Читать книгу: «Щепотка пороха на горсть земли», страница 3

Однако назвать это болезненным смакованием подробностей тоже было бы неправильно. С хладнокровием судебного врача Анна рассказала о том, на что обратила внимание, похвалила полицейских, что сумели найти там повреждения от дроби. Опять подтвердила, что лошадь и вещи пропали бесследно.

Пропажи проверяющего никто не хватился по простой причине: на прииске знали, что он уехал засветло, и были уверены, что добрался до города, а в городе решили – заночевал там, в конторе, это порой случалось. Упырей Шалюков боялся и в ночи ни за какие коврижки никуда бы не поехал. Так, например, в предпоследний вечер его жизни вернулся уже в сумерках, чем был страшно напуган: лошадь захромала, так что он натерпелся страху. На следующий день с выездом опять замешкался, потому что утром пришлось показывать лошадь коновалу и менять подкову. Да и вообще в то утро был непривычно взволнованным и даже как будто слегка испуганным. Заутреню в церкви отстоял полностью, хотя раньше службы посещал редко и точно не по утрам, за завтраком накормил местного забулдыгу Хрюна – милость сделал, как будто о душе задумался. То есть напугался всерьёз.

А вот один ли поехал, не говорил ли чего приисковым о назначенных встречах, – это предстояло выяснить.

Но на прииск, послушавшись совета местных, Дмитрий решил ехать завтра по холодку. Тут было сравнительно недалеко, но если отправляться сейчас – ночевать пришлось бы там, да и не поговорить ночью со старателями. А сегодня можно было сделать кое‑что полезное в городе.

Например, поговорить с управляющим здешнего банка и заглянуть в приисковую контору. Причём Дмитрию очень понравилась идея трактирщика не распространяться пока среди приисковых о цели прибытия, для начала осмотреться. На работу, например, наняться, раз уж он – неприкаянный сослуживец Милохина. На старателя не потянет, а вот в охрану можно и попробовать. Должна же там быть охрана, не могут же решительно все наплевательски относиться к безопасности! Ладно упыри, но, когда речь идёт о золоте, не стоит забывать про обычных бандитов.

– И много тут золота добывают? И самое главное, как на прииске контролируют, чтобы старатели себе ничего не прикарманили?

– Да много ли там прикарманишь, – хмыкнул Игнат. – Ты что думаешь, они там золото кусками величиной в кулак собирают? Шлих моют, песок такой чёрный, потом на месте на заводике его очищают, это по‑умному аффинажем называют. И вот там уже золото. А если кому из старателей самородочек попадётся – так это чистое везение, редко такое бывает, а чтобы самородок приличного размера – так вообще пару раз на моей памяти. Но как к нам железную дорогу построят, так там вообще другая жизнь пойдёт, – поморщился он, явно не радуясь перспективе этой новой жизни.

– А что, собираются?

– Лет тридцать уже строят, ещё не начали, – со смешком пояснила Анна. – Отец рассказывал, он ещё мальчишкой был, когда тут по горам инженеры с измерениями своими ходили, потом с ним проект согласовывали, когда он уже градоначальником стал, но дальше проекта дело не ушло. И вряд ли скоро уйдёт, тут Гнат Сергеич уже ворчит.

– Но ведь так много не добудешь, разве нет?

– Конечно, не добудешь. Много ли угля на фурах натаскаешь! И прочих гадостей, которые они там на своём заводе используют. Да и зимой тут добыча останавливается, как наша речка замерзает, руками не больно‑то из‑под снега наколупаешь песка. Так что наш прииск сейчас так существует, между прочим, – махнул рукой трактирщик. – Ну да для города вполне хватает.

– А как прииск пережил войну? Неужели завод не растащили? – полюбопытствовал Дмитрий.

– В войну… – Игнат ухмыльнулся, бросил задумчивый взгляд на Анну и отмахнулся: – Да нормально пережил, повезло.

– Ладно, что это я, в самом деле, засиделся, – пробормотал себе под нос Косоруков. – Где приисковая контора находится, не подскажешь? Хочу зайти, вдруг охранником наймусь, – поделился он планом.

