Читать книгу: «Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла», страница 4

Низкая самооценка побуждала Юэна определиться с выбором только после совета – душе становилось тяжелее нести ответственность за бездействия, создавать видимость их одинокой правильности.

– Помнится, словно вот, недавно я брала вас на ручки. Совсем как вчера… – ностальгировала Клара.

– Это ты к чему? – удивился смене разговора Юэн.

– Взрослым стали – вот чего! Вам то уже пятнадцатый год идет… – вздохнула она. – Помню, как вы появились впервые здесь. Мистер Джойс радостный был, аж соплями студеными давился!

– Ты, кстати, никогда не рассказывала.

– Ну так чего греха таить! Сейчас говорю, ведь верьте мне или нет, а вам жизни вольной хочется. Сколько наблюдала – так на душе не спокойно. Уедите скоро и поминай как звали! Я ведь держалось только ради вас, а без вас уйду на пенсию, перееду к внукам, дочери с зятьком в ихний этот…Крым! Память моя – сито! – плюнула Клара в палисадник, затем оборванно вернулась к причитаниям. – Эх, души я вас не чаю, моим внукам до вас как до Луны пешком. Точно вам говорю, клянусь!

Юэн остановил её давнюю шарманку про балованных внуков и заинтересовался историей своего появления в особняке мистера Джойса, хотя ничего особенного в этом событие для него не было – его взяли из дома малютки и принесли в Жинсель, но для Клары это имело огромное значение, и он не понимал почему.

– Знаете, что я больше всего люблю?

– Что именно?

– Люблю, когда перед вашим днём рождения падает снег. Последний снег в году, в огромных количествах. Вот сколько живу – он всегда идет…

Действительно с ранних лет было удовольствие смотреть как крупные снежинки за несколько дней до или в день его рождения действовали с эффектом глубокого покоя – казалось, сугробы утепляли голые долины, предвещали запоздалое окончание зимы и календарный приход весны, прощались с холодами, питали не проснувшуюся землю. Серое небо сильно осветлялось падающей белизной, словно ангелы посылали сверху приветствие – знаки, вселявшие душевное очищение….

– Эх, хватит вам всё думать! – причитала Клара, обратить на себя взгляд. – Ей богу, аж иногда невыносимо! Такое чувство будто вы прожили несколько сотен лет в постоянных страданиях. Перестаньте, киснуть!

– Я постараюсь, – кратко согласился он.

– Ну, а если серьезно, дело молодое… Я ведь когда-то тоже от родителей сбежала в погоне за лучшей жизнью. Признаться честно, ни о чем не жалею и вам не советую….

– Просто, мне не верится… – слабым голоском произнес Юэн. – Кажется, будто все сон или обман.

– Вот, что я скажу, и покончим. Не бойтесь допускать ошибки! И не наговаривайте на себя! Не смейте!

Юэн ничего не ответил на трезвый оптимизм, только облокотился плечом о подпорный столб парадной веранды и укутался в Кларину шаль. Повариха допила чашку чая и оставила его одного, боясь прежде всего выглядеть перед отъездом очень несобранной от недосыпа. Напоследок она не устояла – попросила уделить денёк на прощальную поездку в Зелёные пруды – развеяться в лесной глуши и насладиться воздухом, под действием которого всегда получалось забывать о тяготах.

Небесные встревоженные мысли угасали, уподобляясь тихим бликовым отголоскам реки при свете желтоватой луны. С городского причала уплывал теплоход, так же бесшумно, как удалялась вплоть до самого утра задумчивость Юэна, потративший спящие часы на невидимые грёзы об Ильверейн.

Перистый туман начал рассеиваться, капли росы охлаждали мокрые ноги. Слабые сонливые лучи солнца румянили небо. Утренняя тишина медленно усиливалась перед пробуждением птиц. Луговая трава из холодных тонов переливалась в жёлтое берилловое щекочущее волнение.

