Остров Свободы

Разделся по пояс, нагнулся и с наслаждением стал мыться под прохладной струёй воды из ведра, фыркая от удовольствия и ощущая, как энергия, отнятая жарой, вновь возвращается в тело. В этот момент мимо проходили кубинские лётчики в застёгнутых меховых фирменных куртках, с поднятыми воротниками от небольшого ветерка и засунутыми «по локоть» в карманы руками. Им было холодно, но увидев радостно плескающегося под струёй воды советского офицера, они сжались под куртками ещё больше и у двоих с содроганием в голосе вырвалось: – Оооо…., руссоооо….. мариконесссс….

Что они там сказали, конечно, я не понял и не пытался понять, а лишь с превосходством рассмеялся над тем, что от увиденного им стало ещё холоднее. И судя по интонации возгласа здесь одновременно присутствовало восхищение, матерная изощрённость, осуждение и вновь восхищение. Передёрнув в зябком ознобе телом, они ещё больше зарылись в свои куртки и ускорили шаг, чтобы не видеть этого издевательства над телом.

Нам повезло, уже после обеда, к самолёту не спеша подъехали легковые автомобили с затемнёнными стёклами, нас опять оттеснили к хвосту самолёта, не давая разглядеть – Кто хоть прилетал из членов Политбюро? Трап убрали и самолёт улетел в Союз, а мы к себе в бригаду.

Сдав оружие, я направился в кабинет начальника штаба бригады. Доложил о выполненном задании и уехал домой, где от соседа по касе узнал, что с понедельника начинаются сборы командиров взводов и они будут проходить на учебном центре Алькисар. ЧЁРТ ПОБЕРИ!!!!

В понедельник мы с час маялись на плацу бригады. Строевой смотр командиров взводов проводил полковник Затынайко, где его одним из «любимых» занятий было смотр носков. То есть снимаешь по команде правый или левый ботинок и являешь на обозрение комбригу и окружающих носок. Все об этом знали, но как всегда и сейчас нашлось двое, у которых из дыры в носке вызывающе торчал палец большой ноги. Затынайко, вообще то, был мужик со здоровым армейским юмором и под весёлый смех командиров взводов и присутствующих начальников отодрал позорников. Потом очередь дошла до командирских сумок и здесь традиционно отличались мотострелки, танкисты и другие специалисты. Поэтому, обгрызанные и ополовиненные обломки карандашей, помятые дешёвые тетради, причудливо поломанные офицерские линейки и другой командирский хлам очень скоро образовали живописную кучку на сером асфальте плаца. В положительную сторону тут как всегда отличились артиллеристы. Не сказать, чтобы у всех командирские сумки были укомплектованы полностью, но подавляющее большинство артиллеристов, при минимальнейших замечаниях, сумело «отстреляться». Но особо умилился полковник Затынайко, когда командир второго взвода первой реактивной батареи старший лейтенант Лычиц достал из сумки самодельный, из ватмана сделанный, блокнот командира огневого взвода. Колю Лычица я знал ещё по совместной службе в арт. полку в Свердловске и поэтому мог смело и объективно судить о нём. Как командир взвода, именно в работе с личным составом, он был слабоват и особо авторитетом у них не пользовался. А вот как артиллерийский офицер, как специалист он был грамотный и был выше нас на целую голову. А может даже на две. Дотошный и скрупулёзный во всех вопросах, он этим своим качеством доводил своих подчинённых солдат до истерик, а офицеров, особенно когда он заступал в наряд до ругани и бешенства. Вот он ещё в Свердловске и сделал себе толстенный блокнот командира огневого взвода и заносил туда каллиграфическим почерком всё, что касалось артиллерии, а также свои, не лишённые изящества, артиллерийские решения. В этом плане он был Умница. Над своим блокнотом он прямо «трясся» и говорил – ЭТО мой УМ… ЭТО мои МОЗГИ. И если я его потеряю….!? Вот этим «УМОМ» он и умилил комбрига. Вывел его из строя, раскрыл его сумку и показал остро заточенные карандаши, блестящий никелированный циркуль-измеритель и всё что положено иметь в командирской сумке. После чего провозгласил, показывая рукой на Колю – Равняйтесь СЫНКИ!

