Читать книгу: «Монеты 1985 года», страница 3

Новосибирск, 1985

Из состояния замерзшего полузабытья Мишу вывел скрежет открываемой двери. В кладовку абсолютно бесшумно зашел мужчина с рюкзаком, фонариком высветил Мишу, замер на секунду, приложил указательный палец к губам и прикрыл за собой дверь. Миша удивился, он не думал, что вечером на стройке кто-то появится. Мужчина подошел ближе, посветил Мише в лицо, ослепив его, затем погасил фонарик и прошептал:

– Ты здесь откуда?

– Мы играли, а потом кто-то закрыл меня в кладовке, – трясущимися губами кое-как ответил Миша.

– Печальная история! – так же шепотом сказал незнакомец. – Давай согреем тебя немного.

По шуршанию Миша догадался, что мужчина достает что-то из рюкзака, и в руках у него оказалась бутылка с длинным горлышком.

– Пей!

Миша отпил, горло обожгло, и он закашлялся.

– Тише! – прошипел незнакомец.

– Вы от кого-то прячетесь? – спросил Миша, чувствуя, как огонь начинает растекаться по его телу.

– Точно! – ответил мужчина. – У нас игра типа «Зарницы», знаешь такую?

– Слышал, – уклончиво ответил Миша, – но играть не доводилось.

– Ну, это мы сейчас поправим. Ты уж извини, отпустить тебя я сейчас никак не могу. Поможешь мне немного, потом я тебя накормлю, спать уложу в тепле, да и отпущу с миром. Как до вокзала дойти, знаешь?

– Знаю, – сказал Миша, которому почему-то было абсолютно не страшно, – а до какого? Дойти до трех вокзалов можно – до Главного, Южного и Восточного. Можно, конечно, и до Западного попробовать, но это совсем далеко.

– Главный нам ни к чему, слишком там тревожно, а какой вокзал в сторону Кемерово?

– Восточный! – не задумываясь, ответил Миша.

– Далеко?

– Метрах в двухстах от этой стройки железная дорога, по шпалам около часа.

– Замечательно, – довольно прошептал незнакомец. – Минут через двадцать пойдем, по дороге и согреешься.

Новосибирск, 2015

Выслушав рассказ Ольги Холодовой, я задумался, снова закурил и, пуская клубы дыма в потолок, попробовал проанализировать услышанное. Картина складывалась немного странная, явный намек на 1985 год и детская фотография ватаги подростков, совсем еще детей.

– Вы связались с остальными парнями, снятыми на фотографии?

– Да, но не все так просто.

– В смысле?

– До Сергея Крокуса дозвониться оказалось очень сложно, он в Санкт-Петербурге сделал достаточно серьезную карьеру, и все, чего удалось добиться, – получить телефон вечно занятого адвоката, начинающего разговор со слов: «Что моему клиенту вменяют в вину?»

– Карьера в бизнесе?

– Да, в нефтяном.

– Тогда понятно, годами отработанная тактика на угрозы со стороны фискальных органов.

– Приведшая в итоге к исчезновению Крокуса.

– Славу Бутова тоже не удалось найти?

– Удалось, он должен был прийти к нам сегодня утром. Никто ведь не ожидал, что через несколько недель после первого случая люди начнут пропадать один за другим.

– Ладно, кто у нас остался? Петя Новицкий и Саша Кочетков – что с ними?

– У Новицкого жизнь непросто сложилась, отслужив в армии, устроился на завод, после нескольких курсов реабилитации от алкогольного отравления ударился в религию, по слухам, монашествует где-то в Иркутской области, но где точно, мы пока не узнали.

– Кочетков?

– Там тоже все непросто. Благодаря поддержке папы-генерала служит в Кремлевском полку, все попытки связаться оборвались на штабе командования, на допрос вызвать не дают, высылайте, говорят, вопросы, мы дадим вам ответы. Когда-нибудь.

– Однако без них вряд ли что-то прояснится. Можно, конечно, других ребят со двора поискать и поспрашивать, но через тридцать лет, мне кажется, это будет достаточно сложно… Как вы, кстати, на меня вышли?

