Читать книгу: «Когда кончаются цвета», страница 3

Я еще долго смотрел, как вздымается ее грудь, как слегка раздуваются ее милые узкие ноздри при выдохе, она сладко спала, а в мою голову ударила безумная идея. Вот он выход!

Я вылеплю из гипса ее, самую красивую, настоящую, мою! Незамедлительно замесив гипс, я принялся на память лепить ее прекрасные черты. Налитая грудь с вздымающимися сосками, осиная тонкая талия, плавно переходящая в бедра, накрытые легкой струящейся тканью.

Невероятно хрупкие и нежные руки, плечи и шелковая шея. Слегка растрепанные волосы, выразительные глаза, пухлые губы, вкус которых я до сих пор ощущал на своих губах. Все это и была она.

Я невольно замечтался и вспомнил нашу первую прогулку к побережью, как она, чтобы согреться кружилась на одних носочках, на кончиках пальцев, как свободны и легки были ее движения, как ее руки и ноги двигались в такт точь в точь, будто заговоренные.

Казалось, в этот вечер я полюбил ее безумной безграничной любовью, с которой смогу проститься лишь тогда, когда прощусь с собственной жизнью.

Я открыл глаза от того, что стало зябко. Я был один в комнате, печь погасла, а я, кажется, уснул за работой, впервые за долгое время я спал так крепко, что даже не слышал, как она уходила.

Подняв чугунную голову, я кое-как вновь затопил печь, на улице до сих пор было темно. Как это возможно? По старым часам на булочной я сверил время, оказывается, я проспал целые сутки! Не удивительно, что она уже ушла.

Выпив кофе из турки, я довершил штрихи скульптуры, и теперь она стояла посреди комнаты почти как настоящая.

В дверь постучали, не успев я сообразить, как в мою лачугу зашел мой Спаситель и его верный пес, Кулак, я его так прозвал за огромные кулаки, казалось, у него даже вместо подбородка был кулак.

Он поздоровался со мной, весьма хмурое было его настроение, пока не обратил он внимание на скульптуру моей зазнобы. Тут же настроение его переменилось, он стал прыгать вокруг моей возлюбленной, чей гипс теперь мне захотелось накинуть, укрыть, запрятать далеко от чужих глаз.

Хвалить меня стал за проделанную работу, говорит, что завтра за скульптурой приедет еще пяток таких псов и перевезут в покои Спасителя мою драгоценную. Я не смог это так оставить и начал пререкаться с ним, мол, эта работа и вовсе не ваша и не за какие деньги скульптура эта не поедет к нему, не пережил бы я позора хуже, чем вожделение богатых обезьян на любимую мной женщину. Да только совсем это не помогло.

Сказал мой Спаситель последнее слово, или эта скульптура окажется в его покоях завтра же, или мой прах будет красоваться на том месте. Я упал к нему в ноги и просил дать мне еще один день, чтобы создать ему не менее красивую, но и это не помогло. Никакая другая теперь не нужна была ему дива, только моя, беззащитная и белоснежная.

Тогда я встал на ноги, подобрав с пола остатки своего достоинства, и послал их в дальние дали за холма, да чтоб не возвращались. Только вышли они за дверь, как ноги мои подкосились, и рухнул я на шкуру медведя. Я прижался щекой к щетинистой шкуре и пытался вдохнуть еще возможно сохранившиеся запахи ее тела.

Я чувствовал приближение смерти, жалеть себя и плакать, не было времени, я решил разыскать любимую, чтобы уговорить сбежать, а если откажется, то хотя бы проститься. Коснуться ее последний раз.

Я тихо забрался в соседний двор, перепрыгнув через развалившийся забор, взял первого коня, что попался мне и так быстро, как позволяли мускулистые ноги коня рванул в те края, в которые часто вглядывался, провожая любимую.

Время все шло, и скоро уж близился рассвет, но ни домика на своем пути я не встретил, лишь заросшие, как ковром из травы и цветов покрытые луга, да бесконечные холмы. Пришлось возвращаться, видимо не выдастся мне шанса перед смертью насладиться любовью моей дражайшей подруги.

Я коснулся рукой своей груди и едва слышно шепнул: да храни тебя, господи, любовь моя! Буду рядом я, если на то будет воля божья.

