Читать книгу: «Наука завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», страница 2

Осознайте, что критика подобна почтовому голубю: она всегда возвращается туда, где ее дом.

Поймите, что тот, кого вы собрались критиковать, станет оправдываться и постарается в ответ обвинить в чем-нибудь вас.

Или просто разведет руками как «Большой Билл» Тафт: «Обстоятельства сложились так, что я ничего не смог бы изменить…»

Субботним утром 15 апреля 1865 года в спальне скудно обставленного домишки портного (он располагался прямо напротив Театра Форда) умирал 16-й президент США Авраам Линкольн. Он лежал по диагонали на слишком короткой для его роста кровати, в керосинке подрагивало желтое пламя. Над изголовьем висела дешевая репродукция «Конной ярмарки» Розы Бонер. Всем присутствовавшим в спальне было ясно, что это финал.

«Честный Эйб» Линкольн скончался в 7:22 утра. Когда это произошло, министр обороны Эдвин Стэнтон сказал: «Здесь лежит величайший правитель из всех, каких только знал мир. Теперь он принадлежит истории».

Ни один живущий не способен заслужить таких слов, если он не умеет обращаться с людьми. Я целое десятилетие подробнейше изучал личность Авраама Линкольна, еще три года потратил на написание его биографии «Неизвестный Линкольн». Особняком я исследовал его способы взаимодействия с людьми. И вот что скажу: в начале своего пути один из величайших президентов США был тем еще критиканом и занозой.

В юности он подходил к осуждению окружающих весьма творчески. Молодой Эйб писал высмеивающие письма и даже целые поэмы – и просто разбрасывал их по улицам Пиджен-Крик Вэлли, штат Индиана, где на тот момент жил. «Уж кто-нибудь да наткнется на них!» – полагаю, так думал тогда Линкольн, в нетерпении потирая ладони. И даже позже, уже открыв адвокатскую практику в Спрингфилде, штат Иллинойс, он не изменил привычкам – на сей раз его едкая критика находила место на страницах газет. Сейчас вы, верно, заметите: «Да уж, вы правы, парень был той еще занозой!»

Однажды Авраам Линкольн все-таки заигрался. Осенью 1842 года он умудрился поднять насмех политика Джеймса Шилдса, вспыльчивого и тщеславного ирландца. Эйб высмеял его в анонимном письме в «Спрингфилд Джорнал», буквально заставив весь город разразиться хохотом. Гнев Шилдса не заставил себя ждать: он выяснил, кто же был автором этого ненавистного письма, мгновенно вскочил в седло и, добравшись до дома Эйба, вызвал того на дуэль. Надо сказать, что сам Линкольн вовсе не был дуэлянтом – скорее, противником подобного способа установления справедливости. Но отказ означал бы, что он не готов бороться за свое доброе имя. Взяв пару уроков фехтования, будущий президент США пришел в назначенный час на песчаный берег реки Миссисипи, готовый биться насмерть. К счастью, дуэль в последний миг остановили секунданты. Как знать, какой была бы американская история, убей тогда Шилдс Линкольна из-за несдержанной критики последнего?

И все же событие потрясло его. Именно оно стало для «Честного Эйба» тем самым поворотным уроком, заставившим его пересмотреть отношение к людям. Он больше не написал ни одного оскорбительного письма, никого не брался высмеивать и критиковать. И начал свой путь к тому, чтобы стать «одним из величайших правителей, каких только знал мир».

В ходе Гражданской войны 1861–1865 гг. президент Линкольн несколько раз менял генералов, возглавлявших Потомакскую армию северян. Маккеллан, Поуп, Бернсайд, Хукер и, наконец, генерал Джордж Мид – все они совершали трагические ошибки на поле боя, заставляя Авраама Линкольна тревожно мерить шагами свой кабинет. Но пока добрая половина населения обрушивала свое недовольство на некомпетентных военачальников, президент молчал. «Не судите, да не судимы будете» – он очень любил эту цитату из Нагорной проповеди Иисуса Христа.

Даже когда его ближайшее окружение, в том числе супруга, дурно отзывалось о южанах, Эйб останавливал их: «Не осуждайте. Окажись мы на их месте, в тех обстоятельствах – поступали бы точно так же».

Ну как, узнаете вы в этом человеке неумолимого критикана с предыдущей страницы?