Позже солнце встало высоко и падало на глаза, не представлявшие жизни без света; зрачки впитывали приятный дискомфорт от жмурок. Лицо окуналось в лучистое тёплое течение. Корзина в руках хранила кипрей, клевер, лютики, а также одуванчики, из которых получалось отличное вино. Совсем быстро прохлада отдалась власти солнечного палева и сухости – воздух побуждал дыхание искать убежища в тени рощ с разбросанными прудами. Клара просила не упустить из виду чабреца, и по обычаю оставляла Юэна наедине с собой, державший ароматный букет в руках. Они добрели до Зелёных прудов за получас практически молча, заглядывая в ложбинки из низкорослой травы, вдоль густых кустов в надежде насобирать полкорзины сыроежек. Клара ругала местных жителей, за то, что те успели наверняка снести грибные места ради лишней копейки.

Роща провожала к долгожданному мостику – первому пруду с кувшинками у самой опушки. В тени пышных деревьев хотелось искупаться, прилечь и передохнуть. Юэн умчался в более глухое изведанное местечко – бродил кругами, и в конце нырнул в марлевой тонкой рубашке и тряпочных подтянутых чуть ниже колен штанах в «лягушатник». С выходом на берег подул сильный ветер, сухость в легких улетучилась. В лесистом равнинном уединении думалось о чём-то грёзно-бытийном, голова выключала рациональный голос, глаза впитывали голубизну безоблачного неба и купольных крон дубов, уши запоминали пение скворцов, зов кукушки и жужжание стрекоз, нос вдыхал в сотый раз запах малюсеньких сорных цветов. Ничего большего не хотелось, только забыться в дали от суровости жизни…

Первозданная природа всегда убаюкивает неспокойный дух тех, кто покоряется её силе безмятежного и цикличного созидания…Человеческая природа – никогда не будет властна над первоисточником – чистым и прозрачным, как свет.

Юэн смотрел вверх, сквозь нависающие густые ручища ветвей, гладившие песнями слабого шелеста листвы; пробегали последнее мгновение – границу конца старого и начало неопределённо-нового: он ждал наступления того завтра, которое уже давно напоминало сегодня – он будто ухватился за крыло воздушного потока и уносился …

Вечером все готовились к отъезду. Никто до конца не воспринимал это в серьёз. «Делать ему здесь нечего!» – считала Клара, что прорыдала половину вторника, самого нелюбимого дня недели Юэна, причем не знала почему. В порывах она проклинала мадам Джойс за наглость и неблагодарность: даже внуки не сильно беспокоили её как милый Юэн – она сильно пригрелась, и всеми силами сопротивлялась, отказывалась принимать участие в сборах, однако не удержалась от пустословного обещания – ей это было просто не под силу.

Вещей понадобилось самая малость. Юэн взял любимые книги из домашней библиотеки: четвертый тонкий том Аймунда «Соединение судеб» (его также обожала перечитывать Клара за простой слог), реликвийные экземпляры «Анны Карениной», Данте, и, в последнюю очередь, драгоценнейший перевод поэмы «Путеводная звезда»; он перебрал гардероб – оставил несколько черных штанов, белых рубашек, кительные однотонные костюмы для повседневного выхода, любимое длиннющее пальто, старые ракушки[6], важные документы и запасную пару ботинок с высоким подъемом и .

Время пролетело мгновенно. В пятом часу утра подошли скромные проводы. Юэн верил, что никуда не торопился – волнительная спешка говорила об обратном. Клара успела приготовить завтрак и заставила всех его съесть. После, Юэн не отказал в столь милой просьбе как спеть. Музыкальное выступление все слушали с замиранием. Он пел, ему аккомпанировала Адель, которая памятью пальцев воспроизводила ноты и порядок перехода на клавиши. Голос струился словно молодой человек, влюбленный в красоту этого мира, несбыточные мечты о вечной жизни в объятиях идеализированной избранницы; нежные и ещё детские звуки расстраивали обеспокоенные сердца. Он продолжал петь, глазами уплывая в мир надежды, где хватало смелости из закомплексованного, замкнутого и недоверчивого человека становится в чужих, но знакомых взглядах настоящим ангелом, протягивавшим руку помощи, словно учивший чувствовать за спиной исцеляющие от невзгод крылья.

