Читать книгу: «Бражник», страница 13

Конечно, пока вы живы, вам наверняка не хочется делать после смерти хорошее дело. Но вы только представьте, что вы умерли и попали в небытие, а тело ваше неподвижно лежит на ковре в спальне уже два дня кряду. Уверен, вам бы захотелось, чтобы с ним произошло хоть что-то.

А мы вам с этим поможем.

Мы были добровольцами от мира живых в помощи миру мертвых.

Но теперь мы вдруг стали посредниками смерти. Перешли со стороны живых на противоположную сторону.

Передо мной лежал голый мужчина. Мертвый. Я срезал с него одежду, он остался лежать на полу. Неподвижно, как и все трупы.

Я думал о том, что все это не будет иметь значения уже завтра, но легче мне не становилось. Я думал о том, что на бумагах Лаврентия все это выглядит гораздо целомудреннее. Наверно, там вообще не написано ничего, кроме какой-нибудь там стоимости продуктов и времени производства. А может, не написано ничего вовсе – Ярослав знал, а я нет, хоть предприятие и мое. Интересно, кто у нас был Ярослав. Наверное, исполнительный директор.

Кожу точно придется снять, на ней слишком много волос. Волосы в фарш попасть не должны. Кроме этого я ничего не мог придумать и надеялся, что все остальное Ярослав сделает сам.

Мне бы поспать, только-то и всего. Больше мне ничего не надо: положите меня хоть на пол и отстаньте, позвольте оставить вас в этой убогой реальности и уйти в мир снов.

– А чего он хотел-то?

– У него и спроси, – посоветовал мне Ярослав. – И прикройся хоть.

Оказывается, я все еще был в трусах. Забавно, ведь всего пару недель назад я точно то же самое говорил Ярославу. Кто бы мог подумать, что я перестану обращать на это внимание.

Потом мне в руки вложили нож, я сказал:

– И что мне с этим делать?

Мне ответили:

– В жопе ковырять. Как сам думаешь, дебил?

А я уже никак не думал, я хотел спать. Ну ладно, пришлось для вида пару раз ткнуть ножом нашего гостя, пока Ярослав пилил ноги, а Лаврентий… Лаврентия поблизости вообще не было, наверное, он не смог выдержать увиденного и ушел плакать в свою комнату. Так или иначе, разделывал труп снова один Ярослав, и мне все-таки очень нравилось, как у меня всегда получается спихивать всю грязную работу на него.

Водя ножом по неопределенной части трупа, я завороженно наблюдал, как Ярослав отпиливал его голову. Когда он это сделал, голова чуток откатилась в сторону – за этим я тоже пронаблюдал, а потом Ярослав сказал:

– А с головой что делать?

Я смотрел на него и моргал глазами, он смотрел на меня и делал то же самое.

– Это ты у меня спрашиваешь? – переспросил я.

Потом мы оба посмотрели на Лаврентия, который очень вовремя вошел в комнату со своим любимым топором.

– А с головой что делать? – спросил у него Ярослав.

– Холодец сварите, – предложил Лаврентий.

– Ты у нас холодец любишь?

– Да не особо.

Ярослав посмотрел на меня.

– А мама твоя любит?

Ох, не надо про мою мать.

– Как же, конечно любит, – скривился я.

– Вот ей и свари. Возьми голову и свари.

– Так это ж вы у нас кулинары.

– Кто тебе такое сказал?

– А разве нет?

– Холодцами мы не торгуем, вот что я тебе скажу. И головами тоже.

Что делать с головой никто из нас не знал. Кожа горела, кости мололись, а голова – она состоит из всего вместе.

И тогда Ярослав придумал восхитительный план.

Лифта в нашем доме не было, только лестничная площадка. Потому что жили мы в пятиэтажке. Но в нашем дворе стояла еще и девятиэтажка.

Мы сунули голову в пакет, взяли с собой ведро и пошли. Мы – это я, Ярослав и Лаврентий.

У подъезда девятиэтажки мы столкнулись с новым препятствием: домофон. Ждать, пока кто-нибудь будет выходить или входить – не вариант, когда у тебя в пакете отрезанная голова.

Вдруг Ярослав просто набрал случайную комбинацию цифр. Прозвон прошел, никто не ответил. Он сбросил и ввел другой номер. Трубку сняли.

