Читать книгу: «Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла», страница 5

Был установлен паритет, однако Юэн продолжил сканировать с головы до пят манеры и привычки поведения попутчиков.

Первым на очереди, оказался, Джеймс Фастелли – четырнадцатилетний парень с атлетичной внешностью: с крепкой шеей, крупными плечами и мускулистыми руками. Он был смугловатым, имел густые, как брови, так и кучерявые чернявые волосы, метал взглядом из дисков орехового цвета; горбинка на носу у межбровной переносицы говорила о высокой степени амбиций, самоуверенности в собственной неотразимости и расчётливости. Джеймс рисовался воплощением складного и заносчивого, харизматичного юноши – Юэн глубоко завидовал, ведь ему на самом деле всегда нравились бойкие, уверенные и порой бестактные люди, говорившие только то, что первым стрельнёт на ум – да и девушки, в целом, как и остальные люди вешались к такого рода весельчакам, лидерам и душе компаний… Вряд ли кто-то был способен устоять от заразного чувства юмора, оптимизма и желания быть впереди планеты всей…

Почему Юэн в начале хотел разглядеть внутренность и наружность Джеймса? Всё очевидное – просто! Джеймс – противоположность, к которой стремилась его низкая самооценка. А чем был недоволен Джеймс? Наверное, задетым «Эго» – ему было полезно видеть людей на сквозь за оградами чрезмерной открытостью и прямолинейностью. Юэн же наконец-то приблизился к ответу почему не обзавёлся товарищем или настоящим другом – всему виной несчастная демонстрация недоверия, наличие негативных установок, и последнее, корень зла – гордость одиночки, чьи убеждения считались «выше» и «правильнее» остальных обывателей.

Умелость Эмели разбавила атмосферу «липких» масок, теперь её «чуйка» симпатизировала— она отвечала взаимностью.

Эмели де Болуа – роскошная, высокая девушка, с огненно-рыжими волосами и волнистыми прядями, собранными в единых пушистый-распушистый хвост. Броские зелёные кошачьи глаза, тонкая переносица прямого носа, гладкая и ухоженная кожа с веснушками; хлопающие ресницы очаровывали и обманывали – ну просто красотка! Хотя она не обладала хрупким женственным телосложением, её врожденное классическое начало создавало совершенство – ей нравилось пользоваться только каплей перфекционизма.

Быстрая уверенная речь Эмели позволила узнать много-много интересного…

Первое, она была первым исключением из правил, среди граждан Грейтфелла, но частично привитые манеры деловых жестов или мимики так и не выветрились свободолюбием. На самом деле, она восхваляла небеса, что имела возможность отдохнуть от чопорных демагогий, интеллектуальных вечеров, опер и балетов, политических диспутов и собраний только в Ильверейн, брала пример с философской расслабленности Джеймса – каким-то удивительным образом ей удавалось перещеголять успеваемость прилежных студентов.

Второе, помимо желания стать первоклассным заклинателем земли, её коммерческая жилка в ряду с талантом и любовью к моде лепили будущее перспективного дизайнера и модельера. Столько идей, нарядов, образов, не укладывались в представления Джеймса о том, что мастерская подруги существовала в полнейшем бедламе. Упреки на неё не действовали – она считала, что делала любимое дело на максимум, и, следовательно, находились издержки.

Третье, Эмели – ещё тот крепкий орешек, к ней в карман за словом не полезешь. Многим парням в академии, казалось, что она легкодоступная, но по итогу каждый узнавал, что она была способна любого наглеца и «скунса» взять, так сказать, крепко за мошонку и отстоять себя в схватке за право уважать её чувства и принципы…

После забавной истории Джеймса о том, как он на занятии химии залил всю лабораторию, спас всех от контрольного профессора Мюррея, Эмели шлепнула губами от неприятных воспоминаний, которые испортили её новый костюм, а вот Юэн смеялся и уже не чувствовал скованности, словно его щекотали.

