Читать книгу: «Когда распахиваются крылья», страница 6

Мне вдруг стало обидно. Что это за несправедливость – требовать от меня, четырнадцатилетнего школьника, понимания вселенской божественной мудрости! Может, и мудрости-то никакой нет – с таким-то Богом!

– Я не тупой, знаю, сколько будет два и два! Но я все равно не понимаю!

– Значит, ещё не время, – просто ответил Гоша, не обратив внимания на мой обиженный голос, – наберись терпения. Но вот что ещё, Вася, – Гоша окончательно отвернулся от Тёмки и повернулся ко мне, – пока ты ещё здесь и не получил новости из дома, я хочу тебя попросить.

– Помочь Тёмке? Не буду я ему помогать! Ни за что! Я знаю, что это неправильно, что всегда нужно помогать, что это нужно относится к другим людям, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. Но это же Тёмка! Он никогда не будет относиться ко мне хорошо! Так почему я должен?..

– Вася, подожди! – перебил меня Гоша. – Я совсем не об этом хотел тебя попросить! Я лишь хотел сказать, что не стоит тебе оценивать окружающих людей по шкале «Добрый – злой».

– Но как же… – заикнулся было я, ибо услышать такие слова от Бога, который, согласно всему, что я о нём слышал, только и делал, что делил всех на добрых и злых, было странно, но тут Гоша взял меня за плечо, и легонько потрепал – наверное, чтобы перетрясти все дурацкие мысли в моей голове и освободить место для Божественных откровений.

– Послушай, Вася, и запомни, пока твоя душа ещё не обросла чешуёй опыта! Добро и Зло – эти категории придумал не я. Посмотри вокруг – я не создал этот прекрасный мир чёрно-белым, нет, я наполнил его великим множеством цветов и оттенков, и в этой палитре чёрный и белый – не главные и даже не часто встречающиеся. Больше того, в этом мире вообще нет чистого чёрного или чистого белого. Оба этих цвета созданы вами, как созданы вами добро и зло. Любой из вас, каждый человек – неизмеримо больше, чем добро и зло. Вы придумали их, чтобы почитать и наказывать, но вы не понимаете, что в них нет главного: в них не ни вас, ни меня. В них нет жизни, как не может быть жизни в любой схеме. Вы почему-то думаете, что я создал добро и зло, – но как бы я это сделал, если я подарил вам самое главное – свободу? Нет свободы там, где есть ограничения духа.

Гоша ещё раз встряхнул меня, может быть, проверяя, все ли его мысли улеглись в моей голове, а потом медленно, почти по слогам проговорил – как будто говорил со слабоумным:

– Нет в этом мире добра и зла. Есть только ваш выбор и ответственность за него. Ответственность, которая – уж поверь мне – приходит всегда. Рано или поздно, но – всегда.

– То есть… Если нет добра и зла… Как мне ориентироваться? Как понять, что то, что я делаю правильно?

– Вася, подумай вот об этом: если человек, совершая поступки, думает, добро он сделал или зло, – это плохой человек. Не к добру или злу тебе следует стремиться – а только к любви и свободе.

«Э… Ну ладно, – растерянно подумал я. – Хотя мне всю жизнь говорили другое… Но ты же Бог… Наверное, тебе можно верить…»

– Я полагаю, можно, – не смутившись, ответил Гоша. – Подумай об этом. А сейчас тебе нужно домой. До завтра!

– Эй, подожди! У меня есть ещё вопросы!.. – крикнул я, но Гоша, мягко улыбнувшись, положил ладонь мне на грудь, прямо на сердце. Я задохнулся – тело и голову тут же захлестнула золотистая воздушная волна свежего морского воздуха и щемящей свободы. За спиной раскрылись огромные, охватывающие весь мир вокруг крылья; я вдруг захотел раствориться без остатка в этом сияющем небе, серебристом ветре, несущемся над землёй, в мягкой и сырой земле, в каждом зелёном побеге, проклёвывающемся из-под палой листвы… Потеряться в этом божественно прекрасном мире, слиться с ним и творить, творить, творить… В каскаде переливающихся ощущений показались золотые искры – это Гоша смотрел на меня… Нет, не Гоша… Бог. А Гоша снова улыбнулся, поднял руку и, чуть помедлив, громко щёлкнул пальцами. Тёмная прозрачная занавеска упала на весь в золотистых искрах мир. Я закрыл глаза и отключился.

