Остров Свободы

По мере движения вперёд, огней по обоим берегам становилось всё меньше и меньше. Стамбул кончался, на подскочивший катер перешёл лоцман с двумя бутылками русской водки и мы пошли дальше в темноту.

Утро встретили в Мраморном море. Встретило оно нас пасмурно, низкими тучами и ветром. Но всё равно было тепло и мы с удовольствием проводили время на верхних палубах. Бойцы наши, пользуясь такими возможностями для отдыха дрыхали «без задних ног» по каютам. Прерывая сон на приём пищи и туалет. Так, иной раз выйдут на палубу, прогуляются и снова идут в каюты.

Я уже более-менее освоился на корабле и немного присмотрелся к экипажу. Экипаж был сто пятьдесят человек и разделен поровну – семьдесят пять мужчин и семьдесят пять женщин, начиная от двадцать одного года и кончая сорок пять лет. А так средний возраст где-то от 27 до 35 лет. Экипаж к нам особо не лез. Офицеров и прапорщиков ещё в первый день собрали и провели ознакомительную экскурсию по кораблю и познакомили с командованием и основными лицами. Но нам приходилось общаться лишь с узким кругом экипажа. И это в основном со стюардами и персоналом ресторанов. Старшим стюардом была Эллочка. Молодая, стройная женщина. Если смотреть на неё холодным и бесстрастным взглядом мужчины, то можно смело фыркнуть и назвать её «крокодилом», из-за несколько неправильной формы лица с многочисленными оспинками. Это на взгляд импотента, который критическими замечаниями по поводу внешних данных партнёрши хочет скрыть свою несостоятельность. Но Эллочка была прелестью. Стройная, с точёной фигуркой, из которой прямо прёт свежая, возбуждающая энергетика. Искрящиеся, брызжущие весёлыми чертенятами глаза. Чистенькая, опрятная она прямо привлекала взгляд любого нормального мужика. Помимо всего в ней ощущалась некая, таинственная «изюминка», которая превыше всего ценится в женщине. Её рабочее место находилось в холле, перед музыкальным салоном и когда она там была, там всегда толпились мужчины. И каждый получал свою порцию улыбок и свежей молодости, исходящей от этого очаровательного существа. Она всегда была открыта любому, но в тоже время каждый ощущал грань, за которую она никого не пускала.

Директором обоих ресторанов была рослая деваха. Про которых справедливо говорят – «В горящую избу войдёт и коня на скаку остановит». Гренадёрского роста, красивая, с высокой грудью она на каждом приёме пищи выходила в «офицерский» ресторан всегда в новом, импортном прикиде. Смотрелась она эффектно и своими нарядами сводила с ума наших жён, которые тоже жаждали и хотели иметь такие же яркие шмотки. Но за всей этой блестящей мишурой, терялась сама женщина и мы, мужики, смотрели на неё почти равнодушно, что очень задевало директоршу.

Капитана мы почти не видели, в основном общались лишь со старшим помощником и то только тогда, когда стояли дежурными по эшелону. Знали своих стюардов, парторга корабля…, ну и постепенно, по мере необходимости, знакомились и с другими.

Полковник КГБ активно гарцевал вокруг медсестры и на ней. Последние два дня мы их обоих наблюдаем только во время приёма пищи и, судя по их довольным и удовлетворённым лицам, «вербовка» медсестры проходила успешно.

«Аджария» в основном использовалась на Средиземноморских пассажирских линиях: Одесса – Каир, Греция – Египет, Турция…. И так далее. В первые дни плавания многие из нас находили под кроватями монеты этих стран. И лишь два раза в год её арендовало Министерство обороны для доставки военнослужащих с Союза на Кубу и обратно. Два года тому назад их посылали вокруг Африки. Точно также везли туда молодых бойцов и одновременно забирали в различных африканских портах отбывших свой срок командировок военных. Тогда рейс занял почти два месяца.