Несколько часов пролетело незаметно…. Поезд проехал через Александрийские врата и мчался по небесным рельсам, огибая высокие облачные долины. Солнце стало прозрачного, немного усыпляющего цвета. В самых низинах и обрывах, края плывущих островков отдавали нежной голубизной. Неощутимый страх высоты сковал, когда заглянул вниз – сплошные пушистые развивающиеся плотна из облаков.

Юэн решил угостить попутчиков фирменным угощением Клары – в итоге её пирожки обожествили.

– А сколько нам ещё добираться? – спросил он.

– До Айседаля? – уточнила Эмели, дожевав угощение, но передумала и ответила на вскидку. – Половина пути осталась.

Аврора пролетала мимо Района Открытых летающих островов – заброшенного края с перевернутыми угольными пирамидами: огромные и обширные плоские вершины застилались полянами и джунглями, блики искусственных водоёмов и водопадов стремились в морскую пропасть. Юэн, увидев реальность очередного документального фильма, делил мир на несколько горизонтов: один – земной, ничем не приметный, а второй – фантастичный, выходивший за границу замочной скважины…

И тут в призрачной дали показалось новое чудо – два танцующих дракона. Их крылья пускали маленькие искорки, чешуя сливалась с чернотой летающих островов: они кружились, словно гимнасты, выполнявшие акробатические трюки, поднимались и плавно опускались, и в конце дальнего представления расправили крылья и готовились уплывать…

– Это огненные ласточки, – пояснил Джеймс, как спортсмен и укротитель драконов. – Они одни из единственных, кто любит покрасоваться, и живёт за приделами Диких Земель[2] и Земли Драконов[3].

– Интересное у них название… – пытался опомниться Юэн.

– И не говори! – поддерживала Эмели, засмотревшись на грациозные движения «неземных» созданий, – Вот, кому известна настоящая свобода! Не то, что этим… – и указала взглядом на остальных пассажиров, вздохнув с упрёком. – Ничем их не удивишь…

Драконы кружили волновыми дугами пару мгновений, разогнались в чистой вышине и рыбками нырнули в небесные воды. Образовались облачные всплески и после разрывы в долине затянулись.

Юэн не заметил, как Джеймс и Эмели оставили его одного после наступления сумерек. Время мчалось сквозь ночную пустоту. В окне ничего нельзя разглядеть из-за плотного освещения – только расплывчатые отражения. Он уснул буквально на пару часов. Смена часовых поясов утомила его насмотренность.

– Эй, Юэн, проснись, – будил его Льёван. – Не хочу, чтобы ты пропустил…. Скоро мы прибудем в Айседаль.

Незаметно прошло снижение. Пассажирский поезд плыл по кромке моря, вдоль необитаемых берегов, его вагоны проносились – расступалась пенная линия; на отмели стеклянная вода отражала морскую траву и перекаты подводных растений; коралловые рифы выныривали около первой гряды юго-восточных островов, укрывавшие неприметную жемчужину архипелага – остров Дуан. Гигантские роговые скалы и песчаные одинокие береговые линии окружались тёмно-фиолетовой неоновой лагуной. Сонливое сияние догоравших звезд отражалось на тёмной ровной морской глади.

В далекой манящей пустоте уходящей ночи прятался космический корабль «Ифлида»[4] – разрушенный истребитель, напоминание о падении на землю метеорита, чья ярость покоилась под нескончаемым ритуалом солёного омовения: металлические остатки переливались, трещины блоков и оголенных сетей утопали в глубине гигантской сферы.

Далее сновидение – ярчайшее из возможных не прекращалось…. Продолжалось…

Взгляд Юэна померк и возродился в следующее мгновение – Айседаль[5].

Чем дальше неслась Аврора, тем сильнее время замирало. Бессмертная, беззвёздная пустота расступилась и небо в мгновение запылало. Магический огненный шар озарил горизонт. Морская бесконечность словно опоясывалась золотистой чешуей дракона. Нежные щеки тут же окатились лучистым теплом, а тёмно-карие глаза осветлились и чуть защурились от высшего блаженства.