– Мама Панина вспомнила, что в компании, запечатленной на фотографии, был еще один мальчик – Дима, сосед Новицкого по площадке, дальше – дело техники, установить подростков, проживавших в 1985 году в одном доме с Новицким было несложно. Главное, что у тебя теперь стопроцентное алиби и причин дальше тебя задерживать нет. Ты извини, что оставили здесь на ночь, сумбурно все получилось, – без особого раскаяния сказала Ольга.

– Не смертельно, опять же детство давно не вспоминал. Я попробую чем-нибудь помочь, вдруг припомню еще что-то, вдруг встречу кого…

– Только без самодеятельности, хорошо?

– Хорошо, – ответил я и задумался, не рассказать ли Ольге про свой сон перед ее приходом, но потом решил, что как-то это глупо что ли…

Новосибирск, 1982

Любовь Васильевна собиралась на работу. С недавнего времени этот ежедневный ритуал сильно изменился. После тридцати лет она оставалась одинокой, но нисколько об этом не беспокоилась, отдавая все душевные силы ученикам, только два года назад в семье старшего брата случилось несчастье: внезапно заболела и сгорела за несколько месяцев его жена, оставив черноглазую, как и она сама, дочь.

Брат был сильным, глубже залегли морщины вокруг глаз, но в целом он держался, а через несколько месяцев рядом появилась женщина помоложе. Сначала все за него порадовались – хоть и немного времени прошло, но не оставаться же мужику бобылем. Да вот характер его новая спутница имела несносный, постоянно стремилась командовать всеми вокруг.

Через год у них родился сын. Любовь Васильевна приехала в родной Иркутск и страшно удивилась, посмотрев на Настю, дочь брата от первого брака. Видно было, что ее затюкали, держа за бесплатную няньку и прислугу. Любовь Васильевна попыталась поговорить с братом, но тот только отмахнулся – мол, не лезь. Имея при всей своей доброте характер достаточно сильный, Любовь Васильевна взяла с собой Настю на день, чтобы навестить тетю в деревне недалеко от Иркутска, и предложила переехать в Новосибирск. Девочка сначала отнеслась к ней недоверчиво, но талантливый педагог знала, как растопить лед, да и в мыслях у нее не было ничего, кроме желания спасти племянницу от мачехи-тирана. Они обо всем договорились, и глаза девчушки тихо засветились надеждой.

Тем же вечером Любовь Васильевна составила разговор с братом, который не стал особенно возражать. Возвращаться в Новосибирск Любовь Васильевна планировала следующим утром, она помогла Насте собрать вещи, вместе с ней съездила на такси на вокзал и купила второй билет в том же вагоне. Наутро их никто не провожал, они быстро оделись, дошли до остановки автобуса, на вокзале позавтракали в буфете и вышли на перрон, искрившийся инеем в свете фонарей. В поезде сели друг напротив друга возле окошка в боковой секции плацкарта. Настя схватила Любовь Васильевну за руку, и та почувствовала, как колотится у девочки сердце. Поезд тронулся, и вдруг появился отец Насти. Он бежал рядом с их окном, махал рукой и плакал. Девочка тоже заплакала навзрыд, но Любовь Васильевна ее успокоила, а поезд тем временем набирал ход, увозя их Новосибирск.

Теперь в доме Любови Васильевны появилось девятилетнее беспокойство, раз и навсегда изменившее ее жизнь, и хотя далеко не все было радужно и беззаботно, она поняла, что именно этого ей не хватало долгими одинокими вечерами…

Новосибирск, 1985

Как это ни странно, Миша действительно согрелся уже через несколько минут после того, как они с незнакомцем поднялись на железнодорожные пути, забравшись по крутому склону рядом с тоннелем, который выходил между гаражей на улицу Железнодорожную. Миша знал, что нужно идти навстречу поезду, но никак не мог приноровиться к ходьбе по шпалам: если наступать на каждую, шаги получались слишком короткими, а если шагать через одну – слишком длинными. В конце концов он все-таки приспособился держать темп за незнакомцем, который сноровисто шагал впереди. Миша снова поймал себя на мысли, что ему совсем не страшно и абсолютно не хочется убежать. Было в незнакомце что-то интересное, какое-то неуловимое ощущение тайны и приключения, Миша почти почувствовал себя героем книги, шагая навстречу неизвестности.