В первые дни июля 1863 года состоялась знаменитая (и самая кровавая) битва при Геттисберге, повернувшая ход Гражданской войны. Джордж Мид, лишь за неделю до этого назначенный генералом Потомакской армии, в пух и прах разгромил южан под предводительством Эдварда Ли. Сражение было окончено. В ночь на четвертое июля разразилась страшная гроза, и уровень воды в реке Потомак сильно поднялся. Разбитые и отступающие на юг конфедераты оказались в ловушке: перед ними было непреодолимое водное препятствие, а за их спинами стояла армия Союза. Казалось, сам Господь встал на сторону северян, предоставляя им возможность поставить точку в войне и окончательно стереть южан в порошок. Авраам Линкольн был воодушевлен – он хотел того же. И немедленно! Президент отправил генералу Миду телеграмму, а следом и посыльного на резвой лошади с четким приказом без лишних проволочек атаковать остатки армии Ли.

Этого не произошло. Джордж Мид медлил: созвал военный совет, засомневался, стоит ли наступать прямо сейчас. Послал президенту Линкольну несколько ответных телеграмм с оправданиями. Время шло, наступления так и не случилось. Вода в реке успела сойти – и Эдварду Ли удалось сбежать на юг с остатками своей армии. Война продолжилась.

Линкольн был в ярости. Он рвал и метал, крича своему сыну Роберту: «Какого черта это значит?! Они были у нас в кулаке – да любой генерал в два счета бы расправился с ними! Никакие мои приказы так и не сдвинули нашу армию с места! Будь я там – уж я точно бы покончил с Ли!»

Разочарованный Линкольн написал генералу Миду письмо. Читая его дальше, учтите, пожалуйста, что это было в те времена, когда «Честный Эйб» уже стал весьма сдержан на критику и призывал не судить даже южан. Подобное послание совершенно точно можно расценивать как жесточайший упрек из его уст:

«Уважаемый генерал! Я глубоко убежден, что вы искренне не осознаете масштаба неудачи, постигшей всех нас в связи с побегом Ли. Мы могли бы с легкостью достать его. Вкупе с нашими недавними успехами это почти наверняка положило бы конец войне. Теперь же она будет продолжаться бесконечно. Если вы оказались не в силах атаковать Ли в минувший понедельник, как я могу ждать от вас, что вы сможете сделать это к югу от реки? Вы же понимаете, что пересечь ее в состоянии лишь две трети наших войск. Весьма неразумно ожидать от вас успеха. Коего я и не жду. Перед вами была блестящая возможность. Я безмерно огорчен тем, что вы ее упустили».

* * *

Очень любопытно, что же сделал генерал Джордж Мид, прочтя эти строки, верно? Но мы об этом никогда не узнаем. «Честный Эйб» так и не отправил послания – письмо нашли среди прочих бумаг уже после его смерти.

Мне нравится представлять себе, как Авраам Линкольн, дописав последнее слово и отложив бумагу, поднялся из-за стола и отошел к окну. Как он смотрел на улицу и мысленно говорил себе: «Полагаю все же, мне не стоит судить так резко. Мне легко было отдать приказ к наступлению отсюда, из тишины и покоя Белого дома. Но будь я в Геттисберге, повидав за последнюю неделю целые реки пролитой крови, наслушавшись криков раненых и умирающих, возможно, я бы тоже не спешил идти в атаку. Будь я складом характера похож на Мида, возможно, поступил бы так же. Обстоятельства не изменишь. Если я отправлю это письмо, Мид возьмется оправдываться или даже станет меня проклинать. А то и вовсе подаст в отставку, и тогда я потеряю хорошего командира».

И Линкольн отложил письмо. Осознав, как же тщетна бывает критика и к каким катастрофическим последствиям она может привести.

Теодор Рузвельт как-то рассказывал, что в моменты, когда он не знает, как поступить, он откидывается в кресле и обращается к огромному портрету Авраама Линкольна. «Как бы он действовал на моем месте?» Поэтому, когда вам в следующий раз захочется кого-нибудь покритиковать, осудить или отчитать, достаньте пятидолларовую купюру и посмотрите в глаза «Честному Эйбу». Задайтесь вопросом: «А как бы поступил он?»

