Дарующий звезды

Элис в восторге вскочила на ноги. Но ее лицо тотчас же вытянулось.

– О Беннетт, я не могу. Мы еще не успели ни занести книги в журнал, ни разобрать их, а нам и так катастрофически не хватает времени. Мы только-только закончили с лошадьми.

– Поезжай, – сказала Марджери.

– Но это нечестно по отношению к тебе. Ведь Бет сейчас нет, а Иззи исчезла, как только мы вернулись. – (Марджери лишь устало отмахнулась.) – Но…

– Вперед. Увидимся завтра.

Элис пристально посмотрела на Марджери, желая убедиться, что та не шутит, затем быстро собрала вещи и с радостным гиканьем сбежала с крыльца.

– От меня наверняка опять несет, как от ковбоя, – предупредила она Беннетта, сев на переднее сиденье и поцеловав мужа в щеку.

– А зачем, по-твоему, я опустил верх машины? – ухмыльнулся Беннетт.

Взметнув столб пыли, он резко развернулся, Элис взвизгнула, и они с ревом помчались домой.

* * *

Чарли не отличался особой склонностью к демонстрации норовистости или эмоций, и все же Марджери вела его домой легкой трусцой. Он сегодня изрядно потрудился, а Марджери некуда было особо спешить. Она тяжело вздохнула, вспомнив прошедший день. Выбор помощников был явно небогат: не знавшая жизни взбалмошная англичанка, которую в любую минуту мог запереть дома этот хвастливый осел мистер Ван Клив и которой не доверяли жители гор, и девушка, с трудом ходившая, не умевшая ездить верхом и откровенно не желавшая здесь быть. Бет работала, когда могла, но бо́льшую часть сентября ей придется помогать семье с урожаем. Да уж, не самое удачное начало проекта передвижной библиотеки. Марджери не была уверена, как долго они еще продержатся.

Поравнявшись с разрушенным амбаром, где тропа раздваивалась, Марджери бросила поводья на шею Чарли, поскольку знала, что мул сам найдет дорогу домой. Ей навстречу, зажав хвост между ног и высунув от восторга язык, бросилась ее собака – молодой пятнистый гончий пес с голубыми глазами.

– Блуи, малыш, что, черт возьми, ты тут делаешь?! А? Почему ты не во дворе?

Марджери спешилась у ворот небольшого загона. Ужасно болели поясница и плечи, но не из-за пройденного расстояния, а скорее из-за того, что пришлось сажать Иззи Брейди в седло и снимать ее. Крутившийся юлой вокруг Марджери Блуи успокоился только тогда, когда она взъерошила ему шерсть на шее и сказала, что да-да, он был хорошим мальчиком, да, очень хорошим, после чего пес убежал обратно в дом. Марджери отпустила Чарли, и усталый мул тотчас же лег на землю, подогнул колени и, постанывая от удовольствия, принялся раскачиваться взад и вперед.

Марджери хорошо его понимала: ее собственные ноги словно налились свинцом, она с трудом поднялась по лестнице, подошла к двери и остановилась. Засов был отодвинут. Марджери с минуту постояла, задумчиво глядя на дверь, затем тихонько подошла к пустому бочонку возле амбара, где под мешковиной было спрятано запасное ружье. Сняв ружье с предохранителя, она приложила приклад к плечу. Затем на цыпочках прокралась обратно к крыльцу, сделала глубокий вдох и тихонечко открыла дверь, подцепив ее носком сапога.

– Кто здесь?

В кресле-качалке посреди комнаты сидел, положив ноги на низкий столик, Свен Густавссон с книгой «Робинзон Крузо» в руках. При виде Марджери он и бровью не повел, а просто остался ждать, когда хозяйка дома опустит ружье. Осторожно положив книгу на столик, Свен медленно поднялся на ноги, заложив с преувеличенной любезностью руки за спину. Марджери секунду-другую пристально смотрела на незваного гостя, затем прислонила ружье к столу:

– А я-то думала, почему собака не лаяла.

– Ну да. Я и он. Ты же знаешь, как это у нас бывает.

Блуи, этот юлящий предатель, тыкался длинным носом в руку Свена, явно напрашиваясь на ласку.