Сзади налетел товарняк, они услышали его издалека, мощный луч прорезал темноту, скудно освещаемую редкими фонарями. Когда поезд проносился рядом с ними, мощные потоки воздуха подталкивали Мишу в спину, грохот стоял неимоверный, но Мише все очень нравилось.

– Согрелся? – спросил его незнакомец, когда товарный поезд скрылся за горизонтом.

– Вполне! – улыбнулся Миша.

– Тебя как зовут-то?

– Миша.

– А меня Владлен, знаешь, что это за имя?

– Нет, – поразмыслив, ответил Миша.

– Образовано от Владимир Ленин, бабушка моя ярой коммунисткой была, она и назвала.

– Красиво! – сказал Миша.

– Наверное, – ответил незнакомец. – Далеко идти осталось?

Миша оглянулся и увидел вдалеке слева очертания Калининского универмага.

– Половину прошли.

– Вот и хорошо, вторая половина всегда быстрее проходит, – улыбнулся незнакомец, и они продолжили свой путь по шпалам…

Новосибирск, 1982

Поднять Настю с постели было непростой задачей, освоившись на новом месте, девочка оказалась настоящей «совой», по вечерам долго не могла уснуть, а утром накрывалась одеялом с головой и делала такое страдающее лицо, что как-то раз Любовь Васильевна и вовсе оставила ее дома.

В это утро Настя, в конце концов, сползла с кровати и, потирая глаза, спросила:

– А Миша к нам больше не вернется?

– Почему ты так решила? – похолодев, спросила Любовь Васильевна.

– Его уже так долго нет, столько обычно не болеют, – ответила Настя.

– Вернется, куда он денется, иди умывайся, – сказала Любовь Васильевна, мысленно возвращаясь к тому, что долго не давало ей уснуть прошедшей ночью.

Мама Миши в последнее время стала как будто прозрачной, опаздывала на уроки, чего с ней раньше никогда не бывало, отвечала невпопад. Все понимали, как сильно она переживает за сына, а вчера она рассказала Любови Васильевне, что и второго курса лечения оказалось, по словам врача, недостаточно, и Мишу оставляют в больнице еще на месяц. Любовь Васильевна забегала к Мише несколько раз в неделю и каждый раз недоумевала – ребенок чувствовал себя абсолютно нормально, что еще там лечить? Вместе с тем, Миша с каждым днем становился все более замкнутым и совсем перестал улыбаться, что-то все же было не так, но что?

Наверное, Настин вопрос стал последней каплей, но в то утро Любовь Васильевна отбросила сомнения, пока девочка умывалась, подошла к телефону, стоящему возле дивана, и набрала номер по памяти. Звонить этому человеку ей не очень хотелось, он показывал к ней слишком живой интерес, а сам точно не был героем ее романа, но сейчас это могло пригодиться. После нескольких гудков в трубке раздался уверенный голос заместителя главного врача горбольницы:

– Алло?!

– Доброе утро, Андрей Константинович!

– Доброе, Любовь Васильевна!..

Новосибирск, 2015

Покинув «гостеприимные апартаменты» на Серебрениковской, я вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул морозный осенний воздух. Все-таки ограничение свободы – вещь суровая, даже понимая, что вряд ли меня задержат надолго, неполных суток под замком мне хватило, чтобы понять, что лишение свободы – это страшное наказание.

Телефон, который вернула мне Холодова, включать не хотелось – абсолютно предсказуемо придется разобрать не один десяток пропущенных звонков. Подождет, решил я и неспешно пошел в сторону метро. Я ощущал себя вполне способным сесть за руль – заберу машину, доеду до работы, там со всем и разберусь.