* * *

– Вася! Вася!.. – кто-то, с очень знакомым и отзывающимся на саднящую грудь голосом мягко, но настойчиво трепал меня за плечо. – Вася, ты чего, уснул?

Я медленно открыл полуослепшие глаза, пытаясь рассмотреть, кто это. Знакомые черты слились в одно лицо. Мама.

– Вася, да что с тобой? – испуганно проговорила она, отступив от меня, когда я сдавленно застонал. – Тебе плохо?

Ну вот, теперь ещё и маму напугал. Где это я вообще и что со мной? Я коротко выдохнул, собрался с силами и осмотрелся. Оказывается, я сидел на скамейке рядом с нашими воротами. Как я здесь оказался, я не помнил, но наверняка это все устроил Гоша. При мысли о нём в груди заныло, как будто внутри не хватало чего-то большого и тёплого; все тело покрылось мурашками. Я покрутил головой, пытаясь вернуться в этот мир.

– Вася?..

– Все нормально, мам… – быстро ответил я – не хватало ещё, чтобы мама начала волноваться, – я просто пришёл со школы, захотел посидеть здесь чуть-чуть – погода очень хорошая. И, наверное, задремал…

Мама подозрительно осмотрела меня, а потом озабоченно спросила:

– Уж не заболел ли ещё и ты, товарищ?

– Нет! Говорю же – случайно уснул… Ночью плохо спал.

Мама, чуть расслабившись, хмыкнула:

– Вот оно как! Мне вот казалось, что ночью ты спал как мамонт в спячке. Ладно уж, иди домой, поешь, а я схожу в магазин, а ещё надо в медпункт зайти.

С этими словами мама махнула мне рукой и пошла вниз по дороге на другую улицу, где рядом со школой был магазин.

Я вяло кивнул и пошёл домой, неосознанно потирая ноющую грудь. Войдя во двор и погладив радостно завизжавшего Жулика, я вдруг громко спросил сам не зная кого:

– Ещё и я заболел? А кто первый?

Оставив Жулика догрызать кость, я прошёл по двору, скинул на веранде грязные резиновые сапоги и, тяжело протопав по холодным доскам, зашёл домой. Дома было непривычно тихо – Женька не встретил меня, как обычно, радостными криками. «Гуляет в огороде, что ли?» – подумал я. Но пройдя в комнату, понял, что ошибся: Женька мирно спал на моей кровати, подложив руки под щёки. Странно, он уже давно не спал днём. Я бросил ещё один взгляд на почему-то слегка порозовевшего мелкого, а потом пошёл переодеваться, умываться и есть.

Подобрав под себя ноги и прихлёбывая чай, я бездумно уставился в телефон, ощущая внутри болезненную пустоту, когда на кухню прошёл заспанный и все такой же странно розовый Женька и забрался на соседнюю табуретку.

– О, мелкий! – я тут же очнулся от своей опустошённости. – С добрым утром, соня! Много будешь спать – всю жизнь проспишь!

Но Женька лишь капризно прохныкал что-то, отобрал у меня телефон и пошёл обратно в комнату – наверняка валяться в кровати и смотреть мультики на ютубе. Я пожал плечами, допил чай и быстро вымыл посуду.

Через полчаса, когда я с неохотой доставал учебники и тетради из рюкзака, пришла мама и сгрудила передо мной и Женькой кучу разноцветных коробок.

– Это что? – спросил я, разглядывая их.

– Лекарство, – пояснила мама. – Женька, кажется, заболел, да и ты подозрительно засыпаешь где попало. Теперь будете лечиться. Ингаляции, горчичники, все такое…

– Мааам! Ну я же сказал, что я не болею! Случайно заснул!

– Ну, значит, будешь пить витамины для профилактики, – бодро сказала мама и потрогала Женьку за лоб. – Температура есть, но небольшая. Видимо, завтра с утра мы с тобой, парень, пойдём в медпункт.

Женька даже не повернулся – уставился в телефон.

– Чего это он заболел? – спросил я.

– Да кто знает? Вчера после бани, наверное, много на улице бегал. Обычно ты у нас за всех болеешь, а тут вот смотри-ка: ты здоров, а Женька температурит.