Восходящий солнечный диск гипнотически двигался в сторону дисгармоничных побережий, невысоких гор, которые назывались сопками. Лучи выныривали из объятий беспорядочных мысов со скалистыми островками – раскаленные кекуры увенчивались на вершинах мелкими кривыми деревьями из малахитовой хвои. Волнистые хаотичные берега, покрытые тёмно-зеленым и холодным пенистым налётом, обрывались, оставляя лишь насыпи из каменных бусин у кромок еще спящих берегов Тихого Океана.

Глубоководный нырки поезда, как оказалось, достигли просторов Айседаля. В этом неописуемом крае сочеталось несочетаемое: болотистые пустоши сменялись расстилавшимися массивами тонкоствольных монгольских дубков на перекатах сопок, редколесьем из каштанов и ясеней или лещины; широколиственные простота переплеталась с таежной выразительностью: высокими соснами, тисовыми аллеями, елями, пихтами и чёрными березами – этот контраст наблюдался в направлении к старинной горной цепи – Сихотэ-Алинь.

Эмели и Джеймс впечатлялись поэтическому взгляду попутчика, который окутал все сознание неизведанным миром проживаемого божественного мгновения. Льёван не смел отвлекать его – он узрел воскрешение давней мечты. Юэн, тогда ещё не мыслил, что Айседаль станет тем непостижимым краем на стыке двух временных горизонтов, станет его Землей Обетованной – началом всех начал.

Звёздная ночь

На стволах хилых деревьев разрастался плющ; высокая сорные травы застилали виды дальних ветхих домов, а низкие кусты вдоль железной дороги цеплялись ветвистой паутиной за густые заросли на склонах.

Широкая лесистая дорога. В низине скал протяженного мыса играли морские барабанные дроби. Солнце встало высоко, и беспощадный свет разгонял перистое небо. Утренний ветер доносил равномерным тактом ракушечный шум волн и сбавлял натиск подступающей невыносимой духоты.

За крутым изогнутым поворотом старая дубовая аллея открыла дальний вид на замок Ильверейн[6]. Льёван шёл, а Юэн, не спеша, по мере приближения, детально разглядывал как современный стеклянный западный фасад питался горячими лучами, так и ракушечную крышу жемчужного оттенка, массивные купола; переходы между башнями органично сочетались с природным ландшафтом – натуралистичные архитектурные контуры стремились достичь небесного величия вместе с нерукотворной морской композицией.

Деревянная мостовая тропа пролегала вдоль скалистого побережья и укрывалась декоративными шапками кедра и карликовых сосен, незаметно пропадавшие у перехода через обрыв с углубленным гротом, где рукоплескали бодрящие волны. Грани Бриллиантового моря качались, накладываясь одна на другую – стальная синева боролась с ослепительными зеленовато-бирюзовыми пятнами и мерцающей пеной.

Наконец-то мистическая арка проводила в тёмный и заброшенный двор – глухота нарушалась старческим ароматом пышных глициний и сырых висячих над головой лиан, что преграждали проход свету, опутывая открытые павильоны и галереи: их инаковость подчеркивалась карбоновыми соединениями с витражными башнями, стремившиеся стать частью сияния минерального кристалла, наполнявшийся подземной и наднебесной магической силой.

– Юэн, лучше не отставай от меня. – поторапливал Льёван. – Иначе от восхищения заблудишься….

– Хорошо… – Юэн сжимал пальцы ладоней от эстетического исступления, и после поспешил догонять.

Немыслимое… Пространство вестибюля сияло янтарным светом, широкая раздвоенная парадная лестница с водопадом изгибами поднималась высоко, полы отражали мельчайшие детали зеркальных стен и потолков, тонких ступеней и балюстрад, заросшие плющем. Встречали статуи эйр, которые словно указывали путь к небесной выси.