Подойдя к метро, я понял, что спускаться в него не буду – по времени пешком до дома примерно столько же, сколько на транспорте через площадь Калинина, такая вот забавная штука. Внаглую перебежав Красный проспект, я пошел по улице Ленина в сторону бывшей гостиницы «Сибирь», нынче гордо именующейся «Азимут», по дороге осмысливая рассказ Ольги. Бред какой-то, хотя, как сказала героиня фильма «Крутые стволы» с Кристофером Ламбертом, реальность обычно жестока, когда дело касается именно твоей задницы…

Я шел достаточно быстро, вспоминая двор на Линейной и компанию мальчишек, с которыми играл в детстве. Познакомил меня со всеми Сережа Крокус, он жил на третьем этаже, и у нас дружили родители. Остальные ребята или жили в том же подъезде, или учились с Крокусом в одном классе. Заводилой однозначно был Панин. Вспомнились наши баталии в овраге, после очередного показа по телевизору «Трех мушкетеров» была просто эпидемия пропажи из домов полиэтиленовых крышек от стеклянных банок. В середине крышки делался аккуратный разрез крест-накрест, в него вставлялась ветка, и получалась почти настоящая шпага.

Я вышел на Владимировскую и, поскольку 24-й троллейбус как раз подошел к остановке, единым махом преодолел расстояние до ДК Кирова, ныне Заволокина. Издалека увидев любимый автомобиль, невольно улыбнулся. Многие меня не понимали, но хищный прищур универсала «Ауди» неизменно вызывал во мне трепетное чувство. Открыл машину, сел, завелся и с удивлением услышал стук в стекло дверцы. Повернулся и оцепенел – рядом с машиной стояла Инга Зверева, та самая, что сделала в свое время фотографию, которую оставляли вместе с монетами после пропажи очередного человека…

Новосибирск, 1982

Телефонная связь в Советском Союзе была делом тонким, иногда без нее оставались целые жилмассивы, на три дома общей сложностью из двадцати пяти подъездов и более тысячи квартир приходилось шесть телефонов-автоматов, два из которых стабильно не работали.

А вот в кабинете заместителя главного врача горбольницы стояло целых три аппарата. Один общечеловеческий, с городским номером, один без телефонного диска, подсоединенный к коммутатору, и третий тоже без диска, черного цвета – прямая связь с представителями власти. На этот раз требовательно, парализуя волю, начал трезвонить именно черный. Андрей Константинович поморщился, но все же снял трубку, сразу слегка отодвинув ее от уха. В трубке орали. Требовательно, напористо орали. Терпеливо выслушав властную тираду, Андрей Константинович дождался паузы, а затем абсолютно спокойно сказал:

– Я Вас услышал, давайте договоримся так – я закрываю глаза на нарушения врачебной этики и даже не препятствую дальнейшим экспериментам Вашей протеже, но пациента, который меня заинтересовал, придется выписать!

Из черной трубки снова понесся гневный крик, тем не менее, накал страстей спадал, и Андрей Константинович удовлетворенно улыбнулся – скоро Миша, ученик неземной учительницы литературы Любови Васильевны, будет дома, похоже, не судьба ему пропасть залеченным экспериментальными лекарствами в рамках «милой» программы по испытанию психотропного оружия нового поколения на случайно отобранных людях разных возрастов…

Северск, 2015

Как нередко случалось в этом полузасекреченном городке в самом сердце Сибири, ей снилась Алина Григорьевна. Наверное, потому что хоть какое-то смутное ощущение дома у нее возникало только здесь, а Алина Григорьевна была ярким воспоминанием из детства.

Физической культуре в закрытом интернате, куда ее привезли с завязанными глазами глубокой ночью сквозь туман и моросящий весенний дождь, уделяли больше половины всего времени. Преподавателей было двое – Всеволод Михалыч и его жена Алина Григорьевна. Всеволод Михалыч был хорошим тренером, особенно когда дело касалось ходьбы на лыжах и игр с мячом, вот только часто распускал руки, и, зная его манеру застигнуть кого-нибудь в раздевалке, они быстро выработали стратегию «меньше трех не собираться», – как ни странно, это был один из первых моментов на пути к сплочению в этом недобром месте. Поговаривали, что Всеволод Михалыч раньше работал в школе в большом городе, но одна из старшеклассниц подала на него заявление в милицию, обвиняя в домогательствах, так он и попал в эту дыру.

