Читать книгу: «Исход Авроры», страница 5

– Что за чертовщина? – рявкает он. – Это что, проклятый бетрасканец? Отчет, солдат!

– Прошу прощения, сэр! – Ким отдает честь. – Я пыталась связаться с командованием, но ответа не получила! Эти трое нарушили запретную зону, сэр!

– Так пристрели их! – рычит он.

БУМ.

Все помещение содрогается, когда что-то где-то взрывается.

– ВНИМАНИЕ: нарушение герметичности. Немедленно эвакуируйте людей с палуб с 5-й по 6-ю. Повторяю: нарушение герметичности…

Ким повышает голос, пытаясь перекричать шум.

– Сэр, я думаю, аномалии, связанные с их прибытием, заслуживают внимания научного отдела. Если бы это не было срочно…

– Я скажу вам, что срочно, лейтенант, – рычит он. – Защитное поле вокруг ядра прорвано, половина верхних палуб заблокирована, а тридцать шесть человек, включая доктора Пинкертона, мертвы! Вся эта чертова станция разваливается на куски, а вы решили привести бетрасканских шпионов на засекреченный объект? Вы совсем ума лишились?

ШАРАХ.

Там, в глубине бури, тьма озаряется черной, а затем бурлящей лиловой вспышкой, когда импульс темной энергии ударяет прямо в парус. Энергетический всплеск настолько силен, что, даже мимолетно словив его взглядом через линзы, я на мгновение теряю зрение. Яростно моргаю, а затем вижу, как импульс со скоростью света пробегает по кабелю и попадает в саму станцию. Группа компьютеров справа от нас взрывается снопом искр. Из динамиков раздается новый, более громкий и раздражающий сигнал тревоги. Я почти пропускаю мимо ушей слова Зилы – она что-то бормочет себе под нос рядом со мной.

– Квантовый импульс, через сорок четыре минуты после прибытия.

Командир экипажа прищуривается.

– Что это, черт возьми, такое?

Мужчина поднимает пистолет, и у меня сердце екает, когда он направляет его прямо на Скарлетт. Она поднимает руки выше, делает шаг назад, и сквозь дым, хаос и горящие искры я вижу, что ее медальон…

Дыхание Творца, ее медальон светится.

Осколок эшварского кристалла, который Адамс и де Стой оставили для нас в Изумрудном городе, яростно пылает у нее на груди. Свет черный, на него больно смотреть, как на пульсацию во время бури.

– ВНИМАНИЕ: критическое нарушение системы обслуживания. Эвакуировать палубы со 2-й по 10-ю немедленно. Повторяю: критическое нарушение системы обслуживания.

– Ким, вы что, не проверили их на наличие оружия? – ревет командир-терранин.

– Проверила, сэр…

– Тогда что это, черт подери, такое?

– Я не знаю! – Скарлетт плачет, отступая назад. – Прошу вас, я правда не знаю!

– ВНИМАНИЕ: нарушение герметичности, задействуйте аварийные меры на палубе 11.

Зила обращается непосредственно к Ким, игнорируя все, что нас окружает:

– Я же говорила, что ничего не выйдет.

Терранин поднимает оружие, направляя его на Зилу.

– Сэр, – встревает Ким, уже отчаявшись. – Они…

– Ты за это головой заплатишь, Ким! – рычит он, снимая пистолет с предохранителя.

– Эй!

Ох, проклятье, это мой голос.

Когда мужчина разворачивает оружие в мою сторону, и я вижу, как он хочет нажать на спуск, время замедляется. И хотя кажется, будто это длится целую вечность, у меня есть время только на одну мысль.

Я не смогу смотреть, как он стреляет в них.

И рад, что умру первым.

БАБАХ.

6 | Аври

Я прихожу в себя в окружении мертвецов. Вокруг меня море застывших лиц, Путеходцев, застигнутых страхом, болью, отрицанием в последнюю секунду своей жизни – рты разинуты, глаза широко раскрыты. Взрослые, дети, все вместе свалены грудой внизу, больше не пригвожденные к стенам из кристаллов силой воли Звездного Убийцы.

Я лежу среди них на полу, усеянном осколками кристаллов, и сквозь ресницы бросаю косые взгляды на тела, заставляя свои многострадальные глаза открыться, затем все же проигрываю битву и снова закрываю их.

Я не чувствую разум Кэла.