Я порозовел, но тут же выбросил это из головы – как я-то мог помешать Женьке заболеть? Так получилось само собой, стечение обстоятельств. Да и мелкий вроде нормально выглядит, завтра или дня через два, надеюсь, пройдёт. Я повертел головой, чтобы выкинуть из головы непрошеные мысли и пошёл делать домашнее задание. Пустота в груди все ещё ныла, на лопатках осталось лёгкое ощущение крыльев, но и это тоже наверняка пройдёт. Интересно, а если попросить Гошу ещё раз поделиться со мной своим вдохновением, он согласится? Надо спросить, если я его ещё когда-нибудь увижу.

К вечеру температура Женьки спала, и он, решив, видимо, отыграться за целый день спокойствия, носился по дому и орал, пока под конец не утомил даже маму, и она выгнала нас на улицу собрать свежей крапивы для супа, которую «кажется, видела где-то за огородом». Никакой крапивы там мы с Женькой, конечно, не нашли – рано для неё ещё, недели через полторы-две только появится, – зато наперегонки побегали с горы, запустили по ручью целую флотилию корабликов, которые бесславно сгинули в ближайшей луже, наорались в пустое поле, набрали полные сапоги воды и вымазались грязью до самых ушей. Во дворе я стащил с мелкого сапоги и отправил его греться к печке, а сам, счастливый и довольный, пошёл кипятить ему молоко с мёдом, пока мама кормила куриц и корову. Женька кочевряжился и стонал как раненый, несколько раз обиделся на меня и попытался зареветь, но все равно выпил молоко и залез под одеяло с моим телефоном, чтобы через несколько минут отрубиться. Рано, конечно, – всего 9 часов вечера, а это значит, что завтра проснётся в шестом часу. Ну и ладно, главное – не температурит и выздоровел. Ничего страшного не случилось без моего невезенья. Я вымыл за ним кружку, свалил учебники и тетради в рюкзак, почитал перед сном пару глав потрёпанной библиотечной книги, посидел в интернете и сам не заметил, как уснул.

Вопреки ожиданиям я проснулся не от слоновьей утренней пробежки Женьки по дому, а от мерзкой трели будильника, от которой хотелось зарыться поглубже в одеяло и потеряться в его тёплых объятиях. Потом заговорили на кухне мама с папой, на улице заорали петухи, и я, смирившись, покорно встал и пошёл умываться. Женька все ещё спал на своей кровати, свернувшись под одеялом в клубок, как огромный лысый кот. Странные дела делаются, автоматически отметил я и пошёл завтракать. Папа уже ушёл на работу, сказав мне напоследок, как приду из школы, поправить упавший забор на огороде, «а то начнётся пастух, овечки у нас всю траву сожрут». Так же на автомате кивнув, я позавтракал, более-менее уложил сваленные вчера кучей учебники и пошёл в школу. Женьку я так с утра и не увидел.

Ни разу не свалившись в грязь или в реку по дороге и удовлетворённо крякнув, я ощутил, как за спиной снова вырастают крылья – но не те, вчерашние, Гошины, а другие, смелые, сильные, уверенные. Грудь ещё чуть-чуть ныла, но совсем слабо, так что я о ней тут же забыл. Интересно, захочет ли сегодня Тёма пободаться со мной? Даже если захочет – и даже если он победит – я-то знаю, что мне уже не надо бояться своего невезения – Васяк-Наперекосяк уже не актуален! А вот Тимон-лузер вполне себе. Я счастливо рассмеялся про себя. Что бы там не говорил Гоша, я-то лучше знаю Тёму, чем он. Я знаю, что бешеную собаку можно успокоить только насильно, так, чтобы ей было так же плохо, как и другим, укушенным ей до этого. И… Гоша, конечно говорил, что нельзя делить всех вокруг на добрых и злых… Но он наверняка просто плохо знает Тёмку. Тёмка же злой! Так что пусть ест полной ложкой и не обляпается.

Погруженный в свои мысли, у ворот школы я наткнулся на Серого, который держал за спиной огромный чёрный рюкзак в форме гитары. Он выглядел очень сосредоточенным, как будто решал задачу по физике, и упорно смотрел на дорогу. Заметив меня, он тут же сдулся и украдкой огорчённо выдохнул. Ну понятно, кого он там высматривает. Пардон, Серый, не хотел нарушать твои планы.

– Здорово, Серый, – я протянул ему руку. – Кого-то ждёшь?

– Здорово, Васян! – он чуть разочарованно пожал мою руку. – Да, Мишку жду, одному скучно топать. Там за тобой, случайно, Мишка не тащится? Или, может, кто-нибудь ещё из класса? – он с надеждой посмотрел на меня.