Алина Григорьевна их жалела, старалась поддержать улыбкой, никогда не изводила упражнениями на износ и до упаду. Они тоже ее жалели, видя, что вытворяет муж у нее на глазах. Однажды у нее не выдержало сердце, прямо на занятии она сползла по стене, к которой прислонилась, отмечая что-то в журнале, и, виновато улыбаясь, закатила глаза. Они сначала растерялись, а потом бросились искать кого-нибудь взрослого, тот нашел медика, но было уже поздно…

Когда Всеволод Михалыч, вернувшись с похорон, на первом же уроке снова стал с двусмысленными шуточками распускать свои нескромные руки, они, не сговариваясь, схватили тяжелые баскетбольные мячи и, скорее всего, забили бы его до смерти, если бы он, перепугавшись, не убежал от них по стеночке и не поднял шум. Ворвавшиеся в спортзал воспитательницы уложили всех тычками дубинок на пол, но особых репрессий за эту выходку, как ни странно, не последовало, а Всеволода Михалыча они больше никогда не видели…

Новосибирск, 2015

– Привет, Инга! – сказал я, открыв боковое стекло.

– Я тебя узнала, – довольно ответила Инга. – Привет!

– Ты откуда здесь? – спросил я.

– У меня тут свекровь от первого брака, я ее время от времени навещаю.

– Забавно – свекровь от первого брака, – улыбнулся я.

– Ну а как еще сказать? – неожиданно смутилась она.

– Не обращай внимания, это профессиональное, я ведь филолог по образованию…

– Да?! Журналистика? – заинтересовалась Инга.

– Да нет, – отмахнулся я, – учитель иностранного языка, в дипломе для красоты написали «Немецкая и английская филология».

– А, понятно, – улыбнулась Инга. – А ты здесь откуда?

– А я здесь живу уже лет семь-восемь, вот в этом подъезде, – показал я на крыльцо у себя за спиной.

– Интересное место, – сказала Инга, – неоднозначное, но ко всему близко, в разные стороны выехать можно, да и Заельцовский парк рядом.

– Хорошее место, – сказал я. – Пытался сменить его на другое, через год вернулся.

– Надо же, как тебя затянуло. Может, посидим где-нибудь, поболтаем?

– Давай, – ответил я. – Ближе всего до «Каскада», наверное. Садись!

– Нет, спасибо, я на своей машине доеду.

– Ладно, там встретимся.

Новосибирск, 1985

Когда Миша и незнакомец, назвавшийся Владленом, добрались до вокзала «Новосибирск Восточный», было уже совсем поздно, но Владлен уверенно подошел к расписанию электричек, висевшему на стене, глянул на часы, поддернув левый рукав, и удовлетворенно кивнул.

– Через 10 минут последняя электричка, вовремя мы пришли.

– А куда мы поедем? – спросил Миша.

– До Мошково, – ответил Владлен, – там разберемся, куда дальше.

С чем он собирается разбираться, Мише было не очень понятно, но он понимал, что если бы не его новый знакомый, он бы сейчас так и замерзал, запертый в кладовке на стройке, поэтому не задавал вопросов и не просил отпустить домой, опять же, все, что с ними происходило, было похоже на приключение. Скоро и вправду подъехала электричка, они зашли в полупустой вагон, Владлен выбрал двухместную скамейку сразу возле входа, запихал под нее рюкзак, сел к окошку и жестом пригласил Мишу сесть рядом. Затем он протянул Мише деньги и сказал:

– Я что-то устал немного, подремлю, разбудишь за две остановки до Мошково?

– Ладно, – ответил Миша. – А деньги зачем?

– Если контролеры по вагонам пойдут, заплати за билеты, будут спрашивать, скажи, что я – твой дядя из деревни.

