Читать книгу: ««Оптимизация» высшего образования в России: преподаватели вузов и их классовый профсоюз «Университетская солидарность»», страница 2

2.3 Возвращение государства – 2000–2012 гг

Первое десятилетие нового тысячелетия ознаменовалось избранием В. Путина Президентом России. Путин был ставленником Ельцина, человеком, на которого, помимо прочего, Ельцин мог положиться, чтобы защитить себя и свою «семью» после ухода от власти.

В эти годы государство стало играть более активную роль в сфере образования. Это стало возможным благодаря началу восстановительного экономического роста²³ после длительного кризиса. Рост стал возможным во многом благодаря резкому росту цен на нефть, которые в конечном итоге выросли в три раза. Росту также способствовало резкое падение рубля в 1998 г. (МВФ был неизменным противником девальвации рубля), в результате которого импорт сократился наполовину, способствуя росту отечественного производства.

Расходы государственного бюджета на образование существенно выросли по сравнению с безнадежно низким уровнем 1990-х гг. К 2004 г. они удвоились и в последующие годы продолжали расти быстрыми темпами. В 2000–2004 гг. доля федеральных расходов на высшее образование в ВВП в рублях выросла с 0,3 % до 0,7 %, а в период с 2004–2009 гг. еще на 140 %.²⁴ Общие расходы общественного и частного сектора на всех уровнях сферы образования выросли с 2,9 % от ВВП до 4,6 % в период с 2000 г. по 2011 г. Но несмотря на это, государственные расходы на образование оставались на самом низком четвертом уровне среди стран-членов ОЭСР, гораздо ниже среднего уровня – 6,1 %.²⁵

Во время своей первой избирательной кампании Путин не представил ничего даже отдаленно напоминающее экономическую программу, хотя назначение Г. Грефа, автора «Плана Грефа», министром экономического развития и торговли предвещало проведение неолиберального экономического курса. В высшем образовании правительство намеревалось заменить государственное финансирование, основанное на статьях бюджета, ваучерами, которые бы вручались студентам на основе их оценок по итогам ЕГЭ. Как потребители образовательных услуг учащиеся использовали бы свои ваучеры при поступлении в университеты, заставляя последние конкурировать между собой за студентов. Но эта программа подверглась критике практически со всех сторон, не в последнюю очередь со стороны ректоров, и эксперимент был прекращен в 2005 году, в то время как ЕГЭ стал всеобщим в 2009 г.²⁶ Это нововведение уменьшило распространившуюся коррупцию, связанную с поступлением в университет, и увеличило выбор для учащихся. Но его отрицательное влияние на качество образования в старших классах, когда последние два года обучения направлены на успешную сдачу государственных экзаменов, до сих пор подвергается критике со стороны преподавателей, как и политика переноса педагогического акцента с получения знаний на приобретение «компетенций».

Хотя правительство отказалось от ваучеров, неолиберальное направление политики в высшем образовании все больше проявлялось в течение второго президентского срока Путина. Основное финансирование университетов зависело от количества бюджетных студентов. Федеральная программа развития образования от 2005 г. ясно обозначила состояние рынка труда как основного фактора образовательной политики, а в дальнейшем эта установка только укрепилась. Цель содействия развитию личности и общества уже практически исчезла. Власть, по-видимому, наконец нашла свою давно востребованную «национальную идею» – «конкурентоспособность». Этот документ и ввел термин «оптимизация», внедрение которой в социальной сфере окажет столь пагубное влияние на положение преподавателей вузов в последующем десятилетии.²⁷

Министром образования с 2004 по 2012 гг. был Андрей Фурсенко, личный знакомый Путина из его родного СПб. После крушения советской власти Фурсенко, физик по образованию, ушел в бизнес, а затем поступил на госслужбу. В 2007 г. на проправительственном молодежном форуме он раскритиковал образовательную систему, унаследованную от Советского Союза, за ее инертность. По его мнению, она упорно стремилась делать из молодежи творческих личностей, в то время как главной целью образования должно быть воспитание потребителей, которые умеют пользоваться технологиями и инновациями, разработанными другими.²⁸

