Лепестки Белладонны

– Джонни, ты ведь понимаешь – это всего-то глупые сплетни? – осторожно спросил Джек. Если его сын думает, что роман Джека и Белладонны возможен, что говорить о стервятниках-журналистках?!

– Пап, – тихо ответил Джонни, – признай, было бы круто!

Льюис-старший истерически рассмеялся:

– Маме не понравятся твои выводы.

Элизабет не из тех, кто ревнует и верит прессе. Отношения Льюисов доверительные, долгие, они не пошатнутся от подобной чепухи. Но, представляя, что Лиз узнает о его необдуманном поступке, Джек вздрогнул.

– Ты мог бы попросить Белладонну встретиться с нами, – мечтал Джонни. – Мы бы пошли в кино, а потом отправили тебя за попкорном…

– О, дружок, прекрати. – Льюис скривился. – Для тебя она взрослая, а для меня юная. Закрыли тему. Завтра о сплетнях и не вспомнят…

– Не думаю, что это скоро забудется. – Джонни опять включил видео. – Полмиллиона просмотров! А прошло всего пару часов…

Джека заколотило. Он не собирался терпеть это дерьмо.

У Джонни день рождения, ему исполняется пять. В доме праздник, дети бегают, визжат, смеются. Среди них Джонни. Как его найти?

– Где ты, сынок? – спрашивает Джек, но вместо голоса – сдавленный хрип, и тот теряется в детских радостных криках.

Вокруг шарики, Джек натыкается на один и шарахается в сторону – яркий цвет бьет по глазам. Джек ступает на ощупь в кухню.

Там Лиззи. Она накручивает на палец светлые волосы и болтает с соседкой – кажется, ее зовут Клэр.

Где Джонни?

– Где…

Джек не успевает договорить. Снова крики. Но теперь дети кричат не от радости, они испуганы. Бросились врассыпную. Мелькнули темные локоны Джонни.

– Сынок…

– Джек, что с тобой?!

Он снова не слышит своего голоса, но теперь из-за звонкого голоса жены. И смотрит она с испугом. Что случилось?

Джек оглядывается: детей не видно, спрятались, словно зверьки по норам. Кто-то выбежал в сад, кто-то притих за диваном. Клэр-или-не-Клэр пятится к столешнице, а Лиззи, напротив, подходит ближе. Она почти не дышит, ее грудь под тонкой кофточкой застыла, только веки быстро моргают. Она смахивает слезы?..

– Джек. – Лиз осеклась.

А он перестал видеть все словно со стороны. Он очнулся и понял, что произошло. Сегодня день рождения Джонни, ему исполняется пять. Сегодня Джек проиграл бой, и его лицо напоминает фарш. Сегодня он напился по этому печальному поводу. И понял: если продолжит в том же духе, никогда не станет лучшим-в-мире-отцом.

Глава 2

 
Я милая, когда схожу с ума?
Эти скелеты в моем шкафу,
Я веду двойную жизнь.
 

© Marina Kaye, Double Life

Сара и Грета кричали припев песни «Бандит». Их фальшивое пение звучало в унисон, отлетая от стен номера эхом, а танцы, несмотря на грацию и профессионализм, казались нелепыми. На ковер и свои футболки танцовщицы пролили фруктовое пиво; в воздухе пахло персиком. Из динамика телефона звучала запись с концерта: выступление Белладонны с таинственным незнакомцем.

Стараниями прессы выяснилось: незнакомец – это боксер Джек Льюис. Он был спортсменом и музыкантом. А восемь лет назад бросил все, пропал с радаров, вместо карьеры выбрал семейную жизнь: красавица-жена, дети – двое мальчишек, дом в спокойном районе, бизнес. Сара и Грета знали Джека только потому, что он был лицом Calvin Klein.

Танцовщицы назвали «судьбой» то, что именно с Джеком Льюисом Белладонна исполнила выступление, взорвавшее социальные сети. И Саре, и Грете произошедшее казалось забавным совпадением. Но Эльмира Кассиль, она же Белладонна, знала: совпадений не бывает. Бывают шансы, которыми либо воспользуешься, либо нет.

– «О-о-о-о, мой Банд-и-и-т», – пела, вернее кричала, Сара в перерывах между глотками пива. Ее черные волосы подпрыгивали от резких движений.

– «Почем-у-у-у ты меня-я-я раз-л-ю-ю-б-и-и-и-л», – подхватила Грета. Шатенка допила пиво и использовала бутылку как микрофон.

