Китай и логика стратегии

Edward N. Luttwak

THE RISE OF CHINA VS THE LOGIC OF STRATEGY

© The President and Fellows of Harvard College, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2023

Благодарности

Эта книга возникла из исследования, проведенного в 2010 году по заказу Эндрю У. Маршалла, главы управления общих сетевых оценок при министерстве обороны. Мы неоднократно сотрудничали с ним на протяжении ряда лет, и для меня знакомство стало особой привилегией, ведь репутация Маршалла как стратегического мыслителя ничуть не уступает длительности его пребывания в должности: родившийся в 1921 году, он создал управление, которым с тех пор и руководит, в 1973 году. Мне также немало помогли консультации с сотрудниками управления, прежде всего с Дэвидом Ф. Эпштейном, тогда как Адам. С. Лавингер оказывал неизменную поддержку на протяжении всего исследовательского проекта. Разумеется, никто из них ни в малейшей мере не несет ответственности за текст книги – это уж моя и целиком моя чаша.

Поскольку это не анализ сил противника и враждебного окружения, а скорее непредвзятая исследовательская попытка объяснить поведение великой державы, расширяющееся сотрудничество с которой выглядит предпочтительным и крайне желательным, но в отношениях с которой не исключено и усиливающееся соперничество, я многое почерпнул из бесед с китайскими друзьями, в том числе со старшими офицерами и уважаемыми правительственными советниками. Кроме того, один из моих самых близких друзей Франческо Сиши прожил в Пекине не одно десятилетие; не соглашаясь со многими моими выводами, он заметно разнообразил мои последние поездки в Китай, которые благодаря ему оказались куда приятнее.

Наконец, с особым удовольствием хочу поблагодарить Майкла Аронсона из издательства «Гарвард пресс»: на протяжении многих лет он выступал инициатором и редактором моих книг, не чурался критики, но всегда был конструктивен.

Предисловие

К описанию современного Китая я приступаю как специалист по стратегии, а не как синолог, ибо универсальная логика стратегии вполне применима к любой культуре и любой эпохе.

Мой текст опирается на документы и работы цитируемых мною ученых, а также других исследователей, но должен признаться, что многое в нем почерпнуто из моих собственных впечатлений от поездок по Китаю: начались эти поездки задолго до того, как страна открылась внешнему миру, и даже в ту пору приводили меня в самые отдаленные уголки. С тех пор, учитывая, что условия для посещения постепенно упрощались, я продолжал ездить в Китай и по Китаю. Благодаря этому обстоятельству я хорошо помню ту жестокую нищету, что царила в стране при жизни Мао Цзэдуна, и мог воочию наблюдать чудесные перемены, которые начались вскоре после его смерти и продолжаются по сей день. Безусловно, отдельные недостатки и изъяны все еще имеются, однако меня несказанно радует улучшение благосостояния и личной свободы китайского народа вопреки по-прежнему строгому регулированию политического пространства, когда ограничиваются как общенациональное, так и этническое самовыражения. Вот почему я смотрю на Китай и его народ не как сторонний наблюдатель, а скорее как человек, вовлеченный в осуществление местных надежд и разделяющий опасения тех, кто давно доказал делом свою приверженность нашей дружбе (эту истинную дружбу я высоко ценю).

Именно поэтому меня печалят и тревожат те грустные и даже губительные последствия, к которым способно привести столкновение быстро развивающегося Китая с парадоксальной логикой стратегии. Пожалуй, в моей книге можно отыскать дополнительную цель, помимо простого анализа сильных и слабых сторон китайской политики: это надежда, пусть наивная и маловероятная, на то, что китайские правители освободятся от присущей им иллюзии, будто поистине планетарный размах деятельности, стремительный экономический рост и не менее стремительное наращивание военного могущества в состоянии сосуществовать и сохраняться в одном и том же мире. Только несбалансированный рост – экономический, но не военный – допускается логикой стратегии для Китая в нынешних условиях, и эту логику нельзя обмануть миролюбивыми заявлениями или хитрыми уловками. Для предотвращения печальных последствий логике стратегии следует подчиняться, даже если она противоречит здравому смыслу и обычным человеческим побуждениям. Стремительный рост благосостояния вряд ли способствует скромности и сдержанности; тем не менее никакое другое поведение невозможно в мире независимых государств, обреченных противостоять столь значительному возвышению Китая, уникальному в своих масштабах.