Корабль был старой постройки, без опреснителей и когда мы вошли в Эгейское море, нас стали призывать экономить воду. Эгейское море поразило обилием живописных, скалистых островов самых различных размеров, которыми мы любовались на протяжении всего светлого дня.

Утро мы встретили в Средиземном море и хотя было солнечно и жарко, море волновалось и на корабле ощущалась лёгкая бортовая качка. Минут через тридцать после завтрака мне понадобился замкомвзвод Воробьёв. Я заскочил в каюту, где он жил с пятью бойцами. Солдаты дрыхали крепким солдатским сном, но Воробьёва не было, зашёл в другую каюту – та же картина. Спящие безмятежно солдаты и отсутствие замкомвзода. В последней каюте, не обнаружив Воробьёва, я затормошил ближнего к себе подчинённого и когда тот открыл глаза с мутными от сна глазами, агрессивно спросил: – Где Воробьёв?

Солдат сосредоточил на мне взгляд и, уяснив, что перед ним командир взвода, ответил. Вернее, он хотел добросовестно ответить, но из-за глубокого и здорового сна, он смог исторгнуть из себя лишь невразумительные звуки: – Мууу.., м уму м уму… уууу, – и неожиданно для меня уронил голову на подушку и ровно задышал.

С внезапно вспыхнувшем возмущением, оглядел каюту, впавших в спячку солдат и заголосил изо всех сил: – Взвод подъЁЁЁЁЁЁММММММ…… ТРЕВОГАААААА! ТРЕВОГААААА! Строиться в коридоре!

Точно также проголосил возмущённую команду во всех своих каютах, при этом безумно тормоша солдат, выводя их из коматоза.

Слава богу, вбитые им в учебке армейские инстинкты сработали автоматом и безошибочно. Ещё не проснувшись, бойцы горохом посыпались со своих коек и уже через минуту строились, толкаясь и застёгиваясь в широком коридоре. Тут же крутился и непонятно откуда появившийся Воробьёв, который выравнивал и подгонял подчинённых, а когда они закончили застёгиваться и приводить себя в порядок, скомандовал: – Равняйсь! Смирно! Равнение на средиНУ!

– Вольно! – А дождавшись, когда младший сержант Воробьёв встанет на своё место, начал воспитательную работу, – вы, что, товарищи солдаты? Всё понимаю, всё знаю, сам был таким, как вы после учебки… Молодого воина кормят ноги и он постоянно находится в готовности выполнить любую задачу, с какой-либо стороны она не придёт. А вы что-то чересчур быстро расслабились. Два-три дня и вы впали в спячку…, причём днём…, да ещё после завтрака. Если вам не интересно море, острова, корабль, который вы видите в первый раз жизни…., то придётся вас встряхнуть и провести небольшое занятие по Уставам. Воробьёв, тащи сюда Устав Внутренней службы.

Через две минуты Устав был в моих руках, я сидел на табурете по середине широкого коридора. Солдат выстроил в две шеренге спиной друг к другу и поставил их тоже по середине коридора. И приступил к громкой читке Устава с первой страницы. Как по заказу бортовая качка усилилась и шеренги подчинённых стало болтать от одной стенки к другой. Я читал в слух нудным голосом статьи и с интересом смотрел, как шеренги мотались от стенки к стенке. Спящих и дремлющих в строю, как это бывает при таких читках, не было. Сначала бойцы веселились, шутили, потом стали чертыхаться, затем посыпались тихие матюки. А через час они просто угрюмо бегали от стены к стене. Ещё через час взмолился Воробьёв.

– Товарищ старший лейтенант, мы всё поняли и больше этого не повторится.

Мне тоже до чёртиков уже надоело, да и устал читать, но «упёрся рогом» – я же им пообещал воспитательную работу до обеда. Значит надо до обеда.

В двенадцать часов в наш отсек случайно забрёл парторг экипажа, понаблюдал минут десять и поинтересовался – Что тут происходит?

Услышав мои слова о воспитательной работе, он возмущённо хрюкнул и умчался, а через десять минут появился с подполковником Шкуматовым и стал ему жаловаться, что я издеваюсь над солдатами.