– Милиция, откройте дверь, – басисто и четко сказал он в домофон, и домофон трескуче ответил:

– Идите нахер!

Попытку удачной не назовешь.

Попытку нельзя назвать удачной.

С минуту Ярослав просто пялился на домофон и отходил от культурного шока. Потом отошел: куда-то во двор, а мы с Лаврентием не стали его останавливать. Вскоре Ярослав вернулся, и не один: он тащил за собой человека в оранжевой спецовке. Издалека можно было сказать только, что это человек – не больше. Когда его подтащили ближе, оказалось, что он трясется и по виду напоминает дворника.

– Открывай! – Невежливо рявкнул ему Ярослав и подтолкнул к двери, а он и открыл.

Мы молча зашли, а уже в подъезде Лаврентий сказал:

– Ну и методы у тебя, Ярик.

– Работаем, – пожал плечами тот.

У меня в руках было ведро, Ярослав повернулся ко мне и спросил:

– А ты нахрена зашел? Выходи на улицу, ловить будешь.

Ярослав нес голову, а Лаврентий вообще шел сам по себе. Поэтому я вышел. Взял ведро и вышел. Слишком поздно я подумал о том, что надо бы договориться о каком-нибудь условном знаке – чтоб я подготовился, когда надо, а не просто был готовым всегда. Я подумал об этом слишком поздно, а перед этим просто стоял, задрав голову, и ждал. С ведром в руках.

Что-то вроде баскетбола на большом расстоянии.

Я напрягся в тот самый момент, как вышел из подъезда – на мне лежала слишком большая ответственность. Даже Ярослав представлял это только в теории, а от того, как я это сделаю, зависел успех всей операции. От этого вообще зависело все – страшно представить, что будет, если я не смогу.

Они появились на самом верхнем этаже, я увидел их головы, торчащие из окна подъезда. Ярослав помахал мне рукой, и после этого я увидел третью голову – она начала быстро расти и приближаться ко мне.

Первые секунды я растерялся. Я смотрел, сжимая ведро в руках, ноги меня не слушались, чужая голова приближалась. В момент, когда она оказалась совсем близко, я инстинктивно закрылся от нее.

Ведром.

Так получилось, что я справился. По чистой случайности.

Голова упала в ведро с треском и мокрым плеском, я не хотел заглядывать в ведро, но порадовался, что мы предварительно слили из головы всю кровь.

Иначе забрызгало бы.

Меня трясло, но я заметил это только когда поставил ведро на землю – оно ходило ходуном вместе с моими руками. Я поставил ведро на землю и сел рядом, прямо на асфальт.

Они стояли рядом, Лаврентий закурил и мне в лицо ударил дым от его сигареты. Я вдохнул, закашлялся и понял, что у меня адски болит грудь, а руки ободраны в кровь. Летящая голова ударила меня с невиданной силой.

Ярослав хотел, чтобы обезображенную, не поддающуюся идентификации голову, которая при падении превратилась в кашу, вшили в какой-нибудь труп вместо внутренностей, которые мы забираем. У Артура с этим не было проблем, но он спросил:

– А не проще ли это отдать утилизаторам отходов?

– Кому?

– До вас мы все, что вы сейчас забираете, отдавали утилизаторам медицинских отходов. Мусорщикам, короче говоря.

После того, как мы оставили злополучное ведро Артуру, я задышал свободнее. Пока мы шли домой, Ярослав все жужжал о том, что нам надо найти рабочих, что мы не справляемся, что надо расширяться, что дело следует поставить на поток – Артур привозит, наемные рабочие готовят, Артур развозит по точкам, мы ничего не делаем. План был отличный, хоть я его и не слушал – просто шел, очень хотел добраться до дома.

Последним, что я услышал, было:

– Нам нужно зарегистрировать предприятие по утилизации отходов!

Я кивнул и лег спать.

***

Стоило моей голове упасть на подушку, как кто-то начал трясти меня за плечо. Ни минуты покоя!

Меньше суток назад я стал свидетелем убийства и поучаствовал в процессе избавления от тела, после этого встретил призрак девушки, забыть которую не могу до сих пор, не говоря уже о том, что я отведал мяса единственного человека, которому мог открыть свою душу! Я, черт возьми, заслужил отдых.

А когда я открыл глаза, передо мной возникла рожа Ярослава. Не самое приятное пробуждение.

– Мне в голову пришла потрясающая мысль, – сказал он.