Одной из реформ этого периода было присвоение статуса «национальных исследовательских университетов» группе элитных вузов и выделение им дополнительного финансирования в целях продвижения в них фундаментальных исследований и вместе с этим повышения их «международной конкурентоспособности». Другой программой 2000-х годов, тоже направленной на диверсификацию вузов путем создания элитного сектора, было образование в различных регионах «федеральных университетов». Для этой цели проводились слияния ранее отдельных, зачастую очень различных учреждений, что весьма болезненно воспринималось многими преподавателями, мнения которых никто и не думал спрашивать. Помимо Московского и Санкт-Петербургского госуниверситетов, получивших особый статус в 2009 г., в элитную категорию вошло еще около 60 учреждений, составлявших 12 % государственных вузов²⁹.

Продвижение Российских университетов на «международном рынке образования» стало важной целью политики правительства. Для этого в 2003 г. Россия присоединилась к Болонскому процессу, что привело к замене традиционного пятилетнего срока обучения с получением диплома высшего образования на четырехлетний курс для получения бакалавра, за которым мог следовать двухлетний курс на степень магистра. Декларируемой целью этой реформы было способствование международной мобильности студентов и преподавателей. Но она до сих пор вызывает много нареканий со стороны преподавателей, которые жалуются на то, что программа бакалавриата – это лишь сокращенная версия старого пятилетнего курса обучения, которая не дает адекватного уровня высшего образования. Помимо прочего, программа бакалавриата предполагает введение значительного объема индивидуальной работы студентов. Но из-за повышенной рабочей нагрузки у преподавателей нет времени для такого руководства³⁰.

При возросшем уровне государственного финансирования высшего образования заработная плата преподавателей выросла во второй половине десятилетия. Тем не менее во многих регионах она оставалась ниже средней зарплаты. Международное сравнение показало, что средняя зарплата вузовских преподавателей в России в 2008–2009 гг. составляла лишь 60 % от ВВП на душу населения, что было намного ниже уровня зарплаты в развитых и даже во многих более бедных странах³¹. «С 2001 г. по 2011 г. зарплата реально выросла, грубо говоря, с 10 000 до 30 000 рублей», – вспоминает преподаватель высшей математики МФТИ Р Карасев. – Но этой суммы тем не менее не хватало для того, чтобы прокормить семью»³².

В то же время общее положение работников бюджетной сферы в области оплаты труда ухудшилось после замены в 2008 г. Единой тарифной сетки (ЕТС) на новую систему оплаты труда. Реформа дала руководителям вузов более широкие возможности для расходования бюджетных средств: деньги, сэкономленные на различных видах деятельности, могли быть использованы для стимулирования труда сотрудников. О том, как именно это сделать, предстояло вести переговоры с работниками. Но в отсутствие независимых профсоюзов новый закон фактически развязывал ректорам руки. В результате непомерная часть новых денег пошла на вознаграждение администраторов.

Преподаватель высшей математики в МФТИ Максим Балашов вспоминал об этом периоде: «Цены на нефть стали расти, и положение преподавателей стало несколько более комфортным. Но мы начали замечать растущий дисбаланс. Рядовые сотрудники действительно стали получать немного больше, хотя и несопоставимо с тем доходом, который Россия получала от нефти. В то же время администрация начала делать очень большие деньги. В своей замечательной статье профессор Покровский писал, что хотя все и говорят, что наша работа бескорыстная, что мы делаем очень важную работу, нам почти ничего не платят, в то время как администрация жирует. В то время появилось несколько таких статей, поскольку люди стали все больше замечать диспропорцию, которая к 2010–2012 гг. приняла уродливую форму». В 2017 г. Министерство образования, наконец, признало эту проблему, хотя сделано ничего не было³³.