Все болит – каждая мышца в теле ноет, в голове стучит. Но сквозь пульсирующую боль я слышу отголоски силы, которую призвала, – мощный поток энергии, проходящий сквозь меня в Оружие и обратно, пробегающий по позвоночнику и достигающий кончиков пальцев. И это воспоминание пробуждает что-то похожее на… приятное возбуждение.

Я не обращаю внимания на боль, сосредотачиваю мысли, посылая темно-синие щупальца сквозь последние обрывки предсмертных криков Путеходцев. Это все равно что искать одно конкретное дерево в густом, заросшем лесу. Но даже самые слабые намеки на те крики теперь затихают, и моя полуночная синева не находит ничего.

Наверное, он слишком далеко.

Наверное, я слишком слаба.

Последнее, что я помню, это выстрел из Оружия – колоссальный выброс энергии, который должен был уничтожить Солнце, Землю и всех, кто на ней. Я не смогла остановить это, но попыталась обратить его энергию вовнутрь, чтобы спасти флот, защитить планету, ее солнце, остановить…

…Каэрсана.

Звездного Убийцу.

Я встаю на четвереньки, сердце бешено колотится, голова кружится от одного этого усилия, дыхание отдается где-то в ушах, пока я пытаюсь удержаться на ногах.

Человек, виновный в смертях, окружающих меня, совсем рядом – лежит у подножия своего кристального трона, красный плащ раскинулся вокруг него. Он неуверенно шевелится, косы откинуты назад, открывая взору изуродованную половину лица. Сияние его глаз просвечивает сквозь паутину шрамов на виске и щеке, будто он сияет изнутри. Свет мягко пульсирует, может, в такт биению его сердца. Я сажусь на корточки, поднося руку к правой стороне лица. Кожа под моими пальцами кажется шершавой.

Я не чувствую Кэла нигде.

Затем разум его отца соприкасается с моим, бордовый, точно засохшая кровь, и одновременно золотистый, слишком похожий на разум Кэла. Затем его глаза резко открываются, фокусируясь на мне.

Это его рук дело. Он ответственен за каждую каплю крови, за разрушение, за боль.

И когда наши взгляды встречаются, он улыбается.

Я двигаюсь быстрее, чем успеваю подумать, – хватаю острый осколок кристалла и подрываюсь, словно бегун, преодолевающий препятствия, бросаясь на него, как если бы собиралась пронзить колом вампира.

Он поднимается на одно колено, чтобы встретить меня, и с силой отбрасывает на трон. Мир кружится перед глазами. Я хватаюсь за трон, пытаясь удержаться на ногах, Каэрсан тоже покачивается, темно-фиолетовая кровь капает у него из носа, губы растянуты в оскале.

Это все его вина.

Мертвые Путеходцы. Некоторые из них – дети.

Его собственный народ.

Пустое место там, где должен быть Кэл.

Я прикончу его.

Откуда-то – отовсюду – доносится звон Оружия. Остывая, кристалл гудит, поет. Я слышу свое хриплое дыхание. Мы двое стоим, пытаясь собраться с силами.

Затем наши взгляды встречаются, и я снова бросаюсь на Звездного Убийцу, вслепую швыряя его на землю. Мой крик – эхо со всех сторон. У Каэрсана перехватывает дыхание, когда я вгоняю колено ему в грудную клетку.

Он перекатывается, и его руки оказываются на моем горле, сдавливают. Я инстинктивно сжимаю кулаки и ударяю по месту между его предплечьями, разводя их в стороны и ослабляя хватку Каэрсана.

Я прикончу ублюдка. Только это и осталось.

Вслепую нащупываю другой осколок кристалла, сжимаю его пальцами и вгоняю Звездному Убийце в бок. Осколок срезает с него броню. Он уворачивается, и я выкатываюсь из-под него.

Мы оба поднимаемся на ноги, отступаем на несколько шагов. Я сжимаю в руке кристальный нож. Каэрсан огромен и двигается как воин даже сейчас, будучи раненым. Этот человек научил драться Кэла.

Но мой разум словно губка, из которой выжали всю воду, – я никак не могу использовать против него свою силу, так что кристалл – это все, что у меня осталось. Его собственный разум, должно быть, так же слаб, иначе он бы уже раздавил меня, как букашку.

Нужен всего один удачный удар.

Вот чем я займусь в оставшееся у меня время.

