел со страницы угрожающе.

Кай перевернул страницу, начал читать первое попавшееся:

«Долго мастер Йозеф лежал без сил, добрые горожанки помогали залечивать шрамы в глазницах и кормить кота. Кровью истекала его незрячая отныне душа. Каждый такт часового механизма, каждая трель встроенного органа, каждый удар маятника наполнял его сердце обидой и болью.

И когда встал мастер на ноги, ночью вышел он из своей мастерской, пробрался внутрь гигантского механизма часов, помолился святому небу и шагнул вперёд, на зубчатый механизм.

Так умер мастер Йозеф, так умер Староместский Орлой, краше которого не видывали люди. И много веков после никто не мог восстановить их ход, ибо тайну хода этого механизма мастер Йозеф унёс с собой».