Читать книгу: «Поворотная точка. Магический роман», страница 4

Что ж, значит, он стал дядей…

Было горько и тошно. Он был женат на сестре. Зато теперь легче – её отказ был самым лучшим в данной ситуации. Им нельзя быть вместе. Они связаны узами родства.

И ушла она не к его отцу. А к свободному, вдовому и бездетному Хелиусу Морелю. Хелиусу Морелю, воспитавшему чужого ребёнка как своего. Давшего образование, имя, статус. Это потом он сам всё потерял. Но Хелиус для подкидыша сделал всё. Всё, что не сделал родной отец.

Глаза снова щипало. Его жизнь – подделка, и была такой всегда. Обманка. С самого начала. И поневоле Дрейк проникался уважением к приёмному отцу, в доме которого вырос. Тот чуял подвох, не любил… И всё же вырастил. Давал шанс. Много шансов… Вот только сыну Арьени и Блэров нечего делать в особняке Морель.

…Узнай он об этом раньше – и не было бы этой глупой попытки отомстить. Была бы свобода… Если бы только он сам не пошёл бы вешаться…

Дрейк поднял голову, взглянул в малюсенькое окошко под потолком. За ним было свинцовое небо и тяжёлые тучи. Всё то, что он не ценил, презирал, не считал важным. А теперь он может рассказать в деталях о каждой туче и её оттенках. О каждом шорохе волн о стены крепости на острове Херс. Только вот некому.

А в Греве-ин-Кьянти солнечно и тепло. Как и в Малаге. Как и в его маленьком домике во Франции, где живёт его жена, шестилетний сын и вернувшаяся кошка. А он, Дрейк, здесь – в темнице, без магии, без шансов. Пожизненное заключение. Он не вернётся домой. Да-да, в мыслях тот домик стал домом. Через года два от момента заключения.

Агния упорно пишет, «ждём домой». Белая волшебница верит во что-то. Пусть так. Пусть это её успокаивает. Он – не верит ни во что.

Ещё этот Вейст. Тоже пишет. Так пишет, как будто они виделись буквально вчера и снова встретятся завтра.

Ненормальные они, это Светлые маги.

Он не отвечает на их письма. Молчит 6 лет. А они пишут и пишут. Даже Фебос. Ребёнок, которого он не берёг, которого не прочь был похоронить, пишет ему. Называет папой и неумело рассказывает какие-то свои мальчишеские события.

Сын, который растёт без отца. Без опоры. Сын, который общается с детьми Кадини и Морелей. И любит Эстию. Ещё бы, она его тётя. Немудрено. Родная кровь.

И Эстия… Та, которую он так желал умертвить – помогает его жене и общается с его сыном. То ли святая, то ли…

То ли просто нормальный человек. Это он, Дрейк, ненормальный, что пытался прервать чью-то жизнь. А теперь он здесь, на Херсе. А они там, в жизни. Он как будто мёртв. Он сейчас как Душа, которая наблюдает за живыми, не имея возможности присоединиться к ним.

Маг закусил губу.

– Чёрт, как я хочу к ним…

Слёзы привычно застилали глаза. Стесняться было нечего. Это Дрейк Морель корчил из себя всемогущего. А Дрейк Блэр мог позволить себе даже слёзы. Всё равно в одиночной камере этого никто не увидит.

…Он вдруг оглянулся. Рвущееся наружу желание становилось нестерпимым…

Он взял чистый лист бумаги и карандаш. Они были у него с первого дня – никто не запрещал заключённым писать письма. Он запретил себе это сам. Но сейчас…

Отвыкшие от карандаша руки вывели неровные буквы. Он глубоко вздохнул. Он не может не написать это письмо. Потому что оно необходимо.

Фебос, здравствуй! Я был рад читать твои письма. Надеюсь, ты будешь рад прочитать мой ответ…

Он не будет таким, как его отец. Он не исчезнет стыдливо из жизни собственного сына. Пусть и из тюрьмы, но он может дотянуться до него. Отвечать ему. Подсказывать. Направлять.