– Вряд ли возьмут, – легко уловил его идею трактирщик. – Но попробуй, мысль дельная, конечно. А контора…

– Я провожу, – вызвалась Анна.

– Тогда, может, и возьмут, – хохотнул трактирщик и уткнулся обратно в свои записи.

Дмитрий только молча кивнул девушке и не стал допытываться, что означали эти намёки и взгляды. Как и история прииска, тонкости местных взаимоотношений его не касались. Он отлично умел не задавать лишних вопросов и за время охотничьих разъездов неоднократно убеждался в полезности этого умения.

Глава 3. Маленький большой человек

День потихоньку клонился к вечеру, тени вытянулись и загустели, но над центральной площадью стояло всё то же неподвижное жаркое марево. Тишины не было: где‑то неподалёку горланил петух, цокала копытами мохноногая крепкая лошадка, тянущая телегу по краю площади, негромко обсуждали что‑то две женщины, идущие с прикрытыми салфетками корзинами, в стороне галдела стайка босоногих детей. Городок жил своей жизнью.

Дмитрий остановился на веранде, сощурился на солнце, но шляпу надевать пока не стал, так и вертел её в руках, разглядывая вид на центр города и пытаясь понять, что его в этой пасторали смущает.

Анна встала рядом, не торопя его и глядя не на площадь, а на стоящего рядом мужчину. Всё же насколько сильно он преобразился, просто вымывшись, побрившись и переодевшись в чистое!

Она никогда раньше не задумывалась, какие именно мужчины ей нравятся в смысле внешности. Ну вот Игнат, например, был не по вкусу, слишком огромный, а Старицкий казался симпатичным. Однако сейчас, разглядывая приезжего офицера, она с лёгким смущением сознавала, что из всех знакомых мужчин он, пожалуй, кажется самым привлекательным. Во всём. Сама себе дивилась, как мало ей понадобилось, чтобы переменить мнение – просто взглянуть на него отмытого, побритого и в свежей одежде. И тем не менее…

Высокий, но не чрезмерно, так что она носом утыкалась бы ему в ключицы. Широкоплечий, ладный – меньше Игната, но массивнее управляющего и оттого лучше обоих. Тёмные нахмуренные брови, нос с горбинкой, волевой подбородок, шрам на виске, который сейчас казался не бандитским, а интригующим… Не красавец, но его профиль привлекал внимание, на него приятно было смотреть. Не лощёный, как Старицкий, которого очень просто было представить прихорашивающимся перед зеркалом, и это Анну всегда смешило, а настоящий, живой. Очень уместный здесь и сейчас.

А ещё, как с растущим смущением признала Анна, он неуловимо напоминал матёрого медведя. Сытого, осеннего. Наверное, виной всему были просохшие волосы: густые, бурые с бронзовым отливом и седыми подпалинами – чисто медвежья шуба. Поймав себя на внезапном желании запустить в «мех» пальцы, она ещё больше смутилась и заговорила, чтобы отвлечься от этих глупостей:

– Дмитрий, я бы хотела перед вами извиниться.

– За что? – очнулся он от созерцания, повернулся к ней и в искреннем удивлении приподнял брови.

– За то, что подумала о вас дурно, только увидев и не имея к тому никаких предпосылок. Обычно охотники за головами не многим лучше тех бандитов, которых ловят, а вы выглядели настоящим разбойником…

– Было бы за что извиняться – за правду, – улыбнулся он. – Стоило бы привести себя в порядок с дороги, а я решил сначала с делом управиться. Но кто же знал, что градоначальник здесь – девушка. Анна, я бы хотел для начала зайти в банк, поговорить о Шалюкове с кем‑то там. Составите компанию?

– Идёмте, конечно, – легко согласилась она. – Аполлинарий Адольфович Хрустов, управляющий, должен быть на месте, думаю, он ответит на ваши вопросы. А что вы хотите спросить? Как он вообще может помочь с поисками убийцы?

