Читать книгу: «Призрак. Мистический роман», страница 3

Первая находка

Каждый новый день был одинаково и по-своему прекрасен. Ида просыпалась под щебет и галдеж диких птиц, начинавших свои музыкальные состязания еще в предрассветных сумерках. Скоро к ним присоединялись глупые крики петухов. Потом ласковое жужжание соседского рубанка или визг пилы.

Встав с кровати, Ида первым делом занималась йогой. Сварив кашу и позавтракав, вместе с Андреем принималась за работу.

Общими трудами возлюбленных старая дача хорошела на глазах. Порой Иде казалось, что они запустили какую-то локальную машину времени, обратив вспять неумолимый ход лет. В этой местности, где все выглядело так же, как десять и двадцать лет назад, где не только деревья, но и дома упорно плыли против течения, отказываясь преображаться, где даже придорожные камни лежали там, где издавна привыкли, в это было легко поверить.

Покончив с делами, Ида часто отправлялась гулять по улочкам или вокруг поселка, навещая своих давних знакомых на окрестных дачах. Их осталось всего несколько человек, и все они были морщинистыми стариками, видевшими Иду еще маленькой кудрявой девочкой и запомнившими ее такой.

– Вы новые хозяева?

– Да нет же! – смеялась Ида. – Помните Ивана Семеныча? Я его внучка!

– А-а…

Конец дня Ида проводила в саду на раскладном стуле с какой-нибудь книжкой в руках или просто слушая пение птиц и любуясь золотым, садящимся за темные кроны деревьев солнцем.

Ночи были полны волшебства.

Однажды Андрей спросил Иду:

– Слушай, а почему ты носишь его на шее?

Ида поднялась с каучукового коврика, на котором все это время выгибалась и скручивалась подобно змее и, размяв свою изящную шею, повесила на нее лежавшее на столике деревянное колечко, покрытое тонкой вьющейся резьбой.

– Потому что нравится. А что?

– Да нет, кольцо красивое, но почему на шее? Не на пальце…

– Видишь, в нем специальные отверстия для веревочки?

– А, ну да. Просто…

– Что?

Андрей пожал плечами, как бы заранее извиняясь за глупость, которую скажет.

– Вдруг это… как его… Кольцо Всевластия?

– Моя прелесть! – оскалилась Ида. – Нет, тогда бы оно было из металла. В деревяшке силам зла не ужиться.

День выдался необычайно жаркий. Настолько, что Ида и Андрей одновременно подумали о том, чтобы съездить искупаться на водохранилище.

Не дожидаясь, пока райскую погоду омрачит какая-нибудь неожиданность, вроде урагана, они собрали все необходимое, сели в машину и уже через полчаса расстилали циновку на колючем травянистом берегу.

В полукилометре располагался небольшой уютный пляж, где загорали отдыхающие из местного санатория. Но Ида предпочитала дикие места, а Андрею было все равно.

Андрей с недоверием оглядывал подозрительно чистый берег, в то время как Ида, цепенея и стиснув зубы от мучительного холодка, уже соскользнула по траве в студеную зеленовато-серую зыбь.

Ледяные объятия сковали тело, ступни окутал неприятный вязкий ил. На мгновение Ида подумала, что ничего хорошего из купания может не выйти. В следующий миг она встряхнулась, оттолкнула ногами берег и, как торпеда рассекая воду, устремилась в прекрасное подобие полета.

Вода норовила забраться в нос, мокрая прядь пристала к лицу, но Ида все продолжала плыть, чувствуя себя не в силах остановиться. С каждой секундой враждебный холод переходил в доброе, обволакивающее тепло. Крохотные волны одна за другой выпрыгивали навстречу, словно играя в чехарду.

Когда Ида, наконец, расслабилась и легла на спину, то увидела, как отплывший от берега на десяток метров Андрей машет ей рукой. Ида хорошо плавала. Она бы, наверно, не смогла утонуть, даже если бы попыталась это сделать. Не шевеля ни одной конечностью, обхватив руками колени, она все равно продолжала упорно, как поплавок держаться на воде, словно некая загадочная сила не велела ей опускаться на дно.

