Дневник артиллерийского офицера

– Борис Геннадьевич, решили с генералом насчёт завтра: выезжаем или не выезжаем?

Тяжело вздохнув, со свистом втягивая в себя воздух, неловко поёрзал на стуле: – У меня с Шпанагелем произошёл серьёзный конфликт, из-за этого я не смог решить этот вопрос. Но всё равно – завтра на полигон не выходим. Пока я начальник артиллерии – этой мой приказ. Если вас спросят, почему не вышли – ссылайтесь на мой приказ. Мне, как начальнику артиллерии полка, виднее, – я ткнул пальцем вверх, – чем им, там наверху, что для нас важнее. Завтра занимаемся подготовкой техники, дополучением боеприпасов и имущества. Вы меня поняли?

Семёнов задумчиво посмотрел на меня: – Шпанагель вам, Борис Геннадьевич, этого не простит.

– Ничего страшного, если что: примешь тогда у меня артиллерию и будешь танцевать под его дудку. Всё, вопрос закрыт.

Совещание шло уже тридцать минут, но я никак не мог сосредоточиться на нём. В голове крутилось около десятка вариантов последствий моего демарша и не выполнения приказа о выходе на занятия. Перед совещанием я по телефону связался с Чистяковым и послал его вместо себя на совещание к генералу. А несколько минут назад, Чистяков тихо зашёл на полковое совещание и пробрался ко мне. Шёпотом сообщил, что генерал выгнал его и требует, чтобы я лично прибыл к нему. Также шёпотом ответил старпому, что к Шпанагелю больше не пойду, и что я отменил выход на полигон. Чистяков на несколько минут задумался, а потом горячо зашептал мне на ухо: – Товарищ подполковник, отмените свой приказ, иначе округ снимет вас с должности. Я тут немного пообщался с офицерами: нам лучше с вами в Чечню идти, чем под командой Семёнова.

– Алексей Юльевич, я в таких принципиальных вопросах своих решений не меняю, – последние слова, забывшись, произнёс громко, на всё помещение, отчего многие офицеры удивлённо вскинули головы и повернулись ко мне, а командир полка постучал карандашом по столу. – Товарищ подполковник, потом свои проблемы будете решать.

Я собрался с духом, сосредоточился на совещании и постепенно забыл о происшедшем. Прошла почти неделя, но так и не стало ясно, с какой целью мы выдвигаемся на Северный Кавказ. То ли санитарный кордон по границе будем ставить и душить их экономически, то ли ещё как-то по-другому. Но о входе в Чечню разговоров, даже на государственном уровне, не было. Была точно известно только дата погрузки – 19 сентября, и станция разгрузки – город Прохладный. А это Кабардино-Балкария, где до Чечни ещё нужно идти через Ингушетию. Вопросов было много и ответы мы сможем получить только в Прохладном. Заместитель начальника штаба полка майор Андрей Порпленко ходит радостный: у него в Прохладном живут родители. Вот, говорит, к родителям заеду, а то два года у них не был. Коньячка прохладненского попьём….

Командир полка на полуслове прервал постановку задачи на завтра и подал команду: – Товарищ офицеры! – Все вскочили с мест и приняли строевую стойку, увидев входящего в помещение генерала Шпанагеля. Он прошёл к столу и пожал руку полковнику Никитину. Командир полка вновь подал команду: – Товарищи офицеры! – Все сели. А генерал тревожно зашарил глазами по помещению командного пункта и нашёл меня и кажется был удовлетворён тем, что я нахожусь на полковом совещании, а не плюнул на всё и не ушёл совсем. Начальник ракетных войск начал о чём-то говорить, но его слова отскакивали от моего сознания. Назвал меня по имени и отчеству, правда, перепутав его. Поставил какую-то задачу, но я даже не запомнил её. Закончил своё выступление он обращением ко мне: – Борис Григорьевич, после совещания зайдите ко мне.

Я встал и ответил: – Есть.