– Надеюсь, он расскажет о делах покойного. Распоряжение из Рождественска о содействии у меня есть, его должно хватить. Вряд ли Шалюков результаты своих махинаций, если такие были, проводил через банк, но поговорить всё же стоит. Идёмте.

Они спустились на несколько ступеней и двинулись к соседнему зданию. В этот момент детвора побежала им наперерез с криками «Отдай, сейчас моя очередь! – Нет, моя!», на бегу пытаясь что‑то поделить. Анна с улыбкой кивнула в ответ на разрозненные «здрасьте!» от малышни. Дмитрий тоже усмехнулся, мазнул по ним взглядом, потом вдруг остановился как вкопанный, вернулся к ним взглядом и уставился потрясённо и недоверчиво. Тряхнул головой.

– Анна, мне не кажется? Они правда отбирают друг у друга череп?..

– Дети постоянно что‑то друг у друга отбирают, не мешайте им играть. – Набель тоже пришлось остановиться.

– Играть? С человеческим черепом?! – Косоруков всем корпусом обернулся к спутнице.

Та, озадаченно глядя на него снизу вверх, неопределённо повела плечами. Изумления и тем более возмущения мужчины она не понимала совершенно искренне.

– Ну а почему нет? Череп и череп. Не укусит же он их. Или вы его узнали? – попыталась она пошутить и даже улыбнулась, но шутка не встретила понимания, наоборот, выражение лица охотника стало ещё более сложным и ошарашенным.

– И во что же они играют? В расхитителей могил?! – уточнил Дмирий, понимая, что все попытки объяснить безумие ситуации обречены на провал.

– Понятия не имею, но вряд ли, на кладбище у нас порядок, за ним отец Алексий приглядывает, а его все уважают, и дети тоже.

– И где они тогда нашли человеческий череп? Нам стоит поискать ещё один обезглавленный труп?..

– Да их тут полно, – отмахнулась Анна. – Пойдёмте? А то вы так в контору не успеете.

– Полно?.. – тупо переспросил Косоруков, но с места тронулся. Хотя мелькнула мысль, что тронулся он скорее умом. – Где – тут?

– В окрестных горах и лесах, – пояснила девушка. – С войны. Не все трупы встают упырями и прочей нежитью, некоторые тихо‑мирно гниют, а желающих собирать этих желтокожих не было и сейчас тоже нет.

– И насколько их много? – пытаясь взять себя в руки, спросил Косоруков. Голос прозвучал деревянным, но собственную выдержку он всё же мысленно похвалил.

Нечего, нечего их поучать! Живут как‑то – и пусть живут, а он тут проездом и ненадолго, уедет и забудет как страшный сон.

– Ну не под каждым деревом, конечно, но попадаются. Да что я вам рассказываю, проще самому будет посмотреть!

– У меня такое ощущение, что я попал в какой‑то другой, сказочный мир. Со злыми ведьмами и чудовищами, – задумчиво проговорил Дмитрий, открывая перед девушкой дверь банка. Мельком глянул на рыжего облезлого кобеля, вольготно развалившегося в тени у стеночки; дворнягу отсюда явно не гоняли. – Упырей полно, дети с черепом играют, и никто не видит в этом ничего необычного. И почему‑то мне кажется, что это ещё только начало.

– Может быть, вам не кажется? – серьёзно спросила Анна, посмотрев на него искоса, со значением.

Но продолжение разговора пришлось отложить на потом.

В небольшом приёмном зале банка было светло, чисто и горьковато пахло влажным после недавней уборки лаком, которым были покрыты дощечки пола. Лак от времени потемнел и придавал неожиданно благородный вид всему помещению. Мебель тоже была тёмной и основательной, при покупке на ней не сэкономили. Три небольших письменных стола в ряд, на одном из которых царствовала внушительная пишущая машинка, хозяин другого, заваленного бумагами, отсутствовал, а за третьим уставший клерк что‑то старательно и, видимо, давно втолковывал опрятно одетой старушке в цветастой шали. Простые стулья для посетителей вдоль другой стены, небольшой журнальный столик в середине их ряда, на котором лежало несколько газет и журналов, по виду – едва ли не прошлогодних. Напротив входа имелось зарешеченное окно с табличкой «Касса», закрытое сейчас ставней, и две одинаковых двери по бокам от неё.