– Понял, – кивнул Миша, а Владлен завернулся в куртку, надвинул капюшон так, что лицо оказалось почти закрыто, и прикрыл глаза, но Миша почему-то знал, что он совсем не спит и слышит все, что происходит в полупустом вагоне поезда, выезжающего из города в бескрайние сибирские просторы…

Северск, 2015

Она проснулась в семь часов и три минуты утра, как обычно просыпалась, если не надо было поставить мысленный будильник на какое-то другое время. А так она открывала глаза ровно в тот момент, когда на часах светился ее позывной. Когда-то первым признаком возвращения к жизни у маленькой девочки стало острое желание не забыть, как ее зовут, как назвала ее мама, которую она никогда не видела.

Все вокруг работало на обезличивание, друг к другу позволяли обращаться только по номерам позывных, которые им давали по какой-то никому не ведомой логике. Тогда она и придумала связать номер своего позывного с собственным полным именем и отчеством: Елкина (начинается с седьмой буквы алфавита) Ольга (ноль и О пишутся одинаково) Васильевна (В – третья буква алфавита). А чтобы закрепить все это в памяти, приучила себя просыпаться ровно в тот момент, когда на часах светился ее позывной. Несколько раз она оказывалась совсем на краю и остатками сознания до последнего цеплялась за воспоминание о позывном, в котором было зашифровано ее имя, и, может быть, это помогало, может, таково было стечение обстоятельств, а может, вмешивалась какая-то высшая сила, но пока она не переходила черту и возвращалась с не самыми тяжелыми потерями.

Эту свою тайну она доверила когда-то одному-единственному человеку, он не подвел ее и хранил секрет очень бережно, сам же, в минуты, когда они бывали только вдвоем, иногда шутя называл ее Елкой. Ей нравилось, скорее, даже не само прозвище, а то, как он его произносил – с улыбкой, поблескивающей искорками озорства…

Новосибирск, 1982

Когда мама пришла в палату с вещами и сказала, что они едут домой, Миша решил, что его просто отпускают на выходные, так пару раз уже было, но потом вспомнил, что сегодня вторник, до выходных еще далеко. Миша робко спросил, на сколько дней они едут домой и, когда услышал, что его выписали и они уезжают навсегда, сначала не поверил, а потом кинулся к маме, обнял ее и заплакал. Мама тоже заплакала и все гладила его по голове, а потом Миша подумал, что если его отпустили, нужно побыстрее убираться из этой жуткой больницы, от этого страшного врача, которая меняла дозы и время приема лекарства, а потом с холодным любопытством разглядывала Мишу, проверяя простейшие реакции на свет и звук, заставляя то петь песни, то читать стихи. Все это после лекарства получалось плохо, но Мише почему-то казалось, что надо стараться, чтобы получалось уверенно и бегло, тогда его выпишут, только подлое лекарство постоянно побеждало, и он начал думать, что его никогда не отпустят домой.

Тем удивительнее и радостнее было переодеться в уличную одежду, от которой он уже отвык и из которой даже немного вырос. К слову, тени его здесь не беспокоили ни разу, но Миша решил, что если они все-таки вернутся, не стоит никому об этом рассказывать. А на улице весна почти перешла в лето, мама сказала, что в школу в этом учебном году он уже не пойдет, они поедут на дачу, будут все лето заниматься, а в сентябре он вместе со всеми пойдет в третий класс. Миша любил жить с мамой на даче, в их крохотном домике на краю леса было уютно. Сидя в 34-м автобусе и проезжая мимо своей школы, он улыбнулся и помахал рукой окнам кабинета, где их учила Галина Иосифовна…

Новосибирск, 2015

Заезжая во двор кафе «Каскад» на Дуси Ковальчук, я в очередной раз восхитился тому, как за счет вкуснейшей кухни это заведение за полтора десятка лет разрослось из комнаты на пять столиков до огромного ресторана на три обширных зала. Я еще помнил, как когда-то в обед люди, страждущие русской кухни, занимали очередь на улице, как впервые появился летник, теперь больше не актуальный – и места внутри хватает, и с приходом эпохи кондиционеров удовольствие сидеть на пыльной улице столицы Сибири стало сомнительным.