– Вы дурочки! – со смехом отметила Мира, из кресла наблюдая за пьяными подругами. Свой алкогольный напиток она пила медленно, растягивая удовольствие и пьянея постепенно.

Мира сняла светлый парик, собрала темно-каштановые волосы в хвостик, а сценический наряд сменила на шелковый халат. Ей нравилось быть другой на сцене, быть Белладонной: дерзкой, самоуверенной. Но, расставаясь со сценическим образом, она становилась просто Мирой.

– Скоро гости отеля сбегутся посмотреть на ваше выступление.

– Мы наберем миллион просмотров? – спросила Сара. На ее круглом лице появился румянец. Хотя окружающие считали Сару милой, в танцовщице жил чертенок. Сара бросилась к Эльмире. – Мы обставим тебя, мы наберем больше лайков, чем ты и этот… Джек!

Мира рассмеялась и, размахивая пивом, начала подпевать. Она обожала после выступлений отдыхать с танцовщицами. Сара и Грета сопровождали Белладонну в турне и знали, как поднять ей настроение: втроем они заказывали пиццу, смотрели реалити-шоу, обсуждали симпатичных телохранителей и модные клубы. Они веселились, и это помогало Мире забыть, что дома, в Берлине, ее никто не ждет.

Но сегодня единственный способ справиться с бурей внутри – алкоголь и щедрая ложка вранья. Непросто оказалось твердить: «Кто этот Джек? Он, оказывается, звезда?!» Ах, несите Эльмире Кассиль «Оскар»!

Грете нравилось фотографировать их посиделки, и она, приобняв Миру, сделала селфи. Мира засмотрелась на фото: Грета выглядела как среднестатистическая немка – светлокожая, с широкой челюстью и высокими скулами, с веснушками и зелеными глазами. В Эльмире, несмотря на бледную кожу, явно проглядывалось что-то азиатское: темные волосы, маленькое лицо, вытянутые к вискам глаза. «Кто же я?» – в миллионный раз пронеслось в ее голове.

– Ну-ка! – выдернула Миру из раздумий Сара. Многие называли Белладонну безбашенной за скандальные выходки и смелый характер, но они не знакомы с Сарой: на ее фоне рок-звезда показалась бы ангелом. – Грета, помоги мне! – Сара поставила на прикроватную тумбочку полупустую бутылку пива, схватила танцовщицу за руку и посадила в кресло, с которого согнала Эльмиру. – Давай покажем, как надо было танцевать! – И Сара начала плясать вокруг Греты, изображая приват-танец в стриптиз-клубе. – Он возбудился, да? – не отвлекаясь от занятия, пьяно хихикала Сара. – Скажи, этот мужик он… он там, небось, кончил?!

Мира засмеялась переливом колокольчиков, легла на диван и прикрыла глаза. Она сжимала в руке бутылку и мечтательно улыбалась. От воспоминаний о Джеке по телу мчались приятные мурашки.

– Хм… – Мира выдержала паузу. – Я чувствовала жизнь в его брюках.

Но все слова, все действия – пьяный бред. Единственное, что помнила Мира, – как бешено колотилось сердце Джека, как смущенно он пытался отстраниться от нее, перевести напористые действия Белладонны в шутку, а главное – поскорее закончить двусмысленный танец. А Белладонна не останавливалась, не хотела останавливаться…

– О тебе говорит вся Америка! – Грета, более спокойная и скромная из их маленькой компании, смотрела в телефон. – О вас говорит вся Америка.

– Интересно, что думает Джек? – ухмыльнулась Сара.

– Или его жена? – добавила Грета, чем вызвала у Миры дрожь по позвоночнику. Вот о ком ей точно не хотелось думать, так о его безупречной, прекрасной, идеальной жене. – Наверное, она в ярости.

Мира пожала плечами и перевела тему. «Вспоминает ли меня Джек?» Она не подозревала, как скоро найдет ответ на этот вопрос.

Один взгляд в сторону Джека поднял цунами из воспоминаний. Кровь забурлила в венах. Сердце ускорило ритм. Мира не могла поверить: правда ли его лицо она увидела на втором этаже клуба? Небритое, обласканное калифорнийским солнцем, в мелких морщинках лицо… Прожектор сменил траекторию, а балкон вновь оказался в полумраке. На сетчатке Миры отпечаталось увиденное – да, этот мужчина украл ее сердце давным-давно. Она спокойно жила, забыв, что Лос-Анджелес – его город. И он, черт подери, напомнил ей! Как и о том, что забыть и сделать вид – разное.

