Читать книгу: «Мир в твоих глазах», страница 2

Ранняя весна

 
Весна-истеричка, кидаясь на плечи,
смеётся и плачет неистово, но,
услышав разумные ровные речи,
спокойно, без всхлипов, глядит мне в лицо.
 
 
Ни боль, ни упрёк, ни движение воли
во взгляде усталых заплаканных глаз
найти невозможно, – лишь камешки соли
на льду, на обочине, тают сейчас.
 
 
В апреле и в мае в помине не будет
ни снега, ни льда, разве выпадет град.
Найдётся гулёна – потерянный пудель —
чумазый, весёлый, как годик назад.
 
 
И я взбаламученный ветром весенний,
в изношенных джинсах и куртке лихой,
такой белобрысый, как Сергей Есенин,
иду наугад повстречаться с тобой.
 

«Лев внимательно смотрит…»

 
Лев внимательно смотрит
и каменный шар
неподвижною лапою держит.
Там, где море и небо
друг к другу близки,
там видны паруса
и только.
 
 
Мы не птицы. Сидим,
жмурясь, смотрим в глаза,
соловеющие на солнце.
Разговор ни о чём,
да и смех без причин
будоражит прохожих
и только.
 
 
И у каждого есть
тот, кого он любил,
тот, кого он когда-то полюбит.
Но не важно. Сейчас
мы не слышим себя —
лишь счастливых друзей
и только.
 
 
Облака. Облака —
очень странные формы
ветер скованный лепит из них.
Зайчик – солнечный зайчик
щекочет живот
неуклюжему льву,
И только…
 

«Телеграфные столбы как распятия…»

 
Телеграфные столбы как распятия.
Знаешь сколько по России их натыкано?
Путешествовать – хорошее занятие;
Непонятная тоска только вот.
. . . .
 
 
Господи, как мне хочется верить —
Верить, что сердце будет жить.
Исповедывающийся ветер
Под телеграфные струны кричит:
«Аллилуйя».
 

«Бьётся сердце. Я слышу шаги…»

 
Бьётся сердце. Я слышу шаги —
То украдкой бессонница бродит.
Наблюдают за мной фонари
Или что-нибудь в этом роде.
 
 
Я пытаюсь вздохнуть, но нет…
Вместо воздуха в легкие – камень.
И придавленный к простыне
СО2 разгрызаю зубами.
 
 
Мне бы встать, и открыть окно,
И, наверное, крикнуть даже, —
Но лежу. На меня потолок —
Или, может быть, я – не важно.
 
 
Очень глупо теперь отрицать
То, что времени нет без пространства.
Взгляд вперёд. Взгляд в себя. Взгляд назад.
Но вернуться назад нету шанса.
 
 
Ну, так что же, зачем бередить
Прошлой осени медные листья.
Обрываю рассказа нить,
Как струну или в воздух выстрел.
 

«В авторучке закончилась паста…»

 
В авторучке закончилась паста,
Значит, стих не смогу дописать,
Значит после с знакомыми часто
Буду в баре за пивом болтать.
 
 
О вещах, в смысле брюк и ботинок,
О глазах за глаза у блондинок
И ещё непонятно о чём
Типа жизни совместной вдвоём.
 
 
Не касаясь души-недотроги,
Опустевшей от фирменных фраз,
Говорить, говорить, но в итоге
Слушать скучный в ответ рассказ.
 

«Золотую цепочку на шею…»

 
Золотую цепочку на шею
Мне сестра подарила вдруг.
Талисманам святым не верю,
Но на шее спасательный круг.
 
 
Пусть мечты не всегда сбывались,
Ну, так что же, на то и мечты,
В синих ягодах глаз отражались,
Но завяли теперь цветы.
 
 
И в рубашке цветастой очень,
Чтобы скрасить своё лицо,
Я иду, как и всякий прочий
Для массовки в большом кино.
 
 
Ты меня отличить не сможешь
Среди сотни других людей,
Потому что цепочка тоже
Золотая на шее твоей.
 
 
Но тебе подарил её парень,
У которого на голове
Одуванчиков жёлтый гербарий
Говорит о твоей мечте.
 