* * *

Критика тревожит всех нас, как человек, влезающий в улей. Но чего он хочет на самом деле – неужели вступить в бой с разъяренными пчелами? Вовсе нет. Ему нужен мед. Так отчего же мы, налево и направо раздавая замечания, ворошим улей, а потом удивляемся, что нас жалят? И жалим в ответ… Как же мед? Неужели все затевалось ради боя с пчелами? И если в природе добыть сладкий нектар, не разозлив насекомых, практически невозможно, я позволю логике немного разойтись с действительностью ради красивой метафоры:

Хотите меда – не тревожьте улей. Если вы хотите договариваться, а не биться – не критикуйте.

* * *

Много в вашем окружении есть людей, которых вам бы хотелось… как бы сказать… потревожить своими замечаниями? Многим вы были бы счастливы надавать советов в не самой мягкой форме и превратить в вам одним ведомый идеал? Да? Отлично, это нормально. В моем вопросе нет подвоха. Но, быть может, вы начнете с себя? Будьте эгоистичны – в итоге это принесет намного больше выгоды, чем попытки улучшить других.

«Если мужчина прежде всего вступает в бой с самим собой – значит, он чего-то да стоит», – это слова Джона Мозеса Браунинга, знаменитого конструктора-оружейника. Поверьте, это не займет много времени, если постараетесь, достигнете идеала ближе к Рождеству. Потом уж можете потратить зимние каникулы на то, чтобы поучать других. Но сперва превратите в идеал себя.

«Не жалуйтесь, что на крыше соседа не убран снег, если ваш собственный порог давно пора подмести», – а это уже Конфуций. Ну он-то вас убедит?

Общаясь с людьми помните, что никто и никогда не руководствуется логикой. Мы – существа эмоциональные, а не рациональные. Мы живем под действием чувств, предрассудков, попутно опираясь на тщеславие и гордость.

Никогда не рассчитывайте на то, что ваши слова и действия оценят с логической точки зрения. Этого не будет. Только эмоции, оправдания, обиды и задетая гордость.

Критика – опасная штука, которая, однажды заискрив, с легкостью подпалит фитиль чужого чувства собственного достоинства, и тогда вся эта нашпигованная порохом конструкция рванет. И вы, возможно, окажетесь за это ответственным. Жесткая критика заставила Томаса Харди, одного из самых выдающихся английских романистов, отречься от писательского ремесла. А поэта Томаса Честертона и вовсе довела до самоубийства.

«Я ни о ком не говорю плохо, я рассказываю только о хорошем, что знаю о каждом». Это слова Бенджамина Франклина, столь же бестактного по молодости, сколь искусного и дипломатичного в зрелые годы.

Любой дурак способен критиковать, жаловаться и осуждать – и большинство так и делает. Но для прощения и понимания нужна истинная сила и контроль над собой. Давайте попробуем понять людей, вместо того чтобы осыпать их проклятиями. Попытаемся поставить себя на их место и осознать, почему они совершают то, что совершают – как сделал Авраам Линкольн, пытаясь поставить себя на место генерала Мида. Ведь это намного продуктивнее, полезнее и интереснее. В конце концов, это способно взрастить в нас терпимость, сострадание и доброту.

Как сказал Доктор Джонсон, английский поэт и литературный критик эпохи Просвещения: «Сам Господь не осуждает человека до конца его дней».

Так зачем это нам с вами?

Глава 2. Величайший секрет искусного обхождения с людьми

«Однажды я поступил плохо – и с тех пор мне постоянно напоминают об этом. Потом я дважды поступил хорошо – и не услышал об этом ни слова».

Слова старой песенки

Признавайте их значимость

На всем белом свете существует лишь один способ заставить кого-либо что-либо сделать. Вы размышляли над этим? Да-да, всего лишь один. Человек должен захотеть это сделать. Прочие способы – лишь профанация.

Безусловно, вы можете подтолкнуть человека к славной мысли отдать вам дорогие часы, если наставите на него пушку. Можно заставить сотрудника работать, угрожая ему увольнением, – правда, он сбавит обороты сразу же, как вы вернетесь в свой кабинет. Порка может показаться действенным способом донести истину, что дети должны вас слушаться. Но все эти варварские и грубые методы изобилуют нежелательными последствиями.

Единственный способ, которым я могу побудить вас что-либо сделать, – это вызвать у вас самих желание сделать это, дав вам то, чего вы хотите.

Так чего вы хотите?