Подполковник Шкуматов с непроницаемым лицом выслушал стенанье гражданского политработника. Потом выслушал мои объяснения и язвительно спросил парторга – Служил тот в армии или нет?

– Ах нет!? Ну, тогда, Максим Иванович, не будем мешать командиру взвода проводить занятия, – Шкуматов взял под локоть парторга и потащил его из моего отсека, бросив напоследок через плечо, – Цеханович, потом зайдёшь ко мне.

Еле дотянул занятие по Уставам до обеда, но добился своего – бойцы были злые на меня, на корабль, на бортовую качку и на сон тоже. А когда я предупредил, что если что – то «Повторение – мать учения». Ответ был един – НИКОГДАааааа…

Шкуматов, когда я появился на его очи, махнул мне рукой отсылая – Потом…, после обеда, на совещании….

Приняв доклады от командиров рот и решив ряд мелочных вопросов, начальник эшелона сначала высказал своё виденье на состояние дел в эшелоне: – Товарищи офицеры и прапорщики, в моих планах было дать ещё пару дней на отдых, на изучение личного состава и лишь потом начинать с солдатами работать плотно. Но сегодняшний случай в первой роте, – командир роты недоумённо поднял голову и посмотрел на подполковника, – заставил меня резко изменить весь предыдущий план. Паршиков не смотри на меня так удивлённо… Ничего там у тебя особенного не произошло, но тем не менее, слава богу, что именно так и произошло. И твой командир взвода Цеханович первый отреагировал и вовремя. Причём сразу стал работать с личным составом неординарно, с выдумкой, но думаю эффективно…

Теперь все смотрели на меня, а ротный немо кивнул мне – Что там у тебя было? Но я лишь скорчил рожу, типа – Всё нормально. Потом…

– Так вот, убедившись, что в первом взводе всё нормально, взводный на месте и работает, прошёлся по другим подразделениям. Вывод один – личный состав брошен и занимается чем хочет. Хорошо если он спит, но много кто не спал. Кто сидел в каюте, кто бесцельно шатался по палубам. В одной каюте сидели две молоденьких девочки из экипажа. Так в каюте солдат набилось человек пятнадцать. Они только на плафоне не сидели. Офицеры, за кем закреплены солдаты, тоже ничем кроме как балдежа не занимаются. Ещё пару дней и у нас будут и изнасилования и падение личного состава за борт, самоубийства и чёрте что ещё… Исходя из этого, принимаю решение. С завтрашнего дня занятия. Это первое. Второе. Пошёл к капитану и договорился с ним о выделении наряда по ресторанам – двадцать человек на сутки. Пять человек пойдут в помощь механикам в трюмы к машинам. Ещё десять человек ежедневно будет выделяться экипажу в помощь на разные работы. Помимо дежурного по эшелону и его помощника дополнительно ввожу следующих лиц суточного наряда. Посыльный и два патруля. Патруль по правому борту, патруль по левому борту. Солдат и прапорщик. Так чтобы у нас были заняты как можно больше людей. Теперь по занятиям….

Со следующего дня наша жизнь покатилась по военным рельсам. Даже будущий наш начальник медицинской службы майор Антонов стал периодично собирать жён офицеров и прапорщиков и проводить с ними беседы, где он рассказывал об особенностях жизни в жарком климате. Майор был с многочисленными «тараканами в голове», любил похохмить на занятиях и после них наши жёны возвращались в ужасе – Куда мы едем?

– Боря, а ты знаешь? – После очередного такого занятия жена с содроганием в голосе вывалила на меня «страшилки», рассказанные медиком, – что там есть лягушки, которые если прыгнут на человека то, так прилипают к нему, что их не оторвать рукой. А чтобы оторвать – их надо посыпать солью. И эти лягушки с помощью своих присосок могут по стене дома забраться аж на пятый этаж… А вот он ещё говорит, что там пауки размером больше чем кулак взрослого мужчины. И такие ядовитые, что не всякая вакцина действует… И живут они прямо в домах, где люди живут. Боря, куда мы едем…?