Джек Льюис был для Эльмиры Кассиль всем и никем. Однажды она вычеркнула его из своей жизни, хотя в осторожности не было смысла. Он исчез, казалось бы, навсегда. Но никогда не уходил из ее сердца.

Один взгляд на Джека, и Мира перестала чувствовать ноги. Икры налились свинцом. В тяжелых ботинках она зашагала прочь от сцены – к лестнице, к балкону, к нему. И продолжила петь. Она хорошо знала текст: спела бы «Бандита», даже разбуди ее ночью.

Один взгляд, одно нелепое желание, следом – импульс. Мыслей в голове не было, она удалялась от сцены под радостные крики фанатов и пела: «О, мой Бандит, почему ты меня разлюбил?»

Телохранители моментально среагировали – оцепили Белладонну и отодвинули ее от толпы. Они двигались рядом, как солдаты – шаг в шаг, – пока Мира не достигла лестницы.

Наверх с Белладонной пошел один телохранитель, аккуратно придерживая певицу за руку. Мира вырвала ладонь из его липких пальцев. Другие мужчины сейчас отвратительны. Мира ступила на последнюю ступеньку и направилась к дальнему дивану. В песне звучал проигрыш, и толпа застыла, ожидая, какое безумие совершит Белладонна. Все прожекторы и камеры были устремлены на нее, околдованную демонами, спасенную ангелами. Девушку, внутри которой взрывались вулканы.

Она увидела затылок Джека в забавной кепке: Fuck вышито белыми нитками на черной ткани. Мира усмехнулась, вот уж действительно… точнее не скажешь. Другие зрители ВИП-ложи застыли на диванах, оценивая Белладонну взглядами. Мира знала: люди на балконах не столь безумны, как на танцполе. Они пришли отдохнуть, пообщаться, выпить…

Что на концерте делал Джек? Она ему нравится?

Мире хотелось узнать ответы, но, когда она подошла и тронула Джека за широкое плечо, спросила:

– Развлечемся, Бандит?

Джек перевел взгляд с телефона на певицу – он не следил за выступлением! Какого черта?! Козырек кепки примял его волнистые темные волосы. От прожекторов, синхронно направленных на балкон, глаза Джека блестели. Он удивленно смотрел на нее. Впервые смотрел на нее. И один взгляд – кто бы мог подумать – привел к стольким событиям.

В дверь забарабанили: хлипкая деревяшка грозилась в любой момент слететь с петель. Мира, Сара и Грета переглянулись. Танцовщицы прекратили дурачиться, притихли. А незваный гость дернул ручку – та боязливо скрипнула. «И кому захотелось поздороваться во втором часу ночи?» – Мира сделала глоток пива. Вновь стук. В Америке, оказывается, чувствительные соседи. Пошуметь нельзя!

Эльмира знала, что ей, звезде, ничего не будет за нарушение спокойствия. Может, сделают замечание или выпишут штраф. Но она все равно собиралась пристыдить подруг, испытывая удовольствие от ситуации: Мира-то знала, что контролирует каждую минуту.

– Видите? – спросила она. – Все из-за ваших пьяных выходок. Наверняка в соседнем номере живет старушка, в прошлом кинозвезда, и она ненавидит шум. А отдуваться кому? Мне! Или… кто знает… вдруг за стеной поселилась итальянская мафия?

Мира направилась открывать под испуганные взгляды танцовщиц. «Надо вскрикнуть, чтобы девчонки от страха описались!» – предвкушала она розыгрыш. Но, когда открыла дверь, напрочь забыла о подругах.

Эльмира физически ощутила, как улыбка приподняла уголки ее губ.

В пустом коридоре под светом теплых ламп ее ждал боксер, музыкант, красивый мужчина – Джек Льюис! На нем та же одежда – темные джинсы, футболка, толстовка на молнии, словно он бежал из клуба и только сейчас нашел верный адрес. Джек с взлохмаченными ветром волосами, с огнем в зеленых глазах и, самое главное, совершенно один.

– Простите, мисс Кассиль. Мистер Льюис сказал, что был сегодня, технически уже вчера, на вашем концерте. – Джек один, если не считать телохранителя, дежурившего всю ночь у номера немецкой рок-звезды.