На этом строевой смотр был закончен и мы убыли в Алькисар – самое убогое место на Кубе, где в этот момент, на целую неделю, сосредоточили около семидесяти здоровых, жаждущих развлечений молодых мужиков. Учебный центр – кучка щитовых казарм, несколько стрельбищ, танковая директриса. Всё это с двух сторон ограничено болотами, а с дальней стороны топкими берегами моря. Сам убогий Алькисар из нескольких коротеньких улиц, был в четырёх километрах от учебного центра. Единственно, что было положительным – это питьевая вода. На Кубе я впервые столкнулся с такой проблемой как питьевая вода. Вроде бы набираешь её из-под крана в стакан и смотришь – чистая, обыкновенная вода. И её пьёт в сыром виде всё местное адаптированное к ней население. Но оказывается в её составе очень много извести, которой не видно невооружённым взглядом. Если у тебя почки хорошие и здоровые, то ты какое-то количество сырой воды можешь выпить, но если слабые, то с первого же стакана можно скопытится. Поэтому все русские воду кипятят и не просто кипятят, а ставят ведро и кипятят в течение полутора часов. Тогда вся извёстка и все полезные минеральные соли, находящиеся в воде, выпадают в осадок на стенки и дно ведра. После такого кипячения в ведре остаётся, как правило, половина воды и чистая чуть ли не дистиллированная вода. Конечно, это вредно и как говорят старослужащие здесь офицеры и прапорщики в первую очередь из-за отсутствия при таком кипячении Кальция и других минеральных веществ, сыпятся зубы, а потом всё остальное. Но зато, это происходит постепенно и растягивается на очень продолжительный срок. Также кипятят воду и для солдат. В каждом дивизионе, батальоне или отдельном подразделение есть должность – Кипятильщик, на которую подбирают добросовестных и чистоплотных солдат. И он в течение суток должен три раза прокипятить воду для солдат подразделения. Поэтому к употреблению воды у советских военнослужащих относятся очень ответственно.

А здесь в Алькисаре, как рассказывает народная молва, можно пить воду без кипячения. Но ну его на хрен. И потекли унылые будни командирских сборов, которые я никогда не любил. Из этих сборов запомнились только вечерние посиделки за спиртным, да ночные занятия и так бы они и закончились и не остались бы в памяти, но на этих сборах, практически на пустом месте, я схлестнулся с командиром взвода управления начальника артиллерии. У нас было обоюдная не любовь. Но если в пункте постоянной дислокации мы пересекались всего несколько раз и расходились в разные стороны, притушив взгляды. То тут, в куче, Чурбанов стал дерзко наезжать на меня, ища причины к драке. Я тоже был не робкого десятка, не хилый, под стать сопернику, поэтому не пасовал, не уходил в сторону, а наоборот обострял наши отношения. Всё понимаю и понимал, что драка между двумя офицерами – это ЧП. И мне может в этом плане хорошо достаться, как более зрелому и опытному офицеру, по сравнению с Чурбановым. Но вдруг появилось здоровое желание поставить на место зарвавшегося сосунка. Видя, что дело принимает хреновое положение, вмешался Сергей Мельников, который имел среди офицеров авторитет. Он нормально поговорил, отведя в сторону, с Чурбановым. А потом также отвёл в сторону меня.

– Боря, беру сразу «быка за рога» – Ты, что не знаешь – Кто у него дядя? И чего он так буро держится здесь, в бригаде?

– Да мне по хер кто его дядя.

– Тем более, что не знаешь – это чуть не зам министра внутренних дел СССР. Ты понял на кого ты замахиваешься?

– Оооо…, а я то думаю, что это фамилия мне что-то напоминает. Что серьёзно, что ли?

– Да. Поэтому после драки ему ничего не будет, а тебя сожрут. И на хрен это тебе надо?

Я в задумчивости зачесал в башке. Честно сказать, я был настроен на драку, но хотел это организовать так, чтобы не я её первым начал. Хрен с ним, пусть он мне первым в челюсть заедет. Я даже уклоняться не буду. Может быть и не вырубит с первого удара. Зато уж потом я…. Но теперь то понимал, что при любом раскладе буду виноват всё равно я.

– Блин, Сергей, я ведь отступить теперь не могу. Все подумают, что зассал.

– Всё нормально, ты главное не дёргайся, а я всё организую.

И Сергей молодец, всё организовал грамотно. Не знаю, что он там говорил Чурбанову, но тот согласился на мировую и вечером, Мельников выставил на стол бутылку и мы помирились. Как-то после этого он ко мне стал дышать гораздо ровнее.