Фебос, хоть и окружён людьми, всё же одинок. У него одного нет отца рядом. Он один – без опоры. Как и Дрейк когда-то. Неродной отец не мог заменить настоящего. Или мог, если бы сознательно принял чужого сына. Если бы отдавал себе отчёт, что это сын его жены, но не его… Но для Хелиуса он был тайно, воровато подброшенным в гнездо кукушонком…

В груди жгло слабее. Дрейк писал. Агния прочитает письмо Фебосу, если тому будет непонятен почерк отца. А он напишет. Много напишет. Всё, о чём и не думал писать. Всё, что сейчас необходимо сказать…

…Норны тоже прочитают это письмо, аккуратно подглядывая из-за сизых туч. Младшая норна будет вытирать слёзы краем полотна судьбы Дрейка Блэра. Можно ли так делать, и как это скажется на полотне, кто ответит? Да и поздно уже… Младшая норна, Будущее, умывалась слезами, а Дрейк писал, писал и писал.

Слишком поздно. Но всё же небесполезно…

Глава 3. Мысли

Я была у себя. У себя на работе. Да-да, наличие родовитого мужа, его громкая фамилия, громадное состояние, двое детей и возможность всю жизнь жить, ничем не занимаясь, меня не растлило и не превратило в деталь интерьера. Я – живой дееспособный человек. И я много могу сделать.

К счастью, не только я. Мой мир состоит из людей активных, деятельных, заинтересованных, любящих своё дело. Всё по подобию. Если вокруг вас – помойные мухи и жуки-навозники, задумайтесь, не родственники ли вы им? Иначе почему они вас окружают?.. Похоже, Виола Гринфор именно это и сделала – задумалась. И соорудила петлю. Её мир был слишком жесток. В нём были злобные люди, несправедливость и корысть. Точнее, она это видела. Видела то, на что была способна. Потому что она сама была такой – жестокой, корыстной, злобной, самоуверенной. Поняла ли она это? Сомневаюсь. Жалко ли мне её? Нет. Мне жалко тех, кто пострадал от её безумия и фанатизма. Даже это место, Реабилитационный Центр, едва не дискредитировало само себя под её рукой.

Хорошо, что Хелиус помог Центру уйти от прошлой хозяйки. Смею надеяться, под моим началом Центру и людям лучше. Во всяком случае, всё идёт хорошо. Если можно так выражаться, глядя, сколько душевно-травмированных людей существует на свете и приходит к нам. Но это мы изменить не в силах – лишь только пытаться нивелировать последствия. Да учить. Учить не попадаться в ловушки. Не только магические, нет. Этим занимается Эрик Кортэр – я пригласила его несколько лет назад в штат Центра. Он учит тому, чему людей не научили в Академиях и Высших Школах. Учит понимать магию, чувствовать её, учит простым способам создания безопасности. Вкладывается в людей – спокойно, основательно, методично. Учит «уметь», а не просто «знать».

Я учу другому. Как не оказаться там и с теми, кто эти ловушки строит. Как овладеть удивительной магией – магией речи и магией невербальных знаков. То, что я выучила, увы, на своём опыте, раз за разом попадая в разного рода передряги. Пропуская мимо ушей и глаз то, что в них буквально било.

Моё детство, отношения с отцом, общение с семьёй Кадини, необходимость скрываться, прятаться, отвергать многих, чтобы скрыть свою болезнь, а затем встреча с Дрейком… Всё это – звенья одной цепи. Одной очень страшной цепи. Цепи самопредательства.