Марджери сняла шляпу, повесила ее на крючок и откинула со лба потные волосы:

– Вот уже не ожидала тебя увидеть.

– Ты не туда смотрела.

Стараясь не встречаться со Свеном взглядом, Марджери подошла к столу, сняла кружевную салфетку с кувшина с водой и налила воду в чашку.

– А мне не предложишь попить?

– Никогда не знала, что ты пьешь воду.

– Может, предложишь кое-что покрепче?

Марджери поставила чашку:

– Свен, что ты тут делаешь?

Он в упор посмотрел на Марджери. На нем была чистая клетчатая рубашка, и пахло от него дегтярным мылом и еще чем-то неповторимым, чем-то таким, что говорило о едком запахе шахты, о дыме и мужественности.

– Я скучал по тебе.

Почувствовав, что пружина внутри начинает ослабевать, Марджери поспешно поднесла чашку к губам:

– По-моему, ты прекрасно без меня обходишься.

– Мы оба знаем, что я могу прекрасно без тебя обойтись. Но вот какая штука: я не хочу.

– Все, проехали.

– А вот и нет. Я ведь говорил тебе: если мы поженимся, я не стану ограничивать твою свободу. И не стану тебя контролировать. Я позволю тебе жить так, как хочется, но только ты и я…

– Ты мне позволишь? Я не ослышалась?

– Черт побери, Мардж, ты прекрасно знаешь, о чем я! – У Свена заиграли желваки на скулах. – Я дам тебе полную свободу. Будем жить почти так, как сейчас.

– Тогда какой смысл нам венчаться?

– А такой, что мы будем женаты в глазах Господа, а не прятаться по углам, как пара паршивых детишек. Думаешь, мне это нравится? Думаешь, мне нравится скрывать от собственного брата, от всего города тот факт, что я тебя люблю?

– Свен, я не выйду за тебя. Я всегда говорила, что никогда не выйду замуж. И каждый раз, как ты заводишь эту шарманку, мне кажется, будто у меня голова вот-вот взорвется, точно динамит в туннеле твоей шахты. Я не хочу с тобой разговаривать, если ты будешь приходить и каждый раз переливать из пустого в порожнее.

– Ты в любом случае не хочешь со мной разговаривать. И что, черт возьми, мне тогда делать?!

– Оставить меня в покое. Как мы и порешили.

Отвернувшись, Марджери подошла к стоявшей в углу миске, где лежала собранная рано утром фасоль, и принялась ее лущить. Стручок за стручком, она разрывала концы и бросала бобы в кастрюлю, ожидая, когда в ушах перестанет стучать кровь.

Марджери почувствовала Свена, даже не видя его. Он тихонько подошел сзади и остановился у нее за спиной так близко, что она кожей ощущала его присутствие. Марджери и без всякого зеркала знала, что кожа на обнаженной шее покраснела там, где ее касалось его дыхание.

– Марджери, я не такой, как твой отец, – прошептал Свен. – Но если ты до сих пор этого не поняла, нет смысла тебе говорить.

Марджери старательно лущила фасоль. Щелк. Щелк. Щелк. Не уронить боб. Очистить стебель. Под ногами скрипели доски пола.

– Скажи, что ты по мне не скучала.

Десять готовы. Снять этот лист. Щелк. И другой. Теперь он был так близко, что Марджери спиной чувствовала его грудь, когда он говорил.

Он понизил голос:

– Скажи, что ты по мне не скучала, и я уйду прямо сейчас. И больше никогда тебя не потревожу. Обещаю.

Она закрыла глаза. Уронив нож, положила ладони на столешницу, опустила голову. Свен выждал секунду, затем осторожно положил ладони на ее руки. Она открыла глаза и посмотрела на его руки: сильные руки, костяшки в припухших рубцах от ожогов. Руки, которые она так любила почти все последние десять лет.

– Скажи мне, – прошептал он ей на ухо.