Про себя простонал: «о боже» и закрыл лицо обеими руками, потому как не мог дальше смотреть на рожу, довольно ухмыляющуюся надо мной.

Через ладони я прохрипел:

– Просто позвони в прокуратуру и скажи, что я убил того мента. А потом дай трубку мне, и я все подтвержу.

– Вставай уже, фантазер, – почти что с нежностью ответил мне Ярослав.

И я встал. Но сделал это безо всякого желания.

Моя жизнь напоминала забег с препятствиями, причем каждое из препятствий было либо кровавым, либо душераздирающим. Ни одно, ни другое не доставляло мне удовольствия, но все, что я мог – продолжать бежать и преодолевать их. Разве мне не полагалось хотя бы спать между ними?

Это странно, но я не чувствовал ничего, совсем. Полное опустошение, как я вдруг понял, длилось уже давно – даже то, что я испытал при встрече с ее призраком, не заполнило меня ни на каплю. Я просто разозлился из-за того, что оно могло это сделать. Могло нарушить пустоту внутри меня.

Ведь я мог бы заплакать, когда умерла Румани. Хотя бы погрустить.

Вдруг у меня незаметно едет крыша? Я испугался, а Ярослав сообщил мне, что мы с ним куда-то поедем. И я спросил:

– Куда?

А он ответил:

– Ты знаешь то место.

И я сразу все понял.

– Мы там уже бывали?

– Ага.

– С Артуром?

– Какой ты догадливый! – всплеснул руками Ярослав. – Только на этот раз нас повезет Бабаджан.

– Кто?

– Бабаджан!

– Какой, нахрен, Бабаджан?

– Он у нас работает, – осуждающе посмотрел на меня Ярослав.

Я почувствовал себя никудышным владельцем фирмы и растерянно поднял брови.

– О.

А Ярослав добавил:

– Со вчерашнего дня.

Меня только радовало, что у нас появился еще один человек, у которого есть машина. Неважно, что это за человек и как давно работает. Пускай будет хоть маньяком.

А разве сами мы не маньяки?

Но то, чем владел Бабаджан, нельзя назвать машиной. Я понял это, когда узрел это корыто во плоти. Я не понимал, как оно ездит, но, так или иначе, оно это делало, а большего мы и не просили. У машины не закрывалось одно из окон, насквозь проржавело днище и заводилась она по собственному желанию, но ведь был шанс, что она все-таки поедет! И она поехала.

Я отметил еще одну перемену в себе: мне становилось на все наплевать. Если Ярослав сказал, что нам нужно съездить на кладбище – что ж, мы с Бабаджаном едем на кладбище.

В дороге я понял, почему машина в таком ужасном состоянии. Бабаджан водил так, как Лаврентий рубил туши свиней: отчаянно. Если Лаврентий сражался на смерть с тушей, то Бабаджан, похоже, сражался с самой смертью или машиной: если со смертью, то, похоже, выигрывал, а если с машиной – наверно, выигрывала все же она, потому что невзирая на упорные попытки ее убить упорно продолжала работать и скакать по ямам, как резвая кобыла.

Когда мы приехали, Ярослав достал из багажника лопаты, и я заподозрил что-то неладное.

– Только не это, – запричитал я, – только не опять.

– Не опять, – согласился Ярослав, – а снова. Держи.

Он протянул мне лопату, а я опасливо смотрел на нее.

– Сначала скажи, что мы будем делать.

– Не волнуйся, ключи доставать нам не нужно, – успокоил меня Ярослав, но я не успокоился.

Я не успокоился и сглотнул.

– Мы ведь не сирень выкапывать будем, – вздохнул я, чувствуя себя маленьким мальчиком.

– С чего ты взял? – удивился Ярослав и, не дождавшись, пока я возьму лопату, бросил ее к моим ногам.

Конечно, я ее подобрал, но Ярослав уже не видел этого, так как повернулся ко мне спиной и бодро зашагал вглубь кладбища. Я пошел за ним, а Бабаджан даже не выходил из машины. Мы приближались к тому месту, где вели раскопки в прошлый раз, и меня обдало недобрыми воспоминаниями; закралось предчувствие.

Я так и не спросил у него, зачем мы здесь – вдруг он огреет меня лопатой по голове и закопает в свежей могиле?

– Вроде бы, пришли, – раздолбайски сказал Ярослав и остановился. Я остановился рядом с ним.