С Анной присутствующие дружелюбно поздоровались, и никто не обратил внимания на то, как спокойно она прошла к левой двери. Ни о чём не спросили, не предупредили, не предостерегли – полное доверие, как будто то же самое градоначальница проделывала каждый день.

За дверью оказался коридор без окон, тускло освещённый одиноким зачарованным светцем в креплении под потолком, справа – решётка без видимых замков, кажется зачарованная. Но в её сторону Набель даже не глянула, прошла прямо, к менее солидной двери, за которой справа начиналась крутая и узкая лестница на второй этаж, а слева имелась небольшая ниша для инвентаря уборщицы, занавешенная серым полотнищем; в темноте сквозь щель поблёскивало ведро и слегка торчала ручка швабры. На втором этаже имелась всего одна дверь, и вела она в кабинет управляющего.

Никакой охраны Дмитрий, к своему удивлению, не увидел. Не считать же таковой кобеля у входа, право слово.

Хрустов Аполлинарий Адольфович оказался человеком неопределённого возраста, неприметной, но располагающей наружности: среднего роста, добротно и опрятно одетый, но без франтовства, с аккуратно подстриженной бородкой и тщательно уложенными короткими седыми волосами. И в обхождении он оказался весьма приятен: без заискивания или снисходительности, спокойное дружелюбие выспавшегося и вполне довольного жизнью воспитанного человека. Этакое зримое воплощение образа идеального чиновника.

Он принял незваных гостей, – а вернее, госпожу Набель с сопровождающим лицом, – радушно. Предложил чай, завёл разговор о каких‑то городских вопросах вроде расширения водопровода и прогнозов погоды. Анна поддержала разговор, и несколько минут Дмитрий, не вмешиваясь, слушал о местных проблемах. Ни слова про упырей и какую‑то иную нежить не прозвучало, разговор вообще был самым обыкновенным и вполне невинным.

Никакой пользы для охотника в нём не было, но зато он сумел убедиться, что обязанности градоначальника А. П. Набель выполняет исправно. Как минимум знает нужды родного города, помнит про какие‑то сметы, со знанием дела поминает чиновников из Хинги… Судить о её профессионализме Косоруков не взялся бы, но наконец принял, что эта девушка не просто занимает кабинет и штопает там чулки.

К погибшему казначейскому проверяющему разговор таким образом вырулил не сразу, но плавно и удивительно естественно. Здесь, конечно, скрывать истинную цель приезда Косорукова никто не пытался.

Аполлинарий Адольфович внимательно изучил документы охотника и те бумаги, что выдали ему в Рождественске в закрепление полномочий, проверил все печати специальной зачарованной линзой для бумаг и только после этого неохотно согласился честно отвечать на вопросы. Но предупредил, что рассказывает он всё это частному лицу исключительно из уважения к Анне Павловне и её просьбе, ничего писать и подписывать не станет и уж тем более не подтвердит сказанного в суде.

Покойный проверял не только прииск, но и отделение банка, и некоторые другие учреждения, даже городскую казну. Образцовый порядок был только в последней, так что Анна искренне удивилась тому обстоятельству, что Шалюков брал взятки. Банкир же честно признался, что некоторые неточности и спорные моменты в его деятельности вроде отсутствия обязательной охраны всплывали нередко, и куда проще было договориться с проверяющим, чем с ними бороться. Тем более тот не зарывался, меру знал, был очень щепетилен в этом вопросе, и, со слов Хрустова, работать с ним было приятно. Аполлинарий Адольфович даже готов был ручаться, что примерно того же мнения придерживались все, с кем покойный работал. Банкир посетовал, что неизвестно, кого пришлют на смену и как с ним договариваться, и у Дмитрия сложилось впечатление, что беспокойство это было искренним.