Он реагирует первым, бросаясь вперед с невероятной скоростью, пытаясь вцепиться мне в горло. Я отскакиваю назад, наступаю на что-то мягкое, спотыкаюсь, делаю выпад вперед, чтобы ударить врага по ребрам, пока он рядом.

Каэрсан рычит от ярости, но ни у одного из нас нет настроения болтать. Я следую за ним, танцуя вокруг в ожидании нового удара, но он слишком быстр, чтобы можно было уследить. Внезапно хватает меня за руку, подбрасывая в воздух, будто я ничего не вешу. Ноги отрываются от земли, и на секунду все замирает, а после я врезаюсь в основание кристального трона. В ушах звенит, а перед глазами темнеет.

Мертвая женщина-Путеходец уставилась прямо на меня, и там, где должны быть мысли, нет ничего, кроме тишины. Ее косички растрепались, и мне хочется их пригладить, а еще сказать ей, что мне жаль, мне так жаль. Мой разум беспомощно тянется к Кэлу. И снова отчаянная полуночная синева пытается найти…

…это?..

…едва заметное мерцание фиолетового и золотого.

Внутри меня взрывается радость, и я оборачиваюсь, чтобы поискать его на месте побоища, потому что он здесь, он жив, он…

– Подожди! – Я вскидываю руку, и Каэрсан замирает, скривив губы и глядя на меня так, словно я – грязь на подошве его ботинка.

– Слабачка, – усмехается он. – Теперь ты просишь пощады? Поздновато, твоя храбрость подвела тебя, девочка.

– Нет, я… – Мне не хватает слов, и я поднимаю руку, показывая жестом на наше окружение. Ища Кэла, я открыла свой разум и внезапно поняла: что-то изменилось. – Ты что, не слышишь?

Он хмурится.

– Я ничего не слышу.

– Именно.

Каэрсан наклоняет голову, и где-то на задворках своего сознания я ощущаю его осторожный поиск. Он принюхивается из-за баррикад, за которыми спрятался, не желая становиться уязвимым.

Я ничего не улавливаю снаружи. Когда мы с ним бились во время атаки, пространство вокруг Оружия было охвачено вихрем битвы, разумами людей, бетрасканцев, экипажей сильдратийцев – их страхом, гневом, намерениями. Где-то среди них я осознавала присутствие Финиана, Скарлетт и Зилы, моей команды, моей семьи.

Но теперь… ничего нет. Или, скорее, не ничего – не полное отсутствие, словно они все просто умерли. Что-то еще. Странная тишина, будто проснулся снежным днем, а мир вокруг приглушен.

– Куда делся флот? – тихо спрашиваю я. – Где битва?

Он хмурится, а я приподнимаюсь на четвереньки и наконец вижу Кэла, скорчившегося по другую сторону трона.

Не сводя глаз с Каэрсана, я подползаю к его сыну – Звездный Убийца замечает это движение и не обращает на него внимания, возвращаясь к созерцанию странной тишины снаружи.

Кэл свернулся калачиком на боку, выражение его лица такое же умиротворенное, как когда он спит. Я почти каждое утро просыпалась раньше его, пока мы были в Эхо. Целых полгода я видела его таким каждый день.

Я обхватываю его руку своей и, хотя вся дрожу от усталости, черпаю необходимую энергию из самых глубин своей души, делая ментальное прикосновение таким невесомым, что едва касаюсь его израненного разума.

Нежно дышу на эти фиолетово-золотые угольки, наполняя их силой, стараясь не потушить и не подавить. И постепенно, очень медленно, они разгораются чуть ярче. И наконец пальцы Кэла сжимаются вокруг моих.

Я не могу сдержать слез, наворачивающихся на глаза. Внутри меня что-то вспыхивает. Вот он лежит, весь одетый в черное, Несломленный воин. Но он никогда не был одним из них. Он пришел сюда ради нас, даже после того, как мы его изгнали.

Ради меня.

– Там… есть что-то. – Голос Каэрсана прерывает мои размышления, и я поднимаю взгляд. Он хмурится, почти неуверенно – то есть это лишь легкое подергивание бровью, но, по его меркам, он выглядит совершенно ошарашенным. – В той стороне.

Он указывает за кристальные стенки Оружия, в пространство за ними. Возможно, в сторону Солнца или Земли – все мое чувство направления сгинуло. Я с опаской отношусь к Звездному Убийце и не хочу, чтобы мой разум оказался уязвим, но правда в том, что он архонт клики фанатичных воинов. Пусть я и устроила ему неплохое шоу, но если бы он захотел разорвать меня надвое, то смог бы.