Музыкальный номер прослезил Пекке, успокаивавший Клару. Юэн положил руки прилежно на колени, кротко посмотрел в окно, – понемногу светало – противоположно тем краям, куда он намеревался уехать. Одетый в длинный лёгкий плащ до самых щиколоток, он встал со стульчика и молча направился, произнеся: «Ну что? Пора…»

Багрово-сиреневатое небо не пугало при выходе за калитку. Мисс Хемчерст и Адель целовали в щёки и обнимали, желали в дороге удачи. А Клара? Ну она и в Африке Клара: бухтела, что, мол, он оставлял их чуть ли не на погибель. Она уверяла, что, дом в Крыму сразу станет для неё сравнением могильной плиты. Эти доводы придали лицу смехотворного умиления, и Юэн обнял мощную повариху. На удивление Клара не реванула – ей очень как хотелось порадоваться и не докучать бессмысленными вздохами. Она успела сунуть в дорожную кожную сумку десяток пирожков – те самые, которые она готовила только для него.

– Вы, хоть пишите дурехе, – шутя, обнимала в последний раз она. – Будет, что по вечерам читать, лишь бы не ваши эти романы и истории. Вы куда лучший рассказчик, чем эти, которые уже того…

– Я постараюсь при первой возможности сочинить правдоподобное изложение моей практики в Ильверейн. – посмеялся он.

– Ох, как я за вас счастлива!

Напутствие и прощания в общей сложности затянулись. Помахав рукой, Юэн оторвался от провожавших взглядов – он ушёл и не оборачивался до прибытия на городскую железнодорожную станцию Мирэдейн. Он любил ездить с первой станции, проезжая через акведук, соединявший островной центр города от элитного речного побережья.

Возле перрона рядом с толпой зевающих мужчин и стариков, Юэн стоял и думал про то, как было жалко покидать то место, связанное крепкими толстыми и жгучими нитями, – и вот они обрывались. Всё! Его ожидал маленький поезд, на перроне выстроилась толкучая очередь. Мест внутри вагона было мало, от того каждый не выспавшийся человек хотел присесть и уснуть, а другой стоял и наблюдал с коллективным раздражением или завистью.

Едва уловимые волнения учащённого – главный признак человеческого ожидания чего-то воодушевляющего.

Мирэдейн исчез за поворотом простеньких равнинных лесов и полей. Дорога не выдалась в тягость. Постоянный храп рабочих мужчин и недовольных стариков создавали впечатление их отправления на каторгу или в ссылку. Юэн умышленно убеждал себя в том, что ему повезло в сотни раз. Только после остановки в деревни Смойг удалось сесть рядом с молодой женщиной, державшая на коленках спящего трехлетнего ребёнка, посмотревшая с приязненностью.

Ворвался гонимый скоростным трамваем ветер. Пришлось прижать развеянный плащ ближе к телу и облокотится виском о холодную стенку.

Сиреневый холст дальнего плана перетек в розоватую полосу на границе старого мира, ночное колесо рассеивалось утренним миражом. Юэн томительно водил воображаемыми кистями и размазывал пейзажи местной природы – коммуны Лимфреи окончились описываться, оставшись лишь мигом вечных воспоминании.

[1] Система летоисчисления Новое Время. Первый год начинает отсчёт от 11 121 года нашей эры.

[2] Нью-Айленд или «Новый Свет» – индустриальный и посттехнологический континент с населением 2,1 миллиарда человек и столицей Объединенной республики Грейтфелл, с численностью около 16 миллионов человек.

[3] Лимфрея – автономное образование, территория «Старого Света» состоящее из крупных коммун – бывших крупных государств Центральной Европы и стран Балтии, где сохранилась культура и традиции до начала эпохи Ядерных войн. Столица – Прага.

[4] Аймунд (3290 – 3410 г. Н.В) – философ эпохи Второго Ренессанса. Создал собственное учение, в котором исследовал онтологию судьбы. Считал память формой бессмертия души после физической смерти.