– А почему нельзя устроить здесь нормальную охрану? Здесь что, настолько тихо и безопасно, что вы не боитесь грабителей?

– Зачем охрана? Есть же Тузик.

– Тузик – это тот кабысдох у двери? – озадачился охотник, не веря, что они всерьёз могут на это рассчитывать. Сторожевые качества рыжего Тузика доверия не внушали.

Банкир странно переглянулся с градоначальницей, пряча улыбку в уголках губ, и заверил:

– О, не волнуйтесь, он прекрасно справляется со своими обязанностями. Ведь главное не факт наличия охраны, а её результат, разве нет? А нас ни разу ещё не ограбили с момента основания, можете спросить у нашего начальства в Хинге, вам подтвердят. Хотя попытки были.

– И как здесь помогает облезлая дворняга? – вздохнул Дмитрий.

– Знаете, как говорят? Не будите спящую собаку. Вот и мы, думаю, не станем беспокоить его ради развлечения и утоления вашего любопытства. Да и помимо Тузика есть кое‑что, что я, с вашего позволения, не стану афишировать. Безопасность всё же. Возвращаясь к Шалюкову… Знаете, мне сложно поверить, что он вдруг изменил своим принципам и порядкам и потребовал у кого‑то сразу много. Или, например, пошёл на шантаж кого‑то, кого шантажировать не стоило. По моим наблюдениям, ему вполне хватало на жизнь, и накопления на безбедную старость имелись, и ещё через десяток лет подобной исправной службы он вполне мог позволить себе уйти на покой. И, может быть, не шиковать, но жить в своё удовольствие где‑то в более приветливых краях, о чём и мечтал. Детей у него не было, женщины тоже, и не сказать, что он об этом жалел. Наоборот, я как‑то сетовал ему, что приданое для трёх дочек брачного возраста – изрядные расходы, так он вполне искренне сочувствовал и рассудил… Дословно я, увы, не помню, но и женщин, и детей он считал лишними тратами. А при столь скромных запросах, зачем бы ему понадобилось много денег?

– В таком случае выходит, что мотива для убийства не было ни у кого, однако кто‑то же разрядил в него ружьё и забрал документы! Не женщины, не шантаж, не деньги… Вряд ли у него при себе была значительная сумма наличными, верно?

– Смотря какую сумму считать значительной, – осторожно возразил Хрустов. – Для кого‑то и рубль – большие деньги. А он ведь собирался уже уезжать, дела закончил, так что сколько‑то наличности имел. Хорошая лошадь и эти деньги могли стать весомым мотивом, особенно для какого‑то отчаявшегося оборванца.

– Пожалуй… – пробормотал Дмитрий, принимая и эту версию, а после проговорил рассеянно: – Интересно, куда он девал все эти законные и незаконные накопления? Дома у него ничего такого не нашли, банковского счёта тоже.

– Существует практика номерных счетов, при пользовании которыми не нужны имя и фамилия, только комбинация цифр – номер счёта плюс некий пароль. Вполне возможно, что именно таким он и пользовался. И если он нигде этот номер не записал, а унёс с собой в могилу, то его вряд ли удастся отыскать. А он мог и не записывать, у него была прекрасная память на числа. Или записать, но где‑то в таком месте, какое надо знать, иначе не догадаешься, что это именно оно.

– Но если кто‑то узнал эти цифры, он ведь мог воспользоваться своим знанием? И убить Шалюкова за это мог, и при попытках вызнать пароль – тоже.

– Мог, конечно, но я сомневаюсь, что дело в этом. Если бедолага записал и номер счёта, и пароль, и эта информация к кому‑то попала, не было нужды его убивать, достаточно просто пойти в банк и забрать деньги. И он бы долго ещё не обнаружил потери, а обнаружив, ни в коем случае не пошёл бы в полицию. Что бы он им сказал? Что у него украли полученные с взяток деньги, которые он ото всех прятал? Нет, за это его убивать не стоило. А вот если цифры и пароль пришлось выбивать – это другое дело, тут могли и прикончить.