 
Если честно сказать, то мне бы
Не к лицу был бы этот венок:
Звёзд не рвал я с ночного неба;
Пусть цветёт полевой цветок.
 
 
Золотое колечко на палец
Безымянный правой руки
Надевает счастливый малец
Тот, с которым вы так близки…
 

«Пожелтевшие листья, попадав к ногам…»

Мне осень платит листьями за грусть.

А. Дольский

 
Пожелтевшие листья, попадав к ногам, —
будто пляшущих дикие танцы прохожих
на стеклянном асфальте по кочкам средь ям,
утопивших в воде череду непогожих
дней, как, впрочем, ночей, проведённых без сна
в схватке, собственно, с ним, в схватке с неврастенией,
чьи бескровные лики как блики окна,
за которым часы, как распятья, стенные
громыхают, рукой же их так не достать,
чтоб, хотя бы на миг чуть замедлить движенье
бесконечных раздумий, тревог и, как знать,
может быть, неожиданного просветленья, —
тополиные листья, попадав к ногам,
словно платят за танец спешащим прохожим;
на стеклянном асфальте я прыгаю сам
под осенним дождём, торопящимся тоже.
 

«Ты насквозь пропах осенним ветром…»

 
Ты насквозь пропах осенним ветром,
И в глазах мерцает акварель.
Наша область недовольна летом,
Наша область: всё сосна да ель…
 
 
Тихие глубокие озёра, —
Словно слёзы Герды на щеке, —
Отражают небо без укора,
Небо в сероватой пелене.
 
 
Сквозь леса, берёзовые чащи
Электричка медленно идёт,
Полустанок в дымку уходящий
В памяти, как детство промелькнёт.
 
 
Осень же украдкой проскочила
Мимо КПП в ЦПКО.
Только лужи, будто бы чернила
Опрокинул Пушкин на сукно.
 
 
Восхищаться этой дивной сказкой,
Маскарадом скверов и садов, —
Призван ты и с терпеливой лаской
Подбираешь ты гербарий слов.
 

«Твои тонкие губы шептали…»

 
Твои тонкие губы шептали
тихо-тихо на ушко мне
о какой-то возникшей детали
в неуклюжей моей судьбе.
 
 
Я никак не хотел поверить,
что возможно случиться такой
удивительной и манерной
полюбить мир таинственный мой…
 

«Если посмотреть на дождь со стороны…»

 
Если посмотреть на дождь со стороны,
скажем, из окна покинутой квартиры,
кем-то из любимых; может быть, родных
то, наверно, выйдут мрачные картины.
 
 
Капли не похожи на пушистый снег,
их полёт упрямый и прямолинейный, —
будто домоседа бледного побег,
из угла уюта в городские вены.
 
 
Капли отражают, как глаза, весь мир,
капли – это взгляды; в спину и косые —
взгляды исподлобья – мутные – без сил —
взгляды, но украдкой в тёмно-голубые
 
 
полные тревоги и тоски глаза, —
в сумерки и ночью яркие, как звёзды, —
их лучи стремятся повернуть назад,
чтобы осветить скважины, и чтобы
не бродить в потёмках собственной души.
 
 
Тёмно-голубые я искал ночами
меж летящий в небо, шпилевых вершин,
и замеченный слепыми фонарями
под дождём ноябрьским я бродил один.
 

«Когда вдоль проспектов прямых…»

 
Когда вдоль проспектов прямых,
вдоль улиц центральных и длинных
осеннего ветра порыв
изменит тональность картины.
 
 
Когда вдруг потухнут огни
в прозрачных плафонах фонарных,
и лишь светофоры одни
свой лик, как трёхцветный параграф,
 
 
оставят светить на весь день
холодный, а впрочем, не очень
для тех, кто покинуть постель
полуторную не захочет.
 
 
Когда будет слишком светло
и солнце всплывёт, как подлодка,
луна, – всё равно, что стекло, —
блестит, – замутнённое только.
 
 
Как будто и утром покой
бессонной луне всё не встретить.
Луна недовольна собой
всё ищет кого-то на свете.