– Все правильно. – Мира не сводила глаз с Джека: с мужчины, с которым танцевала и которого желала всем телом, всем сердцем, всей душой.

Ее настолько унесло в пьяно-счастливую эйфорию, что она не сразу заметила, каким взвинченным выглядел ее гость. Он смотрел на Миру, словно ждал объяснений.

Объяснений чего?

– Привет? – Она отсалютовала бутылкой фруктового пива.

Как бы Джек ни смотрел, что бы ни сказал, Мира вряд ли бы расстроилась. Он пришел! Он думал о ней весь вечер и не смог выкинуть из головы «своенравную немецкую звезду». Да-да, именно так. Мира мечтательно улыбнулась: она выгонит подруг из номера, заменит пиво красным вином, пригласит Джека, и они… они…

– Нам нужно поговорить. – Его голос отдавал железом: твердый и холодный. Льюис окинул ее удивленным взглядом, задержавшись на «потемневших» волосах, а потом вернулся к делу: – Твоя выходка на концерте угрожает моей репутации. Я сто лет не влипал в подобные истории… – Он вздохнул и, чуть подавшись вперед, словно собрался обнять Миру, спросил: – Могла бы ты дать опровержение? Я буду тебе благодарен.

Повисла тишина, только неисправный кондиционер посвистывал, пуская по коридору сквозняк. Во взгляде Джека Льюиса не было ничего от восхищения, на которое она рассчитывала. Брови соединились на переносице, глаза уставшие – так смотрят на едва знакомого человека. Джек пришел с конкретным вопросом и хотел получить конкретный ответ. Тишина затянулась, а неловкость усилило то, что телохранитель тактично отошел к дверям лифта, сообразив, что подопечной опасность, вопреки здравому смыслу, от коренастого и нервного мужчины не угрожает. Мира и Джек молчали несколько долгих секунд.

Наконец Мира ответила:

– Я не понимаю, – и крепче сжала бутылку пива. Стекло под пальцами скользкое. Как и ситуация.

Джек шумно выдохнул.

– Что тут можно не понять?! – Он из последних сил пытался сохранить самообладание. Голос спокойный, вкрадчивый, но в речи сквозит раздражение. – Белла… как там тебя?

– Меня зовут Мира, – тихо представилась она.

– Неважно! – бушевал Льюис. – Едем на ту дебильную радиостанцию.

Он схватил Миру за запястье, потянул в сторону лифта. Она отдернула руку. Его прикосновение – кипяток. Будоражит, путает мысли. Разве они не пойдут в ее номер? Разве они не…

– Все в порядке? – к ним мигом подлетел телохранитель.

– Прекрасно, – бросил через плечо Джек и вновь сосредоточился на Мире. – Представляешь, они решили, что у нас роман! Если для тебя это шутки, то для меня – грязь. Я женатый человек. Ты хорошая девчонка, помоги. – Ах, какой мужчина… Ему безразлично, что сейчас ночь: он собирался потащить ее через весь город ради своей цели. – Мира…

Она попыталась запечатлеть в памяти минуту, когда Джек впервые назвал ее по имени. Сомкнул и разомкнул губы, скользнул языком по нёбу, как одержимый Гумберт ^[5], и прошептал: «Ми-ра».

– Все в порядке, – повторила она телохранителю его же фразу – на большее не хватило сил. Только говори, Джек, говори…

И он заговорил:

– Ми-ра, в Америке легко можно уничтожить репутацию, а то и жизнь человека. У нас ничего не было, но завтра твой менеджер решит, что обвинить в насилии над его звездочкой известного человека – круто. Или подтвердить наш «роман» – круто. Если раньше не слушали таких девочек, как ты, то теперь не будут слушать таких мужчин, как я. Понимаю… – Джек потер кривоватую переносицу. Он избегал смотреть на Миру и, казалось, бледнел сильнее. – Вываливать на тебя… среди ночи… вот так, но… Ты начала это, верно? Пожалуйста, не порть мне жизнь.

На секунду Мирой овладело опьяняющее чувство власти. Так сходили с ума диктаторы – хотели больше и больше. Мира смотрела на Джека: он возвышался над ней, его сто восемьдесят против ее ста шестидесяти. Сейчас он казался маленькой букашкой, которую она могла взять в ладонь, ласково погладить или одним махом уничтожить. «Грех! Эльмира, ты мерзкая девчонка!» – голос в голове резанул по сознанию, перемешивая реальность и воспоминания. Мира прислонилась плечом к дверному косяку и прикрыла глаза. А рука Джека вновь оказалась у ее запястья.