Глава 1
Иллюзия беспрепятственного возвышения

Сегодня принято считать, что будущее всего мира будет определяться возвышением Китая, то есть продолжением феноменально быстрого экономического роста Китая (пускай в наши дни этот рост немного замедлился) и наглядными естественными последствиями этого грандиозного всплеска экономической мощи – от усиления влияния в региональных делах и на мировой арене до дальнейшего укрепления китайских вооруженных сил. Что ж, это мнение вполне подкрепляется экономическим состоянием Китая после смерти Мао в сентябре 1976 года. Экономика КНР начала быстро расти в 1980-е годы, рецессии если и случались, то были краткими и не слишком сильными, да и признаков структурного замедления темпов роста не видно по сей день, несмотря на три десятилетия экономического бума. Рост валового внутреннего продукта ежегодно превышает 9 % с лишним, что вдвое выше максимального устойчивого прироста экономики Соединенных Штатов Америки и почти втрое выше прироста многих зрелых европейских экономик (не говоря уж о жалких темпах роста на Западе после кризиса 2007 года).

Нет очевидных оснований полагать, будто экономическое развитие Китая должно существенно замедлиться в ближайшем будущем. В сельской местности и даже в непосредственной близости от крупных городов многочисленные работники до сих пор не находят себе полноценного применения, подвизаясь в традиционном сельском хозяйстве, в мелкой уличной торговле и в розничных услугах. По мере того как бедные сельские жители получают занятость в промышленности, пусть даже это ручной труд, в строительстве и в современной сфере услуг, производительность их труда резко возрастает, увеличивая ВВП Китая. Вдобавок нужно помнить об органическом росте современных секторов китайской экономики, среди которых многие сохраняют высокую конкурентоспособность и потому способны быстро развиваться, даже если мировые рынки остывают.

Что касается военных расходов Китая, то за последние годы они, согласно доступным данным, увеличивались не менее высокими темпами, чем экономика в целом, достигая 9 % в год в реальном исчислении: феноменальный рост в эпоху, когда мировые военные расходы, в том числе в США (за исключением расходов на текущие военные действия), преимущественно стагнируют или даже сокращаются^[1].

Народно-освободительная армия Китая (НОАК) тем самым получила в свое распоряжение постоянный приток снаряжения, и давно миновали те дни, когда обилие ресурсов не обеспечивало укрепления военной мощи, поскольку все эти ресурсы расходовались на восполнение насущных потребностей, которыми долго пренебрегали.

Денежное довольствие и различные льготы в НОАК сегодня достаточно привлекательны для найма необходимого числа офицеров и солдат при росте занятости в гражданских секторах экономики^[2], а ремонт старых и возведение новых казарм, военных баз, складов и прочих объектов вооруженных сил в основном завершились, и армия может рассчитывать на надлежащее сопровождение и поддержку.

Покончив с былым отсутствием внимания со стороны властей, НОАК, несмотря на изрядное число случаев мошенничества с поставками (даже бдительные гражданские покупатели, совершая покупки с куда более скромным размахом, нередко становятся жертвами фальшивых этикеток, подделок и мнимого сервисного обслуживания) и откровенное казнокрадство офицерского состава^[3], сумела приобрести новое вооружение, боеприпасы и сопутствующее оснащение для умножающихся видов вооруженных сил и построить, расширить и модернизировать военные объекты всех типов, одновременно повышая уровень боевой и оперативной подготовки личного состава.

Все это привело к быстрому и комплексному росту военного потенциала – до уровня, который в последний раз был свойственен армии США в годы перевооружения в ходе Корейской войны, а в случае СССР – периоду с конца 1960-х до 1980-х годов.

В обоих случаях несомненный качественный прогресс сопровождался количественным ростом вооружений и личного состава для каждого рода войск; как любили выражаться марксисты, крупное увеличение количества способствует улучшению качества, подытоживая конечный результат. Вот почему, например, расходы на ВВС США в 1950–1960-х годах выросли более чем в три раза, а количество и характеристики самолетов заметно повысились, и боевые возможности ВВС стали не просто лучше, но изменились принципиально – возросли несопоставимо.