Через пять минут, после ухода Шпанагеля, совещание закончилось и я направился к себе в кабинет, а не к Сергею Львовичу.

– Борис Геннадьевич, идите к начальнику, – всю дорогу до штаба уговаривал меня Чистяков, – ведь, то что он пришёл на совещание и не «вздёрнул» вас, говорит о том, что он согласен на примирение. Идите, а то ведь вам хуже будет, а потом нам.

Но я про себя уже всё решил. В кабинете сел за стол и стал наблюдать, как офицеры моего штаба укладывают литературу и документы необходимые для работы в поле, попутно ожидая телефонного звонка. Он раздался через двадцать минут, Алексей Юльевич поднял трубку.

– Так точно. Я, товарищ генерал. Да здесь, – Чистяков подтянул ко мне телефон и прошептал, – Шпанагель.

– Подполковник Копытов, – прогудел я в трубку.

– Копытов, ты чего ко мне после совещания не пришёл? Я ведь тебя жду.

– Товарищ генерал, я же вам сказал, что больше к вам не приду. Причины, по-моему я достаточно чётко изложил. – Чистяков страдальчески сморщился, а Гутник с Кравченко посмотрели на меня с восхищение, смешанным с ужасом.

– Копытов, хорош кипятится. Давай встретимся через десять минут на КПП вашего полка и обсудим все вопросы. Хорошо?

– Хорошо, через десять минут встречаемся на КПП. – Я положил трубку на телефон и посмотрел на своих подчинённых.

– Вот так, – даже пристукнул трубкой по телефону, как бы придавая весомость нашему разговору.

Через десять минут я стоял на КПП, ожидая Шпанагеля. Ночь была ясная и прохладная, я здорово продрог, а генерала всё не было, хотя прошло уже минут двадцать.

– Жду пять минут и ухожу, – твёрдо решил про себя. Только так подумал, как с плаца, от казармы первого батальона донёсся крик: – Копытов!

– Я, товарищ генерал. – Ответно проорал в темноту.

– Иди сюда.

Скорым шагом направился на голос и через минуту стоял перед начальником.

– Копытов, ну что ты? – Барственно пророкотал Шпанагель.

– Товарищ генерал, я объяснил причины, почему так поступаю. Повторяться не хочу.

Генерал стоял напротив меня, а около нас, бросая любопытные взгляды, строились солдаты первого батальона. Батальона – сына генерала. Сам Алексей стоял в стеклянном предбаннике и терпеливо ждал отца. Генерал подошёл ко мне, приобнял за плечи и стал по-отечески наставлять: – Боря, ну кто тебя ещё научит, кроме меня? Да, раскрашивай ты эти круги хоть в одинаковый цвет. Наша с тобой задача достойно подготовить артиллерию к боевым действиям, а каким путями – это в принципе не важно.

– Может для вас это и не важно, но для меня важно, что остаётся после меня. Вы говорите, что мы готовим артиллерию, так я не согласен с этим…, – дальше я высказал своему начальнику всё то, что сказал Макушенко на полигоне. Даже добавил ещё, усилив кое какими фактами свои умозаключения. Выговорившись, я с любопытством ждал, что мне ответит мой начальник, который несколько лет вёл меня по служебной лестнице вверх.

Шпанагель озадаченно хмыкнул, задумчиво потёр рукой подбородок: – Честно говоря, я не подумал даже взглянуть на всё это глазами начальника артиллерии полка и признаю, что в твоих словах много справедливого. Молодец. Но что сделано, то сделано. Ну, а насчёт занятий, тут ты меня убедил. Ладно, отменяем занятия. Занимайся тем, что считаешь нужным. – Генерал поощрительно похлопал меня по плечу и пошёл к сыну в батальон, а я направился к себе в кабинет.

– Борис Геннадьевич, на щите или под щитом, – сдержанно улыбаясь, спросил меня Чистяков. Кравченко и Гутник тоже выжидающе смотрели на меня.