«Мишку ждёшь, ага, – добродушно подумал я, – что его ждать, если вы почти в соседних домах живёте», но вместо этого ответил:

– Нет, никого не видел. Да и рано ещё, Мишка, наверное, минут через десять только притащится. Он же всегда опаздывает, приходит только с девчонками.

– Ну да, – разочарованно пробормотал Серый, – пошли в школу?

– Хочешь, можем тут Мишку подождать, – предложил я.

Серый чуть помедлил, подумав, а потом с видом «ну если ты настаиваешь», заливаясь краской, кивнул. Я ухмыльнулся про себя. Теперь осталось, чтобы Мишка пришёл не раньше девчонок и чтобы они увидели во всей красе горделивую фигуру Серого с гитарой за спиной и легкомысленно-романтичным выражением лица. Ну же, Мишка, не подведи, поваляйся ещё в кровати.

– Гитара для чего? – спросил я, чтобы отвлечь Серого.

– Как для чего? Васян, ты забыл? Мы же с Гошей договорились, что он сегодня придёт со своей гитарой и мы тут устроим всем русское антинародное творчество!

В ушах тут же раздался звук зажёванной плёнки. Я совсем забыл про вчерашнее Гошино обещание сыграть вместе с Серым! И забыл спросить, будет ли Гоша здесь сегодня. Хотя, с другой стороны, даже спрашивать об этом как-то неловко, он и так выделил мне слишком много времени в своём, наверное, переполненном расписании. Что теперь делать? Как объяснить Серому, что у Гоши есть куда более важные дела, чем играть кучке школьников на гитаре. А Серый наверняка строил далеко идущие планы, не зря нетерпеливо подпрыгивал и всматривался в дорогу, пока не увидел меня.

– Серый, тут это… У Гоши новые дела образовались случайно…

– Какие дела? Он же вчера сказал, что с каким-то малолетним уголовником разбирается.

Я скрипнул зубами. Ещё раз спасибо, Гоша, за уголовника.

– Ну он, кажется, разобрался. И не уголовник совсем это был, обычный парень. А сейчас… Я не знаю, но, может быть… Он не придёт.

– Не придёт или ты не знаешь?

Я подумал и честно ответил:

– Не знаю.

– Ну так позвони ему, спроси. Ну позвони, пожалуйста! – просящим голосом проговорил Серый.

– Я не могу. У него… У него нет телефона! – выпалил я первое, что пришло в голову.

– Да ладно! Сейчас у всех телефоны есть.

– В смысле, есть телефон, но он им пользоваться не умеет

– Да даже мелкие дети и бабки могут пользоваться телефоном. Это же легко, самый тормознутый сможет!

– Ну что сказать, вот такой вот Гоша тормоз, – проговорил я и зажмурился. Все, теперь наверняка в аду для меня приготовлена персональная сковородка со всеми неудобствами.

– А вчера он ничего не говорил? – разочарованно спросил Серый.

«Говорил, но не то, что ты думаешь», подумал я, а сам ответил.

– Нет, не говорил. Он вчера же и уехал, я не знаю, где он. Может быть, опять смотрит уникальное природное явление в Африке, – тихо, про себя добавил я, но Серый услышал:

– Африка – это что, новый клуб у нас в райцентре?

Я не выдержал и прыснул. Серый непонимающе уставился на меня.

– Что? Что смешного?

Я снова задохнулся от смеха и не смог ничего проговорить. Но Серому стало уже не до меня – он, бросив взгляд на дорогу, вдруг на миг замер сурикатом, потом глубоко выдохнул, быстро стянул с плеч сумку с гитарой, опустил себе на ноги, чтобы не замарать, и развязно и громко проговорил:

– Да, мы сегодня с Гошаном договорились полабать на гитаре после уроков. Битлов сыграем, Чижа чуть-чуть, Шевчука с Цоем… Что-нибудь несложное, чтобы Гошан вытянул…

Проходящая мимо Женька Стерхова кинула осторожный заинтересованный взгляд на Серого и, буркнув нам «Привет!», прошмыгнула дальше. Серый тут же стушевался, но потом, переборов себя, героически проорал:

– Женька, и ты приходи, если хочешь!

– Ладно, приду – ответила та и быстрым шагом пошла к школе.