Таким образом, вторая половина десятилетия была отмечена углублением оппозиции между преподавателями и администрацией вузов. То участие преподавателей в управлении, которое стало возможным после распада Советского Союза, было постепенно ликвидировано.

Поправка 2006 г. к Закону об образовании ввела новую процедуру выборов ректоров. Если ранее они избирались ученым советом, в котором преобладали представители преподавателей, то теперь правительственная аттестационная комиссия должна была одобрить кандидатуры до выборов, что позволяло устранить нежелательных кандидатов. А в элитных национальных исследовательских и федеральных университетах ректоры уже стали напрямую назначаться правительством (ректоры Московского и Санкт-Петербургского университетов назначаются самим Президентом). В результате выбор все чаще падает на «сильных управленцев», людей и с научными степенями, но и с опытом работы в бизнесе или в госуправлении. Ректоры элитных университетов, как правило, очень состоятельные люди.

Уставы вузов элитного уровня предусматривали создание новых подразделений вместо традиционных кафедр и факультетов. Если заведующие кафедрами деканы факультетов согласно Трудовому кодексу избираются советами факультетов, то главы переименованных подразделений уже назначаются сверху. Под давлением министерства эти изменения постепенно распространяются на всю университетскую систему.³⁴

В результате ректоры и другие высшие университетские администраторы прочно интегрировались в «вертикаль власти». Это и было важным шагом в восстановлении государственного контроля над высшим образованием. В системе «вертикали власти» лояльность функционеров обеспечивается комбинацией вознаграждения (источником которого, по крайней мере частично, является коррупция) и угрозы наказания (в том числе за коррупцию.)

Высокие зарплаты ректоров и других вузовских администраторов вместе с бурным ростом новых административных должностей, являются неотъемлемой частью системы неолиберального управления социальной сферой, которая в последние десятилетия вводится во многих странах³⁵. Парадокс заключается в том, что «свободные рынки» и «конкуренция» в социальной сфере, которые превозносятся сторонниками этой политики, требуют мощного вмешательства государственной власти для их создания и поддержания.

Путинский режим унаследовал систему высшего образования, в которой, бесспорно, в значительной степени царил хаос, и которая явно нуждалась в реформах. Но правительство, получившее в свое распоряжение новые финансовые ресурсы, было преисполнено решимости навязать университетскому сообществу свое видение необходимых изменений, не советуясь с теми, кого эти изменения непосредственно касались, прежде всего университетских преподавателей. Реформы проводились вообще без какого-либо значительного общественного обсуждения, не говоря уже о демократическом участии. Этот подход сохранялся и в последующие годы.

2.4 2012–2018 гг.: Период «оптимизации»

Избирательная кампания В. Путина весной 2012 г. на третий президентский срок (после четырехлетнего перерыва в должности премьера-министра) проводилась вслед за беспрецедентно мощными протестами, вызванными фальсификацией результатов думских выборов предыдущей осени. Но многие были возмущены и оскорблены еще и неприкрыто циничной «рокировкой», при которой Путин намеревался поменяться местами с Д. Медведевым. А Путин и не скрывал, что такой ход был запланирован с самого начала. Во время своей избирательной кампании и после нее он обещал повысить заработную плату вузовским преподавателям до уровня двух средних зарплат в их регионе. Затем 30 декабря правительство опубликовало свою «Дорожную карту изменений в социальной сфере, направленных на эффективность образования и науки»³⁶. В этом документе говорилось, среди прочего, что 44 % преподавательских ставок в высшем образовании будут ликвидированы в течение следующих пяти лет. В абсолютном выражении это означало потерю 140000 из существующих 318000 преподавательских ставок. В документе это обосновывалось прогнозируемым сокращением населения университетского возраста, а также поставленной в нем целью повысить соотношение студентов/преподавателей с существующего уровня 9,4 до среднего показателя 12 в странах ОЭСР.

