Читать книгу: «Надрыв», страница 3

– Может хватит страдать?

С. не видел его. Глаз не было. Он их выколол.

– Ты слышишь меня?

С. не ответил ему. Глотки не было. Языка тоже.

Казалось, что его тело обратилось в один сплошной синяк, и при каждом действии – даже простой мысли – этот синяк начинал неприятно ныть. Утро ли, вечер ли, понедельник или пятница – все было одно: упорная, противная, ноющая боль, от которой хотелось рвать одежду.

– Ну, как ощущение?

Перед ним возникло зеркало. С. поднял взгляд. Одно сплошное месиво из мрака, отчаянья и тоски. Разве может человек иметь такую харю? Разве может мужчина иметь такую харю из-за какой-то девчонки?!

– Ха-ха-ха!

С. прогорел настолько сильно, что в душе не осталось ни единого чувства кроме абсолютного равнодушия ко всему в этом мире. Казалось, что он умер, но тело все еще вело деятельность, как курица, после того, как ей снесли голову. Да, С. больше ничего не чувствовал. Ему понравилось это ощущение. Любовь? Нужна ли она, если заставляет так сильно страдать? Его сердце всю жизнь было сильнее головы, и это ему порядком поднадоело. Больше не надо. Больше ничего не надо. Ничего, кроме спокойствия.

С. посмотрел на свои руки. Теперь это были лишь его руки. Пришло осознание, что они никогда не смогут прижать Мари. Больше они никогда не смогут прикоснуться к ней. Никогда, о nevermore. А значит, теперь остался только он. Только Саша.

– И как, теперь ты свободен? К этому ты шел, стараясь заживо похоронить Мари в своей душе? – спросил Голос.

Я не знаю. Я уже давно ничего не знаю. Да и не хочу знать.

Он победно усмехнулся. Уверен, что он даже облизался.

Я слышу шаги повсюду одновременно. Сейчас я как никогда сильно ощущал неотступно преследующее меня Угасание. Еще чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

Ближе.

Еще ближе.

Миллиметр.

И… меня снова спасла Тень…

…Где-то вдали с гулом проносится машина. Сегодня на нас не падает рассеянный желтый свет фонаря – он сломан. От октябрьской прохлады хочется прижаться к ней. Но я так и не прижался. Чернота этой ночи спрятала нас. Никто не услышит, никто не увидит, никто не осудит.

В темном дворе притаились дома. Ветер качал нищие кроны деревьев. На канализационном люке спала кошка. Я сидел на скамейке, вытянув ноги, и смотрел на причудливые фигуры из пластиковых бутылок возле подъезда. Мари сидела рядом в ожидании чего-то. Только здесь я могу поговорить с ней. Больше нигде и никогда. Раньше, при встрече с ней, внутри меня рождалось так много слов, но сейчас моя голова пуста. Я понимал, что должен что-то сделать, что-то сказать, но все бесполезно. Говорить мне не о чем и незачем.

– О чем думаешь? – звучит ее голосом.

Я помню этот вопрос лучше чем что-либо еще. Она слишком часто спрашивала это, а я – идиот – слишком часто отвечал: «О тебе», чем вызывал ее милую улыбку.

Она погрустнела.

– Значит, все закончилось?

Я перевел на нее равнодушный взгляд. Уверен, что он был именно таким. В ее голубых глазах, казалось, сидит та Тень, которая раз за разом спасала меня от падения на самое дно. Но своим взглядом я убил и ее.

Хватит.

Больше надежд нет.

– Больше тебя нет.

Тень не обнимала меня. Я двигался по улице совершенно один. Но в этот раз я не был одинок.

Раньше я жил, кажется, от одной надежды на любовь к другой, но сейчас мне вдруг стало плевать на все. В страданиях я научился жить один.