– Валя, ты чего? Приедем и разберёмся на месте. Живут ведь там люди….

Последующие два дня прошли нормально. Солдаты были даже рады нарядам и работам, воспринимая это как приятное разнообразие и дополнительное общение с экипажем. До обеда были занятия и обязательная учебная тревога для всех. По тревожным сигналам, мы доставали из шкафчиков в каютах оранжевые спасательные жилеты, одевали их и организованно выходили на палубы, каждый к своему спасательному средству. Где проходила тренировка по посадке в большие шлюпки или на спасательные плоты. Показывали, где лежит неприкосновенный запас пищи и воды и другие вещи необходимые при таких случаях. Очень подробно и познавательно рассказывали, как вести себя, если вдруг оказался в воде или же если благополучно все расселись и отплыли от тонущего корабля. Там правило было одно – держаться вместе, в куче и помогать друг другу. А после обеда можно было всем и расслабиться. Бойцы спали, но уже гораздо меньше, а мы отдыхали на палубах с семьями. Тем более что погода располагала. Чистое и ясное небо, море солнца и температура в среднем около 25 градусов тепла. Даже не верилось, что сейчас начало ноября и на Урале минус десять-пятнадцать и лежит снег. Мы шли ближе к африканскому берегу, который иной раз смутно просматривался с корабля и оттуда веяло жаром африканской пустыни.

Когда подошли к Сицилии, я достал купленный в Одессе телевизор на дециметровых волнах, а включив его, был поражён обилием телевизионных каналов. Мы то в Союзе смотрели только два канала, а тут их было около восьмидесяти только итальянских. Музыкальные, новостные, киношные, рекламные, спортивные…. Я крутил маховичок каналов, пытаясь найти что-то приемлемое и интересное, но телевизор по звуковой дорожке не совпадал с европейскими стандартами и был глух и нем. Я ещё по Германии знал, что в советских телевизорах надо что-то перепаивать, чтобы был звук. Уже устал палец от постоянного кручения, когда наконец-то наткнулся на военный фильм про наших советских подводников. Ну, хоть что-то, но посмотрев минут десять, плюнул с досады, поняв что наткнулся на очередную антисоветскую хрень самого низкого пошиба. Как это всегда показывали подлую советскую военщину, которая с помощью ядерной подводной лодки хочет нанести удар по мирным и пушистым капиталистам и по их свободной демократии. Но на защиту этой свободной жизни становится красавец супермен, нырнувший в море и проникший на ходу во внутрь подводной лодки. В течение пяти минут он уничтожает этих глупых и неуклюжих русских, потом взрывает подводную лодку и ровно за две минуты до взрыва, преодолевая вдруг возникающие препятствия, благополучно покидает её и со стороны наблюдает гибель врагов. Короче, чушь несусветная…. Выключил телевизор и спрятал его обратно в чемодан.

Следующее утро встретило нас низкими, наполненными влагой облаками, ветром и сначала небольшой волной. Экипаж начал споро крепить всё, что по их мнению было не совсем закреплено. А следующим верным признаком, что нас ждёт хороший шторм, стали характерные серые пакеты из плотной бумаги, которые стюарды стали раскладывать и крепить на всех видных местах. Постепенно волна стала усиливаться и весь состав воинского эшелона встретил начинающийся шторм с нарастающей тревогой. Кораблекрушения как бы никто особо не боялся, но все с опасением ожидали начала морской болезни, признаки которой начали постепенно проявляться. Сначала откуда-то изнутри и глубины организма тихо накатывала тошнота… С ней ещё можно бороться, пытаться не обращать внимание, но она всё усиливалась и отмахнуться от неё уже не получалось. Появились первые следы рвоты на ковровых дорожках в коридорах и стюарды тут же хлопотливо их убирали, но в воздухе всё равно витали неприятные запахи, усиливающие позывы к рвоте.