Сжав руку в кулак, про себя добавил я, что пусть тело мое забирают и мучают как хотят, но души моей не получить им будет. Душа моя полностью отдана моей ненаглядной, пусть у нее и останется и после моей смерти.

Этот гипс умрет вместе со мной. Кувалдой нанес я гипсовой любимой пару ударов, отчего от скульптуры осталось лишь очертание. Это будет выглядеть как самоубийство, потому что самоубийство это и есть. В чистом виде».

Завершив свое последнее письмо, скульптор взял в плетеной старой корзине, что стояла под скамьей во дворе, крепкую бечевку, предназначенную для укрепления деревянного забора, привязал ее к деревянной балке под потолком в лачуге, встал на табурет, осторожно закрепил петлю, надев ее на шею и замер.

Веревка слегка натянула кожу на шее скульптора, он, закрыв глаза, увидел, как истинная его жизнь пронеслась перед глазами. Казалось, он падал с табурета целую вечность, так долго тянулось время до кончины.

Перед глазами быстро проносились картинки. Вот он один у побережья, а на заднем фоне серая в яблоках лошадь пасется на лугу, вот один он бредит у булочной с утра пораньше, а вот и ночь в лачуге, где сам он долго грел босые ноги, вглядываясь в потрескивающие дрова, пил душистый чай. Виной всему был постоянный кофе и сон 2 часа в сутки.

Разум скульптора сыграл с ним злую шутку. Скульптор так хотел выполнить заказ и получить вознаграждение, что совершенно перестал отличать реальность от выдуманного.

Если бы не была скульптура сломана, если бы скульптор не был так влюблен и одурманен, если бы вел он иной образ жизни, если бы не пошел он по пути своего отца и деда, может быть, судьбу можно было поменять.

Но, благодаря сложившимся «если бы», мы все оказались там, где и должны были быть: я пишу это, вы читаете, а скульптор медленно падает с табурета, шею его сжимает бечевка.

Скульптор, осознав, что последние месяцы, благодаря которым хотелось жить, были лишь иллюзией, что любовь к несуществующей женщине до сих пор жива в нем, не задумываясь, роняет последнюю слезу, даже не пытаясь хвататься за последние секунды жизни, позволяет веревке навсегда затянуться на его шее.

Семья Брутс

Глава 1.: Привет

Все семьи между собой похожи. Семья Брутс не исключение. Вряд ли хоть один человек признается себе в том, что он похож на одного из персонажей, но будьте уверены – в каждом из нас есть часть этой семьи.

Я перенесу вас туда, где имеет место быть волшебство. С кем-то чудеса происходят, а кому-то просто не дано их увидеть. Такое место существует. В большом мире. В маленьком городе. Может даже под лестницей у вашего дома. Существует. Такое чудо случилось и с героями этого рассказа.

Представьте себе аккуратный и совершенно не туристический город. В нем живут люди разных слоев общества. Бедные и богатые. Маленькие узкие улочки, ровно подстриженные газоны, яркие крыши домов. На каждом углу урны, в которых высажен многолетний цветок.

А вот и первое чудо – маленькая симметричная бабочка, кажется, сама радуга приложила усилия для ее рождения.

Неуверенно и осторожно бабочка порхает вдоль одной из узких улиц, постоянно подгоняемая порывами ветра она устало усаживается на один из многолетников. Все цветы, которые она уже успела увидеть за свою короткую жизнь, казались ей самыми сочными и невообразимо красивыми, но именно этот цветок завораживал бархатистым насыщенно черным.

Бабочка перебирала мохнатыми лапками по одному из шелковых лепестков, будто размышляя, куда ей двигаться дальше. Слева, позади и даже чуть впереди пахло безмятежностью, но вот справа запах был особый. Если бы такое было возможным, то ее крылья обязательно бы покрылись мурашками. Вопреки этому она все же свернула.

Бабочка двигалась настороженно. Пролетев вдоль вымощенной изумрудным кирпичом дорожки, она села на ярко желтый почтовый ящик.

Потом переместилась на камень, раскаленный на солнце. Прошла 1,5 см по рыхлой земле, прячась от прямых горячих лучей меж густой травы. Со всей силы, что была в ее миниатюрном тельце, она взмахнула крыльями, быстро-быстро ретируясь в воздухе. Ее целью стало как можно ближе подобраться к источнику запаха.