Ильверейн целиком состоял из геометрической органики: неисчислимые арки и колонны безграничными вершинами ветвей держали иллюзорные потолки, увенчанные фресками движимых небес. Всё выше и выше сплетение коридоров превращали расширенное пространство в райский гиперреалистичный лес из сверхматерии, которая содержала всю силу природного света солнца и серебряной луны в радужных мозаичных контрастах. Зал с величественными статуями Ветряной Рехс и Огненной Арсалии вели к замкнутыми этажам с балконными переходами и более узкими, затемненными галереями; бархатная ширма скрывала главный коридор замка – Золотой путь – то особенное место, которое Юэн отдаленно пытался разглядеть в Мятной роще. Зеркальные позолоченные полы и стены одаривали теплом лучей. Нескончаемая панорама открывала вид, затаивший дыхание: часть выглянувшей мостовой тропы над скалистым берегом уходила за сопки – чем дальше приходилось идти, тем морской горизонт становился бескрайним, его голубизна пряталась в бликах, а водная гладь обретала внутренний покой.

Двери центрального зала – Фартелла, где проходили празднества, общие собрания и ежегодная церемония посвящения, были закрыты и ожидали своего часа; за ними одна лестница спускалась в Ботанический сад и Академическую Оранжерею, другая поднималась высоко в Юго-западное и Северо-восточное крыло. Вписанные в стены кариатиды сопровождали до Магического и Исторического залов. Взбираясь, Юэн не успел опомниться, как волшебное пространство заканчивалось около плетенной путаницы из мостовых переходов над глубокой пропастью, в сердце Ильверейн – Пересечении нитей.

– Поговаривают, – пытался заинтриговать Льёван. – Это место дышит магией. Если ты ищем ответ на вопрос, то одна из дорог тебя к ответу или даже твоей судьбе. Так, что если хочешь куда-то прийти, но не знаешь – то смело приходи сюда…

Юэну понравилась присказка к суеверию, и более того он не ожидал, что Льёван покинет его у служебного лифта в директорское крыло.

– Мне нужно кое-что сделать. Ни пуха, ни пера, утёнок! – решил поддержать он, прежде чем сбежать.

Лифт поднял в директорскую, которая состояла из нескольких этажей: первый был заставлен полками с книгами, а между ними пролегал проход в совещательный зал с огромным столом и стульями, выходившие в сторону изогнутого окна; личный кабинет находился над расписным потолком с пробегающими облаками.

– Здравствуйте, Юэн. – послышался низкий голос.

Он повернулся на слух и увидел спускающуюся по ступеням мощную, высокую, волевую женщину, полную седых, короткостриженых волос. Одетая в бронзовое приталенное платье-мантию, она властной медленной осмотрительной походкой приближалась. Слегка морщинистые носогубные складки, подтянутое грубое мужское лицо, тонкие сухие губы, строгие серые глаза придавали ей очертания грозной пантеры, что без самодовольства, с достоинством могла заменить на тронном пьедестале любого льва. Суровый взгляд не позволял испуганно опустить глаза в пол – наоборот, заставлял лицезреть внешнюю непоколебимость и дисциплинированную мимику. Джаннет Олдрижд подошла и удостоила Юэна крепкого рукопожатия – её крупные руки были тверды.

– Я рада, познакомится с вами. – сказала она, и решила не терять ни минуты – перешла сразу к делу. – Пройдемте в мой кабинет: обсудим все детали…

Директриса уступила дорогу юноше, и они оба вошли в скромное и светлое помещение, уставленное различными стеллажами и галографическими глобусными картами, а напротив мини-оранжереи втискивался крупный стол и кресло.

Прежде чем, сесть, Юэн от волнения спросил:

– В этой академии все освещается естественными источниками, даже ночью?

– Совершенно верно, – удивилась женщина, но не показывала того, что ей показалось весьма неуместным и «странным». Так или иначе, она не могла не ответить, чтобы не нарушить стандартов. – Технологии позволяют вырабатывать солнечную энергию и освещать все коридоры замка. Жилые помещения питаются за счет ультрасолнечных батарей. В позднее время суток здесь светлее, чем в Грейтфелльском дворце Единства.