[5] Престудент – особый статус абитуриента, который находится в запасных списках на зачисление. Согласно образовательному стандарту независимая комиссия направляет абитуриента на обязательное прохождение специальной практики, по истечению которой защищается научно-исследовательский проект. В результате успешной аттестации кандидат зачисляется на факультет и переходит на индивидуальный учебный план.

[6] Обиходное название портативных наушников для прослушивания музыки и аудиотрансляций.

Глава 3. Айседаль Обетованный

Аврора

Прохладный ветер гудел из туннеля на станции деревни Хельсмир. Юэн вышел из поезда и не ожидал, оглянувшись, встретиться в момент оглядке с Льёваном – он бросился в его объятия. Оба не скрывали радости.

– Что ты здесь делаешь, Льёван?! – возбужденно спросил Юэн.

– А сам как думаешь, утёнок?

– Можно одну просьбу?

– Какую?

– Не называй меня больше утёнком! – насупился он.

– Как ни проси, я этого сделать не смогу, Юэн – ответил Льёван.

Маг посмеялся, и растормошил густые волосы юноши, посмотрел в неизменные карие глаза и вновь ощутил на его лице прежнюю детскую невинность. Закрытая и широкая улыбка настроила его слушать с любовью.

– Боже, как я счастлив! Ты себе представить не можешь….

– Знаю. Ты словно ветер – непредсказуем. Я знал, что ты согласишься…

– Знаешь это уже не комплимент. – отходчиво отреагировал Юэн. – Ну что?! Пойдём? Я сильно-сильно хочу всё узнать…

– У нас много времени.

Они спустились по крутой лестнице в деревню. Среди обширной долины проходила единственная прямая широкая улица, а вдали от неё в разнобой стояли миниатюрные дома, выходившие на парково-лесную аллею с узкой и пыльной тропой. Старые дубы тянулись вдоль склона; низкорослые темно-фиолетовые реликвы и тархивки выползали змейками их корневищ. Льёван вдыхал в тишине воздух, иногда что-то бормотал, когда к нему приставили запоздалые кучки комаров. Дойдя до сидячих валунов, он решил передохнуть. Юэн пошутил— сравнил его с тем, кто вовсе обленился ходить пешком, – и предложил в качестве извинения перекусить пирожком с заваренным в термосе чаем. Льёван при первом, втором, третьем укусе не прекращал издавать сливочные звуки (говорил, что отдал бы многое ради обеда, приготовленного исключительно Кларой), признавался в слабости к еде и считал себя раздобревшим, однако только преувеличивал и явно находился в расцвете сил.

– Льёван, а как ты, будучи магом, оказался в Жинселе? – любопытство хотело узнать причину, по которой бывший садовник скрывал своё настоящее положение.

– Долгая история, утёнок, – отвечал мужчина так, будто не впервой слышал каверзный вопрос, заставлявший ворошить зализываемые раны. – Так сказать, не безосновательно….

– Если можешь, то расскажи. – убедительно просил юноша, потому что знал – он не откажет ему. – Ты всё обо мне до сих пор знаешь, а я ничего о тебе. – и вновь уловка взгляда рассчитывала узнать новую историю, «сказку».

– Прости, но не буду. Прошлое, которое я жил без тебя, пустое… – Льёвану осталось только сдаться, иначе его страшные секреты не внушали использовать право на прощение. Он складывал пальцы в решётку – так руки показывали знак готовности раскрывать только те мысли, в которых он исповедался, другая же часть не вынималась из заполненной пустоты. – Твоя взяла! – добавил он. – Но, обещай, что не будешь за незнание чувствовать вину.

– Ну пожалуйста?

– Я хочу, чтобы мы знали друг друга в настоящем. Взгляд на прошлое ничего не изменит?! – упрашивал маг.

– Хорошо… – насторожился Юэн, однако мысленная установка хотела не испытывать смешанных чувств. – Ради нашей давней дружбы.

