Читать книгу: «Кадет королевы и другие рассказы», страница 11

В те времена бывали великаны

Помимо многих других странных вещей, наши неграмотные предки верили в прошлое существование этих высоких парней, великанов (индивидуально или даже коллективно, как нации), так же безоговорочно, как они, достойные люди, верили в шалости и появления современных ведьм и призраков; но даже среди ученых более чем молчаливая вера в исчезнувший класс существ, чья масса и рост намного превосходили таковые у обычного человечества, полностью господствовала до начала нынешнего столетия.

Любовь к чудесному сильна; и даже Бюффон, выдающийся натуралист, впал в старое и смутное заблуждение, что «в те дни жили великаны», и он изобразил кости слона как останки человека огромного роста.

Опираясь на Священное Писание в качестве основы для своих утверждений, без сомнения, слишком образованным, а еще больше необразованным людям прошлых времен было трудно подавить свою веру в существование таких врагов, с которыми столкнулся наш старый друг Джек из «Доблестной памяти» – настоящих великанов, высоких, как шпили, к которым относятся такие люди, как Большой Сэм из Черной стражи, ирландский великан О'Брайен (чей скелет находится в музее Колледжа хирургов), даже знаменитые гренадеры короля Пруссии и девочка пятнадцати лет и ростом более семи футов, которые были представлены их величествам в Дрездене. По сравнению с ними все были пигмеями и лилипутами.

Библия дает нам четыре различные расы великанов, главными из которых были анакимы, или сыны Анака, народ избранной земли, в которую Моисей должен был привести сынов Израилевых, которые были для них всего лишь размером с кузнечиков. Однако Ог, царь этой высокой расы и Васана, если судить по современным меркам, был не выше восьми футов шести дюймов, поскольку его медная кровать была всего в девять еврейских локтей; но раввины утверждают, что описанная кровать была всего лишь его колыбелью в младенчестве. Анакимы упоминаются в пятой главе Корана, где говорится об Иерихоне как о городе, населенном великанами. Также утверждается, что отец Ога был настолько велик ростом, что спасся от наводнения, перейдя вброд!

Когда в 1-й Книге Царств сказано, что Голиаф был ростом шесть локтей с пядью, что его кольчуга весила пять тысяч медных сиклей, что древко его копья было как ткацкий станок, а наконечник весил шестьсот железных сиклей, то простым людям прошлых дней, когда в какой-нибудь отдаленной пещере, русле реки или обрушившемся меловом утесе неожиданно обнаруживались чудовищные кости слона, мастодонта или носорога, было трудно не верить, что когда-то в мире могло быть много голиафов.

Иосиф Флавий сообщает, что в его время в Газе, Гефе и Азофе можно было увидеть гробницы тех могущественных людей древности, сыновей Анака, которые были убиты, когда Иисус Навин вторгся в землю Ханаанскую и истребил жителей Хеврона и Дабира.

По мнению мусульман, даже Иисус Навин был человеком огромного роста; и самая высокая гора на берегах Босфора в наши дни называется турками Могилой Иисуса Навина – Джуша Таги, или Горой Великана.

Традиция приписывает происхождение названия Антверпена великану, чье жилище находилось в лесистых болотах, через которые Шельда затем впадала в Германское море, и который имел обыкновение отрубать руки и ноги тем, кто ему не нравился. В доказательство этого (vide Atlas Geographus, 1711) демонстрируется зуб, который выдают за собственный зуб великана. Он длиной в ладонь и весит шесть унций. Более того, у города отрубленные руки являются частью его герба.

Великаны фигурируют в основном в ранних легендах об Уэльсе, Шотландии и Ирландии, причем две последние страны все еще борются за национальность знаменитого Финн Маккоул, который идя по знаменитой дамбе, построенной им самим, мог пересечь Ирландский канал и попасть в Британию, когда ему заблагорассудится.

Фианнам, вероятно, тот же персонаж. Говорят, что он жил во времена Юэна II Шотландского, властителя, который, по словам Бьюкенена, «правил в 77 году до Рождества Христова и был добрым и цивилизованным королем»; и местная легенда связывает с его именем Кресло великана, скалу над рекой Дуллан, в приходе Мортлах.