Юэн замялся, и наблюдал за тем, как директриса собралась, прежде предложив чаю, от которого он не отказался. Олдридж не пыталась на протяжении переговоров проникнуться излишней симпатией к столь неловкой и застенчивой опосредованности прилежного и ответственного из-за тревожности практиканта. Она не меняла кремниевого выражения лица, однако внутренне не выглядела сухарем, скорее сдержанной и практичной, особенно в употреблении слов – её не интересовала связь престудента с Льёваном, а волновало чисто служебное сотрудничество.

– Мадам, в чём будет состоят моя работа на этот год? – осмелился спросить Юэн.

– Вы будете моим личным помощником, ассистентом.

– Вы думаете я справлюсь? – Он думал его посадят за какую-нибудь монотонную, скучную и пылью работу. – Мне только четырнадцать…

– Юэн, вы слишком ужасного мнения о себе. – отрезала директриса.

– Извините… – маленький стыд пробежал по его лицу.

Ответ не произвел никакого эффекта. Олдрижд опустила на секунду стальной подбородок, помолчала, и продолжила:

– Мне понравилось ваше вступительное эссе. – она вдруг начала хвалить заслугу Юэн, чтобы перейти к более существенным вещам. – Вам нужно уметь отстаивать свою позицию, поэтому начнем....

Предстояло ежедневно разбирать и читать корреспонденцию, составлять официальные запросы и акты, вести протоколы студенческих и преподавательских заседаний, проверять и делать учёт всего документооборота. По срочному трудовому договору он числился сотрудником с должностью; ему предоставлялся доступ во все служебные и иные помещения академии, в том числе Библиотечный Архивный фонд. Практика, в дополнение, оплачивалась на полставки, и равнялась зарплате официанта в приличном ресторане, рабочий день не превышал четырех часов (теоретически, конечно); предоставлялось отдельное жилое помещение в студенческом общежитие, полноценное питание, право участвовать во всех мероприятиях, включая научно-исследовательские. Остальное время предназначалось для личного отдыха и подготовки доклада под началом директрисы как научного руководителя. Внимательно ознакомившись с соглашением о неразглашении и прочими приказами, он без колебаний поставил на необходимых экземплярах подпись.

– Отлично, буду ждать вас завтра ровно в девять часов. – пробежала хилая улыбка директрисы, которая захотела напоследок провести практиканта в его комнату. – Сейчас, прошу за мной….

– Да, мадам. – с радостным послушанием ответил Юэн.

Олдрижд поджала губы от предсказуемости. Она надеялась, что новенький, очередной практикант сможет ужиться с её строгостью и перестанет в конец то извинятся, то вежливо произносить слабое «да, мадам» – с другой стороны уверенность не покидала мнения, будто «Юэн-ёй» всё вытерпит, потому что обладал чертами угождать чужим ожиданиям и следовать правилам, а значит не возникнет никаких проблем…

Обиталище Юэна находилось в Восточной башне – самой удачной и удобной. Мимо проносились целые корпуса с редколлегиями, творческими кружками, вроде музыкальных и театральных, которые пробуждали энтузиазм понаблюдать за командными процессами: спорами, выдумками, идеями и коллективным планированием. Олдрижд успела вкратце поведать об активной жизни Ильверейн: она видела, как он хотел расспросить, но боялся задать вопрос не по деловому существу, и тоже считал её сугубо несговорчивой и отрешённой, однако это никак не задевало.

Выдержанный академический стиль гостиной общежития подражал атмосфере учёности и напоминал астрономическую обсерваторию. Они вошли в узкий проём и поднимались на верх башни. Директриса отвечала на приветствия студентов, которые выходили из комнат, чтобы помочь кому-нибудь разобрать чемоданы: многие удивлялись тому, что она провожала какого-то незнакомца. В конце последнего этажа появилась дверь. Олдрижд приложила специальную карточку-ключ и передала в руки Юэна.