– Тогда расследование можно сворачивать, – хмыкнул Дмитрий. – За то время, что прошло с момента убийства, убийца уже мог добраться до Рождественска, забрать деньги и счастливо отбыть в неизвестном направлении.

– Ну это уж вам виднее, – развёл руками Аполлинарий Адольфович. – Но с другой стороны, ведь и узнать про этот счёт как‑то было нужно, а покойные не был болтлив. Поверьте мне, о договорной стороне работы Шалюкова знали очень немногие. Вот даже Анна Павловна не в курсе, а это о многом говорит. Только те, кто давно имел с ним дело и регулярно давал эти самые взятки.

Дмитрий только задумчиво кивнул. Версия с деньгами на секретном счёте и ему самому казалась слабой. Следов побоев и других прижизненных повреждений на трупе не нашли, так что на пытки всё это не походило – его просто пристрелили. Конечно, повреждённые места могли объесть упыри и уничтожить следы, но…

И кому верить? Милохин считал убитого жадным до денег и способным вляпаться в авантюру, Хрустов – осторожным и предусмотрительным, знающим меру. Оба как будто проницательные люди, знавшиеся с покойным, оба как будто достойны доверия.

Пока самым правдоподобным казался вариант с каким‑нибудь жадным старателем, заметившим у проверяющего приличную сумму наличных. В этом Хрустов был прав, есть люди, которые за рубль удавят, а у Шалюкова суммы были куда более существенные. Но всерьёз в эту версию Дмитрий не верил, потому что имелась ещё одна важная деталь, о которой он не спешил распространяться.

Вскоре после этого они, допив чай, распрощались с банкиром.

– Куда теперь? – полюбопытствовала Анна, когда они вышли из банка обратно на пыльную и пропечённую солнцем площадь.

– В приисковую контору, наверное. Хотя, если подумать, идея для вида наняться на прииск охранником уже не кажется мне такой привлекательной. Боюсь, мне там никто не поверит. Для того, чтобы поверили, следовало с самого начала к этому готовиться и вести себя иначе. Уж как минимум не таскать вас всюду с собой, а то с чего бы градоначальнице сопровождать какого‑то бродягу?

– Без меня с вами тем более не станут там разговаривать, – возразила она и зашагала в нужном направлении, всё равно охотник дороги не знал. – Вся охрана приисков – из местных. Несмотря на столичного управляющего и нескольких пришлых инженеров, горожане считают прииск своим и не станут откровенничать с чужаком. Это среди старателей всякие‑разные охотники за удачей встречаются, но их местные не жалуют, и это взаимно.

– Кстати, я до сих пор не спросил… А вы как общались с покойным? Мне кажется, что все, кто не вырос в этом городе и не знает местных обычаев, воспринимают вас на этой должности… с насторожённостью.

– С негодованием и недоверием, вы хотели сказать? – усмехнулась она. – Держу пари, вы тоже считаете, что градоначальницей я стала случайно.

– Это не моё дело, я здесь не живу и к этому городу не имею никакого отношения, – не позволил он втянуть себя в пустой спор. – Так что с Шалюковым?

– С ним всё было спокойно, – задумчиво отозвалась Анна, оценив и честность, и тактичность собеседника. – Его не волновали мой пол и возраст, только цифры, а с ними у меня полный порядок. Мне достаточно того жалования, которое положено государем, так что все городские деньги идут на городские нужды и нет необходимости что‑то подгонять. Да и порядок я тоже люблю, поэтому общий язык мы, как ни странно, находили легко. Можете не верить, но про его взяточничество я не знала. Ну и кроме того… Он застал моего отца. Прекрасно знал, как к Павлу Андреевичу Набелю относились горожане, и тоже умел не лезть в чужие дела. И он не подтасовывал факты и не пытался найти нарушение там, где его не было. Я полностью согласна с Аполлинарием Адольфовичем: Шалюков был далеко не самым плохим работником, мне жаль, что с ним так вышло, и будь моя воля – я бы оставила всё как есть, – она неодобрительно поморщилась и вздохнула. – Хрустов дело сказал. К нему все привыкли, он не досаждал, и менять знакомое малое зло на невесть какое незнакомое – дураков здесь нет.