Инга подъехала на кроссовере БМВ, за рулем сидел молоденький симпатичный парень, Инга что-то ему сказала, он кивнул и выехал с парковки. Я вышел из машины ей навстречу:

– Сын?

– Муж… – слегка смутилась Инга.

– Круто! – улыбнулся я.

– Знаешь, так получилось, у него с сыном разница всего в три года…

По смеси смущения и какого-то опасения я понял, что дальше развивать эту тему не стоит, да и мне, по большому счету, было все равно. Приоткрыв перед Ингой дверь в кафе, я спросил:

– С кем-нибудь из детства общаешься?

Нас сразу проводили к столику, вручили меню, а я, честно говоря, был голоден после прогулки, поэтому, несмотря на то что знал содержание этого «фолианта» практически наизусть, углубился в выбор заказа и плохо слушал, что говорила Инга. Подняв глаза, я посмотрел на нее и сказал:

– Прости, отвлекся немного, что ты сказала?

– Ты спросил, общаюсь ли я с кем-то из детства, а я сказала, что часто созваниваюсь и переписываюсь с Сашей Кочетковым, он теперь в Москве служит.

От неожиданности я выронил меню, оно упало на пол. Инга с удивлением смотрела на меня, а я пытался сообразить, что делать дальше…

Мошково, 1985

Миша разбудил чутко придремавшего Владлена, как тот и просил, за две остановки до Мошково. Владлен потянулся, размял затекшие мышцы и начал одеваться. Миша вслед за ним застегнулся и вышел в тамбур. Выйдя в Мошково на перрон, Миша увидел, что вокзал здесь довольно большой, много путей и есть переходной мост. Владлен подтянул лямки рюкзака и спросил:

– Отдохнул немного?

Миша кивнул, и Владлен сказал:

– Ну тогда пойдем.

Они поднялись на переходный мост, спустились с другой стороны, и Владлен уверенно зашагал по широкой освещенной улице, чувствовалось, что он здесь не впервые и знает дорогу. Шли они достаточно долго и, в конце концов, вышли к трассе, по которой с высокой скоростью проезжали машины, пересекли ее и двинулись по другой, более узкой дороге. Миша увидел табличку «Ташара 30 км», и в это время сзади раздался звук подъезжающего грузовика. Владлен развернулся на ходу, вытянул руку с поднятым большим пальцем. Грузовик остановился, Владлен быстро побежал к нему и, пока Миша его догонял, открыл дверь кабины со стороны пассажира и что-то спросил у водителя. Когда Миша подошел к машине, Владлен пропустил его вперед, помог подняться на высокую подножку кабины, затем забрался сам.

– Отчаянные вы, хлопцы, – сказал водитель грузовика, – на ночь глядя могли бы и не поймать никого.

– Мир не без добрых людей! – улыбнулся Владлен, грузовик тронулся и скоро набрал скорость. В кабине было очень тепло, и скоро Миша задремал под звук мощного мотора. Ему снилась мама летом на даче…

Москва, 2015

Александр Кочетков пребывал в прекрасном расположении духа. Войска, где он служил, в армии особо не жаловали, назывались они материально-техническое обеспечение Вооруженных Сил Российской Федерации, коротко – служба тыла. Несмотря на слегка пренебрежительное отношение всех родов войск, никто обойтись без этой службы не мог, и девиз на эмблеме «Никто лучше нас!» как нельзя лучше выражал отношение Кочеткова к своему делу.

Хозяйственные вопросы Александр решал в Кремле, было это и интересно и почетно, тем не менее, в быту он был человеком достаточно скромным и простым, общался с очень многими людьми, и когда увидел на личном смартфоне сообщение от Инги Зверевой, искренне улыбнулся – привет из детства! Поскольку прочитать сообщение прямо сейчас он не мог – бежал с документами в управление, то не сразу понял, что привет, конечно, из детства, но не самый обычный и приятный.

Только спустя полтора часа он зашел в свой кабинет, запустил кофеварку и открыл сообщение, прочитав которое, задумался настолько глубоко, что свежесваренный кофе, наполнивший кабинет тонким ароматом, безнадежно остыл.