– На щите, на щите. И даже похвалили, – всё это я произнёс уже из-за стола. Не успел рассказать офицерам о разговоре с генералом, как дверь открылась и в кабинет решительно вошли командиры дивизионов с полковником Макушенко.

– Борис Геннадьевич, – прямо от дверей начал Макушенко, – я не согласен с тем, что вы отменяете выход на полигон. Раз нет разрешения на это генерала, то это прямое невыполнение приказа. Я требую отмены вашего приказа, или же иду к генералу. Чем это чревато для вас, объяснять, думаю, не стоит.

Чикин и Семёнов с нездоровым любопытством смотрели, ожидая мою реакцию на решительное заявление полковника Макушенко. У Константина Ивановича даже глаза злорадно поблёскивали.

– Товарищ полковник, – я встал из-за стола, – десять минут тому назад у меня состоялся разговор с генералом, где я высказал всё, что и вам говорил. Высказал свои доводы и против выхода на полигон. Разговор был тяжёлый, но начальник согласился со всеми моими предложениями. В том числе утвердил моё решение больше не выходить на учебный центр. – Полковник и командиры дивизионов удивлённо молчали.

– Что, Константин Иванович, не ожидал такого поворота? Думал, снимут меня? – Поддел я командира первого дивизиона, – идите, товарищи офицеры, занимайтесь своими дивизионами. На этом для вас интрига закончилась.

Когда офицеры ушли, Макушенко пододвинулся ко мне: – Борис Геннадьевич, как ты сумел его убедить? Я рассказал о нашем разговоре Насонкину и тот тоже сказал, что даже разговор с генералом на эту тему заводить бесполезно. Как тебе это удалось?

Я загадочно улыбнулся и развёл руками: – Товарищ полковник, пусть это останется моим секретом.

В принципе, на этом и закончился для нас этап боевого слаживания. Прошло ещё несколько дней; в течение которых мы интенсивно загружали имущество и боеприпасы, готовились к погрузке, проводили смотры готовности подразделений. И вот наступил день погрузки.

* * *

…. ПРП взрыкнуло двигателем и, тронувшись с места, выехала из ворот парка 105 полка. Свернуло влево и, набирая скорость, двинулась в сторону КПП «Зелёное поле». За моей машиной выехало ПРП первого дивизиона, КШМ (Командно-Штабная Машина) Семёнова, машина начальника штаба дивизиона и всё, пока я не свернул на повороте у парка арт. полка за мной ехали только эти машины. Больше из ворот 105 полка никто не выехал.

– «Ока, Я Лесник 53. Почему нет движения остальных машин?» – Раздражённо запросил по радиостанции командира дивизиона.

– «Лесник 53, заглохла машина, сейчас тронемся», – даже сквозь помехи радиоэфира была слышна сильная досада в голосе Семёнова.

Я дал команду механику-водителю снизить скорость до минимума, чтобы пока подъезжаем к выходу из городка, колонна артиллерии подтянулась ко мне. Так оно и получилось. Из-за поворота вывернулась машина Семёнова, а за ним потянулись остальные машины дивизиона. Подтянулись к переезду и встали. По путям небольшой маневровый локомотив активно таскал платформы, уже загруженные техникой. Оттягивал их на другие ветки, а взамен ставил пустые. На рампе, освещённой сильными фонарями, кипела работа: несколько сотен солдат и офицеров загоняли технику на платформы, тут же её облепляли и начинался крепёж. В воздухе стоял стук кувалд, топоров, которыми забивали гвозди в колодки и скобы, команды старших и мат. Всё это временами перекрывалось пронзительными гудками локомотива и громким металлическим лязгом сцепок платформ. По погрузочной рампе ползало сразу несколько единиц техники и ещё десятки машин стояло внизу – на дороге, в ожидание своей очереди. Для гражданского человека, это наверно было бы захватывающее зрелище. Но для меня это была обычная картина погрузки воинского эшелона, поэтому мой взгляд лишь равнодушно скользнул по этой суете и остановился на колонне артиллерии. На ПРП, прямо за мной, Константин Иванович, развернул красное знамя, и оно слегка колыхалось в слабом утреннем ветерке. Коротко свистнул локомотив, освобождая переезд, одновременно качнулись мы с Кравченко в люках, когда ПРП вновь начало движение. Меня охватило волнение, когда гусеницы машины пролязгали по рельсам. Не прошло и пяти лет, а я опять уезжаю на войну: первый раз катил по этим рельсам командиром противотанковой батарее, и у меня в подчинении было 35 человек. А сейчас – я начальник артиллерии полка и за спиной больше шестисот военнослужащих. Проехали совхоз, на 2ой Новосибирской свернули направо, последний раз увидел свой дом: освещённые окна моей квартиры, а через минуту его заслонило здание техникума. Всё, теперь все мысли о доме, семье – долой. Теперь только служба и война