– Все привычные, а новый начальник прииска? Он же появился здесь недавно, мог не сойтись с проверяющим в цене.

– Мне не нравится Старицкий. Но он не похож на человека, способного убить ради денег. – Анна задумчиво пожала плечами. – Кроме того, убийство проверяющего не решит проблему, и он не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Это просто исполнитель, на место которого придёт новый. Проще уж договориться с тем, который есть…

– Потому что договариваться с ним было легко и удобно, – подхватил Дмитрий. – Я понял, что он всех устраивал. И всё более правдоподобной кажется идея со случайным бандитом с приисков.

– Вам она не нравится? – проницательно предположила Анна.

– Не нравится. Я думал об этом, но… Но всё равно кое‑что не клеится.

– Чутьё, – задумчиво предположила Анна. – Знаете, я совсем не сыщик, но почему‑то мне тоже кажется, что всё не так просто. Хотя совпадения порой бывают очень неожиданны, а случайности – нелепы… Но я предлагаю выход. Не задумываться пока об этом. Скажите, если даже его убил случайный бандит, это как‑то скажется на ваших дальнейших действиях?

– Нет, – невольно улыбнулся Дмитрий. – Наверное, вы правы: не стоит городить версии, не обладая фактами. В любом случае нужно посетить прииск и осмотреть место трагедии, оно же по дороге?

– Да, ближе к городу. Завтра утром и посмотрим, хотя я не понимаю, что вы хотите найти там через столько времени.

Дмитрий только пожал плечами.

Деталь, ломавшую эту правдоподобную версию получше любого чутья, отметил ещё следователь в Рождественске. Шалюкова застрелили с близкого расстояния, почти в упор, в грудь. Значит, вероятнее всего, убивали не в седле, а стоящего на земле, притом некто, кого казначейский проверяющий не боялся или даже хорошо знал. И сегодняшние расспросы только подтвердили это предположение: покойный совсем не казался смельчаком и рисковым парнем, не стал бы он вот так сходиться с кем‑то подозрительным.

Так что если грабитель и был, то не вовсе уж случайным разбойником с прииска. Кто‑то, кто не выглядел опасным и угрожающим, кто‑то из хорошо знакомых… А кто может казаться менее безобидным, чем молодая честная девушка, пусть даже у неё в кобуре револьвер?

Впрочем, всерьёз госпожу Набель Дмитрий не подозревал. Похоже, ту здесь искренне любили, и, если бы у неё начались проблемы, наверняка решала бы она их не одна и не так. Достаточно вспомнить того же Милохина, вот уж кто разобрался бы с кем угодно! А он ведь ещё и чародей, пусть и слабый, зато – незарегистрированный. У младшего командного состава и рядовых матросов нередко за годы службы вскрывались плохонькие способности к чарам. Уж хватило бы обставить всё поаккуратнее, так, чтобы труп не нашли и следы от дроби – тоже.

Феномен, при котором у моряков, в ком изначально никакого дара не выявляли, но с годами службы он в незначительной мере проявлялся, был описан уже очень давно. Чародейская наука до сих пор не нашла этому точного объяснения, но версий было много – от смешных и глупых до вполне связных. Косорукову нравились две.

Первая утверждала, что зачаточные способности к водному чародейству заставляют человека невольно тянуться к родной стихии, а там они крепли и просыпались от постоянного пребывания на воде. Это, впрочем, не объясняло наличия среди моряков огневиков, которых к воде совершенно не тянуло, в том числе и среди таких вот «новопроявленных».

Вторая же полагала, что чародейские способности в той или иной мере присутствуют почти у всех людей, просто померить их можно лишь с определённого уровня, а у кого дар слишком слабый – раскачать его крайне трудно. Морские же суда издавна плотно окутывали чарами разного сорта, и чародеев на борту всегда хватало, и всё это служило благодатной почвой для взращивания малых талантов. Теплицей.