Логично предположить, что при сохранении стремительных темпов экономического и военного развития КНР и если мировое влияние Китая будет и далее возрастать, окажутся обоснованными широко распространенные сегодня ожидания того, что Китай вот-вот превратится в главную сверхдержаву, затмив собой Соединенные Штаты Америки^[4].

Но такой исход все же выглядит наименее вероятным, потому что он опровергается самой логикой стратегии в мире множества государств, каждое из которых ревностно бережет свою автономность. К тому же ряд государств имеет культурную предрасположенность и политическую структуру, необходимые для попыток оказания влияния на другие страны; они не готовы принимать влияние извне.

Да, в 1980-х и 1990-х годах (за исключением событий 1989 года^[5]) трехнаправленное развитие Китая – экономическое, военное и политическое – еще не нарушало мирового соотношения сил, но только потому, что Китай еще не разбогател, не сделался сильным и влиятельным по американским меркам – или по японским; для Европы и Латинской Америки он по-прежнему оставался экзотическим и закулисным персонажем. Но враждебная реакция фактически неизбежна, если экономический и военный рост Китая вырвется за пределы, единодушно приемлемые с точки зрения других держав – когда будет превзойден порог беспрепятственного восхождения КНР.

С учетом такой естественной реакции сопротивления любой дальнейший рост китайского могущества может быть одобрен другими державами лишь при наличии радикальных изменений внутри страны или вне ее границ – будь то демократизация самого Китая с последующей легитимацией правительства или появление новых, более серьезных угроз, способных превратить Китай из угрозы в желанного союзника (стоит обратить внимание на Пакистан: чем сильнее Китай, тем все охотнее Пакистан рассматривает его как важного покровителя).

Демократизация вряд ли обнулит значимость возвышения Китая и спровоцированной этим возвышением реакции – ведь даже сугубо демократические Соединенные Штаты Америки сталкиваются порой с сопротивлением со стороны собственных союзников просто по причине чрезмерной мощи.

Но если демократизация Китая все-таки состоится и политика страны перестанет формироваться в обстановке совершенной секретности немногочисленными партийными руководителями, если она сосредоточится на общественном благе, а не на обретении могущества, тогда мир станет меньше опасаться возвышения Китая, а китайские соседи и другие сверхдержавы снизят накал сопротивления. Демократизация не сможет отменить логику стратегии, которая требует нарастания сопротивления при усилении могущества, зато она отодвинет порог беспрепятственного возвышения Китая.

Вообще Китай в своем развитии уже преодолел этот порог в экономической, военной и политической областях, тем самым «разбудив» парадоксальную логику стратегии^[6] через реакцию больших и малых стран, которые начали отслеживать китайскую мощь, противодействовать ей, умалять ее и перенаправлять.

На любом уровне, от уличной поножовщины до многосторонних взаимоотношений большой стратегии в мирное время, логика неизменно гласит, что действие (здесь – укрепление могущества) влечет ответную реакцию, которая не обязательно остановит это действие, но непременно затормозит его простое, линейное развитие.

Тут – из-за увеличения противодействия других стран – дальнейший стремительный рост экономического потенциала и военной мощи КНР, а также усиление регионального и глобального влияния неминуемо прекратятся. Если китайские лидеры проигнорируют предупреждающие сигналы и двинутся вперед, парадоксальная логика стратегии приведет к тому, что вместо наращивания могущества мы увидим его ослабление по мере роста сопротивления.

Нельзя утверждать, что налицо ход событий, предопределенный уже наметившимися тенденциями, ибо на пути к превращению в мировую сверхдержаву через непрерывное нарастание экономического, военного и политического влияния Китай может столкнуться с непредвиденными препятствиями^[7]. Сама логика стратегии подсказывает, что можно ожидать замедления и даже частичного прекращения подъема Китая; первое более вероятно, если китайская политика будет более примирительной или даже сговорчивой, а второе вероятнее при более решительном характере этой политики.

Ничто из сказанного выше не предопределяет провокационного или угрожающего поведения китайцев. Все обуславливается естественным откликом на стремительное усиление могущества державы, столь немалой по территории. Учитывая размеры Китая, быстрое развитие страны является дестабилизирующим фактором само по себе, вне зависимости от поведения Китая на мировой арене. Поэтому прозвучавшие недавно призывы – мол, Китаю необходим свой Отто фон Бисмарк для менее контрпродуктивной внешней политики – бьют мимо цели: дело не в поведении Китая, а в разрастании его и без того изрядных возможностей.