Из смутных разговоров, Юэн верно заподозрил, что магистр Айрес был его главным конкурентом за внимание Льёвана – этот непревзойдённый дипломат, упрямец и верующий в единство духа «законного» и духа «человеческого». Он проникся тесными подробностями того, как его знакомый в далёкие и кризисные времена поддержал будущего лидера-представителя Объединенной Республики.

– Значит ты очень приближен к нему? – спросил он, словно ни о чем не догадывался.

– Он мой друг. Ему я обязан жизнью… – Льёван чувствовал детскую ревность, которая его забавляла и наполняла мгновением истинного счастья. Его кто-то любит…

Солидное предложение Джаннет Олдридж – отставной военнослужащей и гордой женщины с выдержкой стоика сделала из Льёвана мастера боевой магии в Ильверейн. Директриса изначально не вызывала подозрений.

– Олдридж для меня была как Ноев ковчег… – задумался он, и всё же решил сказать то, что хотели его разрушительные чувства.

Юэн пожалеет, конечно пожалеет, о том, что не настоит на своем и не узнает всей правды, но это дело времени, а оно, увы, не лечит… Что думать? Мы все платим высокую цену, когда отзываем голос интуиции – вспоминаем о её расплате не раз и не два – до конца нашей болезни…. И все же ни горькая правда, ни сладкая ложь – это не лекарство, а яд, который мы вводим добровольно, чтобы испытать себя – умереть или же познать иммунитет всего душевного равнодушия перед миром истины….

Вероятно, Льёван пытался избавиться от депрессивных паттернов жизни, обрести здоровые приделы зависимостей, прекратить изгнанничество в прошлое… Дороги пересеклись не случайно…. И, Юэн, был неизвестно почему – единственным оплотом продолжать жизнь… и обещанием….

Показалась станция – на ней оба путника предались веселыми упоминаниями в их жизни Клары. Юэн не удержался:

– С Кларой пришлось расстаться… а сейчас ты тут как тут…

– Может быть это судьба? – затейливо спросил маг.

Юэн злонамеренно не верил в судьбу, но его нутро противоречило – наверное, так он пробивал большую брешь – притворствовал тому, что он не всегда был властен над собой и жизненными ориентирами.

– Нет, просто непредсказуемая взаимосвязь, – отрицал он.

– Но признай, – ответил Льёван, и уводил разговор в более трепетное русло. – были славные времена! Никогда не забуду, как ты прятался только на кухне, чтобы найти повод своровать пирожок Клары.

Ловкий приём: взять и вспомнить что-нибудь смешное!

– Тебе это тоже нравилось. – доверчиво оправдывался Юэн и добавил: – Вечно ты ей напоминал о моей хитрости. Она бы и не додумалась…

– Ха-ха-ха! – посмеялся Льёван и резко замолчал.

Юэн воспользовавшись случаем окончательно отбросил детскую обиду – теперь они свели счёты и вместе готовились отправиться в Ильверейн. Что могло быть лучше, чем быть рядом с человеком, который веял ощущением «отцовского покровительства» – не иметь травмы одиночества. Он был не один, шёл, и на пути пересекался с настоящими чувствами, а не воображаемыми или потаённо желаемыми. Внимания – этого не могла восполнить только Клара, и характер Юэна считал, что этого всегда было мало, ведь зацикленность на одной и той же значимости человека – злокачественная опухоль. С Льёваном страх пропадал и давал шанс хоть что-нибудь изменить.

Как декларировали рефлексивные наклонности, он встал на тропу, в которой тихим ходом переставал сравнивать себя с другими – анализировать или критиковать – иначе обращать взгляд в собственное отражение – настоящее и подлинное. Странно, но в его четырнадцатилетнем возрасте, когда каждый молодой человек четко детерминировался, Юэн сохранял покачиваемость, состоявшая из двух взаимозаменяемых и противоборствующих крайностей – капризности и покорности, инфантильности и ответственности, независимости и неуверенности – все они так или иначе не умаляли принципа избегать неконтролируемого потока недостатков, и словно всегда твердили одно и тоже: «Спустись на землю и оглянись – с земли всё иначе выглядит, нежели на небесах. Где твоё ratio? Куда ты все бежишь, оставаясь на месте… Очнись и взгляни: всё устроено по-другому…» Где-то он опережал сознание взрослого, а где-то оставался брошенным на произвол ребёнком, которому хотелось вернуть утраченное с годами чувство естественного хода не похищенного времени – в этом и заключалась его подпольная эксцентричность. Он надеялся, что в Ильверейн он сможет наконец-то повзрослеть и обогнать тех, от кого привык отставать… Но кого? Пока он не догадывался, что только себя единственного – неукротимого, непокорного…