Было ясно, что обещанное повышение зарплаты, даже если оно и осуществится, будет достигнуто не за счет вливания значительных новых средств, а за счет усиления рабочей нагрузки тех преподавателей, которые останутся. Кроме того, профсоюз Университетская солидарность (далее Унисол) отмечал, что сокращение численности населения университетского возраста, как следствие резкого падения рождаемости во время «шоковой терапии» 1990-х годов, приостановится уже к 2018 г.³⁷ А что касается соотношения преподаватель/студент, то отмечалось, что университетские преподаватели в России, в отличие от большинства стран ОЭСР, не пользуются помощью ассистентов. Кроме того, аспиранты, имеющие преподавательскую нагрузку, также считаются преподавателями в отличие от практики большинства стран. Словом, показатель среднего соотношения преподаватель/студент стран ОЭСР не подходит для сравнения в России³⁸.

Третий президентский срок Путина и назначение Д. Ливанова министром образования и науки усилили те тенденции, которые обнаруживались уже в предыдущей администрации. В 2014 г. преподаватель Воронежского государственного педагогического университета профессор А.В. Могилев сравнивал политику Ливанова с политикой его предшественника Фурсенко: «Со сменой министра образования давление на вузы не просто усилилось, оно приобрело совершенно иной характер. Если при А. Фурсенко шло непонятное, почти бессмысленное бюрократическое размывание и разваливание вузовского уклада и традиций в обучении и управлении – вводился бакалавриат, новый образовательный стандарт, якобы компетентностный подход, бесконечно переписывались учебные планы и рабочие программы, то теперь, при Д. Ливанове, вдруг на первый план выдвинулась некая эффективность. Насчет этой вузовской эффективности уже сломано немало копий… Параметры, произвольно установленные самим Министерством и для первого, прошлогоднего мониторинга, и мониторинга нынешнего года таковы, Станиславский сказал бы: ‘Не верю!’»³⁹

Инженер по образованию, Ливанов, занимавший в течение нескольких лет должность проректора, а затем ректора Национального исследовательского технологического университета (бывший Московский институт стали и сплавов), в начале своего пребывания на должности министра вызвал гнев преподавателей тем, что во время интервью на национальном телевидении объяснил низкие зарплаты преподавателей вузов невысоким уровнем самих преподавателей, что вынуждает их соглашаться на такие зарплаты, или же работой по совместительству в нескольких вузах. Третья возможность, предполагал министр, – преподаватели облагают студентов данью. «Во всех трех случаях, – заключил он, – нельзя считать, что такой университет функционирует эффективно»⁴⁰.

Поставив целью обеспечение качества и «оптимизации», но с ясным упором на экономию государственных средств⁴¹, правительство создало в 2012 г. Рособрнадзор – Федеральную службу по надзору в сфере образования и науки, отдел Министерства образования и науки. Ему было поручено осуществлять регулярный контроль за деятельностью высших учебных заведений на основе примерно 150 показателей по каждому заведению, причем шесть-восемь из них, в зависимости от года, считались ключевыми. В 2012-13 гг. 52 учреждения были закрыты на основании инспекций Рособрнадзора, а 373 дочерних учреждений были либо реорганизованы в результате слияния, либо закрыты. В последующие годы процесс продолжался, хотя и более медленными темпами⁴².

Вряд ли кто стал бы отрицать необходимость обеспечения качества высшего образования и наведения некоторого порядка в хаотической ситуации, возникшей в «лихие девяностые», когда, помимо всего прочего, произошла глубокая реструктуризация (на самом деле – разрушение) экономики, унаследованной от Советского Союза, и существенная переориентация ценностей и карьерных устремлений населения университетского возраста. Но Рособрнадзор подвергался жесткой критике преподавателей за его сугубо формалистический, бюрократический подход к аттестации вузов, за колоссальный объем бумажной работы, которой он заваливал сотрудников вузов, за сомнительное качество многих его «экспертных» ревизоров и, наконец, за произвольную, порой политически обусловленную, природу отдельных его решений⁴³.