Дома было всё нормально. Связь с родными наладилась и теперь четыре раза в неделю мы получали по 7-10 ленточек в конвертах, а это около пятидесяти долларов. Жена полностью освоилась с торговлей или как у нас называлось с ченчем и мы всегда были с деньгами. Торговала она всем и сигаретами, которые мне выдавали как «курящему», одеколоном «Шипр», купленным по дешёвке в городковском магазине, Кубинцы одеколон смешно выговаривали «Чипр»…, «Чипр». Продавала жена и продукты с продовольственного пайка. А наполнение пайка было солидным. Мяса было столько, что мы не успевали его съедать и половина его уходила на продажу. Много было консервов, которые кубинцы брали с большой охотой. Особенно они любили мясную тушёнку. Хорошо шла килька в томате. Да что им из продуктов не предлагай – брали всё. Но единственно, что я запрещал продавать, это настоящую Астраханскую воблу. Она тоже выдавалась по продовольственному пайку в высоких жестяных банках, где они были уложены по три штуки. Янтарная и твёрдая икра прямо таяла на языке и я никогда не мог дождаться пива и съедал её так. Много чего можно было предложить и продать. Деньги у кубинцев были, а вот в магазинах на них ни хрена не купить. Правда, эта торговля иной раз доставляло неудобства. Только садишься обедать за стол, как нарисовываются кубаши и пока идёт торговля, они только не садятся рядом с тобой с ложкой в руках. Но ничего: хочешь нормально жить – надо терпеть.

А тут через два дня ко мне подкатывает Сергей Мельников с заманчивым предложением.

– Слушай, Боря, у тебя же жена в положение. Так ведь?

– Ну…, четвёртый месяц. А что?

– Во…, раз у тебя жена в положение и рожать будет здесь, то ты имеешь право на доставку сюда багажа под рождении ребёнка. До восьмидесяти килограмм…. Ты секёшь – Сколько дефицита можно на продажу привезти?

– Блин и что надо?

– С тебя справка, что она в положение. Всё, а там официальное письмо от бригады на пересылку и ты встречаешь свой багаж, – Сергей выжидательно уставился на меня, а я с досадой зачесал затылок.

– Да всё это хорошо. Но тут такая заковыка: мать у меня не деловая. Это ж ящик надо здоровенный сколотить, отправить с Перми. А куда отправлять? Она же не поедет в Одессу…

– Стоп. Я всё продумал. Никуда ей не надо ехать и ящик колотить не надо. Это сделает мой отец. Она из Перми отправляет посылками, что вы закажете. Мой отец колотит ящик. Половина ящика твоя, половина моя. Мои же родители и организовывают отправку багажа баркой. И мы с тобой уже через три месяца получаем всё, что нам нужно. Как тебе это?

– Серёга, отлично. Тогда ни каких проблем.

Справку жена организовала быстро, я ею помахал перед носом НачПо и получил «Добро» на официальное письмо, которое было отправлено в двух экземплярах: один родителям Сергея, а второй на пересылку.

От того же Мельникова узнал, что с Сантьяго можно позвонить матери в Союз и предупредить её о намеченной операции. Поехали мы с женой звонить на переговорный пункт поздно вечером с перспективой ожидания связи как минимум полночи. А обшарпанный вид убогого помещения внёс законные сомнения в саму возможность организации связи. Но мы с женой были просто «убиты», когда уже через десять минут после заполнения бланка заявки, нас пригласили в кабинку. Блокада американцами Кубы – блокадой. А вот связь с Союзом пошла через Нью Йорк, а потом Москва и Пермь. Всё соединение заняло полторы минуты и связь была, как будто мать стояла рядом. Вот тебе и нищая Куба. В Союзе с Костромы до Перми меня соединяли полтора часа и связь как в жопе.