«Саша, прости за беспокойство, но мне очень тревожно, похоже, тебе может угрожать опасность. Я случайно встретила Диму, не помню фамилию, он жил в детстве с нами в одном дворе, а потом переехал, смешной такой, кругленький в очках был, он мне рассказал какие-то странные вещи про Андрея Панина и Сережу Крокуса. Позвони мне, пожалуйста».

Выйдя в конце концов из состояния раздумья, Александр вздохнул и нажал кнопку вызова номера Инги…

Северск, 2015

Она до сих пор не могла до конца осознать, что теперь она – птица вольная. По всем канонам, ее не должны были отпустить, не было в этом никакой логики. Почему так случилось, что ей выдали чистые документы вместе с пенсионным удостоверением, оставалось загадкой, но теперь она должна была начать все сначала, или, скорее, вернуться в ту точку, откуда жизнь повернула совсем в другую сторону. Как это ни странно, за годы службы она пережила сотни перевоплощений и десятки раз совершала невозможное, а теперь ощущала себя абсолютно беспомощной, в который раз пытаясь найти то, от чего можно оттолкнуться, и в который раз не находя…

Наверное, мешала в том числе эта засекреченная база в самом сердце Сибири, про которую все забыли. Ценности в ней было немного, всего лишь тайное логово, где можно отлежаться, найти запас документов, денег, одежды, оружия и выйти на связь по секретной внутренней линии. Она осталась последней, шансов встретить здесь кого-то не было от слова «совсем», но она чувствовала себя здесь как будто дома, здание, затерявшееся в промзоне на окраине, хранило много воспоминаний.

Дверь приоткрылась и в комнату лениво вошла кошка – она невольно улыбнулась, ей всегда хотелось, чтобы ее кто-то ждал, какое-нибудь милое существо, как эта трехцветная кошка, которую она отбила у стаи бродячих собак и долго лечила. Кошка подошла к железной кровати, запрыгнула к ней на грудь, сложила лапы, прикрыла глаза и замурчала. Она не заметила, как снова задремала, поглаживая кошку и наслаждаясь ее теплом…

Новосибирск, 2015

Кирилл Плетнев выпал из полудремы от просьбы стюардессы пристегнуться на посадке. Посмотрев на часы, он очень удивился – судя по всему, они прибывают раньше расчетного времени почти на час, то ли ветер попутный, то ли пилоты задор поймали. Вообще, полет оказался необычный, выбрав рейс, удобный по времени, он был поражен тем, что самолет не самой известной авиакомпании «АЛРОСА» как будто вчера сошел с конвейера. На регистрации он попросил место у иллюминатора, и девушка за стойкой лукаво усмехнулась, – в самолете стало ясно, что салон полупустой, места у иллюминатора можно было выбирать.

Тем временем «Боинг», переваливаясь с боку на бок, вышел на финишную прямую, мягко коснулся взлетной полосы, гася скорость, и лихо зарулил к зданию аэропорта. Спустившись с трапа, Кирилл увидел «Форд» с мигалкой, и к нему, безошибочно узнав его среди других пассажиров, уверенным шагом направилась волевая женщина яркой внешности.

– Вы Плетнев? – спросила она.

– Так точно, – улыбнулся Кирилл.

– Ольга Холодова, Следственный комитет по Сибирскому федеральному округу, – женщина протянула ему руку.

Кирилл слегка смутился, ему почему-то всегда было немного не по себе, когда женщины по-мужски подавали руку для приветствия, было в этом что-то от советского отсутствия секса в государстве и попыток перемешать мужское и женское. Тем не менее, чтобы не портить встречу, руку подал – рукопожатие Ольги оказалось по-женски изящным. Она указала на «Форд», они сели сзади, и машина лихо покатила по летному полю.

– Вы всех гостей с такой помпой встречаете? – пошутил Кирилл.

– Это скорее из-за новых технологий: стоянка возле аэропорта платная, а так и бесплатно, и меньше шансов потерять гостя в толпе, – ответила Ольга.

– Разумно, – кивнул Кирилл, разглядывая окрестности. – Есть что-то новое по делу?