Ида попыталась свистнуть сквозь пальцы в ответ, но свист был одним из тех искусств, которыми она владела из рук вон плохо.

Она вспомнила, что полеты, время от времени происходившие с ней во сне, по ощущениям ничем не отличались от плаванья. Во сне Иде казалось, что летать вполне естественно, и она изумлялась, почему не делала этого раньше. Упасть было так же трудно, как утонуть.

Ласточка черной стрелой нырнула вниз, мастерски сцапав в полете зазевавшуюся стрекозу.

«Для птиц летать – то же, что для нас плавать», – подумала Ида. – «Обыденность…»

Она немного постояла, точнее повисела в воде, ничего не ощущая под ногами и стараясь изобразить неспешную походку. Потом выгнула спину и, глубоко вдохнув, поплыла навстречу Андрею.

– Тебе не холодно?

– Не-е, классно! – Ида плеснула в него водой, отчего Андрей тут же оскорбленно сморщился и зафыркал.

– Ты что?!

Ида рассмеялась над ним.

Они долго купались вместе. В воде Ида растеряла все свое мудрое спокойствие и прохладную немногословность. Она постоянно о чем-то вспоминала, шутила, дурачилась, ловила мальков и ныряла «за жемчугом». Андрей, как и надлежало взрослому серьезному человеку, задумчиво плавал туда-сюда, не в силах заставить себя даже окунуть в воду лицо.

Потом они загорали и снова плавали, и вновь валялись на широкой циновке под ласково накаляющим кожу солнцем.

В третий раз Ида пошла купаться уже одна. Она уплыла особенно далеко, так что, оглянувшись, не сразу отыскала на берегу маленькую фигурку сидящего Андрея.

И вдруг Ида чуть не ахнула от изумления и тут же подступившего к сердцу трепетного, смешанного с испугом восторга. Над верхушками деревьев в голубом небе, где совсем недавно были только маленькие, рваные как кусочки ваты облачка, застыла в своем незаметном приближении громадная, бездонная металлически серая, похожая на рыхлую летучую гору с непроглядно темным днищем, на жуткое распухшее от гнева чудище, грозовая туча. Это был самый настоящий погодный парадокс! Приближалось светопреставление!

Ида глядела на тучу совершенно круглыми глазами, затаив дыхание, потом перевела взор на Андрея, который ее, конечно же, не видел и думал, что день закончится так же светло и безмятежно, как начинался.

Ида поняла, что надо немедленно плыть назад. Туча как будто видела ее и уже задумала поймать, так же как Ида недавно ловила крохотных мальков на мелководье.

Она огляделась по сторонам, увидела опустевший пляж и страшную свинцовую «руку» облака, коварно тянущуюся из-за леса.

Ида изогнулась и что было сил поплыла обратно к берегу. Вдруг что-то внутри заставило ее остановиться. Сбежать от грозы? Нет! Это было бы слишком просто!

«Надо что-нибудь сделать! Но что?» – думала Ида. – «Что-нибудь смелое и безумное напоследок…»

Если ей это удастся, разум увековечит этот день ярким воспоминанием на всю оставшуюся жизнь.

Ида неспешно «шла» в воде, раздумывая: что бы такое учудить?

Первое и единственное, что можно сделать, плавая на глубине – это нырнуть на самое дно. Ида не знала: получится ли у нее. Она неплохо выучилась нырять в детстве, но, когда не знаешь глубины, это может испугать, а малейший страх позволит упругой воде быстро вытолкнуть тебя на поверхность.

Ида вдохнула поглубже и, кувыркнувшись, ринулась вниз, делая широкие взмахи руками и ногами. Впереди было дно. Близкое и в то же время далекое, затуманенное зеленоватым подводным маревом. На какой-то миг Иде представилось, что там внизу ее ждут страшные торчащие палки ржавой арматуры. Они вонзятся ей в грудь, в горло. Она уже не всплывает, и лишь на темной глади водохранилища проступит кровавое пятно…

Но дно было безобидное, даже не усеянное камнями. Один только песок и мелкие, как клочки шерсти водоросли.