Зигмунд Фрейд, один из самых выдающихся психологов XX века, утверждал, что у абсолютно всех наших поступков в жизни существует лишь два мотива: потребность в сексуальном удовлетворении либо желание возвеличиться.

У доктора Джон Дьюи, американского философа, было несколько иное мнение. Он говорил, что в основе наших поступков лежит важнейшая характеристика человеческой природы – стремление быть значимым. Запомните эту фразу: «стремление быть значимым». В книге мы еще не раз к ней обратимся.

Есть краткий список потребностей, которые жаждет удовлетворить любой среднестатистический человек:

1. Долгая и здоровая жизнь.

2. Еда.

3. Сон.

4. Деньги и все то, что на них можно приобрести.

5. Хорошая загробная жизнь.

6. Сексуальное удовлетворение.

7. Благополучие детей.

8. Осознание собственной значимости.

Пробегитесь по списку еще раз – все из этих потребностей удовлетворить, кажется, не так уж и сложно. Кроме одной. И нет, я говорю не про загробную жизнь – ведь для этого нужна лишь система верований, которая мысленно обеспечит ваше приемлемое пребывание там. Но вот то, что Фрейд именовал желанием возвеличиться, а Дьюи – стремлением быть значимым, достигается сложнее. Хотя потребность в этом у нас так же сильна, как во сне или в пище. Ведь «всем по нраву комплименты», – так когда-то начал одно из своих писем «Честный Эйб» Линкольн.

«Страстная жажда, глубоко заложенная в человеческой натуре, – это жажда быть значимым», – это уже Уильям Джеймс, американский философ. Заметьте: не потребность, не желание, а страстная жажда – сродни жажде заплутавшего в пустыне путника. Желание, от которого нельзя отмахнуться и проигнорировать – через эту потребность с нами говорит наша натура.

Эта жажда живет абсолютно в каждом из нас. Но история показывает, как немного в роде человеческом было тех, кто смог сполна ее утолить. Зато кто смог… Человек значимый всегда владеет сердцами других, а когда он умирает – гробовщик и тот сожалеет.

* * *

Стремление быть значимыми отличает нас от животных. Я рос на ферме в Миссури, где мой отец разводил здоровенных дюрок-джерсийских свиней и беломордых коров герефордской породы. Весь Средний Запад знал наш скот – мы возили их по выставкам и ярмаркам, где животные всегда брали призовые места. У моего отца хранился отрез ткани белого муслина, на который он прикреплял победные ленточки и всегда с гордостью демонстрировал их гостям. Вот, мол, какие у меня коровы и свиньи, самые что ни наесть лучшие! Отец был очень горд. Он чувствовал себя важной персоной.

А знаете, кому было с высокой колокольни наплевать на эти голубые ленточки? Свиньям и коровам. Видит Бог, что на жажде быть значимыми построена наша цивилизация. Не будь ее, мы бы до сих пор не вылезли из пещер.

Стремление быть значимым подтолкнуло малообразованного и бедного приказчика бакалейной лавки начать изучать право по книгам, которые он нашел на дне бочки со всяким хламом. Он купил ее у барахольщика за смешные 50 центов. Вы уже кое-что слышали об этом парне, его имя – Авраам Линкольн.

Стремление быть значимым побудило Чарльза Диккенса оставить работу на фабрике и создать свои великолепные произведения, ставшие памятниками английской литературы.

Кристофер Рэн отстроил заново Лондон, сгоревший в ужасном пожаре 1666 года, потому что жаждал осознать себя значимым в этой жизни, оставить след на полотне истории – и ему это удалось.

Джон Рокфеллер заработал свое баснословное состояние, опираясь все на ту же жажду ощутить свою важность как предпринимателя в мире предпринимателей.

Скажу больше: именно стремление быть значимым побудило самого богатого человека в вашем городе построить роскошный особняк, намного превышающий потребности его семьи.

Оно же заставляет вас покупать себе модную одежду, хоть вы и в состоянии обойтись джинсами и футболкой. Ведет вас в автосалон за новенькой моделью автомобиля в кредит, который вы будете выплачивать не один год, хотя и старый еще на ходу. Это ли не побуждение к действию?

Абсурд и манипуляция, возможно, скажете вы. Да, порой это действительно толкает на разного рода нелепости. Когда, например, ваши друзья спускают весь накопленный капитал на то, чтобы закатить взрывную вечеринку под названием «свадьба».