Англия тоже не лишена следов некоторого интереса к сыновьям Анака. У нас есть Могила великана, длинный и поросший травой гребень в прекрасной долине Фейри в Хокстоуне, в Салопе; еще одно место с таким названием на побережье Бристоля и третье в Пенрите, где на церковном дворе два каменных столба, отстоящие друг от друга на пятнадцать футов на противоположных концах могилы, и покрытые рунами или непонятной резьбой, обозначают размеры и местонахождение гробницы Оуэна Цезария. Рядом с этими колоннами находится третий камень, называемый Большим пальцем великана.

В двух милях ниже замка Броэм, на крутых берегах Имонта, находятся две выемки в скале со следами двери и окна, а также мощной колонны, окованной железом; и эти пещеры по традиции приписываются великану, носившему классическое имя Исида.

Огромный рост патагонцев долгое время был предметом негласного убеждения, пока не превратился в пословицу. Антонио Пагифета, сопровождавший отважного Фердинанда Магеллана в его знаменитом путешествии в 1519 году, рассказывает, что на побережье Бразилии они встретили диких и гигантских каннибалов, настолько быстроногих, что ни один человек не мог их догнать. По направлению оттуда к 49° южной широты земля казалась совершенно пустынной и необитаемой, потому что они не могли увидеть ни одного живого существа. Наконец к ним, распевая и пританцовывая, подошел великан и посыпал голову пылью. Он был так высок, что голова испанца доставала ему только до пояса. Его одеяние представляло собой шкуру чудовищного зверя. Все жители были людьми одного вида, поэтому «адмирал назвал их патагонцами».

Эта абсурдная история была подтверждена сто лет спустя Якобом ле Мэром во время путешествия в тот же регион и голландским мореплавателем Шаутеном, когда они рассказали, что в Порт-Дезире они обнаружили могилы, содержащие человеческие скелеты длиной от одиннадцати до двенадцати футов. Однако испанские офицеры эскадрильи Кордовы путем точных измерений уменьшили максимальный рост настоящего патагонца до семи футов с половиной дюймов, а их общий рост – до шести футов.

Исходя из того, что, конечно, огромные кости, о которых идет речь, принадлежали мамонту, мастодонту и другим допотопным животным, возможно, самым забавным примером легковерия даже сведущих в таких вопросах людей была памятная записка, серьезно прочитанная Королевской академией наук в Руане в 1930 году, в середине прошлого века (автор – ученый по имени мсье Ле Кот).

В ней он утверждал и делал вид, что приводит доказательства того, что Феррагас, убитый Орландо, племянником Карла Великого, был восемнадцати футов ростом; что Изоре, чья могила находилась возле часовни Сен-Пьер в пригороде Парижа, была двадцати футов высотой; и что в городе Руан При раскопках близ монастыря якобинцев в 1509 году, во времена правления Людовика XII, в каменной гробнице был найден скелет, череп которого вмещал бы бушель (тридцать восемь фунтов весом) кукурузы. Берцовые кости были целыми и имели длину четыре фута. На этой поразительной могиле была установлена медная плита с эпитафией: «В этой могиле покоится благородный и могущественный сеньор Риккон де Вальмон и его кости». Затем он продолжает рассказывать нам, что в Валансе в Дофине хранятся кости великана Буккара, тирана Виваре, которого его вассал, граф де Кабийон, убил зазубренной стрелой, железный наконечник которой был найден в его гробнице, когда она – со всеми его неповрежденными костями – была обнаружена в 1705 году, у подножия горы Круссоль, где жил великан и откуда он ежедневно приходил напиться из реки Мердерет. Длина скелета при измерении составляла двадцать два фута шесть дюймов.

«Отец Крозар заверил меня, – продолжал правдивый мсье ле Кот, – что врачи, находившиеся в свите принцев, проезжавших через Валанс, признали кости человеческими и предложили за них двадцать два пистоля». Далее он прилагает копию эпитафии этому персонажу, пересланный ему тем же отцом Крозатом в 1746 году и начинающуюся словами: «Hæc est effigiis gigantis Baardi Vivariensis tiranni in Montis Cressoli Stantis» и проч.