Ида приближалась к нему. Вода отвратительно давила на глаза и лезла в носоглотку.

С необыкновенным чувством – чувством достижения безумной, но твердо поставленной цели, Ида сделала последний рывок и по орлиному вонзила пальцы обеих рук в мохнатое дно.

Она почувствовала, как на ее безымянный палец что-то наделось – что-то вроде скрученной колечком проволоки или…

Ида отпрянула ото дна, перевернулась и понеслась вверх, вожделея приход в легкие спасительного воздуха. Ей казалось, что прошла целая вечность.

Вынырнув на поверхность, она тут же принялась сморкаться и протирать глаза, еще ничего толком не видя и слушая глухой шепот в затопленных ушах.

Когда она убирала назад волосы, то почувствовала, как вместе с ладонью по щеке прошлось что-то твердое и шершавое: неизвестная штуковина все еще сидела на пальце. Основательно вытерев глаза, Ида взглянула на свою руку.

«Нет, такого не бывает! Глупости!»

Она зажмурилась и вновь открыла глаза.

«Черт!»

Ее палец украшало самое настоящее, отливающее потускневшим серебром, ювелирное кольцо.

Ида вскрикнула, судорожно засмеялась. Потом, не помня себя от волнения, всеми известными ей стилями бросилась плыть к берегу, не в силах поверить в ослепительное чудо.

«Лишь бы не потерять!»

– Ты что, от акулы убегаешь? – улыбнулся Андрей, помогая Иде взобраться по крутому берегу.

Он уже заметил наползающие тучи и начал готовиться к отъезду.

– Смотри!

– Что это?

– На дне нашла!

– Хм! А если честно?

– Я же говорю, нашла на дне!

Андрей несколько секунд недоумевающе рассматривал серебряный перстень, потом растерянно всплеснул руками.

– Ладно, я сдаюсь. Колись!

– Я тебе клянусь!

Андрей махнул рукой и, ничего не сказав, принялся скатывать циновку. Когда они через минуту садились в джип, Ида заметила на его лице довольную ухмылку. Андрей подумал, что после разговора о деревянном колечке Ида решила утереть ему нос и достала из своего тайника настоящее драгоценное кольцо, которое прежде не надевала.

Андрей принадлежал к людям, которые сворачиваются ежом, едва столкнувшись с чем-то поразительным и необъяснимым. Он был атеистом, не верил в призраков, в инопланетян и в заговоры правительств. Даже совпадения больно ударяли по его простой и прозрачной картине мира, заставляя искать сколь угодно притянутые, но логичные объяснения.

Когда они выехали на шоссе, все вокруг уже сделалось неестественно мрачным и гнетущим. Ветер рвал листья с деревьев и кустов, поднимал с обочин клубы дорожной пыли. В небе за водохранилищем похожие на страшные танцующие скелеты мерцали молнии.

– Вот зараза! – выдохнул Андрей.

В лобовое стекло мощным водопадом ударил ливень. Дворники метались вправо-влево без всякого толку.

– Если разобью машину, отец убьет.

– А если разобьемся не убьет, – улыбнулась Ида.

– Иди ты! Шуточки…

Андрей недавно получил права и потому ехал тихо, боязливо прижимаясь к краю дороги. Ида любовалась поочередно то стихией, то своим новым сокровищем. Ей было плевать на металл, из которого сделано кольцо. Быть может, его изготовили пять лет назад из олова и продали какому-нибудь туристу в Турции в лавке дешевых побрякушек.

Но она достала это кольцо со дна! И достала случайно, даже не видя и не зная, что оно там есть!