Все сборы наконец-то прошли и все втянулись в нормальный режим учёбы – занятия, обслуживание техники и вооружения, хождение по нарядам и ответственными по подразделениям. Как-то так, само по себе у нас сложилась своя компания: Мельников, я, СОБ первой Эдик Яфаев, холостяк начальник службы РАВ Бирюков… Это постоянный состав и периодически к нам примыкал мой сосед Олег Руднов и финик нашего дивизиона Лопата. В понедельник до обеда кто то из нашей компании ехал в Сантьяго и смотрел какой там фильм идёт в кинотеатре и если он нас устраивал, то вечером после совещания мы ехали в город в кино. Прелесть просмотра фильмов в у кубинцев была в том, что фильм крутили без перерыва и билеты на просмотр продавали без конца. То есть мы подходим к кассе, покупаем билеты и спокойно идём в тёмный зал и попадаем на середину фильма. Сидим, смотрим, фильм кончается. Но как только мелькала надпись END, сразу же начинался фильм и мы смотрели до того места, когда мы тут появились. Встаём и уходим. Вот такой круговорот зрителей идёт весь сеанс. Кто-то приходит, кто-то уходит. Свет в зале не включается совсем. А один раз, когда включили, поразились в каком сарае мы сидим. А один раз наняли такси и поехали в автомобильный кинотеатр. Сначала нас впечатлил огромнейший размер экрана, но когда мы там же в машине приняли «на грудь», то на экран уже не смотрели, а глазели на остальных посетителей в машинах, где шёл активный трах.

Выйдя из кинотеатра мы прямиком направлялись в местное заведение под громким названием «Дом стариков». В уютном каменном дворике, внутри старого здания стояло до сорока столиков и пиво лилось рекой. Народу было постоянно полно, но мы всегда находили свободный столик или же для советских офицеров охотно выносили дополнительный столик. Тут мы застревали часа на два, с удовольствием общаясь и попивая отличное пивко. Иной раз нас сопровождал начфин Лопата. Маленький, тёмненький старший лейтенант всегда и везде ходил с огромным чёрным портфелем, который своими размерами превращал офицера в аккуратного первоклассника. Не хватало только круглых очков на детском лице. Если нам было достаточно трёх бокалов пива за вечер, то маленький Лопата уходил в аут с одного и тогда мы начинали до него доколупливаться – А что ты носишь всегда в портфеле? Но тот никогда не открывал его и однажды, сидя в «Доме стариков» мы решили силой открыть портфель и удовлетворить своё любопытство. Мы влили в Лопату два бокала пива и думали, что беспрепятственно утолим своё любопытство. Но не тут то было: пьяный и крохотный старший лейтенант оказал нам ожесточённое сопротивление и пришлось отступиться от него.

Если же фильм мы уже смотрели или он нам казался по названию не интересным, то мы тогда вечером в семь часов на нашем рейсовым автобусе, развозящем офицеров, уезжали в посёлок Репарто Электрик. Там была отличная пивнушка «Циркуль». Предупреждали солдата водителя автобуса и он последним рейсом заезжал за нами в пивную. Жена у меня была беременной и как всегда в этом положение, женщины бывают иной раз невыносимые. К чести моей жены, она старалась сдерживать раздражительность и другие негативные моменты, которые сопровождают это состояние. Но иной раз она, чисто психологически, не могла вовремя остановиться и я всегда был дома напряжён, стараясь быть терпимым. А в пивной, да накатив пиво, я расслаблялся и психологически отдыхал. Когда выпьешь первый бокал и приступал ко второму, то позволял себе выкурить тонкую сигару «Граф Монте Кристо», но не затягиваясь, только набирая вкусный дым в рот. В этом плане мне всегда вспоминалась Германия и мой первый отпуск прапорщика в Союз.

С середины шестидесятых и до семидесятого года вместе с нами жил дед, отец моего отца. Было ему около восьмидесяти лет, но был крепким стариканом и строгим, по отношению ко мне и брату, дедом. Мы его побаивались. Сколько его помню по детству, когда жили в Минске и Орше, был он дворником, очень хорошо столярничал. Так я и думал, что он всю жизнь этим и занимался. А когда умер, то случайно попались на глаза его документы. Дед то мой был оказывается полковником НКВД, прошёл всю первую мировую войну, Гражданскую, имел наградное оружие от Дзержинского. Вот пройдя такую напряжённую и нервную жизнь – он имел крепкое здоровье. Что интересно: водка его не забирала. Для него она была как слабенькое вино и единственно отчего он мог запьянеть – это Политура и Денатурат. Вот это уже был яд. Кто не знал этого и садился пить с ним, то сразу выбивал из рук у него стакан, узнав, что там эта ядовитая жидкость. И курил дед исключительно свой табак. Он высаживал в огороде табак, собирал урожай, сушил листья, крошил неизменным, большим ножом и когда он курил, даже дым был ядовито зелёный, а он курил с наслаждением. Отец, тоже заядлый курильщик, как-то попробовал курнуть, так с полчаса кашлял, выворачивая лёгкие, таким ядрёным был. Так вот решил отцу из Германии привезти коробку настоящих кубинских сигар. Купил, привёз, подарил. Отец был очень рад подарку и сразу же закурил сигару, вдохнув в себя дым. Ох и смеялся я тогда до слёз, глядя как у отца вылезают глаза от крепости. Оказывается то, что я купил, дым нельзя глотать, а надо его держать во рту. Так отец пристрастился к розыгрышам. Сядет около подъезда на лавочку и как только знакомый офицер бежит мимо – он ему предлагает курнуть сигару, а потом ржёт, счастливо глядя, как тот загибается от кашля и вытирает слёзы.