Я тоже с тревогой ожидал шторма, не зная как поведёт себя мой организм. Но сколько не прислушивался к своим ощущениям, даже малейшего признака морской болезни обнаружить не мог. А вот моя семья и многие другие уже лежали в лёжку. Но когда по корабельной связи объявили, что старший стюард раздаёт таблетки против рвоты, практически все рванулись в холл музыкального салона за таблетками. Но они мало кому помогли. Мою жену и сына сильно тошнило, но не рвало. А когда наступил обед, то при одной только мысли о еде их чуть не вырвало и они отказались идти кушать. В ресторане пустовало половина столов, а прежде чем подать пришедшим еду, официанты щедро поливали из чайников скатерти, чтобы по ним не скользила посуда и только потом ставили тарелки.

Шторм уже был девять баллов и по морю гнало огромные волны. Корабль то зарывался носом в водяные валы, до наоборот задирал его куда то в небо и по коридорам уже можно было ходить только цепляясь за поручни, тянущиеся вдоль стен. Впереди меня брёл с обеда ныряющей походкой бойчина, внезапно он рванул вперёд и попытался добежать до очередного серого пакета, торчавшего из-за поручня, но не успел. Тело изогнулось в непонятный знак и солдатский желудок в один момент исторгнул из себя только что проглоченный обед и наверно остатки завтрака. Увидев густую струю и ощутив желчный запах, я сам чуть не метнул обед на красную ковровую дорожку. Резко развернулся и побежал на палубу, где часто и быстро задышал широко открытым ртом. Вернулся к себе в каюту уже другим путём. Стюард только что убрал остатки блевотины, как из-за поворота коридора послышались новые звуки рвоты и стюард, матерясь на ходу, ринулся туда.

Жена и сын несчастными глазами встретили моё появление и выглядели они совсем не хорошо. Их не рвало, не ныли, но их здорово мутило. Я прилёг на кровать и решил немного вздремнуть, но не тут то было. Корабль был в килевой качке и когда нос задирался в небо меня сильно прижимало к переборке, а через сорок секунд нос уходил вниз и я съезжал по одеялу к краю постели. Хорошо, что на краю был небольшой бортик, который не давал мне каждые полторы минуты падать на пол каюты. Тоже самое происходило и с моими на противоположной постели, только в обратном порядке. Помучившись так минут десять и услышав, как по внутрикорабельной связи передали сообщение о запрете выхода на палубу в одиночном порядке и без причин, я решил сходить во взвод и проверить подчинённых. Каюты встретили меня сплошной лёжкой. Только замкомвзвод Воробьёв и другой сержант Перминов были свежими и сытыми, с сонной поволокой в глазах, встретили появление командира взвода. Из туалета доносились бессильные стоны, где над унитазом страдало сразу и одновременно трое солдат.

– Воробьёв и Перминов, отгадайте загадку. Что могут сделать одновременно трое мужиков, а что не могут две бабы? – С ходу весело мотнул головой на дверь туалета.

– Ну…, товарищ старший лейтенант, это бородатая загадка, – протянул Воробьёв, а Перминов задумался. Замкомвзвод посмотрел на товарища и, не дождавшись успеха локального мозгового штурма, весело выдал разгадку, – две баба не могут поссать одновременно в один унитаз, зато трое мужиков могут.

– Молодец, – я щёлкнул щелбан в лоб Перминову, который призывался из глухой сельской местности, – учись, пионер, и ощущай какая разница между городом и деревней. Видишь, как шустро замок ответил.

– Парни, вы мне нужны для одного дела. Я хочу на кинокамеру снять шторм с кормы, но сами видите как швыряет корабль с носа на корму. Поэтому достаньте верёвку, привяжете ко мне и я с кинокамерой вылезу к самой корме и оттуда снимаю шторм во всей его красе, а вы меня держите и страхуете. Давайте, я пошёл за камерой.

Через пятнадцать минут мы сосредоточились у дверей, выходящей на кормовую палубу, где находился прапорщик Лукин со своим патрульным. Даже через стекло двери было достаточно страшно смотреть на разгулявшуюся стихию. Волнами, в отличии от носа, корму не захлёстывало, но она гуляла как взбесившийся лифт, который сам по себе то уносился в небо, то ухал вниз.