Где-то в стороне послышался смех. Наш смех. Я остановился и перевел взгляд на темные дворы. Саша и Мари стояли в свете мигающего фонаря. Шепот. Робкое дыханье. Несколько секунд молчания, и… она обняла его. Вскоре ее лицо озарилось нежностью, настолько сильной, что он чуть не расплакался от умиления. Ее губы робко потянулись к его губам; ее глаза, полные смущения, закрылись, точно сдавшись. Конечно, в первый раз все вышло очень неловко и забавно, но он все равно чувствовал, как постоянная тупая печаль уходит из сердца, заменяясь верой, надеждой и любовью.

Задувает холодный ноябрьский ветер; но они не чувствуют его. По всему телу разливается долгожданное счастье, согревающее изнутри, как коньяк. Он смотрел на нее и не мог поверить; но ее блестящие глаза говорили сами за себя.

Я долго смотрел на эту картину, а потом устало вздохнул и пошел дальше, сунув руки в карманы.

Ничего из этого так и не сбылось. Но даже эта картина прошлой мечты не сбила меня с ног, как раньше.

Я закрыл глаза и мысленно послал все к черту. Позади бушует море тьмы, накрывая корабли моих надежд и мечтаний.

Я научился быть один. Больше мне ничего не нужно. Ничего, кроме спокойствия.

Я фланировал по сумеречному городу, вдыхая сырую ночную свежесть. Мимо мелькали пустые силуэты, озаренные счастьем. В их руках свечи, которые не смогли зажечь мы с Мари. Я смотрел на них и… был спокоен. Я больше не выл от одиночества.

Закрыл глаза. Тьма разом уничтожила все – одной волной с дикими шумом снесла весь город и всех людей.

Открыл глаза. Вокруг – спокойная гладь темной воды, в которой ничего не отражается. Мари, как в том году, с улыбкой шла мне на встречу. Я вздохнул. Вокруг – страшный шум стихии. Волна накрыла Мари. Она кричала и захлебывалась на моих глазах, но мне было плевать. Ее глаза молили о пощаде, но мне было плевать. Я схватил ее за горло и еще глубже погрузил во тьму, и мне было плевать.

Забыть.

Убить.

Уничтожить.

Чья-то легкая рука легла мне на плечо. Я обернулся и увидел Мари. Вернее то, что я сделал с воспоминаниями о ней. Синее тело, изуродованное фиолетовыми пятнами. (Тело, о котором я когда-то мечтал.) Набухшие глаза, навсегда потерявшие свой голубой блеск, налиты кровью. (Глаза, которые когда-то пленили меня.) Она тянется ко мне со слезами на мертвом лице, но я снова толкаю ее во тьму, а потом с размаху бью в нос. Ее лицо лопается как помидор, забрызгивая меня теплой кровью. (Лицо, от которого я когда-то не мог оторвать взгляд.)

Забыть.

Убить.

Уничтожить.

Наконец вокруг осталась только тьма. Мари больше не было. Ничего больше не было. Ничего, кроме долгожданного спокойствия.

Я начал хватать ртом воздух, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Посмотрел на руки, измазанные кровью. Этими руками я убил ее. Сам, без чьего-либо приказа. Уничтожил.

Мне было жаль? Нет. Так будет лучше. Это необходимая мера, чтобы жить. Без этого я бы погиб.

Все закончилось. Все. Закончилось. Я перешагнул через ее изуродованное тело и пошел вперед. К свету. К свободе.

Спасибо Мари за то, что научила меня быть в одиночестве.

Часть третья. Рассвет и закат

15.05

В мозге, как слабый свет, забрезжило сознание. Под ухом что-то монотонно пищало.

Я снова ощутил свое тело. Руки, ноги, голову. Кончики пальцев почувствовали мягкую ткань. Но все мои мышцы, даже глазные веки, ослабли, и я не мог двинуть ни одной конечностью, будто все налилось свинцом. За время, проведенное в темноте, я разучился дышать и первое время никак не мог привыкнуть.

Я с трудом открыл глаза. Мрачный сумрак лился через окна. По бокам от меня тускло светились какие-то датчики. На улице было так тихо, что, казалось, сама природа затаила дыхание, наблюдая за моим пробуждением.

«Значит, я все-таки жив. Странное чувство».