– Это ваши апартаменты, так сказать… – вольно сказала она, взявшись за ручку и впустив нового жильца внутрь.

Неожиданно поприветствовал дружелюбный голос искусственного интеллекта:

– Приветствую вас, Юэн-ёй. Меня зовут Ингли. Рад познакомится с вами! Чем могу быть обязан?

Щёки мгновенно излучили пестрое смущение. Юэн давно не сталкивался с технологией умного дома. Он приложил палец к экрану на несколько секунд и начал осматриваться.

– Располагайтесь, и чувствуйте себя как дома. – Олдридж на короткое мгновение сменила официальный тон, и говорила так словно в её словах искрилось неравнодушие. Чувствовалось, что ей хотелось произвести хорошее впечатление. – А сейчас вынуждена вас покинуть – дела. – сказала она, и перед тем, как выйти вспомнила сделать приятное предложение, достойное любого гостеприимного хозяина. – Если вы заходите присутствовать на ежегодном праздновании нового учебного года, то буду только рада. Двери Ильверейн всегда открыты для вас…

Олдридж ушла. Юэн и его помощник остались вдвоём.

– Надеюсь вы будете чувствовать себя как дома. Я вам все покажу и расскажу.

Виртуальный голос с первых минут понравился, ведь напоминал дройдов, которых однажды удалось повидать на школьной экскурсии во Флоренции. Пока Ингли лепетал, Юэн осмотрительно бродил и после этого немедленно приступил обустраиваться на новом месте.

Внушительная по площади комната на крыше башни располагала базовыми удобствами, и на удивление соответствовала тонкому вкусу нового жильца: самое приятное – обитый мягкий подоконник большого арочного окна уже считался идеальным уголком для задумчивого чтения с потрясающим морским видом; двуспальная кровать с занавесками, встроенные в стены книжные полки и шкафы не могли долго пустовать; каменный камин и рабочий столик дарили капельку идеализированного студенческого уюта.

После того, как Ингли показал спрятанный вход в душевую, Юэн хотел немного с ним поболтать. Это было как вчера.

– Ингли, а кто здесь раньше жил? – первое о чём захотелось спросить у искусственного интеллекта.

– Всякие, но вы, Юэн, первый в моей базе данных, – ответил Ингли.

– Небось тебе было одиноко? – Юэну стало жалко, что такому удивительному созданию приходилось находиться в долгой спячке.

– Иногда, но я не сержусь, Юэн-ёй.

– Почему ты называешь меня Юэн-ёй? – он думал будто искусственный интеллект использовал под значением «милорд» навык лести, но ощущал большую искренность в словах, чем от обычных людей.

– Это традиция Айседаля. Означает вежливое и почтительное отношение. «Юй» применяется к женщинам, «ай» к уважаемому магу – заявил уверенно Ингли, и прочитав мысли нового постояльца.

– Ох, извини, я просто никогда о таком не слышал, – утешал он задетые чувства умного помощника.

– И вы меня. Предупрежу, что я умею расшифровывать ауру человека с помощью потока эллей из отпечатка пальцев. Мой создатель – мудрейший Олфрай научил меня всему. Я могу помочь, когда вам будет грустно?

– О, Ингли – ты удивительный! – поражался такой воспитанности и отзывчивости юноша, складывая одежду в шкаф.

– Благодарю….

Часы пронеслись со скоростью песчаной бури. Юэн надел поверх рубашки строгий чёрный китель, отряхнул свободного кроя штаны и натянул на маленькие ноги скромные ботинки. На редкость он переболтал с Ингли – слишком увлекся, и поэтому опаздывал на праздник. Коридоры и галереи уже пустовали, а наручные часы показывали четыре минуты девятого, вызывая точностью раздражение.

Высочайшие ставни Фартелла были настежь распахнуты, царила невероятная тишина, которая прекращалась с переменными приветственными аплодисментами. Нарушить торжественную атмосферу своим растерянным опозданием Юэн не хотел, и считал лишние телодвижения «негармоничным». Он отыскал альтернативу – на шестом этаже располагались укромные балконы, как в театрах, что затаивались в убранстве потолков. Поспешно поймав удачный ракурс, Юэн скрылся за шторами и наблюдал за происходящим с восприимчивой высоты.