Кольцо было удивительное, но довольно зловещее. Покрытое странными угловатыми символами, напоминающими буквы древнескандинавского алфавита. Вместо драгоценного камня на внешней его стороне красовалось маленькое изображение человеческого черепа.

За годы, проведенные на дне, металл покрылся темным налетом, однако, несмотря на это, Ида смогла хорошенько разглядеть этот черепок.

Ей невольно вспомнился Барабанов – у него такой блестящей чертовщины полно, судя по фото.

Вопреки своему обыкновению Ида решила впредь носить кольцо на пальце. На том самом пальце, на который оно так чудесно наделось.

Интересно, кто был его прежним хозяином? Скорее всего, какой-нибудь рокер или бородатый байкер, или татуированный панк. Потерял, когда купался или специально выбросил в воду… Но нет. Что-то подсказывало Иде, что все не так просто. Это было старое кольцо. От него веяло временем.

«Постараюсь передать тебе свою ауру!» – решила Ида. – «Даже череп можно перевоспитать!»

– Все-таки, откуда кольцо? – внезапно спросил Андрей.

– Нашла на дне.

– Вот не верю!

– На дне! – жестко повторила Ида. – На самой глубине, с первого раз, на ощупь!

– Так не бывает!

– Бывает!

Андрей начал коситься на руку Иды, разглядывая перстень, но вдруг страшно выругался и вдарил по тормозам.

Из-за поворота словно из неоткуда выкатился на шоссе громадный ничего не видящий грузовик.

– Черт! – Выдохнул Андрей. – Козлы, а!

Ида сняла с пальца кольцо и осторожно положила в карман. Остаток пути они провели в напряженном молчании.

Черная полоса

Март принес Людвигу сразу три больших огорчения, каждое из которых бросило тень на его репутацию и перспективы.

Все началось с огромного куска хозяйственного мыла, который фрау Глобке, решившая в тот день помыть паркет в коридоре, оставила на подоконнике.

Скоро в коридор высыпала стайка первокурсников, и мыло моментально оказалось на полу. Там его метким пинком отшвырнули в дальний конец коридора – мыло прокатилось на многие метры, оставляя на мокром паркете скользкий след. Оттуда кусок запустили обратно. Потом еще и еще раз. Затем, не выдержав этого безобразия, одна из учениц подобрала мыло и вернула на подоконник.

Через минуту в коридор вошел Людвиг. Будучи в приподнятом настроении, он быстрой пружинящей походкой, двинулся в сторону своего кабинета, беззаботно помахивая портфелем.

В какой-то миг его правая нога самовольно взметнулась к потолку, пол перевернулся и с оглушительной силой шарахнул сперва по затылку, а потом по спине, словно гигантская ладонь. Портфель улетел неведомо куда, но Людвиг о нем даже не вспомнил. В глазах извивались и плясали разноцветные змейки.

Первое что он услышал был перепуганный голос фрау Глобке:

– Боже мой, Людвиг! Вы в порядке? – она бежала, семеня коротенькими ногами, как клуша, чей цыпленок попал в беду.

– Глупые дети, играли в футбол мылом! Извините, ради бога! Вам не очень больно?

Она принялась подымать Людвига на глазах у изумленных учеников. Людвиг попробовал встать сам, но позвоночник пронзила острая боль. Он охнул и снова опустился на пол.

– Что, что с вами?! – заголосила Глобке.

– Ничего! – огрызнулся Людвиг.

Он кое-как, кряхтя, поднялся на ноги и обвел коридор яростным взглядом.

– Где мой портфель?

– Вот тут…

– Вы за это ответите! – прошипел Людвиг в лицо хаузмайстерин.

Он был готов убить ее. Фрау Глобке побледнела, будучи в полной уверенности, что бедный Людвиг слишком сильно ушиб головку.

Людвиг ушел, сопя от злости и спиною чувствуя, как проклятые дети потешаются над ним.