Серый, порозовев, проводил её взглядом. Потом повернулся ко мне и, сделав вид, что ничего не случилось, бодро сказал:

– Ну что, пошли в школу?

– Ты же вроде Мишку ждал, – напомнил я.

– А, да, точно…

– Вон он, идёт, – посмотрев на дорогу, я разглядел знакомую худощавую и длинную фигуру.

Через несколько секунд Мишка уже подлетел к нам.

– Здорово, парни! – он с готовностью пожал нам руки. – Чего тут стоите? Опять Женьку ждёте?

Серый тут же полыхнул алым и притворно закашлялся, как будто не услышал. Я сделал страшные глаза.

– А, – осёкся и тут же нашёлся Мишка, – в смысле, Женьку Иванова ждёте?

– Нет, – серьёзно ответил я, как будто мы действительно могли тут ждать Женьку Иванова, восьмиклассника из Тёминой компании. – Тебя вообще-то ждали.

– Ну так вот он я, – хмыкнул Мишка. – Гоу в школу?

Я вопросительно посмотрел на Серого, то кивнул, и мы пошли вниз по дороге в сторону школы.

– Прикиньте, я вчера Тёму вообще на улице не видел, – возбуждённо проговорил Мишка, – видимо, сильно ты, Васян, его вчера задел, что он до ночи вообще носу не казал.

– Ха! Так и надо, есть в мире высшая справедливость, – довольно усмехнулся Серый.

Я промолчал, не став уточнять, что если и есть эта справедливость, то уж точно не высшая, а какая-то странная, Гошина, низшая, человеческая. Серый, кажется, хотел что-то сказать, но Мишка, мгновенно перелетавший с темы на тему, тут же спросил:

– Так ты сегодня играешь? С Гошаном?

– Не знаю. Васька вот говорит, что Гошан уехал.

– Куда?

– В Африку.

– В Африку? Это что, новый…

– Нет! – отчаянно перебил я. – Нет, это не новый клуб в райцентре! Не знаю я, куда он уехал. Не знаю, придёт он сегодня или нет. Мне он ничего не говорил.

– Ясненько. Ну ты, Серый, сам сыграй. Один. Будет у тебя опыт публичных выступлений.

– Сыграю. Мне теперь нельзя не играть, – буркнул Серый.

Мы с Мишкой понимающе переглянулись и больше не трогали эту тему.

Уроки закончились, как обычно, в час. Ничего необычного не случилось, только Серый все уроки пылал ушами, да Женька Стерхова держалась даже для неё неестественно спокойно, вежливо и отстранённо. Тёму за весь учебный день я так и не встретил и, когда мы выходили из школы, облегчённо вздохнул. Нет, я не боялся, но видеть его после вчерашних рыданий мне было как-то неловко. Как будто я увидел что-то неправильное, странное… Почти уродливое.

– Кто это там стоит около памятника? – прервав поток моих мыслей, воскликнул Мишка, когда мы выходили из школы. «Тёма?» – тут же промелькнуло у меня в голове. – Не Гошан ли?

Моё сердце тут же подпрыгнуло к горлу и упало в район пяток. Точно, Гоша – стоит как ни в чём ни бывало, прислонившись к памятнику, лениво перебирая струны на гитаре. Новость о бесплатном концерте, видимо, уже успела порывом ветра пролететь по всем кабинетам, потому что вокруг Гоши на расстоянии, делая вид, что остановились здесь случайно, кучками собирались старшеклассники – от восьмого до одиннадцатого классов. Даже, кажется, нашлась пара шестиклашек. Гоша не обращал на них внимания – небрежно отбросив волосы назад, он подкручивал колки, проверяя каждую струну. Заметив нас, он приветливо взмахнул рукой и продолжил настраивать гитару. Девчонки-девятиклассницы оценивающе посмотрели на нас, как будто пытались понять, чем мы заслужили такое отношение незнакомого, но крутого парня.

Серый возбуждённо подпрыгнул и тут же направился к Гоше. За ним Мишка, а за ними – с лёгкой неохотой и стеснённым сердцем – я.

– Здорово, Гошан! – воскликнул Серый. – Я уже думал, что ты не придёшь!

– Здорово! – улыбнулся всем Гоша и по очереди пожал руку Мишке и Серому. – Привет, Вася, давно не виделись! – он пожал руку и мне.

Я лишь хмыкнул в ответ.

– Васян сказал, что ты куда-то уехал, – сказал Серый. – Я думал, что ты сегодня не придёшь.