Однако теперь, когда Кэл держит меня за руку, мне есть ради чего жить.

Так что я действую осторожно, погружаясь в собственные ощущения, мысленно прослеживая указанное направление. Я настороже, готова в любую секунду отскочить в безопасное место, если Звездный Убийца попытается нанести удар. Но Каэрсан не делает этого. Он просто наблюдает за мной, склонив голову набок. А мои глаза вдруг широко распахиваются от ужаса.

Ведь где-то там, совсем рядом, я чувствую его. Мир, из которого пришло человечество. Колыбель, породившую всю нашу цивилизацию. Планету, на которой я родилась и готова была умереть, лишь бы защитить ее.

Земля.

Она висит во тьме, бледно-голубая точка, питаемая солнечным лучиком, и всего на секунду я чувствую себя как дома. Но потом ощущаю – он ползет, карабкается, накрывая собой весь мой мир. Нечто серебристо-зелено-сине-серое, нечто кишащее, извивающееся, клубящееся, растущее. Нечто, полное отвратительной жизни.

Ра'хаам.

Вот же кошкин хвост…

Ра'хаам захватил Землю.

7 | Кэл

Мой разум – это тысячи осколков, мгновений, воспоминаний.

Я – зеркало, и все во мне разбито.

– Кэл?

…Мне пять лет. Я в наших апартаментах на борту «Андараэля», старого корабля отца. Это мое первое воспоминание. И оно о ссоре моих родителей.

Мама рассказывала мне, что когда-то они были так близки, что казалось, будто они – один дух в двух телах. Когда они впервые встретились, Лаэлет и Каэрсан были железом и магнетитом, порохом и пламенем. И мама думала, что того обожания, которое она испытывала к отцу, будет достаточно, чтобы изменить его душу.

Моя мать красивая. Храбрая. Но она – щит, а не клинок. Они стоят и кричат друг на друга, и когда я смотрю на них, на мои юные глаза наворачиваются слезы. Моя сестра Саэдии молча стоит рядом. Наблюдая и учась. Рев родителей становится громче, лицо матери искажается, а рука отца поднимается к небесам и опускается со скоростью грома.

А после наступает тишина, нарушаемая лишь моими стенаниями.

Я ничего не понимаю, кроме того, что так быть не должно. Отец отворачивается от того места, где упала моя мать. Сестра смотрит, как он идет ко мне. Он поднимает меня, и я протягиваю руки, желая обхватить его за шею, найти утешение у того, кто меня создал.

Но он не обнимает меня. Вместо этого отец проводит большим пальцем по моим мокрым щекам и смотрит, молча и холодно, пока я не перестаю плакать.

– Хорошо, – говорит он. – Слезы – для побежденных, Кэлиис.

– Кэл? – шепчет кто-то.

…Мне семь лет, и мы вернулись на Сильдру. Война продвигается медленно. Мой отец и другие архонты Воерожденных созваны на заседание Внутреннего Совета, они хотят осадить тех из клики Путеходцев и Наблюдателей, кто кричит о том, что мы должны заключить мир с Террой. Часть меня надеется, что отец их сокрушит. Другая же мечтает о прекращении войны. Во мне две половины: одна порождена яростью моего отца, другая – мудростью моей матери. Я пока не знаю, которая из них сильнее.

Мы с Саэдии стоим под деревом лиис, между нами пролетает благоухающий ветер. Спины выпрямлены, позы идеальны, как показывал нам отец. Кулаки сжаты. Она старше меня. Выше. Быстрее. Но я учусь.

Мать сидит неподалеку, тихо разговаривая со старейшинами своей клики. Они надеются, что она, как любовь всей жизни Каэрсана, сможет убедить его хотя бы рассмотреть предложение терран о мире. Но они глупцы.

Только дворняги просят пощады.

Саэдии делает выпад, и, пока я отвлекаюсь, ее удар достигает цели. Она сбивает меня с ног, и я падаю на фиолетовую траву, задыхаясь. Она сидит на мне верхом, глаза горят торжеством, кулак поднят.

– Сдавайся, брат, – улыбается она.

– Нет.