Спустя три дня Людвигу пришло из дома срочное письмо, написанное отцом:

«Я получил твою телеграмму и до сих пор не могу поверить тому, что прочитал. Ты либо сошел с ума, либо напился до беспамятства. Как ты смеешь отказываться от своей фамилии и от своей семьи! Кто эта пташка, от которой ты потерял голову, словно двенадцатилетний сопляк? Что за дикие, головотяпские планы? Ты, который за всю свою жизнь не заработал ни пфеннига! Ты, который клялся продолжать великое дело наших предков! Как смеешь ты выдвигать мне условия?!

Если в тебе осталась хоть капля чести и стыда, немедленно извинись перед господином Кауцем и возвращайся домой! Я не дам тебе второго шанса осуществить себя в профессии педагога – за все нужно платить. И ты заплатишь! Покорным, кропотливым трудом. Не хочешь заниматься с учениками – узнаешь, каково работать в конторе, по десять часов не разгибая спины. И думать забудь о фривольных авантюрах, пока не научишься хоть чуть-чуть стоять на ногах!

Это мое последнее слово. Если ты не вернешься до конца марта, то никогда больше не переступишь порог нашего дома, будучи предателем и неблагодарным щенком! Спаси себя от позора! Одумайся!»

У Людвига затряслись руки. Он поднял глаза к потолку и огласил комнату сдавленным стоном, переходящим в сумасшедший смех, полный бессильной, плотоядной ненависти.

Перед глазами вспыхивали наглые физиономии Гарцевых – это они! Несомненно, они! У Людвига было достаточно недругов, но он абсолютно точно знал, что ни один из них, даже самый подлый, не осмелился бы пойти на такое. Это же совершенно не по-человечески, не по-мужски… не по-немецки, черт подери! Азиатское вероломство!

«Как они узнали мой адрес?» – в бешенстве думал Людвиг. – «Твари, я вас уничтожу! Я вас повешу на одном дереве!»

Он схватил со стола стакан и, не помня себя, запустил им в дверь. Стакан лопнул, как граната.

Третье огорчение, постигшее Людвига, стало результатом грубой ошибки, которую он допустил не в последнюю очередь из-за пережитого срыва.

Однажды Людвиг, как обычно без приветствия, зашел в класс, надев пенсне, обвел учеников высокомерным взглядом, приметил старшего Гарцева, чей брат, наперекор его надеждам, так и не вылетел из школы. Правда ему тогда сделали суровый выговор, пригрозили исключением, но этим все и закончилось. Сообщить о подложной телеграмме Людвиг постеснялся.

– Итак! Сегодня мы поговорим…

Это был первый случай, когда Людвиг не успел подготовиться к уроку должным образом.

– О призраках! О том, почему призраков надо бояться, и что их отличает от э-э… нематериальных составляющих человеческого существа. Кто-нибудь скажет мне, из чего состоит человек?

Он вскинул руку, направив указательный палец в лоб грызущему на задней парте ноготь Дольфу Ланге.

– Из тела и души, – глухо ответил тот, предвкушая подвох.

– Браво! – в ложном восхищении хлопнул в ладоши Людвиг. – А еще из одежды! Это самый примитивный ответ, который только можно было дать! Может, барышни окажутся посообразительнее?

– Нематериальная человеческая сущность состоит из бессознательной души и сознательного астрального тела, – ответила отличница Эльза Фогельбербаум.

– Именно. Душа представляет собой лишенную сознания энергетическую субстанцию, эманацию породившего нас Высшего разума, благодаря которой человеческое тело живет. Душа не рождается вместе с телом, она существует до, вовремя и после него. Предполагается, что душою наделены все живые существа – чем сложнее организм, тем совершеннее в нем душа. Увидеть душу невозможно, если только вы не оказались в Четвертом измерении. Тогда последнее, что вы увидите в своей жизни будут такие эм-м… прелестные маленькие светлячки, парящие в воздухе.

Людвиг взял мел и нарисовал на доске что-то наподобие звезды или морского ежа.