А сигара «Граф Монте-Кристо» была слабенькой. Тем более что её можно скатать и самому. Иной раз около барной стойки, на высокий табурет садилась красивая и сексапильная кубашка в мини юбке и в опасном декольте. Закидывала ногу на ногу и около неё лежали табачные листы. Она специальным ножичком аккуратно обрезала листки, а ты подходишь и на её шоколадном бедре начинаешь скатывать тоненькую сигару, заглядывая при этом в глубокое декольте. Ну, очень приятно. В одиннадцать часов, в последний рейс за нами в пивную заезжал автобус и мы ехали домой. Между Репарто Электрик и Манагуа, как раз посередине, стояла круглосуточная, третьеразрядная кофейня и тут мы всегда останавливались и пили чашечку крепкого кофе, весело базаря с молодыми кубашками.

Если не хотелось ехать в Сантьяго или в Репарто Электрик, то мы тогда шли отдохнуть в так называемую «Зону отдыха танкового полка». Каждый полк, дивизия Кубинской армии имели свои зоны отдыха. Это, как правило, огороженные и обихоженные участки местности, где располагались небольшие пивнушки под открытым небом, или же небольшие здания уютных кафе. Тут же на территории располагались площадки для отдыха детей, красивые аллейки, где можно не спеша прогуляться под ручку с женщиной. Правда, в будние дни они работали только по вечерам, но в выходные открывались с утра и до позднего вечера, где можно было хорошо отдохнуть с семьёй. «Зона отдыха танкового полка», которая находилась в километре от учебного центра, была слегка запущенной, а вот «Зона отдыха ПВО» на окраине Сантьяго в сторону Бехукаля и «Зона отдыха танковой дивизии» около Репарто Электрик, те были ухоженными и привлекательными.

Вообще, прослужив пару месяцев на Кубе и понаблюдав за кубинской армией, у меня сложилось очень неоднозначное мнение. С одной стороны армия как армия, но вот с другой…

Кубинский народ был очень весёлый, в том смысле, что любит веселиться по любому поводу, открытый, эмоциональный, простой, но с другой стороны технически не развитый, мстительный, далеко не задумывающийся, легко поддающийся и идущими на поводу своим эмоциям. Если я ехал на Кубу с чувством уважения к ним как к союзникам, то уже в первые же месяцы уважение слегка закачалось.

Послали меня один раз старшим машины в Торренс, водитель машины тоже молодой и зелёный, как и я, солдат. Едем, смотрим, стоит на обочине кубинский военный ЗИЛ-131 с задранным капотом. На двигателе никого, зато за задним бортом кузова стоит на земле радиоприёмник, исторгающий из себя лёгкую, но весёлую мелодию и пятнадцать кубинских солдат с офицером азартно зажигают на обочине танец. Просто так зажигают… Для себя.

– Надо помочь, союзникам, – решаем мы оба, останавливаем машину и подходим к ним.

– Что за проблемы, компанэро? – Нас живо обступают кубинцы, ведут к машине и объясняют – Сломалась. Fin Trabajo….