Этот высокий человек, второй, чьи кости были обнажены водами Роны в 1456 году, и третий, чей скелет длиной девятнадцать футов был найден близ Люцерна в 1577 году, были шутками и надувательством по сравнению с другими, которые были найдены в последующие годы, особенно с останками Тевтобоха, короля Франции, которые были обнаружены недалеко от разрушенного замка Шомон в Дофине в 1613 году несколькими каменщиками, копавшими колодец. На глубине восемнадцати футов, в легкой песчаной почве, они наткнулись на могилу, построенную из кирпича; над ним был высечен камень с надписью «Тевтобохус Рекс». Пять лет спустя Мазурье, хирург, опубликовал свою «Верную историю Тевтобоха», которая вызвала острую полемику и заставила весь Париж, Людовика Справедливого и Ришелье, толпами устремиться посмотреть на кости мастодонта, или что бы это ни было, на чьей могиле была королевская надпись.

Этот король тевтонов, который, как говорят, был побежден и убит в битве в нескольких милях от Валанса и был похоронен со всеми почестями Марием, своим завоевателем, был тщательно измерен и оказался двадцати пяти футов шести дюймов в длину, десяти футов в плечах и пять от грудины до позвоночника. Каждый из его зубов был размером с бычью ногу. Вся Франция с удивлением услышала об этом, и это убеждение, которое анатом Риолан тщетно пытался высмеять и разоблачить.

Сицилия была особенно излюбленным местом обитания великанов.

В Мазарино, городке близ Джирдженти, в 1516 году были найдены кости великана, череп которого был похож на бочку из-под сахара, с зубами весом по пять унций каждый; а в Валь-ди-Маццара, тридцать лет спустя, были найдены предполагаемые останки другого гиганта, чей рост был таким же!

Патрик Брайдон в своем путешествии по Сицилии и Мальте в 1773 году упоминает некоторые из этих удивительных открытий.

«В горе над ним (il Mar Dolce) вам покажут пещеру, где, как говорят, был найден гигантский скелет; однако он рассыпался в пыль, когда они попытались его извлечь. Фаззелло говорит, что его зубы были единственной частью, которая сопротивлялась воздействию воздуха; что он раздобыл два из них и что они весили около двух унций. В сицилийских легендах можно встретить много подобных историй, поскольку, по-видимому, существует всеобщее убеждение, что этот остров (Сицилия) когда-то был населен великанами; но, несмотря на то, что мы провели тщательное расследование, нам так и не удалось увидеть ни одной из тех гигантских костей, которые, как говорят, до сих пор сохранились во многих частях острова. Если бы для этого были какие-то основания, я думаю, вполне вероятно, что они попали бы в какой-нибудь из музеев. Но это не так; и на самом деле мы не встретили ни одного здравомыслящего человека, заслуживающего доверия, который мог бы сказать, что видел их. В Неаполе нас заверили, что в музее в Палермо хранится целый скелет высотой более десяти футов; но там ничего подобного нет, и, по-моему, больше нигде на острове».

Этот палермский гигант серьезно упоминается в воспоминаниях месье Ле Кота, а также «еще один тридцатитрехфутовый гигант, найденный в 1550 году.

Согласно Плутарху, Сербоний приказал вскрыть могилу Антея (ливийского великана и антагониста Геркулеса) в городе Тунгис и, обнаружив, что его тело «шестидесяти локтей в длину, был бесконечно удивлен», как и следовало ожидать, и приказал закрыть гробницу, но увековечил его память новыми почестями. Кости великана сорока шести локтей в длину были обнажены во время землетрясения на Крите, как утверждает Плиний с безоговорочной верой; и был спор о том, принадлежали ли они Отусу, сыну Нептуна, который построил город на девятом году жизни, или столь же легендарному Ориону. Но все, что мы отметили, превосходит гигант, найденный в 1691 году в Фессалониках, который был девяносто шести футов ростом (по свидетельству М. Куане, консула Франции), и другой, найденный в Трепани, на Сицилии – древний Дрепанум. Последний, по утверждению Боккаччо, ученые его времени приняли за скелет Полифема, сына Нептуна и Тосы – одноглазого циклопа из «Одиссеи».

Погребенные сердца

Вполне естественно, что человеческое сердце, которое поэты и философы считали средоточием наших привязанностей и страстей, нашего понимания и воли, мужества и совести, а некоторые люди считали корнем самой жизни, должно было рассматриваться многими умирающими в прошлые времена как источником священного дара. И это чувство во многих случаях было причиной захоронения сердца отдельно от того места, где мог бы покоиться прах тела.