И тогда она повернулась, обхватила его лицо ладонями и страстно поцеловала. Господи, как же она соскучилась по вкусу его губ на своих губах, прикосновению его кожи к своей коже! Марджери бросило в жар, дыхание участилось, и все, что она говорила себе, все логические аргументы, которые она репетировала в голове длинными ночами, растаяли точно дым, как только его рука обвилась вокруг нее, прижимая к себе. Она целовала его, целовала его, целовала его, и его тело было таким знакомым и в то же время незнакомым, и все доводы разума отхлынули вместе с болью, и невзгодами, и разочарованиями сегодняшнего дня. Она услышала, как миска со стуком упала на пол – и все. Остались лишь его дыхание, его губы, его прикосновения, и она, Марджери О'Хара, которая никому не могла принадлежать и которой никто не мог указывать, позволила себе размякнуть и сдаться, ее тело опускалось дюйм за дюймом, пока его не пригвоздило к буфету тяжелое мужское тело.

* * *

– А что это за птица? Посмотри, какого она цвета. Какая красивая! – Беннетт дремал на коврике на спине, а Элис показывала на ветви раскинувшегося над ними дерева. Рядом стояла корзинка с остатками еды. – Дорогой, ты знаешь, что это за птица? Я еще никогда не видела таких красных. Ты только посмотри! У нее даже клюв красный.

– Любимая, я не очень-то хорошо разбираюсь в птицах и подобных вещах. – Беннетт, не открывая глаз, прихлопнул жучка на щеке и протянул руку за очередной бутылкой имбирного пива.

Марджери знала все о различных птицах, подумала Элис, открыв крышку корзины с продуктами. Надо будет спросить ее завтра утром. Когда они ехали верхом, Марджери показывала Элис молочай, золотарник, аронник пятнистый, недотроги. И если раньше Элис видела всего-навсего море зелени, то теперь у нее как будто пелена спала с глаз и все приобрело совершенно новые очертания.

Внизу мирно журчал ручей – тот самый ручей, который, как предупреждала Марджери, весной превращался в разрушительный поток. Но сейчас это казалось невозможным представить. Земля была сухой, трава под головой – высокой и мягкой, а на лугу неумолчно стрекотали кузнечики. Элис, протянув мужу имбирное пиво, смотрела, как он приподнимается на локте, чтобы сделать глоток, лелея в глубине души надежду, что он вот-вот сожмет ее в жарких объятиях. И когда Беннетт снова опустился на коврик, Элис, примостившись у мужа под мышкой, положила руку ему на рубашку.

– Ох, так бы пролежал хоть целый день, – умиротворенно вздохнул Беннетт.

Элис осторожно его обняла. От Беннетта очень приятно пахло, как ни от одного из знакомых ей мужчин. Словно он впитал в себя сладкий аромат трав Кентукки. Другие мужчины потели, от них несло грязью и чем-то кислым. Но Беннетт, даже вернувшись из шахты, выглядел так, будто сошел с рекламы шикарного магазина. Элис вгляделась в его лицо, в энергичную линию подбородка, в выстриженные за ушами золотисто-медовые волосы…

– Беннетт, я красивая?

– Ты же знаешь, что я считаю тебя красивой. – Его голос звучал сонно.

– А ты рад, что мы поженились?

– Конечно рад.

Элис обвела пальцем пуговицу его рубашки:

– Тогда почему…

– Элис, давай не будем портить друг другу настроение серьезными разговорами? Зачем заводить подобные разговоры? Что нам мешает просто хорошо провести время?

Элис убрала руку с рубашки мужа. Извернувшись, она легла на коврик так, что теперь они соприкасались только плечами.

– Конечно.

И вот так они лежали, плечом к плечу, в высокой траве, глядя в небо в звенящей тишине. Когда Беннетт снова заговорил, его голос был мягче обычного:

– Элис…

Она бросила взгляд на мужа. Тяжело сглотнула, чувствуя, как сильно бьется сердце. Накрыла руку Беннетта своей, тем самым пытаясь его ободрить, без лишних слов дать понять, что всегда будет ему надежной опорой и поддержкой. Да и вообще, он может говорить все, что захочет. Ведь как-никак она была его женой.

Элис подождала секунду:

– Да?

– Это кардинал, – сказал Беннетт. – Красный кардинал. Я абсолютно уверен.

Глава 4

…ведь брак, говорят, наполовину уменьшает права каждого и удваивает обязанности.