Я медленно перевел взгляд в сторону и увидел то, что меньше всего ожидал увидеть. В углу на стуле сидя спала Мари. Сначала мое сердце больно стукнулось о внутреннюю стенку груди, разогнав кровь по всему телу, но в следующее же мгновение успокоилось; мое лицо приняло равнодушный вид.

Больше ее нет.

– Что происходит? – слабо проговорил я и сразу закрыл рот. Я просто не узнал свой голос. Он казался совершенно чужим. Наверное, так и звучит голос свободы.

Я знал, что у Мари очень чуткий сон. Она проснулась и, когда поняла, что я смотрю на нее, кинулась меня обнимать. Я не обнял ее в ответ. Ее плечи поднимались во всхлипе и опускались толчками. Поднимались и опускались.

– Боже, Саша, я так волновалась…

Ее плечи все опускались и поднимались. Ее руки сжимали мне шею. Если бы это случилось в ноябре, я бы наверняка разорвался от восторга. Но сейчас… Сейчас мне как будто было плевать.

– Хорошо. Не стоило, – холодно проговорил я.

Надо же, мы поменялись ролями. Кажется примерно то же самое она говорила и мне? «Переключи свое внимание на что-то другое», да, сволочь?

– Перестань, ты делаешь мне больно.

Она отстранилась и уставилась на меня своими голубыми, блестящими от слез глазами. Чья-то рука снова сжала сердце. Я скрипнул зубами, и ее отрубили; все вернулось в равнодушие.

– Саша, прости меня. Прошу тебя, прости.

– За что? За то, что я тебе не нравлюсь? – Я с трудом проговаривал предложения, медленно и по одному слову.

Она опустила голову и закрыла лицо руками.

– Нет. Не за это…

– Тогда за что, Мари? – Я тихо выругался и исправился: – Вернее, Маша.

Она вновь посмотрела на меня.

– Ты нравишься мне.

Я нахмурился и долго молчал, не понимая сути сказанных ею слов. А потом ни с того ни с сего рассмеялся.

– Ты шутишь, да? Ха-ха-ха! Скажи, что ты шутишь! Ха-ха! Это совсем не смешно, слышишь?! – Последнее предложение я прокричал со злостью.

Она молчала. Ее глаза покрывало бельмо огромной тоски.

– Не-е-е-т… – уже тише протянул я, соображая, о чем она говорит. В один момент душевная боль перекрыла всю физическую.

– Понимаешь… В то время, когда твои чувства ко мне росли, я всеми силами боролась с прошлым, пыталась разобраться в себе и в том, что со мной происходит. Ты спас меня в те дни. Наши прогулки вскружили мне голову. Но я всегда сомневаюсь в своих чувствах и потому попыталась убежать от них и от тебя…

Я вспомнил тот момент, когда она просто прекратила общаться со мной на неделю. А я не тревожил ее… Чертов придурок, ей нужно было тогда писать, ее нужно было заставить говорить!

– …но это не помогло. Я… постоянно думаю о тебе. Не знать как ты себя чувствуешь, не видеть твоих сообщений и тебя самого стало для меня ужасом…

Боже, зачем же ты воруешь мысли из моей прошлой головы?!

– …ты действительно нравишься мне. Скажу больше: ты сразу понравился мне. С третьего числа, со дня адаптации в ВУЗе…

В моей голове вата.

– …не думала, что признаюсь, но когда я уезжала на трамвае, я еще долго смотрела тебе вслед, пока ты совсем не исчез вдали…

По всему телу вата. Нет ни рук ни ног.

Это бред. Это какой-то полный бред!

–…но тогда я чего-то испугалась. Я не поверила тебе… Я писала тот отказ, в то время как меня душили чувства. Но я не поверила и себе…

Я смотрю в одну точку и не двигаюсь.

Не дышу.

Не думаю.

– …но когда я прочитала твои тексты, я все поняла. Я поняла, какой я была дурой и что именно я натворила. Честно скажу, что я рыдала всю ночь, читая их…

Как она их нашла? Этого не может быть.

– …наверное, ты ужасно разочарован во мне, да?

Я не знал, что сказать.