Но мы были молодые, безбашенные и это был наш первый в жизни шторм. И мы даже не представляли какие опасности могли поджидать меня на корме.

С весёлыми шутками и подколками, меня обвязали крепкой капроновой верёвкой и открыли дверь. Первые десять шагов, прикрытый надстройкой я прошёл легко, но как только пересёк безопасную границу, как меня ударил с боку плотный поток ветра и чуть ли не потащило к борту, но в это время нос корабля пошёл вниз, корма наоборот стала задираться вверх, а от такого неожиданного манёвра я, не удержавшись, попятился назад, за что-то зацепился пяткой кроссовок, грянул спиной на палубу и покатился хрен его знает в какую сторону, не заботясь о своей безопасности, лишь переживая за сохранность камеры. Может быть, меня и выкинуло бы за борт, но страховочная верёвка сильно и больно впившаяся в тело, остановила моё беспорядочное кувыркание.

Сев на задницу и помахав весело рукой выглядывающим из дверей подчинённым и Юре Лукину, типа – Всё в порядке…. Я огляделся. Пока кувыркался и елозил спиной по палубе, корма ушла глубоко вниз и я с ужасом увидел, что вокруг, по крайней мере кормы, громоздятся водяные горы а мы находимся как бы на дне водяной долины. И эти водяные горы, высотой с трёхэтажный дом вот-вот обрушатся всей своей массой на корму и утопят нас к чёртовой матери…

Я остолбенел от страха и это спасло меня от паники и от необдуманных действий, когда запросто мог вскочить на ноги и с дуру метнуться куда-нибудь спасаться. А так, немо и сидя на заднице, таращил глаза на жуткую водяную мешанину и пропустил тот момент, когда корма благополучно взлетела вверх и огромные волны, готовые нас утопить, пропали где-то внизу. Мне только и оставалось стереть со лба то ли холодный пот, то ли водяную взвесь…. Страх сразу улетучился от понимания, что если сейчас не утопило – то и дальше не потопнем. Я встал на ноги и стал пробираться к поручням кормы, опасно балансируя телом, чтобы опять не свалиться и не уехать к бортам. Через минуту добрался до поручней и намертво одной рукой ухватился за них. И остолбенел от открывшейся картины буйства водной стихии, где наш корабль был обыкновенной щепкой, но щепкой управляемой и потому ещё державшейся на поверхности.

В этот момент корма опять поднялась на самую верхнюю точку, на какую-то секунду замерла, перед тем как ухнуть вниз, но мне этого хватило чтобы оглядеть и оценить грандиозность шторма. От самого горизонта до нас и мимо нас катились водяные валы и ни что не могло остановить их бег, им можно было только подчиняться. Мы пошли вниз и вот уже оказались на самом дне водяной котловины, когда нашу железную скорлупку опять обступили горы воды, готовые обрушиться на нас, но не успевали, потому что корма уже подымалась вверх уходя из под удара. Постояв так минуты три, наслаждаясь буйством природы, я стал снимать и в очередной раз, когда мы опустились вниз, в объектив камеры попались следы безвестного кораблекрушения. Трупы нескольких коров, разбитые и целые деревянные ящики, клоки сена и другой бытовой мусор колыхался рядом с нашей кормой. Я откинулся от видоискателя и пристальным взглядом попытался охватить всё это разом и попытаться разглядеть – Есть ли там и люди? Но корма пошла вверх, а когда мы опустились вниз, то оказались в соседней уже водяной впадине, где ничто не напоминала о том, что я видел минуту назад. А с самой верхней точки не было видно ничего и никого кроме нас. Может быть и это и не было кораблекрушением…, может быть большая волна просто слизнула всё это с палубы какой-нибудь низко посаженной баржи?

Плёнка закончилась, я ещё с минуту полюбовался стихией, старательно отбрасывая мысли о том, что вполне вероятно кому-то в этот шторм и не повезло…. Благополучно добрался до своих и решил больше не испытывать судьбу.