Пассажиры перегруженного лифта, куда только что зашел большой и толстый «мистер Китай», должны ради самозащиты как-то реагировать, если он вдруг начнет раздуваться дальше, вжимая остальных в стенки кабины – даже избегая угроз, более того, вежливо и дружески. Конечно, в кабине переполненного лифта уже расположился еще более толстый и крикливый «мистер Америка», склонный к проявлению насилия, однако к нему в целом привыкли за десятилетия совместной езды и почти смирились с фактом его присутствия – против разве что Куба, Иран, Северная Корея и Венесуэла, этакие наглядные доказательства респектабельности «мистера Америки». Важнее всего то, что «мистер Америка» раздувается не слишком быстро и не нарушает достигнутые в прошлом договоренности и компромиссы размещения; кроме того, от него не приходится ожидать внезапных угроз, так как американский процесс принятия решений в основном открыт и демократичен.

Глава 2
Преждевременная напористость

Вышло так, что в последнее время Китай далеко не по-дружески ведет себя со многими странами, а с некоторыми даже переходит на язык угроз.

Благодаря неприметному, казалось бы, процессу, значение которого стало понятным в ретроспективе, финансовый кризис 2008 года, мнимый упадок «Вашингтонского консенсуса»^[8] и не менее мнимое утверждение «Пекинского консенсуса» придали смелости китайской правящей элите – в частности, обернулись существенным поведенческим сдвигом, проявившимся в 2009–2010 годы. Тон и содержание китайских официальных заявлений внезапно изменились, сделались резкими и напористыми по множеству вопросов, от финансовой политики до значимости демократии западного образца. В особенности поразительным оказалось неожиданное возобновление «спящих» территориальных споров – с Индией, Японией, Филиппинами и Вьетнамом, – причем приблизительно одновременно, что усугубило общее впечатление. За этой сменой политики последовали, как и можно было ожидать, фактические пограничные инциденты с кораблями или островными заставами, будь то японскими, филиппинскими или вьетнамскими, и череда таких эпизодов удлиняется до сего дня.

Поскольку ни словесные перепалки, ни фактические инциденты не имели и не могли иметь конкретных политических целей, они не способствовали удовлетворению китайских территориальных претензий. Некоторые наблюдатели даже сделали вывод, что правители Китая «сорвались» вследствие нежданного роста благосостояния страны, а потому откровенное высокомерие потеснило прежнюю осторожную и сдержанную политическую тактику. В доказательство такого вывода можно привести официальные заявления, лишенные практической пользы, зато характеризующиеся заметной гордыней. Так, 16 февраля 2009 года Си Цзиньпин, уже утвержденный преемник Ху Цзиньтао, заявил в Мехико: «Некоторым иностранцам с толстым брюхом негоже тыкать пальцами в нашу страну»^[9]. Даже представитель китайского МИД невысокого ранга Цзян Юй проявила высокомерие и 3 марта 2011 года, когда иностранные журналисты пожаловались на притеснения и захотели уточнить, какие законы на них распространяются, ответила: «Не используйте закон в качестве щита»^[10]. Кажется, именно в МИД надменность в особой чести; пожалуй, лишь заместитель министра Фу Ин, ассимилированная монголка, склонная к изысканности, возможно, потомок самого Чингисхана, несколько выделяется в этом отношении среди своих коллег.

Альтернативное объяснение состоит в том, что сторонники напористой позиции – в различных ведомствах в целом и поборники территориальных споров в частности – преследуют собственные цели, значимые именно для их ведомств и/или для них самих лично, пусть от этого страдают интересы Китая. Например, министр иностранных дел Ян Цзечи подтвердил обвинения в высокомерии на 17-м региональном форуме Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) в Ханое, заявив 17 июля 2010 года, что морские территориальные споры между Китаем и странами – членами АСЕАН (в том числе Вьетнамом, страной-хозяйкой форума) не могут быть разрешены путем многосторонних переговоров; это было сказано на международном форуме (!): «Превращение двусторонней дискуссии в международную или многостороннюю только усугубит противоречия и усложнит процесс разрешения спора». Ян Цзечи отрицал, что в регионе не все обстоит благополучно: «Никто не верит, будто миру и стабильности в регионе что-либо угрожает»^[11]. Предсказуемым итогом подобных заявлений было сближение Вьетнама и Филиппин с Соединенными Штатами Америки, зато левые (читай: националистические) круги КНР похвалили МИД и, без сомнения, самого Яна Цзечи.