Луиза Мэй Олкотт. Маленькие женщины

Первым воспоминанием Марджери О’Хара было то, как она сидит под столом на маминой кухне и сквозь прижатые к глазам растопыренные пальцы наблюдает за тем, как папаша, ударив кулаком ее четырнадцатилетнего брата Джека, пытавшегося помешать ему избивать жену, с ходу выбил Джеку два передних зуба. Мать Марджери, терпевшая побои, но не желавшая подобной судьбы для своих детей, оперативно швырнула кухонный стул в голову супруга, наградив его зазубренным шрамом на лбу. Отец врезал ей отломанной ножкой от стула, правда не раньше, чем смог стоять прямо, и драка прекратилась только тогда, когда дедушка О’Хара проковылял на кухню с ружьем на плече, жаждой убийства в глазах и пригрозил, если сын не остановится, снести ко всем чертям его чертову голову с его чертовых плеч. Но, как уже позднее обнаружила Марджери, не то чтобы дедуля считал, будто его сын не имеет права колошматить жену, а просто бабуля тогда слушала радио и из-за этих воплей едва ли не половину пропустила. В результате в сосновой обшивке стены осталась дыра, куда Марджери в детстве могла легко просунуть кулак.

В тот день Джек ушел навсегда – без двух зубов и с единственной приличной рубашкой в вещевом мешке. В следующий раз Марджери услышала его имя (уход из дому был расценен как нелояльность семье, а потому имя Джека благополучно исчезло из семейной хроники) лишь восемь лет спустя, когда они получили телеграмму, где говорилось, что Джек погиб, попав под товарняк в Миссури. Мать Марджери рыдала навзрыд, проливая горькие слезы в кухонный фартук, пока отец не швырнул в нее книгой, велев взять себя в руки, а не то он действительно заставит ее плакать, после чего отправился гнать самогон. Книга называлась «Черный Красавчик». Марджери так и не простила отца за то, что он оторвал у книги заднюю обложку, и каким-то образом эта испорченная книжка стала для Марджери искрой, раздувшей пламя всепоглощающей ярости, в которой слились воедино и любовь к погибшему брату, и желание убежать в мир книг.

«Не выходите замуж за этих дураков, – частенько шептала мать им с сестрой, укладывая на большую кровать с матрасом из сена в задней комнате. – И постарайтесь убраться от этих проклятых гор как можно дальше. Как только сможете. Поклянитесь!»

Девочки торжественно кивнули.

Вирджиния действительно благополучно уехала, добравшись до самого Льюисбурга, чтобы выйти замуж за человека, работавшего кулаками не хуже их папаши. Их мать, слава богу, не дожила до этого, заболев пневмонией через полгода после свадьбы дочери и буквально сгорев за три дня; тот же недуг сгубил и троих братьев Марджери. Их похоронили на горе с видом на ущелье, отметив могилы камнями.

Когда отец Марджери был убит в пьяной перестрелке с Биллом Маккалоу – последний печальный эпизод клановой вражды, продолжавшейся несколько поколений, – жители Бейливилла заметили, что Марджери О’Хара не проронила ни слезинки. «С чего мне плакать? – ответила Марджери, когда пастор Макинтош поинтересовался, все ли с ней в порядке. – Я рада, что он умер. Он больше никому не причинит вреда». Жители города вечно костерили Фрэнка О’Хару, а потому знали, что Марджери права, однако это не помешало им прийти к выводу, что единственная уцелевшая дочка О’Хары была такой же странной, как и они все, и чем меньше останется представителей этого семейства, тем будет лучше для всех.

– Можно задать тебе вопрос о твоей семье? – спросила Элис, когда они на рассвете седлали лошадей.

Погрузившись в воспоминания о сильном, крепком теле Свена, Марджери не сразу поняла, что к ней обращаются. Элис пришлось повторить вопрос дважды.

– Спрашивай что хочешь. – Она покосилась на Элис. – Дай-ка попробую угадать. Тебе, наверное, сказали, что со мной не стоит водиться из-за моего покойного папаши?

– Ну да, – замявшись, ответила Элис.

Накануне вечером мистер Ван Клив прочел ей целую лекцию на эту тему, брызжа слюной и тыча в небо указующим перстом. Элис, как щитом, прикрывалась добрым именем миссис Брейди, и все же разговор оставил неприятный осадок.