– Вашего отца здесь очень уважали? – заговорил Дмитрий через несколько мгновений тишины, когда они шли по теневой стороне широкой и достаточно оживлённой улицы. Кажется, оживление было связано не с местом, а со временем: солнце уходило, переставало нещадно палить, и люди выбирались под открытое небо.

И Шналь окончательно стал похож на обыкновенный маленький провинциальный город. Только перекати‑ёжики не давали Косорукову забыть, где именно он находится.

– Моего отца любили, – возразила Анна. – Как и всю нашу семью. Род Набелей живёт здесь давно, мой предок был одним из основателей Шнали, так что мы тут свои.

– И место градоначальника передаётся по наследству?

– Можно сказать и так, – улыбнулась она.

– А почему Шналь? Откуда такое странное название? И какого оно вообще рода? А то я и в мужском, и в женском слышал…

– Чжуры так зовут нашу речку, в честь неё и назвали. И с родом потому сложно. По бумагам‑то мужского, но у чжуров в языке родов нет, а жителям и так и этак нравится. Так что ни в чём себе не отказывайте, – улыбнулась она.

– И как это переводится?

– Вы не поверите, но – «маленькая река», – весело отозвалась девушка. – Чжуры не дают названий местам в том понимании, какое вкладываем в них мы. Они считают, что у каждой горы, каждой речки и долины есть свои духи, притом многочисленные, и им будет неприятно получить какое‑то собирательное название. Считают, что это звучит пренебрежительно.

– Справедливо, – рассеянно согласился он. – Это примерно как западные соседи нас всех «Иванами» называют, уважительность в этом сложно найти.

Городское управление прииска «Южный» занимало первый этаж двухэтажного каменного здания, последнего в ряду похожих. Следом, через улицу, уже начинался другой город, из деревянных домов на каменных основаниях, а за ними всё чаще попадались обыкновенные срубы.

Внутри здание состояло, по ощущением, из одних сплошных коридоров со множеством запертых одинаковых дверей с номерами, в расположении которых не виделось никакой системы. Здесь Анна ориентировалась плохо, поэтому не стала рваться вперёд и уступила возможность дёргать все подряд ручки спутнику, сама же молча двигалась следом, чувствуя себя при этом лишней. Понятно, что от неё требовалось только поручительство и это правильно, но всё равно ощущение было странным.

За годы, прошедшие со смерти отца, она быстро привыкла самостоятельно решать все вопросы, разговаривать и договариваться, и всё это – в одиночку. Была, конечно, Татьяна, добрая дородная женщина, которая приходила помогать по хозяйству, а вернее – вела его сама. Было четверо работников управы, помимо Анны, но все свои места занимали давно, службу знали прекрасно и справлялись с ней без понуканий.

Ей никто не пытался навязаться в компанию и в помощники, один только Старицкий, но и тот не слишком настаивал. Отношение горожан было понятно: она – Набель, а что у города теперь хозяйка, а не хозяин, для них не играло особой роли. Она и в детстве всегда была заводилой и очень редко следовала за кем‑то. Одиночество порой тяготило Анну, но привычка быстро справлялась с давящим чувством, а отсутствие других вариантов и вовсе делало размышления об этом пустыми и бессмысленными.

Оказаться вдруг не одной, и притом – ведомой, было очень непривычно. Вроде бы мелочь, ну что такое одно посещение приисковой конторы? А всё равно – странно. И любопытно. Особенно любопытно со стороны наблюдать за Косоруковым, таким серьёзным, спокойным, уверенным, знающим…

Это любопытство, граничащее с любованием, удерживало рядом с охотником гораздо крепче необходимости и желания узнать разгадку смерти Шалюкова. И Анне оставалось только радоваться, что она не любила откладывать дела на потом и предпочитала решать проблемы сразу: они не успевали накапливаться и при необходимости давали возможность взять перерыв и потратить его на что‑то… вот такое. Тот же объезд города вполне можно было отложить на завтра, а сегодня – понаблюдать за охотником.