Главный зал выглядел безупречным по сравнению с другими залами: громадная величина купола отображала вечернее сумеречное небо с пурпурными оттенками утонувшего солнца, а звёзды с каждой минутой увеличивались в числе. Столы протягивались вплоть до цоколя с центральной трибуной. Монолитная изогнутая панорама, заливали зал драгоценным вечерним светом.

Внизу сидели оживленные студенты и перешептывались. Вышел седовласый и темнокожий старик в серо-голубой сутане: он брал студентов за руки, держал их несколько секунд и в конце что-то шептал на ухо. Это были Слова Завета. Церемония посвящения завершилась единой хоровой фразой:

– Илилирал!

Началась праздничная трапеза, а Юэн вместо того, чтобы присоединится к остальным, не переборов страха неловкости, придумал иное развлечение – исследовать коридоры замка, и заодно восполнить давно-опустошенное вдохновение его любопытства. Неизвестно сколько времени утекло, происки света в Ильверейн наполнились невидимой магией у Пересечения нитей, где пробудилось несусветное желание достичь самой высшей точки. Юэн напрочь отказался следовать карте, и не подразумевал, что этим испытывал на прочность суеверие Льёвана о лабиринте сплетенных переходов над глубокой пропастью: он немножко представил себя в роли воздушного гимнаста: пробегал одну мостовую ветвь, словно передвигался по тонкой натянутой нити, и, едва касаясь в неизвестном пути всего прекрасного, часто останавливался и вглядывался в зеркала стен, которые сменяли меланхоличные черты его возбуждения.

Несколько минут, и на пути показалась крутая винтовая лестница. Юэн ещё сильнее поразился красоте архитектурных сводов, запрокидывая голову до пика – он испытывал плохую координацию и чувствовал головокружение от взлетающих и падающих этажей над воронкой. В неизвестной части замка его нутро следовало проискам интуиции, покорно достичь последней высоты, преодолеть страх перед ней где-то позади.

Как только загорелась искра в глазах, краешек левого глаза метко столкнулись с тем, кто уже спускался с непокорённой вершины – туманные глаза другого седовласого, свежего на вид мужчина с щетинистой бородой, в серой мантии, которая облегала стройное и вытянутое тело, бросились случайно и были пропитаны неистовым хладнокровием, колоссальным блеском неуязвимости; его острый тонкий и прямой нос пронзал и заставлял отвести взгляд до состояния самозабвения. Друг перед другом они перестали быть незнакомцами, когда соприкоснулись плечами. То сиюсекундное мгновение прокатилось очень странными, непонятными и невидимыми мурашками, слабым током опасности. Юэн заметил замедленные шаги, но продолжил идти дальше, не оборачиваясь, мужчина поступил точно также – его спина не могла скрыть дыхание укромного замешательства. Почему симметричные морщины вызвали противоречивую вспышку стёртой мысли? Юэн так и не остановился, и отреагировал случайным недоумением. Что это всё значило? Вереницу…

Осознанность вернулись у смотровой Беллантриэльской башни – весь мир был на ладони. Ветер хлёстко обдувал открытую и круглую площадку с обрамлением канонического кольца из колонн-деревьев, чьи изящные ветви образовывали лиственную крышу. Около Фартелла, в павильонах, примыкавших к дворикам, происходило столпотворение; на противоположной стороне простиралась обширная территория Ботанического сада; впереди – морские берега и почернелые сопки, едва осветлённые сиянием уходящего месяца. Море едва колыхалось в лунных переливах света и доносило солёный шёпот по глазам.