Марджери кивнула, словно ничего другого и не ожидала. Закинув седло на перила, она провела пальцами по спине Чарли – проверить, нет ли там припухлостей или язв.

– Фрэнк О’Хара снабжал виски половину округа. И готов был пристрелить любого, кто пытался отнять у него делянку. Любого, кто мог хотя бы помыслить об этом. Он убил больше людей, чем мне приходилось встречать. И оставил шрамы на теле каждого, кто был рядом с ним.

– Каждого?

Марджери поколебалась секунду, затем шагнула к Элис, закатала рукав блузки выше локтя, обнажив возле плеча побелевший шрам в форме монеты:

– Подстрелил из охотничьего ружья, когда мне было одиннадцать, потому что я ему нагрубила. Если бы брат не оттолкнул меня в сторону, папаша бы точно меня убил.

Элис на секунду потеряла дар речи.

– Неужели полиция ничего не предприняла?

– Полиция? – Марджери произнесла «поу-лиция». – У нас в горах люди привыкли сами со всем разбираться. Когда бабуля узнала, что он выкинул, она отстегала его хлыстом. Единственные, кого он боялся, были его мама и папа.

Марджери опустила голову, густые темные волосы упали ей на лицо. Она легонько провела пальцами по черепу и, нащупав то, что искала, отодвинула волосы набок, продемонстрировав Элис полоску голой кожи величиной в дюйм:

– А вот это в память о том, как он протащил меня за волосы по двум пролетам лестницы через три дня после смерти бабули. Вырвал клок волос. Говорят, когда он бросил этот клок, на нем висел кусок моего скальпа.

– А ты что, сама ничего не помнишь?

– Не-а. Прежде чем это сделать, он меня вырубил.

Элис замерла в оглушительной тишине. Голос Марджери звучал ровно, совсем как обычно.

– Мне так жаль, – пролепетала Элис.

– Не стоит. Когда он окочурился, во всем городе нашлись только два человека, которые пришли на похороны, причем один из них сделал это исключительно из жалости ко мне. А ты ведь знаешь, как здесь любят разные собрания? Тогда можешь себе представить, как же его ненавидели, если даже не появились на его похоронах?!

– Значит… тебя не слишком опечалила эта потеря?

– Ха! Элис, здесь у нас полно алкашей. Днем они вполне славные парни, но с наступлением ночи, когда ищут утешение на дне стакана, превращаются в пару кулаков в поисках объекта для битья.

Элис вспомнила подпитанные бурбоном шумные тирады мистера Ван Клива и, несмотря на жару, поежилась.

– Ну, мой папаша не был алкашом. Ему выпивка была без надобности. Холодный как лед. Хотелось бы вспомнить хоть что-то хорошее о нем, да нечего.

– Неужели так уж и нечего?

Марджери на секунду задумалась:

– Ой нет! Пожалуй, ты права. Было одно. – (Элис ждала продолжения.) – День, когда ко мне заехал шериф сообщить, что папаша помер. – Марджери отвернулась от мула и снова замолчала.

Элис чувствовала себя не в своей тарелке. Будь на месте Марджери кто-нибудь другой, она бы выразила свое сочувствие. Однако Марджери отнюдь не нуждалась в чьем-то сочувствии.

Возможно, Марджери почувствовала смятение напарницы, а возможно, до нее дошло, что была непозволительно резкой. Она широко улыбнулась Элис, и та неожиданно поняла, что Марджери – самая настоящая красавица.

– Ты меня давеча спрашивала, не страшно ли мне одной здесь, в горах, – произнесла Марджери. – (Рука Элис застыла на пряжке для подпруги.) – Ладно, пожалуй, я тебе скажу. После того как папаша отдал Богу душу, я не боялась никого и ничего. Видишь вот это? – Она показала на видневшиеся вдали горы. – Вот о них я мечтала еще ребенком. Я и Чарли там, наверху. Элис, это мой рай. Я каждый день в нем пребываю. – Марджери протяжно вздохнула, а Элис продолжала дивиться красоте смягчившихся черт лица Марджери и странному сиянию ее улыбки, но тут Марджери повернулась, хлопнув рукой по седлу. – Ну ладно. Ты готова? У тебя впереди большой день. Большой день для всех нас.