Мы поворачиваем головы, реагируя на это слово, и видим, что он стоит неподалеку. Одетый в черные доспехи, под колышущимися ветвями. Величайший воин, которого когда-либо знал наш народ. Старейшины Путеходцев склоняют головы в страхе. Моя мать сидит молча, на нее падает тень. Отец говорит, и в его голосе звучит сталь:

– Что я говорил тебе о милосердии, дочь моя?

– Это удел трусов, отец, – отвечает Саэдии.

– Так зачем просить врага сдаться?

Сестра поджимает губы и глядит на меня сверху вниз. Теперь мама стоит, смотрит на моего отца и говорит так, как никто другой не осмеливается:

– Каэрсан, он всего лишь мальчик.

Он смотрит сквозь нее, будто она стеклянная.

– Он мой сын, Лаэлет.

Взгляд отца падает на Саэдии. В глазах невысказанный приказ.

Ее кулак разбивает мне губу, и в моих глазах вспыхивают черные звезды. И снова удар, и еще один. Я ощущаю вкус крови, чувствую боль, сломленность, падение.

– Довольно.

Побои прекращаются. Тяжесть веса сестры на моей груди ослабевает. Я открываю глаз, который еще не заплыл, и вижу, что надо мной стоит отец. Я узнаю его в собственных чертах, когда смотрю ночью в зеркало. Чувствую его за спиной, когда думаю, что я один. Мама с выражением страдания на лице наблюдает, как я переворачиваюсь на живот и поднимаюсь на ноги.

Отец опускается передо мной на одно колено, так что мы смотрим друг другу в глаза. Он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Но там, где раньше были слезы, теперь лишь кровь.

– Хороший мальчик, Кэлиис, – говорит он.

Я киваю:

– Слезы – удел побежденных, отец.

– Кэл, пожалуйста, проснись…

…Я в своей каюте на борту «Андараэля», и мне девять лет.

Кулаки ободраны, в приглушенном теплом свете моя кровь становится темно-фиолетовой. Двигатели гудят. Я выуживаю пинцетом из самой глубокой раны бледный осколок сломанного зуба и, морщась, вытаскиваю его из распухшего сустава.

Я не хотел бить его так сильно. Я не помню почти ничего из того, что произошло после моего первого удара. Но помню слова, которые он сказал о моем отце, – слова, которые попахивали трусостью. Воерожденные отвергли соглашение Внутреннего Совета с терранами, напали на судоверфи Терры, разгромили их флот. А теперь мы обратим наше внимание на тех из нашего народа, кто призывает к миру, когда может быть только война. Ведь война – это то, для чего я был рожден.

Верно?

Дверь тихо открывается, и в комнату входит мама, одетая в длинное струящееся платье, на шее у нее сверкает цепочка из кристаллов Пустоты. Я стою, как положено, склонив голову, говорю тихим голосом:

– Матушка.

Она скользит к иллюминатору, вглядываясь в темноту за ним. Перед моим мысленным взором все еще стоят отголоски той битвы – огромные корабли, сгорающие в свете Ориона. Все эти жизни были унесены рукой моего отца.

Я вижу едва заметный синяк в уголке маминого рта, темное пятнышко в свете звезд, целующее ее кожу. Во мне разгорается ярость. Я люблю маму всем, что во мне есть. И хотя люблю и отца, мне ненавистно его естество, нечто внутри него, что заставляет причинять ей боль.

Я бы вырвал из него эту часть голыми руками, если бы мог.

– Валет в лазарете со сломанными девятью ребрами и челюстью.

– Очень жаль, – осторожно отвечаю я.

– Он говорит, что упал с подсобной лестницы.

– Такое случается.

Мама смотрит на меня сияющими глазами:

– Что случилось с твоей рукой?

Я опускаю взгляд в пол и тихо говорю:

– Повредил на тренировке.

Слышу тихие шаги, чувствую ее прикосновение, прохладу на своей щеке.

– Даже если бы я не родилась Путеходцем, даже если бы замки на твоем сердце не пытались закрыть передо мной двери, я все равно твоя мать, Кэлиис. Ты не можешь лгать мне.

– Тогда не проси меня об этом. Честь требует, чтобы я…

– Честь, – вздыхает она.

Кончики ее пальцев касаются нового глифа на моем лбу, трех клинков, выжженных там в день моего вознесения. Я знаю, они с отцом спорили о том, к какой клике мне присоединиться. И я знаю, что он победил.

Он всегда побеждает.