Тишина станции расслабляла – до поры до времени. Юэн в таких случаях всегда тяжело сохранял терпение, он не находил себе места, когда каждые три-четыре минуты поглядывал на часы на слабом запястье. Льёван же, присев на отполированную скамью, отвлёкся, поглядел на гнездо, в котором слышались разрывные крики птенцов при виде матери-добытчицы.

Оставалось ждать меньше часа, Юэн безропотно по привычке скучал по чувству юмора Клары, по широкому разливному берегу реки Вилл, миниатюрному городку, возникавший в мысленном этюде – близкое становилось отныне далеким. Его ломало, пока Льёван аккуратно дотронулся и плечо дёрнулось.

– Всё в порядке? – спросил он.

– Да, да… – очнувшись, не важно ответил он. – Просто я задумался….

– О чём?

– Сам знаешь… – Юэн говорил и заранее знал, что Льёван понимал его сиюминутный упадок настроения. – Столько всего там случилось: надеюсь сейчас, моя спонтанность поможет….

– Тогда выше нос, утёнок! – подбадривал маг.

Пять минут… Долгие пять минут! Они вынудили Юэна встать и пройтись вдоль высокого не широкого перрона. Солнце поднялось выше: стало теплее переносить утренний холодок – его лучи в мимолетности осветили пробегавшее облако – образовались тени на лесных опушках.

Одна минута. Замолкли стрелки. Дыхание затаилось от неудержимости бросится под звук скоростного поезда – время не подвело томящегося ожидания. Юэн оторопело схватил чемодан, Льёван изумленно встал и последовал за ним.

На крутом повороте появился нос поезда в форме огнестрельной пули, прорезавшая воздух – он сиял металлическим блеском и переливался на золотистом свете – словно маскировался. Рельсы сбавили скоростные обороты. Наметилась остановка. За отполированными широчайшими окнами сидели довольные люди. Открылись автоматические дверцы – портал в другое измерение. Юэн бросил неуверенную оглядку по сторонам, но решительные глаза Льёвана заставили подчиниться их воле и, ни о чём не задумываясь, войти на борт экспресса.

Они поднялись по ступеням, придерживаясь за поручни, и прошли за стойку регистрации билетов. Юэн взволнованно вспомнил, что специально засунул их в потайной карман сумки чтобы не потерять. Он впервые уезжал за пределы Лимфреи, и отныне навсегда. Зеленая галочка на терминале проверила кьюар-код с его местом и вагоном; человекоподобный голос просил следовать внутрь. Входные двери закрылись. Двое пассажиров прошли к вагону №4.

«Автора» незаметно тронулась.

Дорога из горизонтов

К обеду поезд добрался до Византии[1]. Юэн оживлённо глядел на открытые виды Средиземного моря – его лазурные берега от интенсивности солнечного света сливались с мраморной пеной скал, изредка мелькали аквамаринные линии на фоне бледноватого водянистого неба.

В глубине республики простирались незамысловатые леса изворотливого кизила и изящного граба на открытых утесах. Незаметно проскользнули очертания речушек, бродившие на астрагаловых полях, меж карликовых гор и садовых плантаций.

Льёван безостановочно рассказывал о красоте Константинополя, и не подозревал что мало-помалу сыпал соль на рану – Юэн слушал только из вежливости: он отвлекался, когда рассматривал изысканные багажные отделения, пассажирские места с выдвижными рабочими столиками, непостоянными панорамными видами из окна, обслуживанием бортпроводниц, которые предлагали завтрак и не утруждались от просьб стариков или прочих чувствительных пассажиров.