– Куда я уехал? – непонимающе протянул Гоша.

– Васян сказал, в Африку.

– Нет, с Африкой я уже все закончил, – отмахнулся Гоша.

– Погоди, – встрепенулся Мишка, – ты что, и вправду был в Африке?

– Ну да, а что такого?

– Ну она же… типа… далеко, – разумно заметил Мишка.

– Да не очень, – непринуждённо ответил Гоша. Ну все, сейчас он скажет, что для Бога десятки тысяч километров – вообще не расстояние, и мне придётся объяснять Мишке и Серому, что он не псих. Но вместо этого Гоша жизнерадостно пояснил: – У вас же тут в райцентре новый клуб открыли, называется «Африка». Там я и тусил.

Я сглотнул, подавился и раскашлялся, так что слёзы из глаз пошли. Выкрутился, ничего не скажешь.

– А! – понятливо протянул Серый. – Только ты тогда в следующий раз уточняй, а то Васян подумал, что ты на самом деле в Африку укатил. В смысле, улетел… Ну или уплыл.

Я яростно запылал ушами. Ну вот, теперь я для своих друзей ещё и туповат и шуток не понимаю. Ну спасибо, Гоша. Гоша шутливо подмигнул мне и пожал плечами: мне не сложно, обращайся ещё. Я снова скрипнул зубами.

– А как там твой уголовник? Исправился? – участливо поинтересовался Мишка. – Или ты его в колонию сдал?

– Да нормально, – добродушно ответил Гоша, – все ещё обижается на всех вокруг, думает, что Бог несправедливо поступил с ним.

– А сколько ты с ним работаешь?

– Да вот уже 14 лет, – нахмурившись, как будто считает что-то в уме, ответил Гоша.

– Ого! Наши соцучилки за два дня разруливают эти дела: сделал что-нибудь не то – родителей и участкового в школу, разговоров на три месяца вперёд и отработки на месяц. И, знаешь, как-то сразу доходит до всех. Ну, разве что не до Тёмки. Он-то у нас слегка тормознутая звезда. Прямо как твой уголовник.

– Ну что тут скажешь, вот такой вот он тормоз, – пожал плечами Гоша. – Прямо как Тёмка.

Я подавился собственной слюной и снова закашлялся, так что из глаз слёзы пошли. Уж лучше бы это были адские сковородки, их, наверное, легче вынести, чем сходство с Тёмой.

– Ты чего, Васян? – повернулся ко мне Серый.

– Ничего, – прохрипел я, – муху проглотил случайно.

– А-а… – ничуть не удивившись, протянул Серый. – Одинокую, облезлую и чудом выжившую прошлогоднюю муху в апреле мог проглотить только ты.

– Угу, – сдавленно пробормотал я и снова раскашлялся. А Серый уже повернулся к Гоше.

– Так где мы будем играть? Можно на стадион идти, там скамейки есть, но это далеко, да и в другой стороне, не все ребята увидят.

– Я тут подумал – может, на площадке? – с готовностью ответил Гоша.

– На какой площадке?

– Да вот там, рядом со школьными воротами. Там удобно, и когда ребята со школы пойдут, сразу нас увидят.

– Круто, конечно, но там же сидеть негде. А стоя… ну это как-то… неудобно. Выглядишь, как поэт-песенник из какого-нибудь там позапрошлогоднего века…

– А ты не видел? – вскинул брови Гоша. – Вчера кто-то колеса туда свалил, там теперь можно собираться, а на гитаре играть – самое то.

– Да? Нет, не видел. Давай посмотрим! – тут же вскинулся Серый. Он подхватил свою гитару, подождал, пока Гоша возьмёт свою, и они бодро пошли в сторону ворот. За ними, чуть помедлив, потянулись мы, а за нами – дружной стайкой другие ребята.

На самом деле, на площадке недалеко от школьных ворот кто-то (и я прекрасно знал, кто) удобно свалил кучу старых тракторных покрышек, так что на них можно было сидеть большой компанией. Земля вокруг была сырая – утром прошёл сильный ливень – но все покрышки были сухие и даже как будто нагретые на солнце – от них исходило тепло.

– Круто! – воскликнул Серый. – Самое то! И почему я этого не видел, когда сюда шёл?

– Потому что ты Женьку ждал, – услужливо подсказал Мишка. – Что? – он недоуменно посмотрел сначала на моё недовольное лицо, а потом яростно запылавшее лицо Серого. – Женьку Иванова! А вы о ком подумали?