– Как ты думаешь, что почувствует этот мальчик, когда солжет своему отцу о том, что ты его избил? – спрашивает она.

– Он стал моим врагом, – отвечаю я. – Мне все равно, что он чувствует.

– Неправда. В этом разница между Каэрсаном и тобой.

Она приподнимает мой подбородок, мягко заставляя посмотреть ей в глаза. Я вижу в них боль. Вижу силу. И себя.

– Я знаю, что ты его сын, Кэлиис. Но ты и мой сын тоже. И тебе не обязательно становиться тем, кем он учит тебя быть.

Мама наклоняется вперед и прижимается губами к моему пылающему лбу.

– В насилии нет любви, Кэлиис.

Я вижу свет позади нее. Ореол полуночной синевы с серебряными вкраплениями.

Слышу голос, знакомый, но странный:

– Кэл?

– В насилии нет любви.

– Кэл, ты меня слышишь? Прошу тебя, пожалуйста, очнись.

…Мамино прикосновение пробуждает меня ото сна. Сердце бешено колотится, глаза широко раскрываются. Ее рука накрывает мои губы. Мне двенадцать лет.

– Вставай, любовь моя, – шепчет она. – Мы должны идти.

– Идти? Куда?

– Мы уходим, – говорит она мне. – Мы покидаем его.

Я вижу едва заметный синяк у нее на запястье. На губе у мамы новая рана. Но я знаю, что в конце концов она убегает от него не ради себя.

Мама поднимает меня с кровати и протягивает мою форму. Я молча одеваюсь, гадая, действительно ли она задумала побег. Отец никогда этого не допустит. Я слышал, как он угрожал убить ее, если она уйдет. Ей некуда бежать.

– Куда мы пойдем? – спрашиваю я.

– У меня есть друзья на Сильдре.

– Мама, мы воюем с Сильдрой.

– Нет, это он воюет, – шипит она. – Со всеми и ни с чем. Я не позволю тебе стать таким, как он, Кэлиис. Я больше не позволю ему отравлять моих детей.

Я лихорадочно соображаю, пока мы пробираемся в темноте к покоям Саэдии. Мама прокрадывается внутрь, пока я стою на страже. Сердце бьется, как безумное, мысли путаются. Он никогда этого не забудет. Никогда не простит.

– Саэдии, – шепчет мама. – Саэдии, проснись.

Моя сестра резко выпрямляется, достает из-под подушки нож и скалит зубы. При виде матери она расслабляется лишь на мгновение. А при виде меня снова напрягается.

На ее лице все еще синяки от побоев, которые я ей нанес. Пропасть между нами стала шире, чем когда-либо. Она сломала сииф, который подарила мне мама, после того как я победил ее в спарринге. Она больше не может одолеть меня в круге, поэтому решила наказать другим способом. И я наказал ее тем же. Я до сих пор вижу ее кровь на своих пальцах. Боль в ее глазах, когда я ударил ее сиифом, который она сломала. Мне даже сейчас стыдно, что я коснулся ее подобным образом. В голове эхом отдаются слова отца, когда он узнал, что я сделал.

«Никогда я еще так не гордился тем, что ты мой сын».

– Чего ты хочешь, мама? – шепчет она, опуская клинок.

– Мы уходим, Саэдии. Мы покидаем его.

Ее глаза сужаются. Губы кривятся.

– Ты с ума сошла?

– Я сошла с ума, раз позволила этому продолжаться так долго. Каэрсан – это раковая опухоль, и я не позволю ей распространяться дальше. Пойдем же.

Саэдии вырывает свою руку из материнской хватки.

– Вероломная трусиха. Он – любовь всей твоей жизни, Лаэлет. Ты обязана ему своим сердцем и душой.

– Я отдала ему и то и другое! – шипит мама, указывая на синяки на своей коже. – И вот как он мне отплатил! И если бы только я несла это бремя, возможно, даже сейчас я сдержала бы свое обещание. Но я не стану стоять в стороне и смотреть, как мои дети погружаются в ту же тьму, что поглотила его!

Саэдии смотрит на меня, лицо в синяках, зубы оскалены.

– Ты потакаешь ей, брат?

Я умоляюще смотрю сестре в глаза:

– Прости, сестра. Но ты знаешь правду. Он приносит нам лишь вред. Я не хочу стать таким, как он.

– Трус! – выплевывает она, поднимаясь. – Вы, оба, вероломные трусы!