Одним из самых ранних примеров раздельного захоронения сердца является погребение Генриха Второго Английского. После того, как этот несчастный монарх скончался в порыве горя перед алтарем церкви Шинон в 1189 году, его сердце было погребено в Фонтевро, но его тело, из ноздрей которого, согласно преданию, капнула кровь при приближении его мятежного сына Ричарда, было помещено в отдельный склеп. Из Фонтевро его сердце, согласно заявлению, опубликованному в печати, было привезено несколько лет назад в Эдинбург епископом этого города Джиллисом. Если да, то где он сейчас?

Когда Ричард Львиное сердце был ранен стрелой Гурдона при осаде Шалуза, доблестное сердце, которое своим величием и милосердием вдохновило его простить и даже вознаградить незадачливого лучника, было после его смерти сохранено в шкатулке в сокровищнице того великолепного собора, который построил Уильям Завоеватель в Руане; так как Ричард в своей последней воле распорядился, чтобы его тело было погребено в Фонтевро, «у ног его отца, чтобы засвидетельствовать его скорбь по поводу многих неприятностей, которые он причинил ему при жизни». Свои внутренности он завещал Пуату (у Графтона это Карлайл), а сердце – Нормандии, из-за своей великой любви к ее народу. Над реликвией в Руане было воздвигнуто искусно выполненное маленькое святилище, которое было снесено в 1738 году, но ровно сто лет спустя сердце было найдено на своем старом месте и перезахоронено. Однако оно было снова эксгумировано, заключено в стеклянную оболочку и выставлено в городском музее древностей; но в декабре 1869 года его снова вернули в кафедральный собор, а на крышке установили свинцовую пластину с надписью:

«Его зовут Рикарди Реджис Англорум».

И так успокоилось сердце того, кто в рыцарстве был соперником Саладина и Филиппа Августа, героем историка и романиста и кто был кумиром английского народа на протяжении многих поколений.

Когда племянник этого великого крестоносца, Ричард, граф Корнуоллский и король римлян, умер после бурной жизни, в течение которой он организовал заговор против короля, своего отца, затем, подобно всем диким, набожным и обанкротившимся лордам тех дней, перешел на службу в Святую землю, а затем обнажил меч в битве при Льюисе между Генрихом Третьим и баронами-конфедератами – его тело было предано земле в Хейлсе, в Глостершире, но его сердце было помещено в аббатство Реули, недалеко от Оксфорда, в то время как сердце его сына, который умер до него и за из-за трагической судьбы которого он умер от горя, было заложено в Вестминстерском аббатстве в 1271 году.

Два последовательных настоятеля Даремского престола по обету пожертвовали свои сердца двум разным церквям. Первым из них был Ричард Пур, ранее настоятель Солсбери, епископ Чичестера, а затем Дарема с 1228 по 1237 год. Он был похоронен в кафедральном соборе своей епархии, но его сердце было отправлено в Таррант, в Дорсетшир. Преемник епископата Роберт де Стичелл, который ранее был приором Финчейла, умер по дороге домой с Лионского собора в 1274 году, был похоронен в Дареме, но, по его собственной просьбе, его сердце было оставлено в дар бенедиктинскому монастырю близ Арбепеллиса, во Франции. В Хенли, в Йоркшире, в старой усыпальнице благородной семьи Болтон покоится свинцовый гроб женщины из дома Болтонов, которая умерла во Франции и была привезена оттуда забальзамированной и покрытой свинцом. На крышке гроба покоится ее сердце в своеобразной урне. Сердце Агнес Сорель было погребено в аббатстве Жюмьеж.

В Шотландии было несколько случаев раздельного захоронения человеческого сердца. Самый ранний из известных связан с основанием и возведением Ньюабби, или аббатства Дульси Кор, в графстве Керкудбрайт, Дероргиллой, дочерью Алана, кельтского лорда Галлоуэя, и женой Джона Балиола из замка Барнард, отца непопулярного претендента на шотландскую корону. Бальоль, к которому она была глубоко привязана, умер изгнанником во Франции в 1269 году, но Дероргилла забальзамировала его сердце, и эту печальную и мрачноватую реликвию она всегда носила с собой. В 1289 году, когда ей было около восьмидесяти лет, приближалась смерть, и она распорядилась, чтобы «этот молчаливый и ежедневный спутник жизни в течение двадцати лет был положен ей на грудь, когда она будет похоронена в основанном ею аббатстве», прекрасной старой церкви, уединенные руины которой сейчас разрушаются от времени. На протяжении пяти с лишним столетий, в память о ее неустанной любви, это место носило местное название аббатства Сладкого сердца.