Большой кирпичный дом не располагал дружелюбием, но с каждым взмахом крыльев бабочка будто становилась смелее.

Красный кирпич с течением времени превратился в бордовый, а некогда лимонные ступени и перила облупились и выцвели. Из трубы валил пепельный дым. Благо он находился далеко от прекрасной бабочки. Брезгливо перебирая лапками по сколам перил, она проверила, не открыта ли фигурная массивная входная дверь. Без вариантов. Выход оставался лишь один. Надеяться на то, что одно из многочисленных панорамных окон будет приоткрыто.

А вот и еще одно чудо. Ближайшее окошко и правда оказалось приоткрытым ровно настолько, чтобы бабочка свободно могла залететь внутрь. Она села на расположенный совсем близко поломанный кирпич, высматривая, нет ли опасности. Все по-прежнему тихо. Слегка оттолкнувшись от кирпича, она сделала свой последний рывок.

Почему последний спросите вы? Потому что у маленького Стэнли были на нее другие планы. Быстрым движением он впечатал радужную бабочку в белоснежный подоконник.

На том месте, где еще секунду назад была бабочка, теперь рисовалось маслянисто – кремовое пятно. Одно из ее крыльев было измято и похоже на гармошку, а второе Стэнли выдернет из безжизненного тела и обязательно положит в свою коробку из под жвачки под кроватью. Пополнит коллекцию.

Стэнли всего 7 лет, но по его коллекции можно предположить, что ее собирали задолго до его рождения. В нее входили жженые муравьи, головы раздавленных мух, полосатые тельца пчел, крылья различных бабочек, несколько десятков целиком засушенных жуков, кроличья лапка, кожа лягушки и много других частей мелких существ, которые по незнанию, а иногда и собственной глупости могли пробегать рядом с домом семьи Брутс.

Стэнли деловито потер потные толстые руки, осмотрелся, не видел ли кто его проказы, а затем вприпрыжку направился за дом. При каждом прыжке его тело вздрагивало так, будто у него и вовсе не было костей. К половине пройденного пути Жирный Стэнли устал и запыхался.

Потребовалось немало времени, чтобы восстановить дыхание. Он уже и забыл, зачем шел во двор, находившийся с другой стороны дома. Подойдя к идеальному лиловому забору, он попытался оторвать кусок деревяшки, но она не поддалась.

Потеряв к ней весь интерес, Стэнли с рвением принялся за растущие вокруг цветы и кустарники. Подобрав палку и размахивая ей в разные стороны, он представлял будто он рыцарь собственного королевства, а бедные тонкие стебли и листва – это жуткие монстры.

Каждое резкое движение палки в руке Стэнли освобождало зеленых обитателей от листков, лепестков, а потом и вовсе сломленные и побежденные они опускали пушистые головы, будто признавали собственную вину.

Он бы продолжил свою карательную операцию, если бы не звук из глубины дворика. Стэнли мгновенно вспомнил, зачем ему так срочно было необходимо его посетить. Бросив палку, он мгновенно очутился посреди просторного двора.

Старые качели лениво скрипели под натиском ветра. Цветы здесь вели спокойную размеренную жизнь, а все потому, что сад этот развела Патрисия, кухарка и горничная Брутсов.

Стэнли знал, что если старушка Патрисия увидит его здесь, то снова прогонит, а потому ему лучше быть осторожным. Прищурив глаза, он проверил под кустом азалии. Пусто.

Качели все еще раскачивались. За ними ничего. За кустами, плотно прилегающими к фасаду дома, тоже. Деревянный столик и скамья посреди сада были прибежищем муравьев, Стэнли вынул из рядом стоящего ведра черенок лопаты, конец которой был в засохшей земле, и медленно, но верно принялся освобождать стол от надоевших насекомых. Снова этот звук.

Мальчик бросил черенок, захватив из того же ведра маленькую острую ложку для разрыхления земли, и двинулся вперед, к источнику звука. Под огромной яблоней наискось примостилась чудом не развалившаяся будка. Ребенок живо залез внутрь. Пустая. Сквозь щели в будке он оглядел оставшуюся часть сада. Никакого движения не видно.