Признаюсь честно, в первые секунды после ее слов, я захотел снова кинуться в омут этих бездонных глаз, в солнце этой улыбки. Но я себя остановил. Если я сделаю это, то к чему было все то, что я пережил в Темноте? К чему были все те бесчисленные страдания, зачем я так долго и так упорно вытравливал ее образ из своего сердца?! Сказать ей, что у меня все еще остались чувства – значит предать себя. Предать все то, на что я потратил столько времени, сил и эмоций. Это значит предать все свои стихи, все свои рассказы и романы – это значит предать творчество!

Был ли я разочарован? Конечно же, нет. Я не смогу разочароваться в ней, даже если захочу. Я слишком сильно привязался к ней, чтобы разочаровываться. Во мне есть досада, есть обида, но нет разочарования.

Я заговорил. Мне хотелось быть максимально равнодушным, но голос предательски дрожал.

– М-Маша, я… Я рад, что нравлюсь тебе. Да, очень рад. Но я вытравил тебя из себя, прости.

– Я понимаю…

– Окажись на моем месте, пожалуйста! Если бы я не уничтожил чувства к тебе, они бы просто пожрали меня изнутри.

Мари опустила голову. Ее эмоции всегда были непонятны для меня. Что она сейчас чувствует? То же, что чувствовал тогда я? Возможно. Тогда почему она не страдает подобным образом?!

– А ты не думаешь, что она страдала все то время, пока страдал и ты?

– Вполне может быть. Она ведь готовила эту речь несколько месяцев.

Я долго смотрел на нее с непонятным чувством, щемящим грудь. Передо мной сидит девочка, которая сходит по мне с ума и которую я сам любил, но теперь я не могу разобраться в том, что чувствую.

Нет. Хватит. Я не дал потоку мыслей унести меня в океан отчаяния. Все. Она ушла. Ее больше нет.

Нельзя предавать свои страдания.

– Что ж, в таком случае большое спасибо за то, что выслушал меня. Я прекрасно понимаю тебя и не стану больше тревожить подобным. И еще спасибо за честный ответ. Ты замечательный человек. Я благодарю тебя за подаренные чувства и проведённое вместе время. – Ее голос дрожал и прерывался. Казалось, что при каждом слове она сглатывала слезы. – Как минимум мы оба обрели силу и решимость для того, чтобы двигаться к своим целям. И пусть это будет по отдельности, это не так важно…

Она встала и, попрощавшись, ушла.

По карнизам забарабанил дождь. Сильный ветер пробился сквозь приоткрытые окна и разбросал бумажки со стола. Заметались занавески.

В этот момент внутри меня что-то щелкнуло. Сердце по-настоящему защемило. До боли, будто у меня инфаркт. Из глаз против воли потекли слезы. Я не знал, что со мной произошло, но ее последняя фраза настолько сильно выбила меня из колеи, что я не мог собраться. Мои руки дрожали, сердце замерло и болело, а со щек на белую простынь все еще падали слезы.

«По отдельности», – эхом отдавалось в голове.

Приборы заработали активнее, пока вдруг не начали истерить. Пип-пип-пип…

В этот момент мне было стыдно больше, чем когда-либо еще. Настолько стыдно, что хотелось спрятаться в маленький черный ящичек где-то на границе миров, чтобы не только никто никогда не смог увидеть этого, но и чтобы я сам не слышал этих всхлипываний, не чувствовал теплых слез на щеках…

Я – большая рваная дыра.

Я – разорвавшееся в клочья сердце.

Я – порванный напополам червь.

– Что со мной…

Узнавать не больно. Больно всегда после этого.

На меня напала безумная, безграничная, безнадежная тоска. Тело вновь заныло противной тягучей болью. Хотелось разорвать грудь и вырвать сердце, лишь бы это прекратилось.

Мне казалось, что я сделал что-то совершенно неправильное. Впервые в жизни я решил подумать головой, а не сердцем, и что из этого вышло?!

Я утирал лицо руками, но чертовы слезы все текли и текли, а сердце все щемило и щемило!

Глупо.

По-детски.

Все очень и очень глупо…