Читать книгу: «Мир в твоих глазах»

Шрифт:

Утро выходного дня

Февральский дождь уже не удивляет,
Закрыто небо серой простыней,
И только голубь крыльями пугает
Всю улицу, вдруг ставшую немой.

Она застыла; люди и машины
Попрятались, и замерли, и ждут.
Приветливые яркие витрины
Бледнеют жалко в несколько минут.

Зима болеет. Я лежу в постели
И слушаю сентиментальный джаз.
Капризные мечты, что раньше грели,
Осуществились. Как же быть сейчас?

Конечно, можно было бы придумать
Еще желание, еще мечту,
Но только лень, не хочется мне шуму, —
И льется тихий джаз, и я молчу.

«Люди. Люди. Люди. Люди. Люди…»

Люди. Люди. Люди. Люди. Люди —
тысячи вопросов и проблем —
как натурщики из ИЗОстудий
замерли, попав в этюдный плен.

Лица выразительны, а спины —
прячут тайны в куртки и плащи —
заштрихованы. От этих линий
дождь пошёл. Но взгляда не ищи.

Не подавленность, не обречённость
заставляют опускать глаза,
просто мы обманутые, то есть
не познавшие добра и зла.

Наша жизнь – смешные эпизоды,
над которыми смеяться так легко.
Кружит лист. Последний. Непогоды.
Завтра будет снова дождь и всё.

«Нахохлившийся голубь удивлён…»

Нахохлившийся голубь удивлён:
он думает о людях, наблюдая,
как ветер треплет пожелтевший клен,
как обрывается и кружит листьев стая.

Он также любит спрыгнуть с крыши вниз,
ударившись крылом о жесткий воздух,
он любит одомашненный карниз
покинуть и вернуться в непогоду.

Фонарь включен таинственной рукой,
холодный дождь торопит пешехода,
и под зонтом спешит, спешит другой
на узкой улочке от луж им нет прохода.

И голубь знает эту суету,
когда клюёт ржаного хлеба крошки.
Он задает вопрос: «Но почему
нам надо больше, если есть немножко?»

«Флегматичный осенний вечер…»

Флегматичный осенний вечер.
Еле слышны мои шаги.
Опускаются мне на плечи
Листья кленов полунагих.

Нежный ветер ласкает ветви,
Так касается струн арфист.
Если лопнет струна и если
Оборвется нечаянно лист,

Ветер будет как прежде милым,
Даже кротким, таким как был;
И прохлада его лениво
Мне напомнит, что я забыл…

И тогда подниму глаза я,
И увижу на небе блеск, —
Это светит звезда простая, —
Может быть, и моя там есть.

«Такое увидишь не часто…»

Такое увидишь не часто —
Стриптиз одинокой души.
Естественно, не безопасно
Считать сверху вниз этажи.

Глаза, как щенки, натыкаются
На тяжесть и скрип сапога.
Обиды с слюною глотаются, —
Хлебать отчуждённость до дна.

Глаза пресыщённо-блудливые,
Как точка отсчёта с нуля.
Фигуры и формы красивые
Танцуют в пунцовых туфлях.

Глаза – справедливость небесная
Оправдана сущностью звёзд.
Крутая Иакова лестница
Ступени из ангельских гнёзд.

Порывы, хожденья над пропастью,
В обратном порядке отсчёт.
С неистовой злобой и с кротостью
Сонату рисует полёт…

«Ты сама себе продавщица…»

Ты сама себе продавщица,
Сама сертифицированный товар.
Полумрак, похотливые лица
Полупьяный, пляшущий бар.

Ты сюда пришла не за счастьем,
А за средством к существованью.
Ты пришла и сказала: «Здрасьте»,
Как невольник с прекрасной данью.

Пожелтевший потенциальный —
На приманку твою клюёт.
Он желает сейчас анальный
Или может наоборот?

Ты согласна на эту данность,
Чёрный час плодотворно пройдёт.
Ночь подарит горькую радость,
И ты выйдешь на свет, как крот.

Небоскрёбы щекочут пятки
Тому, Кто создал изысканный пол.
Фонари играют в прятки,
И зачем я сюда пришёл?

«Взбудоражила сердце взглядом…»

Взбудоражила сердце взглядом
Равнодушным к глазам моим.
Мы с тобой не присядем рядом
И навряд ли поговорим.

Потому что у нас с тобою
Много общих ненужных тем,
Потому что с тобой судьбою
Мы развязаны насовсем.

Ты свободна. И я не стану
Умолять, чтоб осталась ты,
Просто выдохну чуть устало
От наплывшей к душе тоски.

Ну а ты тосковать не будешь —
Не с руки тосковать тебе,
И у многих ещё разбудишь
Сновидения по весне.

Заусенцы кусая нервно,
Я и сам постараюсь быть
Аккуратным, спокойным, верным,
Чтоб сердечную сгладить прыть.

«Кто-то может гордиться победой…»

Кто-то может гордиться победой,
Кто-то может мечтать о ней,
Кто-то после ночного обеда
Будет хрипло дышать во сне,
Рядом с ним будет тоже тело
Загорелое тихо вздыхать,
А рассвет будет белым мелом
Горизонт не спеша штриховать.

Будет меркнуть звезда за звездою,
Как надежды в моих глазах;
Без тебя я несчастье удвою
Предназначенное для нас.
И никто, и никто не будет
Даже думать рассветной порой,
Что завяла душа как будто
Тот цветок, не подаренный мной.

Исповедь самоубийцы

Безногие, безрукие, безголовые калеки,
Все – несчастные – божьи человеки.
Я – Квазимодо Невской лавры —
Не ищу – бесполезно – правды…
Что мне плакать, когда я только
Изувечен навек псориазом.
В конце концов, мне ведь не больно.
А не покончить со всем этим – разом?!
Жалко. Жалко – не себя, а маму.
Я б изнасиловал Прекрасную Даму,
Только мать – это святое.
У неё одна дочь и сыновей трое.
Боже, если ты слышишь, Боже,
Закрой свои уши, закрой – глаза:
Каждое слово, как ножик,
В сердце Всепрощающего Отца.

Дай – мне – смерть.

Ноябрьский танец вишен

На подоконнике стоит степенный кактус,
он уважаемый цветок среди цветов.
Цветок, цветущий удивительно, но как-то
необычайно редко. Солнце и цейтнот.

А за окном уже давно сезон ненастий;
проспекты, улицы забыли о тепле…
За серой пеленой, за тучами на части
рвёт солнце волосы, одежды на себе.

Озябли вишенки; ржавеющей листвою
им не согреться – хочется кричать!
И вспоминать как петербургскою весною
они под робким солнце стали расцветать.

Но суетливый ветер пристаёт к прохожим,
как будто разговор он хочет завести.
А вишенки дрожат, и дрожь их так похожа
на танец у столба – танцуют фонари.

«Привычным стало – в январе дожди…»

Привычным стало – в январе дожди.
Но слякоть только раздражает нервы;
все недовольства типа: «Чёрт возьми!»
на первый взгляд, наверно, будут вéрны.

А хорошо в автобусе сидеть,
сидеть – смотреть – смотреть и видеть – видеть,
как на стекле рисуют капли сеть, —
и что ещё из этой сети выйдет?

По линиям-дорожкам на стекле
сбежавших капель разгадать кроссворды.
Значенья слов, пришедших в сердце мне,
навряд ли смогут изменить погоду.

Теперь зима не встанет на коньки,
ведь выход на хрустальный лёд опасен.
Автобус символичные круги
очерчивает в зимнее ненастье.