Обреченно вздохнув, Стэнли обвел взглядом все внутренности будки. Полуразвалившиеся доски, острые гвозди, на которых колыхался клочок шерсти, съеденный местами старый матрац. Играть здесь было не с кем.

Кряхтя, он выволок себя из будки и прямо перед собой услышал тот самый звук, за которым подался сюда.

«Ррр-ррр», – старый щетинистый пес застал его врасплох. Собака уперлась мускулистыми лапами в землю, подняла верхнюю челюсть в оскале, глаза ее метали молнии. «А вот и ты, Чубакка, я как раз тебя искал. Опять ты, скотина, прячешься». В глазах собаки показался едва заметный страх.

Стэнли достал из кармана петарды, перемотанные ниткой, и расплылся в улыбке. Пес прижал уши, и ринулся убегать, но не успел. Никогда не успевал. В нос собаке пришелся первый удар садовой лопаткой.

Перепуганная скулившая собака пыталась найти укрытие как можно скорее, но таких мест здесь нет, она знала. Второй удар пришелся по облезлой горбатой спине пса. Она втянула голову и поджала хвост с такой силой, будто хотела стать меньше. Настолько меньше, чтобы он не смог ее увидеть.

«Если бы ты вела себя покорно, то все было бы гораздо быстрее, чертова ты псина», – он говорил это без ненависти в голосе. Подобное для них обоих привычное дело.

Толстяк сжал хвост собаки и принялся наматывать свободный конец нити. Достал из кармана потрепанный коробок спичек, чиркнул черной головкой и зажег подряд расположенные петарды.

Отпустив собаку, он отошел на приличное расстояние и со стороны довольно улыбался, картина доставляла ему удовольствие. Собака обернулась и испытала облегчение. Значит, на сегодня ее мучения закончились.

Сорвавшись с места, она мигом пересекла двор и ринулась куда глаза глядят. Мальчик засунул в рот большой палец левой руки, сгрызая край ногтя, в ожидании свершения задуманного. Грязь с ногтя разлилась земляным вкусом на языке. Щелчки и вой собаки послышались у главного входа.

«Да!» – про себя огласил Стэнли и довольный собой вразвалочку направился домой. Вернувшись к месту, где трепетало на ветру мертвое тельце бабочки, он увидел, что машина отца на месте, а значит, он вернулся, наконец, с охоты.

У самой двери крыльцо было смазано чем-то ярко красным. «Тупая псина. Каждый раз сюда приходит. Опять Патрисия будет орать. Ну что за бестолочь!».

С небольшим усилием он открыл входную дверь и зашел внутрь. В коридоре и зале была тишина. Слышно было лишь тиканье массивных часов у камина в столовой и легкий стук ножа по деревянной доске на кухне. Патрисия готовит ужин.

Комнаты на первом этаже дома располагались так, что из коридора было возможным увидеть каждого, кто находился в одной из них. Справа под лестницей был туалет. Куда в первую очередь и направился Стэнли.

Помочившись, мальчик размотал полрулона бумаги и кинул в унитаз. Просто посмотреть, как быстро растворится. Дети любят экспериментировать.

Стэнли заметил движение на кухне через цветочный витраж кухонной двери и постучал. Ему никто не ответил. Тогда мальчик смелым движением вперед ворвался на территорию Патрисии. Она копошилась у стола, резала зелень и чеснок. На плите приятно побулькивал суп. Пахло ошеломительно и очень хотелось есть.

– Ты что, не слышишь, как я стучу, старуха?

– Не видишь, я занята. Мистер Харрис сегодня не в духе, так что прекращай эти свои шалости.

– Гмбр. А где Папа сейчас?

– Где, где. Как всегда. В чучельнике своем. Притащил дюжину белок и оленину, а мне опять ее разделывать. Колени, между прочим, у меня болят, но кому до этого есть дело. Если что, то твоя мать опять заперлась в спальне, а твоя сестра Рейчел… а вот где она я не имею понятия.

– Ага. Эй, жирный мешок с объедками, пошел вон отсюда! – замахал руками Стэнли перед полосатым котом у плиты, но кот только шипел и не сдвинулся с места.