Я смотрю на то, какой растёт Лаура, и волнуюсь. И радуюсь одновременно. Потому что она не будет соглашаться на неподходящие ей отношения. Не потерпит унижающего её мужчину. Не отвергнет кого-то просто потому, что ей так сказали. Она воспитывается с ощущением, что с ней всё в порядке. Она – любима. Она – ценна. Мир в её глазах – дружелюбное место. Она учится наукам и манерам не потому, что надо, а потому, что это естественно. И ей нравится уметь всё больше и больше. Да, я волнуюсь, не станет ли она легкомысленной, но это моя вечная привычка – волноваться. Дети копируют родителей, а мы с Хелиусом, смею надеяться, сумеем быть достойными примерами в её глазах.

А я копировала своего отца. Его разочарование в себе, его неполноценность, его необходимость прятаться я приняла на себя. Он не со зла воспитывал меня так, как вышло. Он просто сам был таким.

Хорошо, что это время закончилось.

– Эрик, привет! – я улыбнулась магу, который шёл мне навстречу по широкому круговому коридору, опоясывающему здание Реабилитационного центра, застеклённому и благодаря этому ярко освещённому.

– Эстия, – он ответил на улыбку.

Светловолосый, со спокойным взглядом. Уравновешенный, разумный Светлый маг. Хелиус считает, что Эрик мало знает о себе – и о своей крови. Впрочем, много ли знаю я? С тех пор, как из неё убрался вирус, став в итоге моим преданным спутником, я не возвращалась к этому вопросу. Но он вернулся ко мне сам…

– У тебя сегодня группы? Мне казалось, по вторникам у тебя свободно…

– Ты права, я не работаю сегодня, – улыбнулся он. – Я, собственно, к тебе.

– Что-то случилось? – я напряглась.

Маг покачал головой.

– У тебя сегодня лекция про Невербальные ловушки насилия. Я записался. Ты не против?

– А, ты об этом! Конечно, я только за… – я немного растерялась.

– Это серьёзная тема. Я хочу больше понимать про это, – он стал собран. – Я учу людей справляться с последствиями. Но они не просто так оказываются с теми, против кого приходится потом применять защитную магию. Я наблюдаю за ними… И пытаюсь понять, что приводит их туда… – он нахмурился.

– Ты прав, насилие просто так не случается…

Мы пошли дальше. Нам по пути. Во многих смыслах.

Эрик прав. Это так. Насилие – не норма. И оно есть не в каждой жизни. Кто-то не соприкасается с ним никогда, а кто-то проживает его ежедневно – будучи или жертвой, или агрессором.

В моей жизни насилия было много. Избыточно-много. Начиная с раннего детства – с ругани родителей, в которой я жила, испытывая отчаяние. А потом – ликантропия. Болезненные обороты, страх и ужас. Каменный мешок той маленькой комнаты, где отец меня запирал перед полнолунием… Да, на оборотне всё заживает без следа, но это не говорит о том, что он не испытывает боль. Испытывает. Это больно, быть почти в гробу – а для оборотня эта комнатка была именно гробом. Каменным гробом. Слишком тесно… Я сворачивалась в комок. Стены не давали развернуться. На то и расчёт – оборотни очень сильны, я могла вынести дверь и сбежать. Но это не получится сделать, если эта дверь меньше тебя, а комната-гроб сдавливает всё тело.

Я могла только выть. Сдавленно. И бесконечно варить зелья, ища шанс на излечение – только бы прекратить этот ужас. Только бы не каменный гроб…

Я понимаю отца – точнее, его страх. Это был он. Он боялся за себя. Мои неудобства против угрозы его жизни – ничто, я понимаю… Умом.

Потому что на самом деле это было бесчеловечно. А для меня это было привычным – я же не знала, что бывает иначе. Я впитала боль и насилие с самого детства. Я не думала, что этого может не быть. Моя жизнь была такой, и я не роптала. Привыкла.

Привыкла к тому, что близкий человек запирает меня в гробу, и что я – нечто плохое, недостойное, виноватое в тех усилиях, мороке и расходах, которые приходится на меня выделять…

Только это – про что угодно, но не про любовь. Но как решить проблему, которой не видишь?! Если для меня насилие было нормой и называлось любовью, я не могла ничего изменить. Чтобы изменить, мне нужно было понять, что бывает иначе.