Мы стояли около участка, сплошь заваленного венками.

– Значит, мы снова будем расхищать могилы?

– Можно и так сказать, – кивнул Ярослав. – Если мясо от нас увозят, то мы поедем за ним.

– Так вдохновляет, – фыркнул я.

– Эта могила самая свежая. Выкопаем – все тело будет нашим.

Я глубоко вдохнул. Кончики пальцев похолодели.

– Как ты меня обрадовал! – выдохнул я, почувствовав себя так, будто кто-то ударил меня под дых.

Ярослав посмотрел на меня осуждающе.

– Если б ты думал о нашем деле, эта новость действительно бы тебя обрадовала!

Я не хотел с ним спорить.

– Ладно, чем раньше начнем – тем раньше закончим, – вздохнул я.

И мы принялись копать.

Когда мы раскидывали в стороны венки, я думал о том, что после они сослужат нам хорошую службу. Не будет видно неряшливо закинутую на место землю.

По правде говоря, я никогда не мог назвать свою физическую форму хорошей. Да что уж там, даже удовлетворительной не назвал бы. И я, черт возьми, регулярно раскапывал могилы, а это, скажу я вам, задача не из легких! Я думал, что, если после такого труда не обрасту рельефными мышцами, как еж иголками, то буду разочарован.

Но я так и не оброс. Сейчас, после всего, я такой же тощий, каким был тогда.

И почему мы всегда делали это ночью? Ах, да, чтобы избежать внимания. Но рыть землю в темноте все равно неудобно. Особенно если делаешь это несколько часов кряду. А когда ты уже стоишь в могиле, сложно понять, куда ты вообще копаешь: вверх, вниз, влево или вправо. Кругом темнота, и ты просто выбрасываешь комья земли – куда? А куда придется. Пару раз мы бросали землю друг на друга и отбивались отборными ругательствами. Ох и приятно же было мне материть Ярослава! Мы не сразу поняли, что копаем уже не землю. Только когда Ярославу в лицо прилетел цветок из тех, что остались в гробу. Гвоздика.

Я посветил фонарем нам под ноги. Доски от сломавшейся крышки гроба, как в прошлый раз. Через землю местами виднелся черный костюм, в котором похоронили покойника.

Тогда мы опустились на колени и начали разгребать землю голыми руками – сколько работали, но так и не научились делать это в перчатках – и у нас в ладонях закопошились белые юркие черви.

Запах стоял ужасный. Прежде он был законсервирован черным костюмом, но стоило нарушить герметичность и вонь распространилась на всю округу. Не просто вонь тухлого мяса. Мерзкий, тошнотворный трупный запах. Запах смерти.

Зажав рот рукавом, я посветил фонарем в сторону креста, который мы прислонили к соседней ограде. Мои глаза слезились, но я смог разглядеть дату.

«Твою мать!» – попытался крикнуть я, но из-за рукава получилось только что-то промычать.

Ярослав перепутал могилы. Эту закопали неделю назад.

Он ужаса меня затрясло. Позже я часто задавался вопросом, почему я так испугался. Ведь нет разницы, какую могилу ты раскапываешь. Будь ей хоть сто лет. Раскапывать могилы нельзя вне зависимости от того, сколько в них лежат трупы. Но раньше меня это не ужасало, а как влез в могилу недельной давности, так чуть не поседел!

Со временем я признался себе в том, насколько постыден мой тогдашний ужас. Я испугался трупной вони, копошащихся червей и присутствия разложения. Как какой-то ребенок. Я испугался того, чем становятся все люди после смерти, я испугался самой смерти. Столько времени имел дело с мертвецами – и на те.

Но в тот момент я вдруг начал чувствовать. Этот ужас стал моим первым чувством, казалось, за целую жизнь, хотя я и не смог оценить значимость момента.

Мы с Ярославом в панике принялись карабкаться вверх, прочь от зловонного трупа у нас под ногами, но из-за резких и хаотичных движений земля осыпалась. Мы падали вниз. Наши попытки увенчались падением: мы оба упали на дно могилы, прямиком в логово разворошенных червей.

В тот момент я поражался, что меня до сих пор не вырвало, а Ярослава трясло.

Под моей спиной вились черви. Я лежал на руке покойного и чувствовал кость. От отвращения у меня дрожали губы, но после этого я смог выбраться без проблем. Я уже никуда не торопился и спокойно вылез на поверхность. Могила вдруг оказалась не такой уж и глубокой, а вылезать из нее – проще простого.