– Чего ты к нему привязался, несносный мальчишка. Всю скотину уже распугал, иди, займись чем-нибудь, а кота оставь в покое! – с этими словами Патрисия повернулась к мешку с картофелем и принялась за чистку.

Вот еще, подумал мальчик и спустил хвост кота в кипящий бульон. Кот заорал и прыгнул на спину кухарке. Что было дальше, проказник не знал, к тому времени он уже вышел с кухни, закрыв за собой дверь.

– Стэнли! Стэнли, мать твою, ты где?

Мальчик взглянул в коридор. Во входных дверях стоял отец. Он занимал весь проем двери. Крепкий здоровый мужик с густой копной черных волос плавно переходящей в не менее густую смольную бороду.

Сквозь эти заросли на мальчика смотрели глубоко посаженные такие же черные глаза, длинный нос с горбинкой и едва заметные тонкие губы. Говорил он так, будто и вовсе не открывал рта.

– Иди сюда, жирдяй. Чего смотришь? Может, поможешь отцу? Утащи этого оленя на кухню, да поживей, – мистер Харрис легко поднял за ногу уже безголовую и выпотрошенную тушу молодого оленя. Стэнли попытался удобнее взять тяжелую ношу, но получалось у него лишь волочить ее по полу.

– Грр… ну что ты творишь? Ты вместе с Патрисией хочешь вылизывать кровь с пола? Какой же ты вырастешь мужик, если оленя какого-то поднять не в силах. Тха. Скажу твоей матери, чтобы кормила тебя, поросенка, поменьше, – огрызнувшись, Харрис резким движением выдернул ногу оленя из липких пальцев сына и понес на кухню.

После, глава семейства ушел в сарай, где он делал и хранил чучела животных, и не выходил до самого ужина, как всегда делал.

Наконец подали ужин. Стэнли скакал и облизывался вокруг стола, который накрывала кухарка. Свежий наваристый суп встал по центру дубового громоздкого стола, салат из свежих овощей и нарезка буженины из кабана подле него с обеих сторон.

Последним Патрисия принесла большое овальное блюдо с запеченным свежим оленем и молодым картофелем. Столовые приборы были начищены и расставлены под каждого члена семьи.

– Зови своего отца ужинать, а я попрошу спуститься остальных.

Неохотно отреагировав на просьбу старушки, Стэнли все-таки поплелся к амбару. Тревожить отца за его любимым делом не хотелось, особенно когда глава семьи не в настроении, но если мальчику повезет, то отец покажет ему свои новые трофеи и возможно даст поиграть с ними.

Он неуверенно встал у больших красных ворот амбара. Медленно отодвинул тяжелую дверь.

Запахи различных моющих, химикатов и гипса смешались и теперь неприятно щекотали нос. Пол амбара был присыпан опилками, а потолок уходил высоко, под самое небо. По крайней мере, так казалось изнутри. Стэнли нравилось здесь быть. У рабочего стола пахло мелом, и мальчик как можно глубже вдохнул этот землистый аромат.

У Харриса было довольно много чучел различных животных. Больше всего ребенку нравились: голова рычащего медведя на плотной и толстой доске, лось в полный рост, волк обыкновенный и заяц рысак. Он ходил меж чучел и представлял, что все они ему поклоняются. Он царь зверей. Мертвых зверей. Отец семейства вошел в амбар с очередной парой выпотрошенных зверьков.

– Пап, старушенция зовет ужинать, – он старался не смотреть на грозного отца.

– Стэн, хочешь, покажу кое-что?

– Нового зверя?

Отец кивнул. Развернул сына на 90 градусов и большим волосатым пальцем указал прямо перед ним. Кабан. Большой и жирный кабан, разинув рот, с небольшими острыми клыками смотрел теперь прямо на них.

– …можно?

– Ага. Только осторожно. Он еще недоделан.

Стэнли подошел ближе к могучему животному. Коснулся пальцем одного из клыков.

– Идем ужинать? – спросил Харрис и сжал плечо сына.

К тому времени, когда они вернулись за стол, спустилась мать. Худая высокая, как доска, она с надменным видом листала одну из брошюр, принесенную сегодня утром почтальоном. Положив в свою тарелку салат, она проводила взглядом мужа и сына.