И я поняла. Правда, гораздо позже. Когда познакомилась с «ужасным, жестоким и бессердечным» Хелиусом Морелем. Самым чутким человеком, которого я встречала. Чутким ко мне. А остальные имеют от него то обращение, которого заслужили. Кто-то ровное, кто-то уважительное, кто-то – никакое.

А некоторые даже попадают на Херс. Хелиус, как и сам Мир, взаимен. Вы желаете смерти ему – что ж, будете лишены нормальной жизни сами. Будьте осторожны со своими желаниями и пожеланиями – они могут сбыться у вас самих…

Похоже, выбравшись из отцовской семьи, я была довольно добра к миру, раз мои помыслы в отношении других сбылись для меня самой вот таким вот образом. Раз я обрела любимого человека и душевное равновесие…

…Хелиус научил меня, как бывает. Как можно относиться к другому. Как можно быть рядом с человеком бережно. Слушать, быть внимательным. Он дал мне то, чего я не получала 26 лет своей жизни до встречи с ним.

Я глубоко вздохнула. Тело вспомнило ужас воспоминаний об обороте. Волк поднял голову, глядя на меня как будто виновато.

– Ты не при чём. Ты тоже страдал… – я погладила пушистую шерсть.

Мы оба мучились. Оба были изгоями. Вот только это не случайность. Это закономерность. Не просто так оборотень проник в ту лунную ночь в дом на реке Арно. Оборотень был квинтэссенцией злобы и ненависти. И пришёл он туда, где были родственные ему энергии. Где было много ссор, криков, злых насмешек. Потому и прошёл он беспрепятственно. Потому не сработали защиты, потому он пришёл тогда, когда дома были живые. Будь всё иначе, цари в этом доме любовь и поддержка, оборотень споткнулся бы на первой линии охранных чар. Или пришёл бы в ту ночь, когда наша семья любовалась бы полной луной где-нибудь на берегу океана…

Но зло приходит туда, где оно естественно. В доме на реке Арно ему было легко и привольно. И неудивительно, что я была укушена. Я, маленькая, слабая, пугливая, была лёгкой добычей. Я привыкла быть никем. Я привыкла, что кто-то другой сильнее и кто-то другой решает за меня. Вот и оборотень оказался следующим, кому это было позволено. А потом – отец. Потом – Кадини, которым он меня едва не скормил, давая Марине карт-бланш на действия по возвращению меня в стойло… Потом – Дрейк.

Пока с помощью Хелиуса, Селены и Даны я не вырвалась из липкой паутины внушённой беспомощности, которая делала из меня марионетку. Пока не содрала с себя чужие привычки, вросшие в меня, как вторая кожа. Это было больно. Но…

Но Эстия Арьени умерла бы лет в 27. Чтобы выжить, ей надо было стать Эстией Морель. А это непросто. Чтобы это случилось, пришлось перестроить всю себя, перешить всё заново. Пришлось отступиться от всего, решиться на безумные шаги, отказаться от шанса на принятие… И стать счастливой.

Что ж, приятно, что я это сделала сама. Но, всё же, своим детям я такого не желаю. Пусть им будет хоть немного легче… Пусть они начнут свой путь с твёрдой земли, а не с болота, как я.

Интересно, моя мать так не любила мою плаксивость… А она не задумывалась о том, почему я плакала? Что испытывал маленький ребёнок, чего ему не хватало, что пугало, если привычной реакцией были слёзы? Моя пятилетняя дочь не плачет. Нет причин. Она – в безопасности и она умеет решать свои задачи. Она может расстроиться, но и тут находится выход. Лауре не знакомо состояние бессилия. У неё нет поводов для слёз.