К ужину, разгул стихии даже увеличился и влёжку лежал практически весь эшелон. Но на меня морская болезнь вообще не подействовала и на ужине, в пустом ресторане, нас было всего несколько человек, в том числе и ротный. Глянув на всё это, Паршиков глубокомысленно хмыкнул: – Давайте со столов собирайте закусь и за мой стол. Раз такое дело, сейчас я кое-что принесу…., – ротный ушёл, а мы с энтузиазмом собрали со всех столов колбасу. Наделали кучу здоровенных бутербродов. Часть их отложили, чтобы отнести своим в каюты. Вскоре появился Паршиков и из пакета достал две бутылки водки, чем привёл нас в приятное оживление.

Ужин затянулся и я попал к себе в каюту лишь часов в десять вечера. Открыл дверь каюты и постарался показать жене, что меня мотает и бьёт об стены не от выпивки, а от шторма, потому что где было две бутылки, каким-то чудом оказалось четыре. Но, слава богу, мои, измученные морской болезнью, спали тяжёлым сном. Я бухнулся на постель и постарался уснуть, но не тут то было. Качка из килевой, давно стала боковой. И если до обеда шторм старался меня выкинуть из постели, то теперь с периодичностью в полторы минуты меня то ставило чуть ли не стойке «Смирно», то наоборот – я становился «на голову».

Честно говоря, боковая качка была даже страшнее килевой. У меня каюта находилась примерно в середине корабля и когда нос или корма попадали под волну, то весь корпус корабля периодически сотрясал мощнейший, гулкий удар от хлопка об воду. Но такие удары были довольно редки, хотя и тревожащие. А при боковой качке, особенно когда ты лежишь в постели поперёк корпуса происходило следующее. Вроде бы сначала забавно, но вот потом….

Я лежу. Корабль начинает заваливаться на левый бок. Валится…, валится…, всё больше и больше. Ноги постепенно опускаются вместе с постелью вниз и естественно, что верхняя часть туловища наоборот начинает подыматься относительно продольной части корабля. Корабль продолжает валиться влево… И вот ты уже на спине и жопе, по простыни, начинаешь съезжать к переборке туалета и пятками упираешься в неё. А корабль продолжает валиться влево… И ты понимаешь, что ещё несколько томительных мгновений и ты уже будешь уверено стоять обеими ногами на переборке и начинаешь паниковать: – Ёб тв…ю м…ь.., ну сколько можно валиться на бок? Ёлки-палки… Пора бы уже останавливаться….

При этом как-то в невзначай вспоминается и утонувший «Нахимов» и то, что наш корабль идёт в последний рейс, и что ты плаваешь херово, и твои близкие тоже… и много чего другого, очень даже не интересного, но довольно тревожного. И вот когда ты чуть ли не по стойке «Смирно» стоишь на переборке, корабль перестаёт валиться и начинает своё боковое движение в обратную сторону. Ты облегчённо переводишь дух, ощущая, как твоё тело начинает принимать нормальное горизонтальное положение, а корабль начинает валиться вправо. Валится…, валится, внося уже привычное тревожащее ощущение опасности. Привычно едешь на спине и жопе, и также привычно упираешься, но уже головой в переборку. А корабль невозмутимо продолжает валиться вправо. И в какой-то момент твоя шея начинает судорожно сигнализировать о том что ты стоишь на голове, а твои ноги хрен его знает где… И вновь немой крик души: – Да ёлки палки… да вались ты обратно, а то ведь мы сейчас перевернёмся….