– Еще раз бросишь бумагу в унитаз – будешь своими руками вычищать ее оттуда, я понятно объясняю, Стэнли? – женщина приподняла левую бровь, которая напоминала жесткую медную проволоку для скрепления чучела.

– Это не я, – самодовольно объявил мальчик.

– Ты или не ты, но я предупредила, – мать семейства вновь уткнулась в брошюру.

– И тебе, добрый вечер, Марил.

– Каков сегодня улов?

Мужчина устроился в начале стола и потер руки.

– Добротный олень, – он развел руки, показывая ужин, – ну и дюжина белок, продам Джорджу, пусть сам решает, что с ними делать.

Марил отложила брошюру, на первой странице красовались первоклассные шубы и меховые шапки. Ее губы в виде банта недовольно сдвинулись в бок. Она кашлянула и поправила жидкие волосы, туго затянутые в пучок на макушке узкой головы.

– Надеюсь, ты помнишь, что скоро торжество у Мэддисон, а мне не в чем к ней пойти.

– Надень один из своих последних норковых шедевров.

– Ты издеваешься, Харрис? Я уже дважды ходила в каждой из них, потому что, видите ли, тебе не привезли новенькое ружье. Поторопи их.

– Обязательно, дорогая. А что, Рейчел сегодня не удостоит нас визитом на ужин?

Откуда ни возьмись Патрисия подала голос у серванта.

– Она сказала, что не спустится. У нее что-то там закончилось или не началось, я не поняла.

Харрис нахмурил брови. Он был один из тех мужчин, которые редко видели свои семьи, но ужин за одним столом это святое. Мужчина ударил кулаком по столу и зарычал как медведь, которого еще не успели обезглавить и повесить на стену амбара.

– Какого черта в этом доме каждый делает то, что ему вздумается. Рейчел, твою мать, немедленно спустила свой драгоценный зад сюда и поужинала как все нормальные люди!

Разразилась тишина. Через мгновение стало слышно, как открывается дверь на втором этаже, громко хлопают и цокают новенькие лакированные каблуки Рейчел по широким ступенькам. Она плюхнулась на стул, который отодвинулся со скрипом, и поправила короткую джинсовую юбку.

– Собралась на панель? – подначил ее брат, но она лишь одарила всех таким взглядом, что на нем можно было удавиться.

– Какие новости в школе? – поинтересовался глава семьи.

– Отпад. Не напрягайся, – выпалила дочь в ответ.

– Мама. Мне нужна еще помада, которую ты подарила мне пару недель назад.

– Зачем тебе две одинаковые?

– Я сказала мне нужно еще. Эта уже закончилась.

Остальные члены семьи подняли на нее взгляд. То, что помада уже закончилась, никого не удивило. Рейчел всегда красилась так, будто живет последний день.

Густо накрашенные коротенькие ресницы, тональный крем в два слоя, яркие тени (обычно голубые или желтые) и блеск или помада насыщенных красного и бардового оттенков на чуть кривоватых тонких губах генетически явно доставшихся ей от отца.

Мейкап дополняли короткие юбки, высокие каблуки или сапоги, майки с глубоким вырезом, а также куча безделушек на руках и шее.

Ее мутило при мысли, что она похожа на отца, потому дочь состригла смольные волосы, которыми так гордился ее отец, и сделала максимально короткое каре.

Она чуть не упала в обморок, когда увидела зачатки первых усиков на своей верхней губе и теперь старалась не выходить из комнаты без косметики. Однако ей все же повезло больше чем брату. Стэнли унаследовал черты матери. Те же жиденькие волосы, узкие глаза, нос «картошка».

Не ясно только, откуда в нем столько жира, ведь мать за всю жизнь не весила больше 60 кг.

В семье не без урода, подумал тогда каждый из них, и говорил не о себе.

Марил, сжав зубы, пережевывала свой салат, зажав вилку в руке так, что костяшки пальцев стали белыми. С одной стороны муж, который совсем не видит ничего вокруг и не замечает ее потребности, с другой сын, который разжирел настолько, что ему снова нужна новая одежда, а дочь…

Дочь, на которую было возложено столько надежд, только и может, что просить. Не замечает, как ей, матери, тяжело. Из мыслей ее вырывает стук в дверь.

Стук оказывается настолько громким, что кажется, будто он разносится в голове.