А у меня они, похоже, были в изобилии. Неудивительно, что эти поводы сопровождали меня до моего второго и окончательного замужества. Я к ним привыкла. Я их создавала. Сама. Потому что жила так, как будто мне всё ещё 5, и скоро мама с папой снова начнут скандалить и хлопать дверями, а мне придётся сидеть в темноте своей комнаты, в бессилии и страхе ожидая конца их ссоры и не зная, каким будет новое утро…

Но нет, об этом валькирии вроде Сиггрид Хильде Бьёрк не думают. Они придумывают. Как сейчас, когда она придумала свою версию случившегося с отцом. А он, похоже, не стал её переубеждать.

Хорошо, что этот кошмар под названием «детство» закончился. Но я не одна такая. И мои лекции – это моя благодарность миру за Хелиуса, который задавал мне важные вопросы, за Селену, которая бережно показывала многообразие вариантов, за Дану, которая оказалась смелее многих.

У тех, кто приходит ко мне на лекции, нет ни Хелиуса, ни Даны, ни Селены. У них есть я. И я постараюсь задать им нужные вопросы и сказать нужные слова. Показать им, что делает их жертвами, и научить, как выйти из этой безумной игры.

– Эстия… – Эрик открыл передо мной дверь аудитории.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как мы дошли до места проведения занятия.

– Спасибо, – я улыбнулась магу.

Что ж. Время начинать.

***

– Дана, смотри! Как думаешь, Ребекке понравится?

Черноволосая ведьма взглянула на мужа, зашедшего в гостиную виллы Кадини. Марко, одетый, по обыкновению, в светлое, держал в руках нечто.

– Покажи?

Муж протянул ей крупную заколку, похожую на хризантему. Дана рассмеялась.

– Понравится. И ничего, что её за такой заколкой не видно будет.

Марко улыбнулся, как будто смущённо.

– Она давить не будет, тут мягкий ободок…

– Да что ты оправдываешься?

– Не знаю, – улыбнулся он. – Не могу никак привыкнуть, что у нас дочки.

– Это твоя бурная молодость – ты очень любил девочек, – хмыкнула Дана. – Вот теперь растишь.

– И переживаю, что они вырастут, и им какой-нибудь придурок типа меня попадётся, – нервно хихикнул Марко.

– Не волнуйся, – Дана закинула ногу на ногу и откинулась на спинку дивана, – я научу их, как таких придурков на место ставить. И чего точно делать не стоит.

Марко присел рядом с ней. Вид мага был задумчивым.

– Интересно всё разворачивается…

Дана пожала острыми плечами. Неизменное каре, стройность, худые пальцы и ехидные усмешки были, как всегда, при ней. Марко взглянул на жену. Она была лучшим, что случилось в его жизни. Едкая, страстная, решительная… Прагматичная, твёрдая. Обожаемая…

Верная. Преданная.

Та, за которую Светлый маг Марко Кадини благодарил богов каждый день.

– Как складываем, так и складывается. Жизнь – то ещё оригами, – фыркнула Дана. – У кого-то кривой журавлик, а у кого-то идеальный дракон.

– Дракона долго складывать, – заметил Марко, взглянув на стеллаж, на котором стояли бумажные фигурки.

– Вот то-то и оно, – фыркнула Дана. – На дракона вон сколько времени надо. А журавлик – тяп-ляп, и сложили. То же самое в жизни – кто сколько усилий приложил, то и получил.

– Ты много сделала, – он с восхищением смотрел на жену.

Дана передёрнула плечами.

– А я и не спорю. Все думали, я буду дома сидеть, в потолок плевать. А теперь мои перцы – в лучших ресторанах высокой магической кухни! В «Гримуарах!»

– Тебе очень идёт это занятие. Ты сама – как самый жгучий перец.

– Да, я такая, – игриво усмехнулась она.

– А твоя сестра…

– Сама придумала себе развлечение, – перебила его Дана. – На что ума хватило, тем и занимается. И живёт вполне себе в удовольствие.