И так полночи. Хмель от такой эквилибристики куда-то улетучился, туда же улетучился и сон. Но вторая половина ночи обнадёжила, качка становилась всё слабее и слабее и под утро шторм закончился и я смог забыться тяжёлым сном. Лишь к часам одиннадцати утра все реанимировались от последствий шторма и уже на обед шли с энтузиазмом и здоровым чувством голода. А после обеда вывалили на палубу под тёплое средиземноморское солнышко. С капитанского мостика гаркнул электроматюгальник, объявив нам, что по правому борту наблюдается стадо то ли касаток, то ли кашалотов…, не расслышал. И действительно, в метрах четырёхстах плыли четыре огромные особи. Чёрные спины, которые мы видели на поверхности были размером метра четыре и воображение дорисовывало, что могла скрывать морская вода. Подавляющее большинство из нас крупнее селёдки или выпотрошенного Хека на витрине магазина и не видели рыб, а тут такая громадина, которую все рассматривали с почтением, пока они плыли рядом с нашим кораблём.

Вечером я заступил дежурным по эшелону и всё дежурство свелось к вечерней поверке, ночного патрулирования, чтобы ночью бойцы не лазили по палубам. Утром подъём, а всё остальное ерунда. Мы входили в Гибралтарский пролив и своими глазами увидели это чудо. Гигантская скала и небольшой городок Гибралтар у его подножья. Из иностранных фильмов я знал, что там, чуть подальше, располагался аэропорт и уходящая в море взлётная полоса. Много что знал по фильмам и по телевизору и всё это теперь видел воочию. Тем более что мы проходили близко от берега. Африканского берега видно не было, он был за горизонтом в сорока километрах от нас. Три часа мы любовались красивеными видами, пока шли по проливу. И вот вышли в Атлантический океан. Тут даже волны были другие. И их даже волнами не назовёшь – величественные, пологие, изумрудно-зелёные валы нескончаемой чередой катились навстречу нам и корабль лишь плавно колыхался на них.

Капитан обещал, что после пролива он наполнит бассейны морской водой и все сгрудились на палубе перед большим бассейном и детским, куда лилась чистая забортная вода и как только она заполнила бассейн, я прямо с повязкой дежурного нырнул в воду, тем самым открыв купальный сезон.

А вечером, в музыкальном салоне, был праздничный концерт, посвящённый 69ой годовщине Октябрьской революции. Замполит неплохо поработал с бойцами и я даже погордился нашими солдатами, видя удивление экипажа, что за несколько дней можно организовать на приличном уровне и сбацать неплохой концерт. Парторг корабля был уязвлён и пообещал в свою очередь через неделю дать ответный концерт силами экипажа. Ну, а после концерта все достали свои заначки и мы, разбившись по компаниям, неплохо закончили праздник.

Корабль после Гибралтарского пролива свернул в сторону Африки и шёл сейчас строго на юг. Через два дня мы зайдём на Канарские острова – в город-порт Санта Круз на острове Тенерифе. Пора бы уже. Опреснителей на корабле не было и если первые три дня мы пресной водой пользовались, можно сказать, без ограничения, то сейчас был введён экономный режим. Пресная вода по каютам давалась практически на минуты, три раза в день, только чтобы помыть руки и лицо перед приёмом пищи. Ну и в это же время все запасались водой для питья. А там…, в Санта Крузе, заправимся водой, продуктами и пойдём уже строго на запад через океан.

Погода эти два дня стояла жаркая и бассейны в какой-то степени спасали, в отсутствии нормального душа, нас от вонизма. Но солёная океанская вода, после купания мгновенно высыхала и тело, покрывшись мельчайшими крупинками соли, активно чесалось. Один боец решил океанской водой помыть себе голову с мылом. Намылить то он намылил, но вот смыть мыло с волос не смог и все уржались, когда он с растопыренными в разные стороны, стоявшими колом волосами метался по кораблю. Посмеялись, потом сжалились и отвели на кухню ресторанов, где он уже горячей и пресной водой вымыл голову. Но всё равно – мы балдели. В Союзе народ ходил в шубах и валенках, а мы запросто сидели в палубных шезлонгах в плавках и загорали. А ночью…., жара спадала и на бархатно-чёрном небосклоне высвечивались во множестве яркие и крупные звёзды. Вот это красота. Я выходил на палубу в часов двенадцать ночи, ложился в шезлонг и часами пялился на небо, звёзды и растущий серп луны. И на красоту ночного океана.