Потому что после того, как я полежал в опарышах верхом на полуразложившемся трупе, я уже ничего не боялся.

Когда выкарабкался Ярослав, я ждал от него извинений. Забыл о том, какая он бессовестная скотина – впрочем, об этом Ярослав мне сразу же напомнил своей рожей. Закапывать червей обратно мы не стали. Просто не смогли. Оставив все, как есть, в полусне брели по кладбищенской дороге, пока на горизонте занимался рассвет.

Мы уходили все дальше, но запах оставался таким же сильным. Мы провоняли смертью и тащили ее за собой.

Когда мы вышли с кладбища, оказалось, что Бабаджан уехал.

Бижутерия

Я никогда не покупал газеты, они меня просто не интересовали.

Что я могу прочитать в газетах такого важного, чего не смогу узнать сам?

Я не читал газеты, в заголовках которых стояли фразы в духе «Невиданная удача!», «Гастрономический джек-пот», «Сокровище на продуктовом прилавке».

А Даня читал. Тот самый юрист, которого Ярослав когда-то приволок в наш дом.

– Я сразу понял, что это имеет отношение к вам, – возбужденно рассказывал Даня, тыкая Ярославу в нос газетой. – И по телевизору об этом говорили.

Кто-то где-то нашел золотое кольцо. Из настоящего золота.

Кем-то, кто нашел золотое кольцо, была жительница нашего города по имени Надежда Константиновна. Золото у себя во рту она нашла после того, как откусила пирожок. Наш пирожок.

Как такое могло произойти, я не знал. Но кто мог сомневаться в том, что это произошло?

Мы с Ярославом побелели, когда узнали. У меня – и, я уверен, у него тоже, – душа ушла в пятки. Мы смотрели на Даню, восторженно скачущего перед нами, как на сумасшедшего. Он считал нас знаменитостями.

– Я спокоен! Я счастлив! Я на позитиве! Я, блин, фея добра и радости! – снова кричал Ярослав, а я медленно сел на стул, уцепившись за его спинку обеими руками, как будто она стала единственной веточкой, за которую можно ухватиться в бурлящем водопаде жизни, и если я этого не сделаю, то непременно упаду в пропасть небытия.

Только вот веточки в реальности не существовало: я неумолимо падал. Взаправду. Пока Ярослав метался, а Даня стоял, вжавшись в стену, и по-прежнему не понимал, что происходит на самом деле, я пытался убедить себя в том, что мы выкарабкаемся.

Лаврентию повезло, Лаврентий уехал на похороны бабушки. А мы с Ярославом остались наедине друг с другом, двумя разделанными трупами в морозилке и ничего непонимающим Даней, который просто улетел на седьмое небо от того, что смог сложить два и два.

Последнее условие оказалось самым невыносимым.

До чего дико быть обреченными, когда человек рядом не осознает, что вы обречены!

Как будто среди нас вдруг появился неразумный ребенок, который знает слишком много для своего возраста. Он прекрасно помнил нашу встречу и ту речь, с которой выступил Ярослав. И он был в восторге от того, что у нас это получилось. Получилось кое-что, из-за чего он посчитал нас сумасшедшими.

У меня все еще не шло из головы, как такое могло произойти, поэтому я спросил вслух:

– Как?

Ярослав, решивший, что я обращаюсь к нему, ответил:

– Не знаю.

– Мы ведь всегда проверяли мясо, так? – с надеждой спросил я.

Он горестно усмехнулся.

– С чего ты взял, что мы его вообще проверяли?

– Но мы же не запекали ничьи пальцы!

– Не уверен, – обреченно сглотнул Ярослав и воскликнул: – почему в этом затрёпанном городке газетчики не могут найти тему поинтереснее!

– И телевизионщики, – вставил Даня.

– И телевизионщики, – эхом согласился Ярослав.

В дальнейшем все развивалось по очевидному с самого начала сценарию: на кольце нашлась памятная гравировка, ее опознали как уникальную, а само кольцо – обручальное. Мы только и ждали, когда объявятся родственники умершего владельца кольца. Следили за новостной сводкой по ящику.

– Да что там такого на этом кольце уникального! – вслух сокрушался Ярослав. – Неужели какое-нибудь пожелание вечной любви или дата не могут быть одинаковыми на разных кольцах?