Я украдкой, чтобы только Мишка заметил, покрутил пальцем у виска. Серый отвернулся и полез за гитарой, а Мишка добродушно ухмыльнулся. Все ещё смущённый и алый Серый достал гитару и повернулся к Гоше, который уже был готов играть: он удобно устроился на одной из покрышек и, небрежно откинув волосы назад, опять начал медленно перебирать струны, насвистывая что-то про себя. Стайка девчонок тут же как будто невзначай окружила его, заняв свободные покрышки рядом с ним. Я оглянулся – вокруг нас собралось уже довольно много ребят – около десяти – и прибывали все новые – урок закончился только недавно, и не всем удалось уйти из школы так же легко, как нам. Серый, как будто прочитав мои мысли, тоже огляделся и присвистнул, но тут же разочарованно сдулся – конечно, умных карих глаз, с которыми он хотел словно бы случайно пересечься, в толпе не было.

– Что будем играть? – огорчённо спросил он у Гоши.

– Не знаю, – пожал плечами Гоша, – то, что ты хочешь.

– Но если ты вдруг не знаешь эту песню? – удивился Серый.

– Я много песен знаю. Буквально все. Так что не переживай. Ты начинай, а я подхвачу.

– Ну как знаешь, – рассеянно отозвался Серый. Он сел на покрышку, выставил вперёд ногу, опустил гитару на колено и взял аккорд, – слушай, а тут удобно!

Гоша кивнул. Серый все с таким же разочарованным видом обвёл взглядом ребят, собравшихся кучками у покрышек, так никого и не разглядел и начал задумчиво подбирать аккорды. Я сел на ближайшую покрышку, отчего-то боясь смотреть на Гошу, хотя он, кажется, даже и не обращал на меня внимания, увлечённо настраивая гитару. Сидящие рядом восьмиклассницы, окружившие Гошу и ловившие каждый его взгляд, раздражали и, видимо, не меня одного: Мишка, не выдержав встал и громко сказал:

– Люди! Побольше уважения к артистам! Будьте так добры – заткнитесь, пожалуйста!

Ребята тут же замолчали – кто обиженно, кто захихикал – но все выбрали себе по покрышке и расселись, ожидая Серого. Тот, не заметив этого, как и Мишкиного возгласа, напевал что-то про себя. Потом остановился, взял аккорд, еле заметно выдохнул и заиграл знакомую мелодию. Сначала чуть-чуть неуверенно, со слегка дрожащими руками, но с каждым аккордом все твёрже. Слева громкой точкой дрогнули струны – это Гоша включился в песню – простую, тихую, очень знакомую. Музыка полилась над площадкой, лёгким эхом отражаясь от стен домов прямо в грудь, так что внутри защемило что-то, что было раньше привычным. Серый посмотрел на Гошу, и тот, кивнув, запел:

 
Песен ещё ненаписанных,
Сколько, скажи, кукушка,
Пропой.
В городе мне жить или на выселках, камнем лежать
Или гореть звездой.
 

– Звездой, – подхватил Серый.

Не сговариваясь, вдвоём в один сильный ровный голос они выдали:

 
Солнце моё, взгляни на меня.
Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох, дай и огня,
Вот так.
 

Одновременно они замолчали и заиграли проигрыш – опять эту знакомую с самого детства мелодию, аккорды которой как острые крючья застревали в сердце и горле. Меня снова охватило странное чувство причастности – но не к этой песне, а к чему-то другому, что простиралось намного дальше – дальше песни, дальше Гоши и Серого, дальше этой площадки и нашей деревни. Сердце забилось чаще, как будто ему не было места в грудной клетке, и оно захотело вырваться и обнять все это невыразимое, почувствовать его прикосновение. Теперь уже вдвоём Серый и Гоша запели второй куплет. Я автоматически отметил про себя, что Серый перестал стесняться, и тут же об этом забыл. Где-то на лопатках лёгким шелестом отозвались расправленные крылья и затрепетали, подхваченные аккордами.