Но если поступок друзей кажется вам чрезмерным, история знает несколько настоящих примеров «чрезмерности»:

– Джордж Вашингтон желал, чтобы его называли «Ваша светлость, Президент Соединенных Штатов», и не иначе.

– Христофор Колумб заявлял, что требует для себя титула «Адмирал океана и вице-король Индии».

– Императрица Екатерина II даже не открывала писем, которые не были адресованы «Ее Императорскому Величеству».

Многие миллионеры спонсировали экспедицию адмирала Бёрда в Антарктиду, щедро опустошая свои банковские счета, только лишь для того, чтобы их именами назвали покрытые льдом горные хребты, которых они никогда не увидят.

Уильям Шекспир поручил создать герб своего рода, чтобы добавить лучей собственной славе. К слову, такая привычка водится за многими успешными предпринимателями.

Виктор Гюго грезил и, судя по всему, считал вполне разумеющимся, чтобы в его честь переименовали сам Париж. Полагаю, если вы сам Гюго – то вполне имеете право на столь яркую амбицию.

Способ, которым человек утоляет свою жажду быть значимым, – один из главных характеристик личности.

Джон Рокфеллер спонсировал открытие современной больницы в Пекине, которая должна была помочь миллионам бедняков. Он никогда не познакомится ни с одним из них, но осознание масштабов своего участия в этом деле полностью закрывало для миллиардера потребность быть значимым. Напротив, Джонни Диллинджер, один из известнейших грабителей банков Америки 1930-х годов, закрывал ее иначе: скрываясь от копов в Миннесоте, он забежал на неприметную ферму и заявил тамошним обитателям:

– Я Диллинджер! Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Но знайте, что я – тот самый Диллинджер!

О, как он гордился тем, что являлся в те годы врагом государства № 1! Думаете, он был исключением? Комиссар полиции Нью-Йорка Эдвард Малруни рассказывал о десятках молодых людей, творивших бесчинства по всему городу. Когда они попадались в руки правосудия, первое, чего требовали – встреч с газетчиками. Да, вовсе не с адвокатами. А с журналистами, которые поместят их истории на газетные страницы по соседству с портретами Ла Гуардии, Рузвельта или Эйнштейна. Перспектива сгореть на электрическом стуле была никчемной по сравнению с возможностью посветить своей преступной физиономией на первой полосе. Да. Способ, которым человек удовлетворяет свое желание быть значимым, многое говорит о его личности. И именно это желание порой толкает его на злодеяния.

Писательница Мэри Робертс Рейнхарт как-то поведала мне об одной своей знакомой. Та была женщиной яркой, активной, энергичной. Но чтобы ощутить это чувство собственной значимости, ей пришлось стать калекой. Ну, то есть как пришлось… Она выбрала этот путь.

– В один не самый приятный день, – поделилась со мной миссис Рейнхарт, – эта женщина, кажется, осознала свою незначительность. Годы брали свое, замуж она так и не вышла. Несмотря на всю энергичность, она так и не прибилась ни к какому порту. Ей показалось, что стремиться к чему бы то ни было теперь бессмысленно… И слегла.

Позвольте мне уточнить, что слегла эта молодая госпожа не на неделю, а на целых 10 лет. Ее бедная старушка-мать все 10 лет ухаживала за ней и носила подносы с едой на третий этаж, пока сама же не скончалась от изнеможения. Почахнув еще немного и осознав, что позаботиться о ней больше некому, неизлечимо больная госпожа наконец-то встала с постели – и продолжила жить, как ни в чем не бывало.

* * *

История знает немало и таких случаев, когда стремление быть значительным приводило людей в мир иллюзий, в котором они застревали надолго, если не навсегда. Вы знаете, что в больницах США от душевных болезней люди страдают больше, чем от всех других вместе взятых? По статистике, если вам больше 15 лет и вы проживаете в штате Нью-Йорк, ваш шанс провести пять – семь лет своей жизни в комнате с мягкими стенами составляет один к двадцати. Довольно пугающий расклад, верно?

