Читать книгу: «Дедушкины глаза», страница 3

– Ты куда так сиганул? Я думал, уже не вернёшься, – прощупывая меня, спросил он.

– Зайца увидел. Думал, догоню, – с вызовом глядя ему в глаза, произнес я.

– Догонишь, обязательно догонишь.

Ночью мне приснился сон. Я стоял рядом с гробом деда. Слеза покатилась из его глаза и исчезла где-то в седых волосах. Я проснулся, плача навзрыд. Но плакать мне было нельзя, поэтому я уткнулся в подушку лицом и тихо всхлипывал, содрогаясь всем телом. «Бедный, бедный мой отец, это я убил тебя. Заставил положить эти камни и поменяться телами с чудовищем. Это я во всём виноват». Впоследствии я не раз повторял эти слова, и до сих пор ощущаю свою вину. Остается верить, что свечи, которые я ставлю в храме раз в неделю, помогут его заблудшей душе найти покой, и когда-то он простит меня за это преступление.

Вся моя последующая жизнь до конца школы проходила на грани нервного срыва. Я посещал сотни кружков, придумывал себе множество разных занятий, лишь бы не появляться дома до вечера. К ужину, когда мы собирались всей семьей, я старался не смотреть на этого чужого человека. Ел молча, отвечал коротко и прятался за уроками в своей комнате. Когда в четырнадцать мне открылся мир быстрых взрослых развлечений, я, наконец, почувствовал облегчение. Особенно мне нравилась первая сигарета, которая отправляла меня в воображаемое царство гармонии, расслабленности и безмятежности: ноги подкашивались, голова гудела, а глаза медленно закрывались. Но так было только с первой сигаретой, поэтому я курил один раз в день, утром. Что касается алкоголя, этот бычий кайф не понравился мне с самого начала. Напиться до поросячьего визга, чтобы подраться или вывернуть наружу свои органы под смех собутыльников, такое себе удовольствие. Потом еще был бензин. Именно после него появились параноидальные мысли о том, что «отец» всегда наблюдает за мной.

Мы сидели в полуразрушенном коттедже. Он был окружен болотом и располагался за городским парком. Нам было по пятнадцать, и мы с целлофановыми пакетиками вдыхали аромат нефтепереработки. Это было уже не первое мое путешествие в мир грёз и глюков. И вот я сидел и дышал парами, как вдруг меня кто-то похлопал по плечу. Я оглянулся на своего одноклассника. И всё бы ничего, но глаза у него были такие же, как у моего деда, отца и меня. Именно те проклятые глаза с маленькими крапинками. От страха я бросился бежать. Но куда бежать, если смотришь на ночное небо, и вместо восходящей луны и заходящего солнца видишь два голубых глаза дедушки? Я мчался вперёд, отворачивался от небесных светил, ревел. Когда галлюцинация меня отпустила, я лёг на насыщенно-зелёную траву и курил одну сигарету за другой, пока не успокоился. Я был настолько истощен, что толстый слепень сел на меня и откусил кусок моей плоти, а мне было всё равно, боль не чувствовалась. С новыми силами пришла новая мысль: если эти глаза – пусть и ненастоящие, а существующие только в параллельном мире эфира – следят за мной и видят всё, что я делаю, значит, они давно узнали о моем втором дневнике. Я бежал так быстро, как будто от этого зависела вся жизнь. Бледный и вымотанный марафоном, я добрался до заброшенного сарая на окраине города и из-под третьей трухлявой доски достал свой чёрный дневник, после чего сразу же его сжёг. Как я узнал позже, из-за того что пламя было не погашено, сгорел весь ряд заброшенных деревянных гаражей. Приезжали пожарные, полиция искала поджигателя, но всё это было для меня второстепенным. Что может полиция? Заточить преступника в тюрьме? Для меня это намного лучше, чем отдать тело своему «отцу».

Но изменилась не только моя жизнь. «Отец Владимир» за то время, что я учился в школе, тоже изрядно поменялся. Все его друзья, собутыльники и алкоголики с дрожащими по утрам руками, исчезли. Посиделки в гаражах заместились второй работой. Он устроился дополнительно сторожем в детский сад. Мама была счастлива такой перемене, за что я ненавидел ее еще сильнее. Что он делал по ночам, я не знаю. Но в своей самой тёмной фантазии могу представить, как он общался с дьяволом, чёртом или бесом и хвастался ему, что снова поборол смерть. Даже боюсь подумать, на каком языке он шептался с костром во время своих ночных ритуалов в лесу.