В китайской системе политику определяют партийные лидеры в узком составе, так что МИД является всего-навсего исполнительным органом малого значения. Но у МИД явно достаточно свободы действий для того, чтобы преследовать собственные цели при довольно гибкой форме коллективного руководства страной, преобладавшей во времена Ху Цзиньтао.

Третье объяснение заключается в том, что китайские лидеры верят, будто напористая, даже угрожающая риторика и провокационные действия могут способствовать достижению результата, побудить другие страны к переговорам по поводу неразрешенных споров, причем в примирительной манере; эта вера, помимо прочего, глубоко укоренена в китайской культуре. Об этом подробнее мы поговорим ниже, а сейчас укажем, что сдвиг в поведении КНР после 2008 года, подмеченный многими наблюдателями, действительно имел место в реальности – хотя миролюбивая и вполне приемлемая для других стран доктрина «Мирного развития» (Zhōngguó hépíng fāzhăn, более известна под своим оригинальным названием «Мирное возвышение» – Zhōngguó hépíng juéqĭ), представленная миру старшим советником Ху Цзиньтао Чжэном Бицзянем, не была ни отменена, ни дополнена.

Напротив, стратегическая, а не тактическая приверженность миролюбивой и неагрессивной политике получила официальное подтверждение в пространной (7 тысяч слов) статье высокопоставленного китайского чиновника – государственного советника Дая Бинго. При очевидной примирительности инициативы сама пространность монолога в защиту официальной политики «Мирного развития» ставит вопрос о влиянии левой (националистической) и военной оппозиции, которая публично требует более напористой внешней политики. Наконец 31 марта 2011 года Чжэн Бицзянь, чье положение укрепилось благодаря важной роли при организации визита Ху Цзиньтао в Вашингтон в январе 2011 года, направил дуайену^[12] иностранных корреспондентов в Пекине Франческо Сиши официальное заявление, начинавшееся с признания того факта, что возвышение Китая вызывает обеспокоенность и требует подтверждения политики «Мирного развития»^[13].

К концу 2010 года сдвиг в поведении Китая будто бы уступил место обратному устремлению: состоялся ряд официальных визитов, призванных укрепить двусторонние отношения, последовали различные миролюбивые инициативы, обнадеживающие декларации и обещания увеличить инвестиции и импорт в те страны, которые особенно встревожил рост китайского экспорта^[14].

Двумя самыми заметными эпизодами этой стадии отношений были визит премьера Госсовета КНР Вэня Цзябао в Индию (в сопровождении около 400 бизнесменов и менеджеров) и визит председателя КНР Ху Цзиньтао в США, стартовавший в Вашингтоне 19 января 2011 года.

Оба визита прошли довольно гладко, однако вряд ли достигли заявленных целей, хотя от визита Ху Цзиньтао ожидали многого, о чем автор этих строк узнал заблаговременно от главного организатора поездки – Чжэна Бицзяня, который сопровождал Ху Цзиньтао в Вашингтон и оказался вторым в табели о рангах на официальном обеде в честь китайской делегации. Рассказывая мне еще в Пекине о предложенной КНР повестке из десяти пунктов, Чжэн Бицзянь убежденно настаивал – быть может, в большей степени вследствие собственного желания, чем будучи на самом деле в уверенности, – что китайская сторона готова приложить необходимые усилия для решения срочной задачи по прекращению эрозии китайско-американского сотрудничества и восстановления добросердечия (см. Приложение)^[15].

Китайские ожидания относительно результатов этих двух визитов (слишком оптимистические ввиду опасений, этими визитами вызванных) характеризовались откровенным пренебрежением к беспокойству других стран – иначе говоря, «великодержавным аутизмом»; китайский вариант этой болезни особенно опасен, ибо он поразил страну с самым многочисленным в мире населением^[16].