– Патрисия, ты там оглохла что ли, в дверь же стучат, – рычит Харрис, но ответа не последовало. Между тем стук не прекратился.

Рывком Харрис встает и открывает входную дверь. Перед ним предстает изможденный старик в рванье. С минуту он глядит на главу семьи и, наконец, решается заговорить.

– Добрый вечер. Я путешественник, волей судьбы зашедший в ваш город. Не сочтите за дерзость, но не принесете ли вы мне воды, наполнить котомку? – старик мило улыбается и протягивает флягу.

Харрис прямо-таки покрывается красными пятнами от накатывающей волны смеха и раздражения. Тем временем за спиной у него раздаются крики жены и детей.

– Ты чего там застрял? Кого принесло?

Харрис разразился смехом.

– Ты что, старик? С ума сошел? Ты оторвал меня от семейного ужина и теперь хочешь, чтобы я принес тебе воды?…а чем ты готов за нее заплатить?

– Заплатить? – переспрашивает старик, дабы убедиться, что верно понял мужчину.

– Естественно. Заплатить. За все в этой жизни нужно платить.

В этот момент Патрисия, семеня больными опухшими ногами, подошла к двери.

– Да что же вам для старика воды жалко. Всего лишь одну фляжечку.

– Патрисия, ты, видимо, хочешь заплатить за нее вместо этого оборванца бездельника? А может, ты вместе с ним пойдешь встречать рассветы и просить еды и воды у добрых людей?

– Да что вы, мистер Харрис..побойтесь Бога..куда же я с такими ногами пойду..

– Бога? – смех его стал еще громче, теперь уже гоготало все семейство, явно услышав разговор.

– Я здесь Бог, а ты у меня в подчинении, понятно? Пока я тебя вслед за ним не отправил, лучше заткнись и неси десерт.

Послушная кухарка мигом метнулась на кухню, подарив последний взгляд забитого животного старику, а он в ответ благодарно ей улыбнулся.

– А что до тебя старик, то либо плати, либо уходи.

Старик молча кивнул и сгинул с их изумрудной дорожки, едва переставляя ноги в протертых до дыр ботинках.

– Тха. Воды он захотел. Бездельник чертов.

Жена не на шутку позеленела со злости. Мало мне проблем в семье, еще и оборванцы теперь на пороге. Дожили.

Патрисия принесла десерт. Мягкий еще теплый лимонный пирог возвышался на блюдце, маня своим чудесным ароматом. Дрожащими руками повариха начала раскладывать десерт. Казалось, что мысли ее не здесь. Не в этом доме.

Будто тот самый старик в своей котомке унес их в дальние дали. Она вернулась в эту дикую реальность только тогда, когда мадам Марил трясла ее за плечи, что-то гневно выкрикивая. Патрисии не хотелось знать и слушать очередные оскорбления. Она ушла к себе на кухню и закрылась.

– Харрис, нет, ты видел, это кошмар, наша прислуга совсем обалдела! Как она посмела уронить пирог на мои совершенно новые сапожки, (который к тому же оказался наполовину сырым).

– Чертовщина! – она смахнула салфетку с колен, бросила ее на стол и поднялась наверх, в свою комнату.

Убедившись, что плотно заперла дверь, миссис Марил с замиранием сердца (чей покой так откровенно нарушили) открыла гардеробную. Женщина вздохнула так глубоко, как могла запах спрятанных своих, драгоценных шубок. Единственное, что приносило ей успокоение.

Марил подходила к каждой шубке, гладила их, вдыхала аромат, наслаждалась. Она сняла свое платье, расстегнув и бросив его на пол. На голое тело она надела свою любимую шубку из рыси, кружилась по гардеробу, закатывая глаза. Это единственное, что доставляло ей удовольствие.

Остальные члены семьи разбрелись по своим комнатам. Рейчел красила губы в разные цвета в поисках нового. Стэнли считал и перекладывал свои коллекции убиенных им животных, а Харрис только в окружении своих чучел смог позабыть о неудачах сегодняшнего дня, вновь и вновь гипсуя новые творения.

В амбаре погас свет, а после и во всем доме. Наступила ночь. Город уснул. Лишь одинокая немолодая душа с большим чемоданом и грузом на сердце покидала этот дом.