– Один я…

– Марко! Хватит ныть! А кто наши уникальные перцы растит?! Я, что ли? Я – за коммерческую часть. Бренд, реклама, лицо фирмы. Ну и немного магии в семенах, – она подмигнула ему. – Чтоб подделать не могли и эссенцию не вытянули. Но мы об этом никому не скажем, – она приложила палец к губам, сохраняя игривый вид. – И вообще, мы с тобой развлекаемся, если вдруг ты позабыл. Перцы, розы… Это игра, Марко. Как твоё оригами. Ты, когда чужой сад продумываешь или за своим ухаживаешь, сильно напрягаешься? Страдаешь?

– Нет… – растерянно помотал головой Светлый маг.

– Вот и чудно. Вот и твори красоту, раз эти дураки не могут сами придумать, где что посадить. А у тебя вон какое чувство вкуса! Твои сады завораживают! Вот и играй. И выигрывай – тебе и в процессе хорошо, и деньги отличные на счёт приходят. Жаловаться не на что. А кто додумывается играть в игру, которую не знает – сами виноваты. Их никто насильно не заставлял это делать, – она раздражённо дёрнула плечом.

– Мне нравится моя жизнь, – улыбнулся маг, снова покрутив в руках крупную заколку для дочери. – Я сейчас счастливее, чем раньше. Когда просто жизнь прожигал, было не то. Мимолётные радости, а в душе…

– В душе – тухлятина у тебя была. И магия вуду. А сейчас у тебя розы и дочки.

– И ты, – он с нежностью посмотрел на жену. – Ты – самое главное.

Дана усмехнулась, но как будто была польщена.

– Классный ты, Марко, – она вдруг приобняла его. – Я с тобой не притворяюсь.

Марко сгрёб её в объятия. На сердце было светло. Жизнь, как оригами, складывалась в причудливого единорога.

Складывалась – потому что её складывали…

***

Здорово, Блэр!

Ну что, я продолжаю. Всё равно тебе некуда деваться. Может, ты и выкидываешь мои письма, не читая, мне плевать. Я намерен писать тебе.

Что бы тебе рассказать? Начну по-стариковски. У целителей бываю раз в год – Мари заставляет проверяться. Хотя на зельях Эстии я нормально так сердце подлечил. Рубец уже не такой зверский. Глядишь, не помру в этом году. Да шучу я, шучу. Говорят, очень даже хорошее сердце. Чего не должно было быть. Думаю, внезапная Светлая магия, с которой я очнулся после комы, меня и подняла. Вместе с Эстией – помнишь, я рассказывал то видение? Где проценты от выполненных за воплощение задач расписаны. Ух, страшное дело. Интересно, а у тебя там что в списке? Наверняка штрафов куча. Не знаю, как ты будешь это на Херсе навёрстывать, но лучше бы начать. А то, говорят, следующая жизнь будет так себе, с такими-то долгами…

Так, ну что ещё тебе сказать… Яблони растут, не переживай. От вредителей обработали. Ждём урожай. Я всё не могу определиться, каким сортом в тебя запустить, когда ты ко мне заявишься, «Золотой звездой» или «Солнышком»? Или «Искрой»? Наверное, «Искрой». Они кислющие, аж глаза на лоб вылазят. В отпуск он собрался, видите ли… Практически на курорт. А что, очень даже – остров, море, всё включено. Ох, Блэр, доберусь я до тебя.

Кстати, твоим родным корзину яблок отошлём как обычно, не волнуйся. Пацан твой «Солнышко» любит. А мой выводок предпочитает «Золотую звезду». Им жёлтый цвет нравится. Они у меня хоть и мелкие – дети, я имею ввиду – и зубов всего ничего, но грызут только так. Всё пса пытаются накормить. Он им тоже очень нравится. Наверное, потому что жёлтый – ретривер же.