За ее спиной вспыхивает полуночно-синий свет, и я щурюсь, глаза слепит. Его тепло омывает мою кожу, каждая клеточка тела покалывает.

– Кэл?

– Саэдии, пойдем с нами!

– Я скорее умру, чем предам его.

– Кэл!

– Трус! Позор! Де’саи!

– КЭЛ!

…Я открываю глаза.

И вижу над собой ее, вокруг ее головы мерцает ореол света. Мое сердце бьется так сильно, что я прижимаю руку к ребрам, лишь бы унять боль. Зрение затуманено, разум болит, но все же одна мысль горит достаточно ярко, чтобы рассеять туман разрозненных мыслей.

Она жива.

Моя Аврора жива.

Нас окружают стены из сверкающих кристаллов, и я осознаю, что парю в метре над полом. Когда я ворочаюсь, пытаясь подняться, воздух вокруг меня мягко гудит, переливаясь всеми цветами радуги – такими же, как энергия Эхо, где мы с Авророй прожили полгода, а то и целую жизнь, в воспоминаниях о родном мире эшваров. Но сейчас все ощущается по-другому. Песнь энергии, витающая в воздухе…

– Нет, не пытайся сесть, – шепчет Аврора, положив руку мне на плечо. – Просто отдохни, хорошо? Я думала, что потеряла тебя, я… я думала, что…

Ее голос обрывается. Она закрывает глаза, опуская голову. На ресницах блестят слезы. Я поднимаю руку и касаюсь ее щеки, мягкой, словно перышко.

– Я с тобой, – говорю ей. – И никогда тебя не покину. Если ты этого не захочешь.

– Не захочу, – выдыхает она. – Прости, мне так жаль, что я отослала тебя, Кэл.

– Прости, что солгал тебе, бе'шмаи. Я поступил как трус.

– Ты пришел сюда один, чтобы прикончить его. Чтобы спасти эту чертову галактику. – Она прижимает костяшки моих пальцев к губам. – Ты самый храбрый парень, которого я когда-либо встречала.

Прикончить его.

На меня падает тень воспоминаний, просачивающихся в обломки разума, – битва в тронном зале, война, бушующая снаружи, терране, бетрасканцы и сильдратийцы, режущие друг друга на куски. Оружие пульсирует, Путеходцы кричат, а мой отец…

– Мой отец, – шепчу я. – Ты?..

Аврора качает головой. Мое зрение проясняется, и теперь я вижу, что по ее коже, вокруг правого глаза, расползаются трещины. Радужная оболочка ее глаза все еще светится, и этот свет проникает сквозь трещины, откуда-то изнутри.

Она ранена. Слаба. Оружие…

Оно что-то у нее отняло…

И все же я чувствую Аврору в своем сознании. Тепло, исходящее от нее, залечивает раны, которые создал мой отец. Я вспоминаю, как он удерживал меня на месте одной лишь силой мысли, как нож, который я пытался вонзить в его сердце, выпал из пальцев, когда он рвал мою психику на части.

Отец пытался убить меня.

Как и я – его.

– Что… случилось? – шепчу я.

– Оружие выстрелило, – отвечает Аврора. – Я пыталась остановить это, пыталась направить его на себя, но… не смогла. Все Путеходцы мертвы.

– Флоты? Битва? – Сердце учащенно бьется, и я приподнимаюсь на локте, несмотря на боль. – Что с Террой? С вашим солнцем?

– С солнцем все в порядке. – Она судорожно сглатывает и дрожит. – Но Терра…

Аврора встречается со мной взглядом, и ее глаза наполняются слезами.

– Ее больше нет, Кэл.

У меня замирает сердце, рука находит ее руку.

– Оружие уничтожило ее?

– Нет. – Она снова качает головой, и я ощущаю в своей голове калейдоскоп ее мыслей – смятение, страх, ярость. – Ра'хаам. Он захватил всю планету. Поглотил ее. Поглотил все живое на ней.

– Как долго я был без сознания? – шепчу я, сбитый с толку.

– Думаю, несколько часов.

– Часов? – Я качаю головой. – Тогда… как это возможно?