* * *

В эту неделю четыре женщины впервые за все время разделились, и каждая поехала своей дорогой. Они планировали встречаться в библиотеке в начале и конце каждой недели с тем, чтобы отчитаться, привести в порядок имеющуюся литературу и проверить состояние того, что возвратили читатели.

Марджери и Бет доставляли литературу по длинным маршрутам, частенько оставляя книги на второй базе, которой служило здание школы в десяти милях от Мейн-стрит, и забирая их каждые две недели, тогда как Элис и Иззи развозили книги поближе к дому. За это время Иззи успела набраться уверенности, и Элис, приходя утром в библиотеку, пару раз была свидетелем того, как Иззи уезжала на задание: купленные в Лексингтоне новые сапоги сияли, а ее веселое мурлыканье разносилось по всей Мейн-стрит.

– Доброе утро, Элис! – обычно кричала Иззи и махала рукой, правда не слишком уверенно, словно сомневаясь в реакции Элис.

Элис не хотела признаваться, как сильно она нервничает. И дело было не в том, что она боялась заблудиться или выставить себя дурой, а в состоявшемся неделю назад разговоре между миссис Брейди и Бет, который Элис, расседлывавшая во дворе Спирит, случайно подслушала.

– О, вы все просто великолепны! Но должна признаться, я немного волнуюсь за эту английскую девушку.

– Миссис Брейди, она отлично справляется. Мардж говорит, она уже освоила бо́льшую часть маршрутов.

– Бет, дорогая, дело отнюдь не в маршрутах. Желание задействовать в нашей работе местных девушек объясняется тем, что ваши подопечные вас знают. Они уверены, что вы не станете смотреть на них свысока и подсовывать им неподходящую литературу. Но если книги будет распространять незнакомая девушка, говорящая с акцентом и ведущая себя так, словно она королева английская, люди непременно насторожатся. Боюсь, это может погубить весь проект.

Спирит фыркнула, и миссис Брейди с Бет тотчас же замолчали, догадавшись, что снаружи кто-то есть. Элис, прижавшаяся к стене под окном, неожиданно почувствовала острый приступ беспокойства: ей не позволят заниматься этой работой, если местные не будут брать у нее книги. Она живо представила себе, как снова сидит в удушливой тишине дома Ван Кливов, под прицелом подозрительных глаз Энни, а каждый час кажется вечностью. Элис вспомнила Беннетта, вспомнила его каменную спину, которой он каждую ночь поворачивался к жене, его отказ поговорить о том, что между ними происходит. Она подумала о нарастающем раздражении мистера Ван Клива по поводу того, что они до сих пор не обеспечили его внучком.

«Если я потеряю эту работу, – подумала Элис, почувствовав неприятную тяжесть в животе, – у меня ничего не останется».

* * *

– Доуброе утроу!

Пока Элис поднималась в гору, она всю дорогу репетировала.

Она снова и снова шептала Спирит: «Ну, доброе утро. Как поживаете?» – округляя губы на гласных звуках, чтобы ее речь не казалась слишком отрывистой и откровенно английской.

Из ветхой хижины вышла молодая женщина, может, чуть старше Элис, и, заслонив глаза рукой, вгляделась в незваную гостью. На залитой солнцем полоске травы перед домом боролись, отнимая друг у друга палку, двое детишек. Рядом сидела собака. Дети на секунду подняли на Элис глаза и продолжили бесцельную возню. Рядом стояла миска с неочищенной сахарной кукурузой, словно в ожидании транспортировки, на земле на простыне лежало выстиранное белье. Возле грядки были свалены в кучку выдернутые с корнем сорняки в комьях земли. Казалось, все кругом было не доделано до конца и брошено на середине. Из дома доносился отчаянный, надрывный плач грудного младенца.

– Миссис Блай?

– Чем могу помочь?

Элис сделала глубокий вдох.

– Доуброе утроу! Я из передвиижной библиоутеки, – старательно нажимая на гласные, произнесла Элис. – Воузможно, вы захоутите взять несколькоу книиг для себя и ваааших маалышей? Чтоубы чему-нибудь учиться. – (Улыбка на губах молодой женщины сразу угасла.) – Все ноурмально. Ани вам ничегоу не будут стоуить. – Элис с улыбкой достала из переметной сумки книгу. – Если хоутите, мажете взять хоуть четыре. Я забейру их на следующей неделе.