В общем, давай уже, Блэр, собирайся на свободу. И не надо мне говорить, что это невозможно. Сам знаю. Но от мечты запустить в тебя яблоком я не откажусь. Так что жду на нашем ранчо.

Бывай.

Ирвин Вейст.

– Псих… – тихо проговорил Дрейк, перечитывая это письмо.

Оно было живым и солнечным. Оно пахло яблоками и собачьей шерстью. И смехом.

…Это вначале он плевался, читая эти письма. Зачем ему знать про инфаркт, чуть не убивший назойливого Вейста? Зачем ему знать про покупку дома? Про свадьбу? Про близнецов-мальчишек? Зачем ему это?!

А потом ему всё стало понятно.

– Чёртовы Белые маги, успокойтесь. Что Агния, что Вейст. Не вытащите вы меня отсюда. Никакими своими молитвами. Черти… Дэскел мне внушает, что я тварь и животное, и он прав. А вы меня ждёте домой. Хотя я вам ничего хорошего не сделал. На что вы надеетесь?!

Он тяжело вздохнул и потёр уставшие глаза.

– В одном Дэскел не прав. Окажись я на свободе, я бы не взялся бы за старое. Мне было бы некогда. Я бы… Я бы жил… Чёрт, этот придурок растит яблони! А я ни одной былинки не вырастил… Я скорее сжигал…

На глаза мага навернулись слёзы.

– Под дождь бы… проливной. Или под снег. В сугроб бы. Или на самую жару в июле в полдень. И выращивать… Да что угодно. Лишь бы без чёртовых людей рядом. Окопаться в своём доме и заделаться фермером. Или собак разводить. Возиться с щенками, – он с болью улыбнулся. – Беззащитными, мелкими, тявкающими… Чёрт с ней, с честью, гордостью и тому подобным. Быть бы живым и свободным. И просто. Тихо. Жить…

Он откинул голову на холодную стену.

– Пожалуй, в следующей жизни этим и займусь. А пока – пару писем…

***

Хелиус задумчиво рассматривал отчёты. Человек, принёсший их, стоял около стола.

– А госпожа Сольберг оказалась умнее, чем я мог предположить, – усмехнулся хозяин кабинета. – Кто бы мог подумать… Какая прыть.

Хелиус бросил взгляд на стоящего перед ним человека.

– Гарсон, разузнайте всё, что возможно, про господина Таубе. Род занятий на данный момент, род занятий в прошлом. Личную жизнь. Всех жён и любовниц. Детей. И мне понадобятся фотографии.

– Будет исполнено, мистер Морель, – Гарсон поклонился. – Фотографии тоже всех? Жён, любовниц, детей?

– Разумеется, – Хелиус слегка скривился. – И, пожалуй, фотографии его родителей.

– Так точно, мистер Морель!

– Можете приступать.

Дверь кабинета закрылась за посетителем. Хелиус покачал головой.

– Как всё любопытно закручивается. Я, похоже, недооценивал госпожу Сольберг… Впрочем, её стараниями один уголовник уже живёт на свободе – тогда как ему надлежало сгнить на острове… Выдающаяся женщина…

Он вдруг прищурился.

– Тем проще. Вдруг мне захочется с ним о чём-нибудь поговорить…

Госпожа Фортуна кокетливо прикрыла лицо веером. Хелиус усмехнулся в ответ. Что ж, похоже, этот разговор будет. И пусть ему пока неизвестно, о чём он – тем приятнее. Это интрига. Загадка. Будоражащая тайна. Хелиус Морель усмехался. Его ждёт нечто невероятное – раз уж ему захочется побеседовать с Эстеном Арьени. Что-то удивительное. Иных причин для разговора с этим человеком быть не может. Только что-то из ряда вон выходящее.

И Хелиусу Морелю было любопытно. Новая игра забрезжила где-то на небосводе. Где-то вдалеке, за норвежскими фьордами…