Если целью надзора было избавиться от некачественных вузов, то программа «5-100-20» ставила себе целью улучшение международной репутации избранной группы российских вузов. По этой программе, начатой в 2013 г., пять российских вузов должны были войти до 2020 г. в международные рейтинги ста лучших вузов. Сначала было выбрано 15 вузов для особого федерального финансирования. В следующие годы было добавлено еще несколько вузов, а некоторые другие были исключены.

Правительство, по-видимому, не смущало, что эти рейтинги, ставшие большим бизнесом, давно подвергаются жесткой критике в университетских кругах многих стран за сомнительный характер тех показателей качества, которые они якобы измеряют⁴⁴. И в России многие преподаватели выражали свой скептицизм в отношении того, как расходуются эти дополнительные средства. Преподаватель МФТИ М. Балашов: «Многие мои коллеги, и я в том числе, не могут избавиться от чувства, что все в этом проекте «вхождения в 100 лучших» университетов поставлено с ног на голову. Все-таки университеты не являются хорошими потому, что входят в число 100 лучших. Наоборот, они В 2014 г. на собрании наблюдательных советов университетов, участников программы «5-100-20», министр Ливанов сокрушался о том, что в российских университетах «неэффективное управление формировалось десятилетиями», что препятствовало их развитию. По этой причине, объяснял он, в университетах, которые участвуют в программе «5-100-20», он создал наблюдательные советы, состоящие из бизнесменов и правительственных чиновников, «людей с опытом решения крупномасштабных задач». Эти советы должны стать «по сути органами стратегического управления университетов, аналогом советов директоров крупных компаний». Они и будут назначать ректоров. А помощник Ливанова дал понять, что эта инновация скоро будет введена во «всех приличных российских университетах»⁴⁵.

Среди остальных важных инноваций этого периода было введение годичного договора для университетских преподавателей и «эффективного контракта», согласно которому премиальная часть зарплаты, зачастую равнявшаяся окладу или даже его превышающая, стала во многом зависеть от публикационной деятельности, особенно в журналах, индексированных в международных базах данных цитирования.

И как можно было догадаться из слов Ливанова, в системе университетского управления не было места для преподавателей. В этот период, по сути, были ликвидированы те элементы участия преподавателей в управлении вузами, которые возникли после 1991 года. Как и раньше, эти новые реформы были введены без учета мнения университетского сообщества. Как отмечал социолог Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) Ж. Тощенко:

«На заре моего становления как социолога меня впечатлили слова директора одного из успешных пензенских заводов, на котором почти идеально были решены не только производственные, но и социальные проблемы.

На вопрос «Как он добился этого?» глава предприятия ответил: «Нельзя людей сделать счастливыми, решая за них и без них, что им нужно». Так вот проводимая реформа образования прекрасно обходится без учителей и преподавателей вузов. Зачем они? Чиновники и так знают, что этим людям нужно. Поэтому все указания идут только сверху, сдобренные финансируемыми ими грантоедами, которые, чтобы оправдать свое существование, накручивают огромное количество рекомендаций, норм, правил, стандартов.

Многие из этих энергичных чиновников сами всех своих научений и порядков не проходили, но считают возможным навязывать их другим. Без всяких советов с теми, кто непосредственно осуществляет обучение, начато и продолжается это реформирование.

В реальности мы имеем дело с полным игнорированием педагогического сообщества. Эта тенденция не советоваться с основной массой преподавателей прослеживается и в таких событиях в университетах, которые далеки от элементарного соблюдения демократических начал. Перестали собираться преподавательские собрания, конференции, на которых обсуждались не только учебно-методические вопросы, но и вся совокупность производственной жизни»⁴⁶.