«Аврора-экспресс» был трансграничным поездом дальнего следования первого класса: он объезжал весь земной континент, начиная и заканчивая в столице Объединённой Республики. Позволить себе такую поездку могли либо командировочные, либо учёный класс, либо студенты магических заведений по специальной квоте.

Юэн долго предавался не сколько созерцаниям, сколько особому и любимому развлечению – одиночной игре в «отгадай портрет»: в объектив, первым делом, попали дети (ещё не подростки, но и не маленькие), следом более зрелая молодежь, которая не отрывала взглядов от голографических функций в планшетах и имитировала взгляды весьма сосредоточенных и деловых взрослых, на десерт подавались пожилые интеллигенты, обожавшие скрасить чьё-либо стеснение старческой философской болтовней. Столичные граждане, как особый вид искусства, выделялись строгими изысканными костюмами, жакетами, стрельчатыми брюками, а некоторые женщины, например, сидели в длинных приталенных юбках с боковым разрезом, в грандиозных скроенных пиджаках с лаконичными аксессуарами – их всех объединяло наличие матовых оттенков драгоценных металлов (чаще всего золота) и обожание геометрии в модном крое, описывавший прозаичность провинциалов. Юэн обладал эстетическими задатками и чувством стиля, хотя носил одно и тоже, и при виде различий заключил – консервативный шик и строгость грейтфельцев, как и других горожан Нью-Айленда поддерживали образность пускай незначительной – но элитарности.

Пятнадцатиминутная остановка на станции «Заповедный лес» приостановила игру – слишком большой наплыв новых лиц. Только Юэн приготовился взяться за чтение книги, его и Льёвана покой потревожили взбалмошные голоса, донёсшиеся из конца вагона.

– Я тебе говорю, что ты дурак! – громко бурчала незнакомая девушка.

Она круто пихнула напарника.

– Сама дура! – не отставал от неё парень.

– Ты же сказал, что я рыжая бестия?! – не успокаивалась она. Её негодование —характерный признак отменного холерика с нотками пряной истероидности.

– Ой, не возникай мне тут… – цокнул парень, который покорно продолжил тащить дополнительный чемодан.

– А не зачем меня бесить! Сейчас, как дам! – с потешным гневом замахнулась девушка, и только увидав издевательскую улыбку в ответ, не удержалась и наступила парню на ногу, потом довольная, с приподнятым подбородком прекратила мелкую ссору фразой: «Скажи спасибо, что я вообще с тобой разговариваю…»

Юэн сперва подумал – это страстная и токсичная влюблённая парочка, которая спелась по принципу несовместимости кошки с собакой. Они направлялись именно к нему и Льёвану: «О, Боже – что может быть ужаснее их!» – примерно так он рассуждал. Но сделать ничего было нельзя – как и поменять билеты, если бы нашлась такая возможность… Однако, вряд ли жизнь умеет глупо шутить – всё-таки она знает кого к кому случайно подсаживать. Эти её случайные комбинации! Не знаешь, чего ожидать… и в каком-то смысле —жизнь интереснее, заманчивее.

Двое новых попутчиков, как оказалось – друзья, тоже знали Льёвана.

– Здравствуйте, мастер Льёван, – с игривой почтительностью поздоровалась девушка.

– Здравствуйте, Эмели, Джеймс… – сдержанно ответил маг, чтобы не засмеяться после хорошего представления. – Я вижу у вас как обычно?

– А чего вы ожидали?! – не устоял обогнать подругу, так именуемый Джеймс. – Эта дама, или сие «принцесса» думает, что я её личный слуга – ёрничал он в свою защиту, и не ожидал увидеть рядом с Льёваном новое лицо (ему, как и Эмели было известно, что мастер никогда не садился с незнакомцами), и сразу же подозрительно спросил: – А кто с вами сидит?