История и песни в равной степени познакомили нас с последним желанием Роберта Брюса, героического короля Шотландии, когда после двух лет мира и созерцания он умер на севере, в Кардроссе. Он пожелал, чтобы отчасти во исполнение данного им обета отправиться в Иерусалим, цели, которой помешала непрекращающаяся война с Англией, его сердце было положено в церкви Гроба Господня, и на смертном одре он умолял своего старого друга и верного однополчанина, доброго сэра Джеймса Дугласа, чтобы тот предпринял, что тогда было самым трудным путешествием, и стал носителем реликвии.

– И я повелеваю, – добавил он, цитируя Фруассара, – чтобы вы использовали королевское состояние и содержание в своем путешествии, как для себя, так и для своих спутников, чтобы в какие бы земли или города вы ни приехали, все знали, что вам поручено нести за моря, сердце короля Роберта Шотландского.

Тогда все, кто стоял вокруг его кровати, начали плакать, и Дуглас ответил:

– Конечно, мой сеньор, я обещаю, клянусь верой, которой я обязан Богу и рыцарскому ордену.

– Теперь, хвала Господу, – сказал король, – я умру с миром.

История повествует о том, как Дуглас отправился с этим поручением со свитой рыцарей и, решив высадиться на испанском побережье, услышал, что Альфонсо Леонский и Кастильский воюет с Османом, мавританским королем Гранады. В истинном духе того времени он не смог устоять перед искушением нанести удар за христианскую веру и поэтому присоединился к испанцам. Он повел их фургон по равнине Теба, недалеко от андалузской границы. В серебряной шкатулке на шее он носил сердце Брюса, которое опрометчиво и неоднократно выставлял перед собой среди вересковых пустошей, плача:

– А теперь ступай, как обычно, и Дуглас, как и прежде, последует за тобой или умрет.

И там он пал вместе с сэром Уильямом Синклером из Рослина, сэром Робертом и Уолтером Логанами из Ресталрига и другими. Сердце Брюса, вместо того чтобы быть доставленным в Иерусалим, было привезено домой сэром Саймоном из Ли и помещено в аббатство Мелроуз. Дуглас был похоронен среди своих сородичей в Лиддесдейле, и с тех пор «кровавое сердце», увенчанное короной, стало достоянием всех Дугласов Шотландии. Брюс был похоронен в Данфермлине; и когда в 1818 году был обнаружен его скелет, оказалось, что грудная кость была распилена поперек, чтобы можно было извлечь сердце, в соответствии с условиями его последней воли.

Но из всех дорогих сердцу героев или прославленных покойников ни один, возможно, никогда не переживал столько чудесных приключений, как Джеймс, маркиз Монтроуз, который был казнен шотландскими пуританами в 1650 году.

Когда его тело хоронили среди трупов обычных преступников на обочине дороги, ведущей на юг от Эдинбурга, его племянница, леди Нейпир, чей замок Мерчистон до сих пор стоит неподалеку от этого места, ночью вскрыла ящик в котором лежало туловище трупа (голова и конечности были отправлены в разные города Шотландии), и его сердце, «которое он всегда обещал оставить ей перед смертью в знак привязанности, которую она когда-либо испытывала к нему», было извлечено. Оно было тайно забальзамировано и заключено в маленький стальной футляр, изготовленный из лезвия того меча, который Монтроуз обнажил для короля Карла в битвах при Олдирне, Типпермуире и Килсайте. Этот футляр она поместила в золотую филигранную шкатулку, подаренную венецианским дожем Джону Нейпиру из Мерчистона, и поместила все это в серебряную урну, подаренную ее мужу великим маркизом-кавалером перед Гражданской войной. Она отправила эту тщательно охраняемую реликвию второму маркизу, впоследствии первому герцогу Монтроузу, который в то время находился в изгнании вместе со своим другом, но оно так и не дошло ни до одного из них, будучи, к сожалению, утеряно носителем в пути.