Не знаю, сколько песен сыграли Серый с Гошей – две? четыре? десять? – когда я вдруг обнаружил свою руку, крепко сжимающую чью-то другую. Я поднял взгляд – рядом со мной справа, прямо напротив Серого, сидела Валька Петрова, зачарованно смотревшая куда-то вдаль, в небо за гаражами. Она держала мою руку, кажется, сама не осознавая, что делает. Слева сидел Мишка и тихо подпевал и покачивался в такт музыке. Мишка-то – который не признает другой музыки, кроме рэпа! Сейчас он тихо шептал, наверное, даже не знакомые ему слова. Я оглянулся – вокруг нас столпилась почти вся школа, все, у кого закончились занятия и кто возвращался домой этой дорогой. Человек тридцать ребят, в том числе и из другой деревни, в которой не было школы, заворожённо слушали Гошу и Серого, забыв обо всем на свете.

Серый с Гошей переглянулись и мягко вывели последний аккорд. Несколько ребят вслед за мной и Мишкой захлопали, остальные ещё не успели осознать, что песня закончилась. Серый довольно откинулся на покрышку, протянул руку Гоше. Тот с готовностью стукнул по ладони.

– Эй, Серый, – окликнул Гоша, – я думаю, нам женского вокала не хватает. Если бы кто-нибудь из девушек спел, было бы здорово.

– Да ладно, и так хорошо, – отмахнулся Серый, – тем более кто из девчонок сможет с нами спеть? Они даже слов не знают.

– Мне кажется, вон та девушка с краю знает, – Гоша взглядом указал чуть в сторону от покрышек, где стояла стайка девчонок – наших одноклассниц.

– Кто? – вскинулся Серый и проследил взглядом за Гошей. Оттуда неотрывно наблюдала за нами, спрятавшись за спинами других девчонок, Женька Стерхова. Серый тут же, даже, наверное, не успев сообразить, что делает, приосанился, выпрямился, порозовел и засиял. – Ты про Женьку? Да, она поёт… Но рок не любит.

– А ты спрашивал?

– Н… нет, – чуть заикнувшись, ответил Серый. – А чего спрашивать?..

Он не закончил свой вопрос, а мы с Мишкой уже его поняли и переглянулись. Женька ходила на песенный кружок и пела на всех школьных праздниках для ребят и их родителей. Но пела она всегда одни и те же песни, от которых хотелось только зевать – что мы, собственно и делали – что-то там про горницу, в которой то ли светло, то ли тепло, про Россию и её косички, про батальон, который уходит в ночь (эту песню Женька пела каждый раз на 9 мая перед памятником воинам-афганцам). Почему-то мы все думали, что других песен Женька вообще не знала.

Вместо ответа Гоша привстал и, несмотря на приглушенное шиканье Серого, помахал Женьке, привлекая её внимание. Та сначала оглянулась, пытаясь понять, кого зовёт Гоша, а потом неуверенно подошла к нам, вцепившись руками в лямки своего рюкзака, как в спасательный жилет.

– Привет, – тихо сказала она.

– Привет! – Гоша жизнерадостно пожал ей руку. – Не хочешь спеть с нами?

– Нет, спасибо, – вежливо ответила она, но даже я со стороны заметил, что ей очень хотелось согласиться.

– Давай! – жизнерадостно воскликнул Гоша. – Серый сказал, что ты отлично поешь! А нам как раз не хватает женского голоса.

Женька бросила быстрый оценивающий взгляд на Серого, тот в очередной раз вспыхнул и яростно посмотрел на Гошу, а он лишь пожал плечами и лучезарно улыбнулся.

– Но я никогда эти песни не пела, – неуверенно начала Женька. – Я не смогу, наверно…

– Сможешь, – ответил Гоша. – Если что, Серый поможет. Ты же слова знаешь?

– Тех песен, которые вы спели, – знаю.

– Ну и прекрасно. Серый, двигай сюда!

Серый послушно подвинулся, уступая место, и Женька села на покрышку рядом с ним. Я усмехнулся, заметив, как лицо Серого пошло лёгкими пятнами, но тот, глубоко вздохнув, взял себя в руки и опустил пальцы на струны. Раздался первый аккорд, и я сразу же узнал песню – «Группа крови» Цоя. Гоша послушно подхватил мотив и присоединился. Ребята вокруг оживились, какой-то парень с задних покрышек одобрительно крикнул. Гоша запел первый куплет, выплетая слова своим глубоким голосом. На припеве его поддержал грубый голос Серого и неожиданно мягкий, мелодичный и красивый Женькин голос. Кажется, она никогда ещё не пела так – спокойно, просто, без этих всяких академических тонов, которые были, вообще-то, неплохими, но совсем не такими, как сейчас.