Меня утешало только то, что все репортажи пока оставались шутливо-восторженными, а настораживало – то, что они до сих пор не озаботились самими пирожками.

Антисанитария.

Нарушения права потребителя не находить ювелирные украшения в своей еде.

Еще какая-нибудь хрень.

– А они могут провести какую-то экспертизу, которая покажет, что там за мясо?

Все умолкли, а я уже знал ответ на свой вопрос.

– Но им пока, вроде, незачем проверять, – неуверенно сказал Даня. – Такое ведь специально не придумаешь.

Даня остался с нами. Так естественно, как будто и не уходил тогда, полгода назад.

– Вот и не придумывай, – резко оборвал его Ярослав. – Закрыли тему.

И тему мы закрыли.

Вместо этого открылось вот что: мы все ходили по чересчур тонкому льду. Наше предприятие законно только наполовину, а незаконная часть – основной движущий механизм всего, что только может двигаться. Вот, что открылось. Мы зависели от своей незаконной деятельности, которая обнажалась перед лицом жизненных невзгод. К примеру, закона. Я точно не знал, за что нас могли посадить, но посадить нас могли точно.

В компетентности Дани я сомневался: мы так и не видели его диплом, а жил он с мамой, так что я начинал сомневаться даже в том, что он совершеннолетний. К счастью для него, к юриспруденции я относился параллельно. Иными словами – не пересекался.

И в довесок я с ужасом обнаружил, что больше не могу позволить себе стать бедным. Я отвык от нищеты. Одна только мысль о том, что есть будет не на что, наполняла мои глаза слезами. А пиво! Разве мог я в здравом уме отказаться от пива?

Если раньше я с теплотой вспоминал былые деньки, когда я бессовестно занимал в долг и воровал, вел скучную, однообразную жизнь, то теперь, когда на горизонте появился риск к ним вернуться, я запаниковал.

Неужели все, что мы успели создать, все наши старания и преодоления – все это могло аннулироваться в один миг, причем даже не из-за нашей ошибки? Погубить все своими же собственными руками не так смертельно, как потерять все из-за вмешательства извне. Я хотел сохранить свое право на добропорядочное благосостояние, право на ошибку, право на распоряжение тем, что принадлежало мне. Свои естественные права.

Возможно, я мог подать в мировой суд за их ущемление.

Последующие дни слились в один нескончаемый день, в ожидание смертного приговора. Я бы пережил этот день в неотложных делах, не замечая ожидания, но наша гонка, как назло, остановилась. Ни к чему ехать на кладбище, некого спасать, дверь морга оставалась закрытой – ни у кого не осталось никаких дел. Случилось то, о чем я мечтал пару дней назад, но исполнение этой мечты заставило меня страдать. Всегда так.

Дни томительного ожидания текли сквозь пальцы. На следующий после известия день вернулся Лаврентий, и ждали мы уже вчетвером. Даня стоически продолжал приходить каждый день и, единственный из нас, умудрялся чем-то себя занять.

Я говорил себе: «это было ужасно».

Я думал: может, если я буду говорить о проблемах в прошедшем времени, они решатся быстрее.

А Даня тем временем перебирал бумаги Лаврентия. Порядок наводил.

Болезненнее всех этот период переживал Ярослав: я ждал, что он убьет кого-нибудь или как минимум ударит, поэтому держался от него подальше. Он метался, как дикий зверь по клетке. Я начинал понимать, что для него провал – участь куда страшнее, чем для меня. Пока Даня шарил по нашей морозилке и сдерживал рвотные позывы, я думал о том, каково Ярославу потерять свою мечту.

Потерять мечту и дать ей расправиться с самим собой.

Ярослав прошел долгий путь от безумного замысла до его реализации. Он делал страшные, действительно страшные вещи, и ему все сходило с рук. Он, черт возьми, рисковал жизнью и свободой во имя нашего предприятия, а теперь это предприятие висело на тонком волоске и могло полететь в пропасть в любую секунду. Может, оно уже летело, только мы об этом не знали.

Мы все были на грани. Как нам удалось обойтись без крови – ума не приложу.

Но мы пережили эти четыре дня. На пятый Даня принес газету с репортажем о том, что кольцо принадлежало почившей супруге деда, который несказанно рад снова получить его.

Дед решил, что жена потеряла его незадолго до смерти.