– Не знаю. Когда я очнулась, то попыталась нащупать хоть что-то, но вокруг нас ничего не было. Флот, пилоты, солдаты – все они исчезли, как будто их никогда и не существовало. Единственное, что я почувствовала, это… его. Словно… масло и плесень в сознании. Его было так много, повсюду. Он покрыл Землю так же, как сделал это с Октавией. – Она проводит рукой по волосам, кожа вокруг ее правого глаза трескается, будто пораженная засухой глина. – Он тоже меня почувствовал, Кэл. Я знаю это.

Вокруг гудят кристаллы, меняя тон и оттенки. По коже пробегает теплая рябь, но меня снова поражает мысль о том, что не все так.

– Песнь этого места. – Нахмурившись, я смотрю на сверкающую красоту вокруг нас. – Она ощущается не так, как раньше. Почти… фальшиво?

Аврора кивает:

– Да, знаю. Кажется, что-то не так.

– …мы движемся, – осознаю я.

Аврора, стиснув зубы, оглядывает переливающийся коридор.

– Это он. Мне нужно было позаботиться о тебе. Поэтому он ведет нас через Складку. Мы направляемся… даже не знаю куда. Прочь от Терры. Подальше от Ра’хаама.

– Я должен поговорить с ним, – произношу я.

– Кэл, нет, – умоляет она, пытаясь остановить меня, когда я поднимаюсь. – Тебе нужно отдохнуть. Он чуть не убил тебя, понимаешь? Он разбил твой разум на тысячу осколков. И если он попытается снова, я не знаю, хватит ли у меня сил остановить его.

– Я не боюсь его, Аврора.

– Но я боюсь за тебя. Я не могу потерять тебя снова, не могу!

Я заключаю ее в объятия, а она крепко обнимает меня в ответ. И на мгновение вся обида, все страдания и горе исчезают. Когда она в моих объятиях, я снова полон сил. Когда она рядом, для меня нет ничего невозможного.

– Ты не потеряешь меня, – клянусь. – Я твой навсегда. Когда угаснет пламя последнего солнца, моя любовь к тебе все еще будет пылать.

Я целую ее в лоб.

– Но я должен поговорить с ним, Аврора. Помоги мне. Прошу.

Она еще мгновение смотрит на меня, сомневается. Борется со страхом того, что отец может со мной сотворить. Мое сердце разрывается от боли, которую ей пришлось пережить. Я чувствую ее мощь, что заставляла ее бороться до этого самого момента. И вот она собирается с силами, а после, положив мою руку себе на плечо, помогает мне встать.

Я все еще чувствую себя хрупким, будто я – гобелен из миллиона нитей, скрепленных одной лишь волей и теплотой. Но моя бе’шмаи снова со мной, и это все, что имеет значение. Держась друг за друга, мы с Авророй ковыляем по сверкающим коридорам, пока вокруг нас, диссонируя и скрежеща, поют кристаллы.

Отец назвал этот корабль «Неридаа» – в честь концепции сильдратийцев, описывающей процесс одновременного разрушения и созидания. Создания и низведения. Но я знаю, что это ложь. Это оружие, которое он использовал, чтобы уничтожить солнце Сильдры. Наш мир. Десять миллиардов жизней стерты его рукой, и моя мать в том числе. И я знаю, что отец не творит ничего, кроме смерти.

Сай’нуит.

Звездный Убийца.

Я смотрю на него, и сердце замирает. Отец восседает на вершине кристального шпиля в центре зала, словно император на своем кровавом троне. Пол усеян трупами и осколками, в воздухе смердит смертью. Он по-прежнему облачен в черные доспехи с высоким воротником и длинный алый плащ, ниспадающий на ступени. Десять серебряных кос закрывают половину лица, изуродованную шрамами. Но я вижу, как горят его глаза, – в них то же бледное свечение, что было и у Авроры, когда они сражались за судьбу ее мира.

Перед ним я вижу обширную проекцию – черную полосу, усеянную крошечными звездами. Я понимаю, что мы находимся в Складке, приближаемся к воротам. Интересно, почему цветовая гамма внутри Оружия не приглушена до черно-белого, как обычно бывает в Складке? Я гадаю, какими еще свойствами обладает этот корабль. Дело в кристалле? В эшварах? В нем?

– Отец, – говорю я.

Он не слышит меня. Не поднимает глаз. «Неридаа» приближается к воротам – каплевидным, кристаллическим, серебристого цвета.

– Отец! – кричу я.

Он бросает на меня взгляд, затем так же быстро отводит его, глаза горят, точно крошечное солнце.

– Кэлиис. Ты жив.