С органическими поражениями мозга все понятно. Есть множество факторов – начиная от сифилиса и заканчивая травмами и алкогольной интоксикацией, – уничтожающих клетки мозга. Человек буквально растворяет свою личность в котле безумств. Но вот что любопытно и пугающе одновременно: примерно у половины пациентов после вскрытия мозг выглядит до скучного обыкновенно. Как у меня, как у вас. Каким бы мощным ни был микроскоп, он покажет примерно «ноль» отклонений от нормы.

Недавно я беседовал с главным терапевтом одной из крупнейших психиатрических клиник США.

– Почему сходят с ума люди, не имеющие никаких физиологических нарушений в мозге? – спросил я его.

И этот психиатр, авторитетный во всех смыслах специалист со множеством наград, пожал плечами и ответил:

– Я не знаю. Но для многих из этих людей иллюзии дают возможность ощутить себя важными, присвоившими ту значимость, в которой им отказала реальность.

Он рассказал мне об одной пациентке, обыкновенной женщине с типичной историей неудавшегося брака. Юной девушкой она грезила о прекрасной семье, которую когда-нибудь создаст. О муже, с которым у них будет гармония в быту и страсть в постели. О детях и красивом доме. Реальность же вывернула ее представления наизнанку: муж не любил ее и даже обедать предпочитал в отдельной комнате. Положения в обществе она не получила, детей у них не было. Бедняжка сошла с ума – но в какой мир иллюзий она попала! Первым делом там она развелась. Теперь дама представляется всем леди Смит, увлеченно рассказывает о прекрасном доме и новом муже-аристократе. И каждый, абсолютно каждый вечер она сообщает врачам клиники, что родила первенца. «Доктор, – нежно говорит она, – вы даже не представляете, какого чудесного малыша я произвела на свет накануне!»

Жизнь швырнула корабль мечты этой дамы на острые скалы реальности. Но он разбился лишь отчасти – воображение создало для него безопасный порт на сказочном острове, где всегда тепло и солнечно. Я не перестаю спрашивать себя: есть ли драма в этой истории? Пожалуй, для нас ситуация определенно драматична. Но психиатр сказал мне:

– Даже будь я в силах вернуть женщине рассудок, то не стал бы этого делать. Ведь только теперь она счастлива.

Парадокс! Но безумцы в целом счастливее нас. Там, в мире иллюзий, они решили все свои проблемы. Там они миллионеры, Наполеоны, почтенные семьянины и великие первооткрыватели. Фантазия наконец-то подарила им чувство собственной важности, в котором отказала реальность. Можем ли мы осуждать тех, кто наслаждается своим безумием?

И раз уж некоторые готовы свихнуться ради того, чтобы закрыть потребность в значимости, представьте, чего можно добиться, если честно и открыто ценить людей по эту сторону дверей психиатрических лечебниц? Подпитывать эту жажду, не скупиться на лишнюю похвалу, на жест признательности, на «внеурочную» благодарность? Уверяю вас, это разжигает в людях энтузиазм. Это – тот ветер в паруса кораблей, что ведут их не к воображаемым, а к настоящим островам, на которых всегда тепло и солнечно. И они прекрасно это понимают. А понимаете ли вы?

* * *

Каждый из нас часто оказывается в ситуации, когда совершает неосознанный выбор – подпитать чувство чьей-то значительности, нужности этому миру и обществу либо заставить человека ощутить себя ничтожным. Не думайте, что речь идет лишь о больших начальниках и растяпах-подчиненных. Вы обладаете властью подбодрить дворника, отметив, какую важную работу он выполняет и как приятно идти по чистой улице благодаря его стараниям. И даже если он где-то пропустил один-другой окурок, после такой похвалы и их не останется.

* * *

Эндрю Карнеги, выдающийся сталепромышленник и мультимиллионер (однофамилец, а не родственник Дейла Карнеги, автора этой книги. – Прим. ред.), платил Чарльзу Швабу, президенту своей «Карнеги Стил Компани», миллион долларов в год. Я не знаю, кто еще в те времена получал бы столько же. Разве что, пожалуй, Уолтер Крайслер.

Миллион долларов в год – это почти 3000 долларов в день. Почему? Был ли Чарльз Шваб выдающимся гением? Не был. Может, он знал о производстве стали больше, чем все инженеры компании вместе взятые? И здесь мимо. Сам Шваб говорил, что в его подчинении находится огромное число людей, которые разбираются в стали больше его самого.

– Думаю, моя высокая зарплата – следствие моего умения обращаться с людьми, – сказал он мне в личной беседе.