– Астральное тело. Это уже как раз наше бесплотное сознание. Рождается и развивается вместе с телом физическим. Обретает самостоятельность во время сна (осмысленное сновидение – это и есть ни что иное, как выход в астрал). Что происходит с астральным телом после смерти доподлинно неизвестно – скорее всего оно также перестает существовать. Есть очень небольшая категория людей, способных управлять своими астральными телами и видеть чужие. Я могу с полной уверенностью сказать, что ни к кому из сидящих здесь это не относится. Если бы вы смогли увидеть астральное тело, вам бы это напомнило м-м… образ на проявляемой фотопластинке. Именно так люди в старину ошибочно представляли призраков.

Людвиг перевел дыхание. Теперь ему предстояло рассказать о том, что несмотря на его надежное знание предмета, упрямо растекалось в памяти, не давая себя систематизировать.

– Призрак! – торжественно объявил Людвиг – Призрак не является элементом человеческого существа, запомните это! Призрак – производное от человека. Зловещий след, отброс, который человек оставляет в мире, когда совершает особенно страшное злодеяние. Призрак рождается не после смерти, как принято думать, а при жизни – в момент совершения зла. Призрак разумен, но не наделен индивидуальностью. Он мертв. Поэтому не надейтесь, что, свернув шею котенку, вы сможете жить вечно.

Людвиг оскалился, но никто в классе не оценил его юмор.

– Призрак – это чистое и бесспорное зло. С момента своего появления он занимается тем, что портит жизнь тому, кто его породил и всем людям, до сознания которых сможет дотянуться. Призрак, как и душа существует вечно. То есть, не совсем, – Людвиг снова взял мел и принялся чертить на доске. – Если жизнь души – это прямая без начала и без конца, жизнь астрального тела – отрезок, то существование призрака выглядит как луч. По мере того, как происходит все больше злодеяний, мир пополняется новыми отбросами!

Эльза деловито подняла руку.

– Прошу прощения, господин Моргенштерн! Я бы хотела знать, какую опасность представляет призрак для случайного человека и можно ли его увидеть?

– Разумный вопрос, фройляйн. Призрак не будет представлять для вас угрозы до тех пор, пока вы не согласитесь играть по его правилам. Он будет пытаться вас заинтриговать, запутать, будет подбираться к вам через сны, через ощущения дежавю, через какие-то порой даже зрительные эффекты. Призрак обретает силу, когда вы сами начинаете в него верить. Большинство шизофреников не так больны, как кажется, и не даром их процент растет год от года.

– Значит, призрак можно увидеть?

– Да. И не только увидеть, но и услышать, и почувствовать. Он может принять какой угодно облик в вашем воображении. Но, конечно же, не сразу.

Сидевший все это время тихо Роман Гарцев вдруг вяло поднял руку.

– Да, – с отвращением, будто сплевывая, промолвил Людвиг.

– Простите, а если я хочу жить вечно, что я для этого должен сделать?

– Для начала сидеть молча! Таким как вы молчание очень продлевает жизнь.

– Да? – невозмутимо хмыкнул Роман. – А я где-то читал, что для этого нужно всего лишь сделать себе филактерию. И никаких котят не надо душить!

Людвиг почувствовал, как у него непроизвольно задергалось правое веко.

– Вы можете что-нибудь рассказать про филактерию? – продолжал Роман с вычурным русским акцентом.

В классе начали посмеиваться.

– А с какой стати вам это интересно?

– Научное любопытство.

– Хм… Ну что ж, я могу рассказать вам про филактерию, – сквозь зубы произнес Людвиг, медленно и зловеще-бесшумно подходя к столу Романа. – Предположим, вы решили растянуть свою смерть… Не жизнь, нет! Именно смерть, умирание! На много лет. Предположим, ради этого вы готовы пройти через состояние, сравнимое с эм-м… разложением заживо. Если это вообще можно с чем-то сравнивать. Предположим, вы гений, рядом с которым жрецы Древнего Египта, Мерлин и Парацельс – жалкие посредственности. Тогда флаг вам в руки! Да – один нюанс! Если вы хотите умирать долго, потрудитесь найти и завладеть душой еще не родившегося на свет человека, на котором будете паразитировать до конца его дней. Простая коробочка вас от смерти не спасет.