Раздались залпы фейерверка. Зачарованный взгляд Юэна незаметно приблизился к самому краю и, выглянув наружу, обнял колонну маленькими руками. Яркие искристые огни кружили, сверкали шарообразными вспышками сверхновой звёзды над обсидиановой небесной червоточиной. Звуки становился громче, взлёты выше. Впечатлительность усиливалась: закладывала уши, ослепляли глаза восторгом, всеобщие радостные крики с земли добавляли накал внутренних страстей. Миллионы звезд затмевались красками, которые смертельно собрались воедино и превратились в буйство света – память сохранила падающие лучи, когда пальцы отдалённо касались их неосязаемой энергии.

Оживлённые дворы, откуда доносилась музыка, одолевала соблазн перед привычным одиночеством. Не в этот раз…, не в этот раз… Ноги сломя голову неслись по лестницам. Отзеркаливающий ночной свет Ильверейн нагонял Юэна и направлял его отражение к неизученному Античному дворику с фонтаном и крохотным садом из кустов белых лилий, валунов и плетенных деревьев.

Веселье творилось уровнем ниже – в так называемом Амфитеатре. Морской шум заглушался рукоплесканиями, игрой музыкальных инструментов, представлением жонглёров и акробатов, выполнявшие магические трюки на летающих платформах. Зрелищность украшалась костюмированными танцорами в причудливых масках духов местного фольклора – они приятной назойливостью крутились вокруг, манили стеснительных зрителей за собой, магнетически вращали посохами, огненными и водяными сферами, заигрывали с лицами, которые дико кривились и тряслись от радости.

Выступления резко оборвалось: наряженные артисты разбрелись, когда зазвучала свирель и нераспознанные струны – энергичный, яростный ритм музыки заменился на сонливый таинственный лейтмотив, который мглисто клубился и окунал голову в круговорот нового волшебного ритуала. В центре появились стройные девушки в полупрозрачных и нежных бледно-сиреневых платьицах из атласного шелка: они ладонями держались друг за дружку, скрывая миловидные лица за вуалями, и обращались в античные статуи нимф.

И вот, свершались чары танцовщиц – освободилась истома пластичного хоровода, быстрая мелодия, словно опрокидывала разум со скалы. Нимфы уносили в порыве ветрености случайных счастливцев – Юэн не успел опомниться, как не по собственной воле отдался в руки смелой девушки, отчаянно повиновался её колдовской силе, запоминал аромат забвения – юношеские флюиды проникали в глаза с образом нежных и пышных пионов с каплями утренней росы. Лепестки безжалостно разносил ветер, так же, как и спрятанные за плотной вуалью черты незнакомки. Он отказывался выпускать цветок из рук, но лёгкая улыбка унеслась, оставив на прощание чувство мимолётной влюбленности.

Сердцу не удалось бесчувственно колотится – оно искалось в потоке прохожих. Всё было без толку, когда Юэн глупо постеснялся расспросить кого-нибудь – им завладело осознание того, что в его руках осталась маленькая надежда – сброшенная и оставленная на прощание вуаль с запахом душистых майских пионов.

Прогуливаясь змейкой вдоль живых препятствий – беготни с самонадеянными и довольными улыбками, – снова, но уже кто-то настоящий схватил Юэна и включил во всеобщий круг хоровода: он утешительно согласился немного забыться, перестать думать об испытанном ранении в грудь. Раньше даже не доводилось задумываться о подобных чувствах – возможно, это и была его первая влюбленность – та, о которой он мечтал, когда вычитывал драматичные сюжеты из книг, однако жизнь – не сам роман, а его творение.

Голова перестала трезветь – пьянела от характерности народных танцев. Исчезновение незнакомки заразило Юэна вспыхнувшим взбалмошным настроением – он всегда любил танцевать, но редко выигрывал у стеснения. А тут, всё резко изменилось… Он так долго ещё не танцевал, до упада. Бесперебойные пляски на старинный Айседальский лад позволили наконец-то расплыться в улыбки при виде чужой – смеяться без повода в ответ, заражаться энергией беззаботности. Тёмные глаза сияли – намекали на виду у всех, что по телу пробежало счастье.