Юэн уклонялся от прямых взглядов, изображал, что до беспамятства погрузился в книжный мир и никак не собирался реагировать на бестактный, по его мнению, вопрос. Льёван раскусил его приём и хотел только сгладить, скорректировать портреты «закадычных» друзей – усмирить всезнайство проницательности.

– Джеймс, прошу, – просила Эмели, – Давай сначала присядем, а уж потом вопросы… – однако её жгучее любопытство превысило запросы общительного друга. – Не видишь человек читает. Не отвлекай!

Она ловко сыграла и надеялась, что Юэн в благодарность моментально отреагирует, но ранее упустила приподнятую ухмылку правого уголка губы, означавший только: «Пытается так извиниться, хитрая лиса!»

– Нет, все нормально. – также вежливо подыграл Юэн, и надеялся избавиться от ненужного внимания. Тщетно!

Недовольные несговорчивостью, Эмели и Джеймс переключились на Льёвана, и едва усидели в момент «гляделок» на Юэна, искусно отводивший подозрения. Они тараторили про совместные каникулы, а манера их речи создавала атмосферу удовольствие от обсуждения сплетен. Льёван искренне смеялся, услышав историю про первый поцелуй Эмели с каким-то знакомым Джеймса, не умевший от слова совсем проявлять деликатного отношения к даме, – впоследствии она прилюдно положила его на лопатки. На самом деле, оказалось, – это был сговор Джеймса, который хотел из-за пари превзойти подругу в знакомствах. Выхватили что называется оба!

Юэн вовлечено слушал, не разоблачал острой заинтересованности. «Вот это страсти!» – сдерживалась с трудом смешинка на лице, уткнувшаяся в страницы бумажной книги. Внутренности так и распирало от непристойной, но любимой привычки подслушивать чужие разговоры.

Какое ждало разочарование, когда Льёван решил «случайно» отойти ненадолго к профессору Уильямсу – Эмели и Джеймс знали, что уйти на минуточку и оказаться в компании весельчака – застрять на три «часика» за дивными беседами.

Их осталось трое. Юэн из нежелания показаться грубым и невоспитанным передумал пересаживаться на свободные места: сверлящие экстравертные четыре глаза напротив допекали его – таких гиперактивных и настойчивых он встречал впервые….

Он целенаправленно не сдавался, продолжив наводить впечатление замкнутого и скучного человека, искусившись недовольной реакцией сверстников. Джеймс от нависшей скуки сразу же умозаключил: «Всё с ним понятно! Сноб! Подумаешь, мне… особенно то и хотелось… хотя… Рядом с Эмели вечно уши чешутся!». Эмели держалась, и была убеждена, что показная неприступность Юэн – маска интеллигентности, за которой пряталась ранимость и недоверчивость; она внимательно следила за ним, отводя пристальный анализ лица на пилочку для ногтей (та иногда её выручала в неловких ситуациях).

Два «брата-акробата», перекинувшись разочарованными взглядами, поджав губёхи и скрестив руки в замок, не смирились с тем, что не уломали Юэна на знакомство – они всегда добивались расположения у любого, заводили человека в разговоре с полуслова, а тут…. Тотальный нокаут самонадеянности! Он же чувствовал высокомерную очевидность: «Очень настырные и неусидчивые… Силёнок у них маловато, чтобы развязать мне язык…».

Общение представилось бесперспективной затеей… Юэн искрометно отвлёкся от имитированного чтения и еле сдерживал внутреннее хихиканье – его давно никто из посторонних так не веселил.

– Юэн, а почему ты едешь с Льёваном в Ильверейн? – решился спросить Джеймс.

– Мы давние знакомые, – ответил Юэн, словно он не догадывался о чужом любопытстве. – но в Ильверейн я еду на практику, в качестве престудента.

Данный факт взбесил Джеймса: «Теперь это личико будить нагло пилить своим загадочным взглядом…» – он не хотел признавать поражения, в отличие от Эмели, которая устала ухаживать за ногтями и наблюдать сквозное неприятие между двумя сверстниками, поэтому поступила как настоящая умная женщина:

– Ну, тогда может быть заново познакомимся?