Женщина молчала. Она прищурилась, поджала губы и принялась внимательно разглядывать свои туфли. Вытерла руки о передник и снова посмотрела на Элис:

– Мисс, вы надо мной издеваетесь? – (У Элис округлились глаза.) – Вы ведь из Англии, так? Замужем за сыном Ван Клива? Потому что, если вы надо мной издеваетесь, катитесь-ка колбаской туда, откуда пришли!

– Я вовсе над вами не издеваюсь, – поспешно произнесла Элис.

– Значит, у вас что-то с челюстью, да?

Элис нервно сглотнула. Женщина хмуро смотрела на нее в упор.

– Извините меня, – промямлила Элис. – Просто мне сказали, люди не будут брать у меня книги, если я буду говорить слишком по-английски. Я только… – Ее голос дрогнул и оборвался.

– Значит, вы пытались говорить, как местная? – Женщина, слегка набычившись, вопросительно уставилась на Элис.

– Понимаю. Похоже, это звучит довольно… Я… – Элис закрыла глаза и внутренне застонала.

Женщина фыркнула и рассмеялась. Элис мгновенно открыла глаза. Женщина, согнувшись пополам, снова рассмеялась:

– Выходит, ты пыталась говорить, как местная? Гарретт, ты это слышишь?

– Я слышал, – раздался мужской голос, тотчас же утонувший в приступе кашля.

Миссис Блай схватилась за бока и вытерла выступившие от смеха слезы. Дети, не сводившие с матери глаз, дружно захихикали. Правда, судя по их озадаченным рожицам, они пока сами толком не понимали, над чем смеются.

– Ой, не могу! Боже мой, мисс, давно я так не смеялась! Заходите, не стесняйтесь. Я взяла бы у вас книги, даже если бы вы были с другого конца света. Меня зовут Кэтлин. Ну, входите же. Воды хотите? На улице такая жарища, что даже змеи в норах поджариваются.

Привязав Спирит к ближайшему дереву, Элис вытащила из сумки подборку книг. Она прошла за Кэтлин в хижину, по дороге заметив, что в окнах нет стекол, а только деревянные ставни, и рассеянно подумав, каково же им тут зимой. Постояла на пороге, чтобы глаза адаптировались к темноте и можно было разглядеть обстановку дома. Хижина была разделена на две комнаты. Стены первой из них обклеены газетами, в дальнем конце – дровяная печь, рядом с ней сложены поленья. Над печкой виднелись связанные веревкой свечи, на стене висело большое охотничье ружье. В углу стояли стол и четыре стула, рядом со столом в деревянном ящике лежал младенец. Младенец истошно орал, размахивая крошечными кулачками. Кэтлин наклонилась, с утомленным видом взяла ребенка на руки, и тот сразу успокоился.

И только тогда Элис заметила молодого и красивого мужчину, лежавшего под лоскутным покрывалом на кровати в углу. Однако лицо мужчины покрывала восковая бледность хронического больного. Несмотря на открытые окна, воздух в комнате был затхлым и неподвижным. Каждые тридцать секунд мужчина заходился в надрывном кашле.

– Доброе утро, – поймав на себе взгляд мужчины, сказала Элис.

– Доброе. – Голос мужчины был слабым и хриплым. – Простите, что не могу сейчас встать…

Элис покачала головой, словно желая сказать, что все нормально.

– А у вас, случайно, нет номера журнала «Вуманс хоум компаньон»? – спросила Кэтлин. – Этот ребенок просто дьявол! Его невозможно успокоить. Может, там найдутся какие-нибудь советы? Я хорошо умею читать. Правда, Гарретт? Мисс О’Хара уже привозила мне эти журналы. И у них там советы на все случаи жизни. Думаю, у него зубки режутся, но он даже не пытается хоть что-то грызть.

Элис, опомнившись, принялась за работу: начала перебирать книги и журналы и в результате выудила два журнала, которые и отдала Кэтлин.

– Может, дети тоже чего-нибудь захотят выбрать?

– А у вас есть книжки с картинками? Поли уже знает алфавит, но вот его сестра только рассматривает картинки. И она их очень любит.