Я попросил уточнить, что он имеет ввиду.

– Мои главные рабочие инструменты – благодарность и похвала. С их помощью я могу проявить лучшее, что есть в человеке. Это вызывает такой ответный энтузиазм, что лучшего стимула к труду и не придумать. В то время как критика – это орудие уничтожения всяческих амбиций. Когда мне что-то нравится в работе моего подчиненного, я хвалю его, искренне и от души.

Считаю, что эти слова следует отлить в бронзе, повесить такие таблички в каждой школе и изучать на уроках – зубрить вместо сведений о том, сколько осадков выпадает в Бразилии или как верно спрягать латинские глаголы. Потому что, если все мы будем жить в соответствии с этими словами, жизнь на всей планете переменится к лучшему:

С помощью благодарности и похвалы можно проявить лучшие качества, что есть в человеке. Это вызывает такой ответный энтузиазм, что лучшего стимула к труду и не придумать. В то время как критика – это орудие уничтожения всяческих амбиций.

Вот, как поступает Чарльз Шваб. А что же другие люди, как обычно действуют они? С точностью до наоборот. Подмечают малейшие оплошности, не упустят шанса побрюзжать, когда лично им что-то не нравится. Высказывают презрение, недовольство, неприкрыто раздражаются и даже пытаются осмеять или унизить.

Как поступают эти же люди, когда их все устраивает? Молча проходят мимо.

– Я много поездил по свету, у меня есть знакомые в каждом уголке, – говорил мне Шваб. – Разные люди с разными жизнями. Но я никогда не встречал ни одного человека, который работал бы лучше и с большей отдачей под воздействием критики, а не похвалы.

«Здесь покоится тот, кто умел окружить себя людьми, намного более выдающимися, чем он сам», – гласит эпитафия на надгробии Эндрю Карнеги, которую он же сам и сочинил. Чарльз Шваб именно этим объясняет феноменальный успех Карнеги: в его щедрости на восхваление чужих достоинств.

Ищите поводы для благодарности даже в чужих неудачах. Таков был один из секретных инструментов Джона Рокфеллера. Как-то раз его партнер Эдвард Бэдфорт совершил критическую ошибку в инвестировании – из-за этого филиал в Южной Америке «прогорел» на миллион долларов. Мог бы Рокфеллер накинуться на Бэдфорта и обрушить на него праведный гнев? Мог бы. И так бы сделал практически любой. Но было два факта, заставивших Рокфеллера поступить иначе: во-первых, он знал, что его партнер сделал все, что было в его силах, чтобы попытаться взять ситуацию под контроль. Во-вторых, несмотря на неудачу, Бэдфорт сумел спасти 60 % инвестированных денег. Поэтому Джон Рокфеллер не просто не устроил разнос своему партнеру, но и похвалил:

– Не каждый руководитель справился бы в такой неоднозначной ситуации, Эд. Ты сохранил больше половины вложенных средств, это дорогого стоит.

* * *

«Но он потерял столько денег!» – может возмутиться читатель. Да, потерял. Но и Джон Рокфеллер, и Эндрю Карнеги, и даже Чарльз Шваб, впоследствии сам ставший сталелитейным магнатом, пользовались инструментом благодарности и похвалы – и добились невероятного финансового благополучия! Это может значить лишь одно:

Похвала и признательность, которую вы выражаете другим людям, только приумножают богатство и уж точно никак не способны его сократить. Быть щедрым на благодарность – это инвестиция со 100 % гарантией доходности.

* * *

В свое время американское общество захватила повальная мода на голодание. Я не стал исключением и в течение недели абсолютно ничего не ел. Не сказать, что это было приятно, но к концу срока я даже практически не чувствовал себя голодным. Эксперимент я посчитал удавшимся. Но, если вы скажете, что поступили так не с собой, а со своим ребенком или сотрудником, лишив их еды на неделю, люди вполне справедливо сочтут это преступлением.

Эти же самые люди не видят ничего преступного в том, чтобы на семь дней, недель, а порой и десятилетий лишать своих близких похвалы. Но ведь в ней человек нуждается столь же остро, как и в пище: ее нехватка не так видна со стороны, но влияет на все сферы его деятельности. На жизненный успех и на то, как он сам впоследствии будет обращаться с людьми.