На выпускном ученики всей параллели лили слёзы, оттого что школа заканчивается. Я же улыбался во весь рот и был счастлив, что появилась официальная причина убраться подальше от этого чёртового человека. С окончанием школы пришла еще одна мысль, ставшая основой моего спокойствия: «Я единственный, в кого он может переселиться после смерти, поэтому я в безопасности». Правда, я злился на себя за то, что раньше этого не понял и столько времени промучился. У меня также был старший брат. Когда дед умер, он учился на первом курсе. В силу того, что Кирилл приходился мне сводным братом, очень походил на мать и имел карие глаза, дед не мог рассматривать его как подходящий сосуд. Да и для отца он был посторонним человеком. Кирилл, видя, что его не сильно жалуют, держался от нашей семьи подальше, как будто и не существовал вовсе.

Один раз я ходил к ясновидящему – шарлатану с энергетическим шаром, мрачным видом и псевдонимом Пикуль. Я заплатил деньги, с ходу выпалил свою историю со всеми подробностями, и меня выставили на порог с рекомендацией посетить психолога. Я вышел от «оккультиста», смеясь, как сумасшедший. Но, а чего я хотел? Действительно. Радовало только то, что я высказался.

Для меня были открыты дороги во все университеты. Как мой «отец» был фанатиком язычества, так я был фанатиком науки. И из-за чёртовых камней жизнь привела меня в институт горной промышленности на кафедру добычи полезных ископаемых. Я специально выбрал самую далекую точку на карте страны и уехал учиться в чужой город.

Уверенности мне предавало и мое физическое тело, и силы, появившиеся с возрастом. Я проводил дни в лаборатории, но не пренебрегал походами в спортзал, придерживался диеты и лозунга: «В здоровом теле – здоровый дух». На многочисленных форумах в интернете не упоминалось ничего об истории язычества. Она как будто специально была стёрта с приходом христианства из всех источников. Да и мне было уже не до того. Студенчество ворвалось в мою жизнь друзьями, гулянками и весёлыми днями в общежитии. Только к лету, к окончанию первого курса, я вспомнил, куда и к кому мне придется возвращаться. «Терпел столько лет, значит, и два месяца выдержу». Рассуждая так, я вернулся домой на каникулы.

Время тянулось на удивление медленно. Увидев снова своих одноклассников, я окончательно убедился, что переезд в другой город и учёба – это правильный выбор. Спившиеся и скурившиеся, многие из них уже успели обзавестись детьми и кредитами. Семья – это, конечно, важно. Но как детей могут воспитать дети? Только на ненависти. Она будет злиться на своего ребёнка за то, что не смогла пойти на танцы. А он будет злиться на своего ребёнка за то, что не посидел до утра с друзьями на лавочке и не поорал под гитару «Батарейку». Студенчество – время экспериментов и поиска путей. Они же лишили себя этой возможности, так и не познав ее прелесть. Я не осуждаю их выбор – лишь размышляю о нем.

Все ночи дома я практически не спал, опасаясь, что, пока я нахожусь в отключке, «отец» нарисует на мне какой-нибудь знак, и мой дух подчинится его воле. Этот страх до того натянул струны моих нервов, что ночью я вздрагивал от любого шелеста, писка и даже проезжающего мимо автомобиля.

Возвращался же я к своей уже привычной студенческой жизни, будучи счастливым и спокойным. Все четыре лета были похожи друг на друга, как дни офисного работника – с понедельника по четверг. Пятницей же всегда был отъезд из этого жуткого города. Помню, как «отец» впивался в меня взглядом. Это было что-то из области кулинарии: как будто он смотрит на экзотическое блюдо, стоящее прямо у него под носом, но не может к нему притронуться. Я всегда чувствовал омерзение, когда он обнимал меня на прощание. Эти чужие руки касались моей спины и хлопали меня три раза по левому плечу. Я думаю, в этом тоже было сокрыто что-то тайное и непостижимое, так как даже через куртку я ощущал жар его ладоней.