– Ну конечно. – Элис нашла два букваря и вручила их Кэтлин.

Кэтлин улыбнулась, почтительно положила книжки на стол и протянула Элис стакан воды:

– У меня есть кое-какие рецепты. Например, яблочно-медового торта. В свое время его дала мне мама. Если хотите, я с удовольствием перепишу его для вас.

Жители гор, объяснила Элис Марджери, очень гордые. Многие из них стесняются что-то брать, ничего не отдавая взамен.

– С удовольствием, – улыбнулась Элис. – Спасибо большое.

Элис выпила воду и отдала стакан. Она уже собиралась было уходить, посетовав на то, что уже и так задержалась, но случайно перехватила вопросительный взгляд Кэтлин в сторону мужа и невольно задалась вопросом, не упустила ли она чего-то важного. Кэтлин с сияющей улыбкой посмотрела на Элис, но не произнесла ни слова.

Тогда Элис выждала еще секунду. Молчание становилось неловким.

– Что ж, приятно было познакомиться. Увидимся через неделю. Постараюсь подобрать пару статей о младенцах, у которых режутся зубки. Я всегда к вашим услугам. И с удовольствием что-нибудь для вас подыщу. На этой неделе мы получим новые книги и журналы. – Элис собрала оставшиеся книги.

– Тогда до новых встреч.

– Я вам крайне благодарен, – послышался шелестящий шепот со стороны кровати, сменившийся очередным приступом кашля.

После мрака хижины день снаружи казался ослепительно-ярким. Жмурясь от солнечных лучей, Элис, помахав на прощание детям, пошла обратно туда, где была привязана Спирит, и только сейчас поняла, как же высоко она взобралась. Отсюда можно было увидеть едва ли не половину округа. Она застыла, любуясь видом.

– Мисс?

Элис повернулась. К ней бежала Кэтлин Блай. Она остановилась в паре шагов от Элис и на секунду поджала губы, словно не решаясь заговорить.

– Вы что-то хотели?

– Мисс, мой муж, он любит читать, но плохо видит в темноте, и, честно говоря, ему приходится напрягаться из-за антракоза. Не могли бы вы ему немного почитать?

– Почитать ему?

– Это его отвлекает. А мне некогда, потому что на мне весь дом, младенец, да еще и щепы на растопку нужно наколоть. Я бы никогда не стала просить, но Марджери тогда сама предложила это сделать, и, если вы готовы потратить на нас полчаса, прочесть ему главу-другую или еще что… мы оба будем вам крайне признательны. – Теперь, когда у Кэтлин отпала необходимость ради мужа делать хорошую мину при плохой игре, она осунулась буквально на глазах, на ее лице проступили следы усталости и напряжения, глаза подозрительно заблестели. Взяв наконец себя в руки, она вздернула подбородок, словно ей было неловко просить об одолжении. – Конечно, если вам некогда…

Элис положила руку на плечо Кэтлин:

– Почему бы вам не сказать мне, что именно он любит. У меня с собой новая книга рассказов, которая, по-моему, именно то, что нужно. Как думаете?

* * *

Сорок минут спустя Элис уже спускалась с горы. Пока она читала, Гарретт Блай закрыл глаза на двадцатой странице рассказа – волнующей истории о потерпевшем кораблекрушение моряке. Бросив на больного взгляд, Элис обнаружила, что страдальчески сведенные мышцы его лица разгладились, словно Гарретт был сейчас где-то далеко. Элис читала тихим журчащим голосом, и даже убаюканный младенец, кажется, немного затих. А там, снаружи, Кэтлин, похожая на расплывчатое бледное пятно, колола щепу на растопку, что-то приносила, что-то собирала, что-то уносила, попеременно то успокаивая, то распекая детей. К тому времени, как Элис дочитала рассказ, Гаррисон уже спал, дыхание с хриплым бульканьем вырывалось из впалой груди.

– Спасибо вам. – Кэтлин подошла к Элис, которая упаковывала переметные сумки, и протянула ей два яблока и клочок бумаги с рецептом. – Я вам о нем и говорила. Эти яблоки очень хороши для запекания, так как не превращаются в кашу. Только не передержите их. – Ее лицо снова просветлело, словно к ней вернулась прежняя уверенность.