Спустя годы после того, как все эти действующие лица жизненной драмы ушли из жизни, джентльмен из Гелдре, друг Фрэнсиса, пятый лорд Нейпир (который умер в 1773 году), узнал в коллекции фламандского виртуоза по гербу и другим гравировкам на нем идентичную золотую филигранную шкатулку принадлежащий Нейпирам из Мерчистона. Стальной футляр был внутри, но серебряная урна исчезла. Футляр был размером и формой с яйцо. Он открывался нажатием на маленькую ручку, как это делается при открывании корпуса часов. Внутри был маленький сверток, содержащий все, что осталось от сердца Монтроуза, завернутое в кусок грубой ткани и покрытое веществом, похожим на клей. Возвращенное этим другом Нейпирам, сердце было подарено мисс Эстер Нейпир ее отцом, лордом Фрэнсисом, когда его спекуляции на Каледонском канале и в других местах заставили его опасаться продажи своего родового замка Мерчистон и того, что он потеряет все, даже эту реликвию, на которую он рассчитывал, так как много всего заложил. Мисс Нейпир взяла сердце с собой на свадьбу с Джонстоном из Карнсаллоха, и оно сопровождало ее, когда она отплыла со своим мужем в Индию. У островов Кейп-де-Верд их корабль был атакован адмиралом де Сюффриеном, который также направлялся на Восток с пятью французскими линейными кораблями. В последовавшей за этим битве миссис Джонстон, которая отказалась оставить своего мужа, была ранена осколком в руку, когда несла в руке ридикюль, в который она положила все свои самые ценные безделушки, и среди них сердце Монтроуза, поскольку опасались, что судно будет взято на абордаж. Атака Суффриена, однако, была отбита.

В Мадуре, в Индии, у нее была урна, сделанная наподобие старой, для хранения сердца, и на ней была выгравирована на тамильском легенда, рассказывающая о том, что в ней хранилось. Ее постоянное беспокойство о сохранности сердца, естественно, привело к распространению истории о нем среди учеников медресе, которые считали его могущественным талисманом. Так оно было украдено и стало собственностью вождя. И так верное сердце, которое гордо билось во многих шотландских битвах, повисло как амулет на шее индийского воина. Последний, однако, узнав, что это было на самом деле, великодушно вернул его владельцу, и по возвращении в 1792 году Джонстоны привезли его в Европу. В тот год они были во Франции, когда эдикт революционного правительства требовал от всех лиц сдать свою посуду и украшения для служения суверенному народу. Миссис Джонстон доверила сердце Монтроуза одному из своих слуг-англичан по имени Ноулз, чтобы его можно было тайно и безопасно переправить в Англию, но хранитель умер по дороге; реликвия снова была утеряна, и больше о ней ничего не было слышно.

В стене придела старой разрушенной церкви Калросса не так давно было найдено заключенное в серебряный футляр овальной формы с чеканкой и гравировкой сердце Эдварда Брюса, второго лорда Кинлосса (предка графов Элджин), в свое время пылкого и галантного молодого аристократа, который дрался на знаменитой дуэли со своим единомышленником сэром Эдвардом Саквиллом, впоследствии графом Дорсетом. Конфликт был подробно и причудливо описан в № 133 the Guardian. Брюс участвовал в дуэли, и после долгой и тщательной предварительной подготовки, в которой участвовали их секунданты и хирурги, они встретились друг с другом при шпаге, без дублетов и в рубашках с короткими рукавами, под стенами Антверпена в августе 1613 года. Саквилю отрубили палец, и он получил три удара в туловище, но все же он ухитрился дважды смертельно вонзить свою рапиру в грудь своего шотландского противника, который упал на спину, умирая и захлебываясь кровью.

– Я повторно потребовал от него, – писал сэр Эдвард, – не попросит ли он сохранения своей жизни; но, похоже, он ценил ее не настолько высоко, чтобы быть обязанным за это, храбро ответив, что «он пренебрег ею», и этот его ответ был таким благородным и достойным, что я не смог предложить ему что-то еще».