Залазим на бампер и скептически хмыкаем. Если сама машина выглядит внешне ничего и чисто, то двигатель, даже моему не просвещённому автомобилизацией взгляду понятно – С него снято всё, без чего он может работать. Я уж не говорю, что оставшееся выглядит качественным автомобильным хламом, который валялся где-то на свалке лет пять в глубокой луже мазута. Мой водитель, говорит кубинскому водителю – Тащи инструменты. И когда он их принёс, то нас прошибла скупая мужская слеза – это было подобие молотка с полуогрызанной ручкой, сломанные плоскогубцы и газовый, разводной ключ на все случаи жизни, которым можно закручивать или откручивать гайки минимум на 50. Водитель хмыкнул, сходил за своей укомплектованной инструментальной сумкой и под восхищённый вздох кубинского водителя открыл её. Ремонт начался под любопытными взглядами всех солдат и их командира, но уже через пять минут около нас не было никого, даже кубинского водителя.

– Не понял! А где они тогда? – Спрыгнул с бампера и пошёл на звуки типичной музыки островов Карибского бассейна. За кузовом самозабвенно танцевали все – солдаты, водитель, офицер….

– Всё…, поехали отсюда. Если им это на хрен не надо, то нам тем более. – Нашего отъезда они даже не заметили.

Удивляли и некоторые демократические моменты отношений между офицерами и солдатами вне части. Допустим: на территории части ты – командир полка или роты. Ты можешь там сделать с солдатом всё что угодно и приказать ему что угодно. Но как только ты пересекаешь линию забора. Не КПП (это само собой), а именно забора, ты становишься точно таким же гражданином как и все. Как и твой командир, который молча, скрипя зубами, наблюдает с автобусной остановки, когда его солдат, ничего не боясь, перелезает забор части и идёт в самоход. И ротный ничего не может сделать, кроме как скрипеть зубами. А солдат, особо не переживая, подходит на остановку и здоровается за руку с командиром. И попробуй не ответить на его рукопожатие. А вечером, когда командир роты приходит в пивную дёрнуть пару кружечек пивка, этот солдат-самовольщик может запросто сесть за столик командира и начать того критиковать – не правильно командуешь ротой, не так проводишь занятия, и воспитанием занимаешься неправильно. И ты должен сидеть и слушать этот бред. Вот такие у них бойцы и взаимоотношения. Вот он идёт по городку и вдруг ему в башку от жары хлопнула мысль – А не сходить ли мне за забор в самоход? И идёт спокойно. Несколько раз я уже видел массовые облавы на таких самовольщиков. Подъезжает к городу Сантьяго де Лас Вегас колонна грузовиков. Как их называют «Дети Рауля». Какой они официальный статус имеют не знаю, но что-то подобие военной полиции. Оцепляют город и начинают цепями идти со всех сторон к центру. Интересное зрелище. Человек сорок-шестьдесят солдат за раз ловят, на грузовики и увозят. Вся операция у них занимает около часа. Как уж там они наказывают в точности не знаю, но говорят сурово.

Или их ГАИ. Тоже удивляет меня. Кубинцы ездят, как хотят, лишь минимально соблюдая Правила Дорожного Движения. ГАИшники здесь наказывают по результату. Ездишь и нарушаешь, но ущерба нет – они тебе даже слова не скажут. Но если совершил аварию и ты в ней виноват, то извини братан, получи по полной. Или сидят ГАИшники в кафе, а рядом мужик квасит и они знают, что он приехал на машине и как наебе…ся, на ней же и уедет – и слова не скажут. Мужик пьяный падает около машины, головой к ней, они ещё его подымят с земли и посадят в машину и он поедет на «автопилоте на базу», ещё ручкой помашут. Доедет без ЧП – ну и хорошо. Попал в аварию – получи по полной. И то, что аварию устроил, и то что пьяный за руль сел. Это, конечно, утрировано изложено, но пьяным или датым за рулём ездить можно.

В общем, жизнь и служба шла своим ходом и мы потихоньку приближались к выходу в лагеря на полигон Канделярия. Сурик Дафтян первые несколько дней как мы вернулись со сборов командиров взводов, прятался от майора Карпук. Но тот созвонился с кем-то в Москве и теперь опять ходил с высоко поднятой головой, высокомерно заявив: – Хрен, меня посадят. Всё я уже уладил… И мне на тебя, Сурик, наплевать, но смотри, ты меня сдал – я это помню и при первой возможности должок верну. А если мы попадём на одну барку…., – многозначительно тянул паузу зам по вооружению и Сурик медленно покрывался бледностью.

В спокойной обстановке прошёл марш молодых водителей. Проехали около трёхсот километров до Канделярии и обратно и вот уже завтра выезжаем в лагеря.