– Отстаньте от меня, или я вызову полицию.

Сказала быстрее, чем осознала смысл слов. Построила стену. Открыла глаза, поднесла пиво ко рту, сделала глоток. Шипучий напиток обжег горло – как минутами ранее пальцы Джека обжигали кожу.

«Грех! Грех быть такой мерзавкой!»

– Уходите.

Джек сквозь зубы ответил:

– Давай… вызывай полицию, я напишу на тебя заявление. Если не хочешь по-хорошему.

– Вас никто слушать не станет, – весело ответила она, вновь глотнув пива. Сначала говорит, потом думает. Но ее сознание сегодня несется по алкогольно-разочарованному туннелю. – Вы сами сказали.

Как влюбленная Мира стала дерзкой Белладонной? Она поняла: Джек пришел ради своих целей, он не собирался провести с ней ночь. Усмехнувшись глупым мечтам, Эльмира опять сделала глоток пива – на дне бутылки треть напитка. Или она достаточно опьянела и осмелела, чтобы дерзить мужчине, перед которым в трезвом состоянии бы трепетала.

– Может, вы приехали, потому что в вашей жизни наконец-то что-то произошло? – спросила Мира.

Секундами ранее она боялась его прикосновений, но теперь хотела схватить за руку и выпроводить к чертовой матери. Знал бы он!..

Он не знал. И от возмущения приоткрыл рот.

В дверном проеме номера появились Сара и Грета.

– Эй, Мира, ты где там? – спросила Сара и, столкнувшись с убийственным взглядом Джека, ойкнула. – Э-э-э… Мы ждем.

– Ага, иду, – в подтверждение словам Мира развернулась.

Пиво сделало ее тело ватным, а голову тяжелой. Хотелось провалиться в сон, а главное – убедить себя, что Джек не приходил. Это романтичная галлюцинация.

– Подожди!

– Знаете что? – Мира сжала в ладони горлышко бутылки. – Вот вам мое опровержение! – и вылила Джеку на голову остатки фруктового пива.

Если он и собирался что-то сделать, то не успел. Ловко проскользнув в номер, Эльмира захлопнула дверь и повернула замок. Прощай, Джек Льюис. Прощай, романтичная галлюцинация.

Лицо покалывало от слез.

– Мира… – начала Грета.

Но в ответ получила резкий взмах рукой и сдавленный всхлип. «Замолчи!» – жестом велела Мира, а потом отвернулась и вытерла щеки. Она спиной чувствовала, как подруги в недоумении переглядывались. Белладонна! Она не плачет из-за мужчин. Она вообще не плачет. Если только от смеха. Или если расчувствуется от слов фанатов. И Миру чертовски разозлило, что реакция ее тела оказалась быстрее, чем осознание причины – злость. На Джека, на ситуацию, на себя. О-о-о, особенно на себя.

– Уходите, – сказала Эльмира. – Пошли вон отсюда! – Она не моргала до боли в глазах – только бы не дать слезам вновь сорваться с ресниц и размыть идиотские обои в цветочек. – Оставьте меня!

Мира не думала, что, если подруги откроют дверь, в номер может войти разъяренный Джек Льюис. Вероятно, она хотела взглянуть в его глаза, насладиться злостью в них. Но мечты разбивались о безразличие, которым он облил ее, как она его – пивом. Простое. Банальное. Безразличие.

– Мира? – изумление в голосе Сары подействовало, как красная тряпка.

– Валите! На хер пошли все! – завопила Мира, взъерошив пальцами темные волосы и больно впившись ногтями в кожу головы.

Этого оказалось недостаточно – ни чтобы прогнать подруг, ни чтобы успокоиться. Тогда она сорвалась с места, едва ступая закостенелыми ногами. Начала толкать подруг к выходу. Безысходность дезориентировала похлеще ударов. Мира пропускала сквозь стиснутые зубы воздух, повторяя: «Уйдите, уйдите». Она не могла никого видеть. И не могла позволить, чтобы ее видели в подобном состоянии. Пьяная истерика – это жалко!

Танцовщицы переглянулись, а потом вышли из номера.

– До завтра, – попрощалась Грета, но Мира не удостоила ее ответом.

Когда шаги стихли, а в номер так и не ворвался Джек Льюис, она закрыла дверь и сползла рядом по стене. Прижала голые колени к груди, всхлипнула и достала из кармана халата телефон.