Когда Саквилла уносили в обмороке, он избежал, по его словам, большой опасности. Врач лорда Брюса, когда никто и не думал об этом, бросился на него с мечом его светлости, и если бы не его хирург, с его мечом, вмешавшийся, он был бы убит, хотя милорд Брюс, барахтающийся в крови и не оставляющий никаких надежд на жизнь, сохранял всю свою прежнюю осанку и благородство, закричал: «Негодяй, не смей!»

Саквилл был отправлен на лечение в соседний монастырь и умер в 1652 году, как утверждалось, от горя по поводу смерти Карла Первого. Кинлосс умер на том месте, где произошла дуэль, и был похоронен в Антверпене, но его сердце было отправлено домой, в фамильный склеп, в старой церкви аббатства, которая так приятно лежит, наполовину скрытая вековыми деревьями, на краю Форта; и медная табличка на стене с надписью до сих пор указывает посетителю на ее местонахождение.

Еще совсем недавно предполагалось, что в склепе Мейтлендов в церкви Святой Марии в Хаддингтоне была найдена урна с сердцем великого, но ужасного герцога Джона Лодердейла, бича ковенантеров, свирепого пэра, который за свои заслуги перед державой, был сделан бароном Питершемом и графом Гилдфордом и умер в Танбридж-Уэллсе в 1682 году. Он был похоронен в семейном приделе, среди проклятий крестьян, которым он был ненавистен из-за своего характера, и его гроб на козлах долгое время был предметом гротескного ужаса для мальчишки-прогульщика, который заглядывал в узкую щель, освещавшую склеп, где покоятся лорды Тирлстейна. Сердце несчастного короля Англии Якова Второго, которое было извлечено из его тела и погребено отдельно в урне в церкви Святой Марии де Шайо близ Парижа, было утрачено во время революции в 1792 году, в то время как сердца его королевы Марии д'Эсте из Модена и их верного друга и приверженца Мэри Гордон, дочери Льюиса, маркиза Хантли, и жены Джеймса, герцога Пертского (в то время генерал-лорда юстиции и верховного канцлера Шотландии), долгое время хранились там, где прах последнего покоится до сих пор, в прелестной маленькой часовне Шотландского колледжа в Париже, на улице Фосс-Сент-Виктуар, в одном из старейших районов города.

Когда тело императора Наполеона готовили к погребению на острове Святой Елены в мае 1821 года, врач извлек сердце, чтобы запаять его в отдельный футляр. Мадам Бертран, охваченная горем и энтузиазмом, дала какой-то обет или выразила страстное желание завладеть этим предметом как драгоценной реликвией, и доктор, опасаясь, что с ним могут сыграть какую-нибудь шутку и это поставит под угрозу его полномочия, хранил его всю ночь в своей комнате и под присмотром под хрустальным бокалом для вина. Звук разбивающегося хрусталя пробудил его если не ото сна, то, по крайней мере, от дремоты наяву, и он рванулся вперед как раз вовремя, чтобы спасти сердце императора от огромной коричневой крысы, которая тащила его по полу к своей норе. Сердце было спасено доктором, запаяно в серебряную урну, наполненную спиртом и помещено в гроб.

Во время ремонта церкви Христа в Корке в 1829 году среди каменной кладки было найдено человеческое сердце в свинцовом футляре; но кому оно принадлежало, какова была его история, какое благочестие или любовь хотел увековечить его владелец, не сохранилось ни легенды, ни надписи, которые могли бы рассказать.

В 1774 году сэр Фрэнсис Дэшвуд, лорд Ле Деспенсер, по-видимому, получил исключительное наследство – человеческое сердце, – поскольку в некрологах того года записано, что, когда «Пол Уайтхед, эсквайр, джентльмен, которым литераторы восхищались за его публикации, умер в своих апартаментах на Генриетта-стрит, Ковент-Гарден, среди других причудливых наследий, было его сердце, которое вместе с пятьюдесятью фунтами он завещал его светлости». Но из всех известных реликвий, возможно, самой необычной, если история правдива, является та, что описана во втором томе мемуаров императрицы Жозефины, опубликованных в 1829 году, когда герцог де Лорануа завладел не только сердцем своей жены, которой он был нежно предан, но и всем ее телом, «каким-то химическим процессом превращенным в нечто вроде маленького камешка, вставленного в кольцо, которое герцог всегда носил на пальце». Кто после этого скажет, что восемнадцатый век не был эпохой романтизма?