Роман присвистнул.

– Значит, буду как Кощей!

– Пошел вон!

Роман покорно встал и, понимающе кивнув, вышел из класса.

После занятий Людвига неожиданно вызвали в преподавательскую. С покалыванием в сердце Людвиг открыл дверь и тут же убедился в верности своих самых худших опасений.

Шесть пар глаз: директора Кауца, господина Голлербаха, фрау Лефевр, господина фон Хесса, господина Вальтера и гостя из Ливии почтеннейшего Омара ибн Махлуфа овеяли Людвига недобрым холодком.

– Присаживайтесь, – сухо, но без излишней суровости произнес директор, кивнув на свободный стул.

Людвиг повиновался.

– Повторите пожалуйста то, что вы рассказывали сегодня третьему курсу.

– Я… рассказывал о природе призраков. Также о том, чем они отличаются от астральных тел…

– Про филактерии вы что-нибудь говорили?

«Донос!» – с содроганием подумал Людвиг. – «Но кто? Кто?!»

– Да… Мне задал вопрос один студент. Я не собирался затрагивать эту тему, но…

– Вы не имели права ее затрагивать! – ядовитым тоном поправила Лефевр.

– Извините. Я понимаю… Но я рассказал это лишь с целью уберечь учеников от… опасных соблазнов.

– Людвиг, вы ведь понимаете, о чем речь? – печально спросил профессор Голлербах, потирая лоб. – Вы обсуждали с тринадцатилетними детьми теорию, которая…

– Это не теория, это лжетеория! – гневно прервала Лефевр, так, что даже Голлербах посмотрел на нее с виноватой растерянностью.

– Лжетеория, – спокойно согласился Кауц.

– Вы сознаете степень вашей ответственности перед школой и перед обществом? – грозно проговорила Лефевр, буравя Людвига взглядом.

Ее сережки снова подрагивали.

– Да.

– В наше гибельное время эта школа кое-как пытается быть островком благопристойности и здравомыслия, – трагично пропел преподаватель артефакторики господин фон Хесс, чье тощее лицо пряталось под роскошной седой шевелюрой, как черепаха под панцирем. – Не добивайте нас, молодой человек, не заносите в наши стены химер!

Его нарочито жалостливый, издевательски-молящий тон подействовал на Людвига хуже, чем гром и молнии фрау Лефевр.

Кауц вопросительно посмотрел на приват-доцента Вальтера, который все это время равнодушно дымил сигаретой в углу.

– По-моему, все очевидно, – Вальтер с циничной легкостью пожал плечами, бросив на Людвига уничтожающий взгляд. – Этому человеку не место в Шварцкольме!

Людвиг похолодел. На долю секунды ему захотелось стать бомбой, взорваться, убить самого себя и всех сидящих рядом. Они говорили о нем, как о преступнике, как о ничтожном дураке!

Между тем взоры присутствующих привлекла к себе странная улыбка на лице ибн Махлуфа.

Почтеннейший ибн Махлуф весело, без сарказма поглядывал на Людвига, накручивая на палец свою черную как смоль бородку.

– Людфир! – он оскалил кривые желтые зубы. – Я не говориль так… Нет, не надо уходить! Людфир очень мудри, но очень молодой юнош. Он делает ошибки – это плохо, но это хорошо для… для опыт. Это не страшно! Но вперед осторожней, осторожней!

Он подмигнул Людвигу озорным глазом.

– Людвиг, вы можете пообещать, что ничего подобного больше не повторится? – выдохнул профессор Кауц, мрачно разглядывая свои костлявые руки, покоящиеся на столе.

– Да, я обещаю.

– Вы свободны.

Людвиг встал из-за стола, откланялся и без надежды услышать от директора напоследок доброе слово, быстро вышел за дверь.

Ему хотелось сдохнуть.