Мира долго не могла снять блокировку экрана – устройство не узнало зареванное лицо, и пальцы плохо слушались. Экран размывался, буквы двоились. Наконец Мира зашла в социальную сеть, далее – в сообщения.

«Ненавижу тебя, ненавижу! – печатала она. – Какого хрена ты приперся на мой концерт? Ты не имел права приходить после того, как поступил со мной! Ублюдок! Козел! Гори в аду!»

– Scheisse ^[6], – выругалась Мира. Палец завис на стрелочке «отправить».

Мира напилась, но не настолько, чтобы послать Джеку «прекрасное» сообщение. Она глубоко вздохнула и стерла написанное. А потом поднялась вверх по переписке и принялась нажимать одну и ту же кнопку – «удалить». Удалить, удалить, удалить. Из головы бы удалить. Увы.

Целую жизнь назад она сочиняла ему красивые стихи, рассказывала, как прошел ее день, делилась мечтами. Джек никогда не отвечал – конечно, он же знаменитость. Сколько таких писем ему приходило? Сотни, тысячи! Мира не обижалась. Он не обязан отвечать – ему это неинтересно, он использовал социальные сети как фотоальбом. А когда Мира стала Белладонной и прочувствовала на своей шкуре популярность, поняла Джека. Физически невозможно ответить всем, особенно если большая часть сообщений – смайлики или непристойные предложения.

И сейчас, расплываясь перед глазами, ее послания только смешили. Наивная девочка, никому не нужный подросток, искала утешение в односторонней переписке со знаменитостью. Ей становилось легче от мысли, что вдруг он случайно увидит, как немка пишет ему на ломаном английском: «Читала, в Лос-Анджелесе дождливо, но я улыбаюсь, когда думаю о тебе. Пусть моя улыбка осветит твой день!» И теперь она боялась, что Джек прочитает ее послания, а образ Белладонны рассыплется в прах.

Она засмеялась сквозь слезы – успела: ни на одном сообщении не было когда-то заветного, а сейчас пугающего «прочитано». Поэтому она могла отменить их, сделать вид, будто ничего не писала. С одной стороны, какая разница, после ее поведения Джек к Мире не подойдет. Но она стыдилась фантазий – как дети, вырастая, стесняются воображаемых друзей. Таким другом для нее был Джек. Не знаменитость с ковровой дорожки. А что-то… близкое. В тот момент – необходимое.

«Да, я ничем не отличаюсь от девушек, которым нравятся твои глаза. Встреть я тебя на улице, сказала бы про глаза. Не про улыбку, не про творчество. Только про глаза. И я не хочу за тебя замуж, не хочу быть с тобой, я и так чувствую тебя внутри себя. И отлично понимаю, что ты – человек. Красивый, талантливый, обаятельный, но человек. Просто круг общения у тебя другой, запросы.

Я никогда не буду думать, что ты мой. Ты ничей. Ты принадлежишь лишь себе. Будь ты с кем-то, ты все равно принадлежишь только себе – это жизнь, люди приходят и уходят. А еще это слово – влюбилась. В кого? В картинку? Не бывает такого» (отправлено/не прочитано).

– Или бывает? – спросила Мира вслух.

Удалить.

– С тобой все в порядке? – поинтересовалась Сара. Очевидно, что нет.

Мира покачала головой. Увлеченная воспоминаниями, она не заметила, как подруга вернулась в номер и села рядом на ковер. Мира отвернулась, чтобы Сара не увидела экран ее телефона. Возможно, Мире хотелось рассказать, что за буря внутри ее сердца, но… другая сторона, неправильная сторона, должна остаться в прошлом.

Удалить.

«Когда симпатия к знаменитости становится интимной, о ней больше не хочется говорить, не хочется обсуждать – я думаю, это и есть финиш. Тот момент, когда ты превращаешь образ в часть себя. Это печально, ненастоящих людей нужно гнать из сердца. Но черт… приятно думать, верно? А рассказывать уже нет» (отправлено/не прочитано).

– Через три дня я уеду отсюда. Все закончится.

– Что закончится? – спросила Сара. Она заправила прядь темных волос за ухо и добавила: – Мы волнуемся…

– Я много выпила. – Мира через силу улыбнулась. – Джек ушел? – Странно спрашивать про него, словно он надоедливый парень.

– Да, сразу. Телохранитель его выпроводил.

Мира кивнула.

Вот и все. Джек ушел.