Сворачивая с Новосибирской, я наконец-то смог увидеть всю свою колонну. Зрелище было впечатляющее. Больше сотни машин, где только самоходок и других бронированных машин было около сорока штук в колонне с включенными фарами – эта картинка кого угодно могла заворожить и не только военного. Было ещё рано и те немногие прохожие, что были на улице, уважительно провожали глазами мощную военную колонну. Да и мне было приятно ехать во главе её и ощущать мощь артиллерийских подразделений. Уже совсем рассвело, когда мы прибыли на станцию погрузки. Колонна встала, не дотянув до неё около двухсот метров, растянувшись по дороге на целый километр. Я прошёл на рампу, где суетились несколько военных железнодорожников и офицеров окружников. Маневровый локомотив, зацепив последние загруженные платформы, потащил их к остальному эшелону, около которого прохаживались несколько часовых. Это был эшелон роты материального обеспечения, разведывательной роты и штаба полка. Сейчас все находились внутри вагонов и наверно спали после ночной погрузки.

– Товарищ подполковник, Вы будете грузиться через час, а пока мы подгоним к рампе новые платформы. Идите, готовьтесь, – сообщил мне военный железнодорожник, когда я представился.

Пока железнодорожники подгоняли к рампе платформы, вызвал к себе командиров дивизионов, командира ПТБ, и с ними прошёлся на станцию, где сразу определились, в каком порядке придётся загружаться. Большая часть машин будет заезжать на платформы с боковой рампы, а меньшая с небольшого торцевого заезда.

Через час всё закрутилось: самоходки и командно-штабные машины начали заходить на платформы с боковой рампы, а через час с торцевой рампы мы начали загонять автомобильную технику дивизионов, которые были загружены боеприпасами, продовольствием и имуществом. Чтобы ускорить загрузку, каждый офицер брал себе по машине. Командуя водителем, загонял автомобиль на состав и вёл его через десятка полтора платформ. Когда пришли военные железнодорожники, практически все машины были загружены и тут же начался скандал. Оказывается, нужно не только было загнать машины на платформы, а равномерно распределить тяжёлые машины по платформе и эшелону. А у нас получилось: на одном конце платформы стоит УРАЛ с боеприпасами, а на другом УРАЛ с вещевым имуществом, что категорически запрещено правилами железнодорожных перевозок. Пришлось в течение двух часов перегружать эту часть эшелона. День прошёл в суматохе и в решение внезапно возникающих проблем, а тут в довершение всего оказалось, что два автомобиля совершенно неисправны. Сюда ещё доехали и встали «колом» в километре от рампы. Пришлось их на буксире утаскивать в полк, а оттуда забирать другие автомобили. Незаметно для всех ушёл эшелон с командованием полка, а когда стемнело, железнодорожники начали принимать наш эшелон. Из опыта знал, что эта процедура займёт ещё часа два-три, но я уже был вымотан и, практически засыпая на ходу, прибрёл на рампу, где горел большой костёр, около которого сидел знакомый мне офицер-окружник Володя.

– Боря, иди сюда, посиди немного, отдохни.

Я подошёл к костру, поставил торчком внушительных размеров полено и тяжело опустился на него.

– Володя, ну и устал я, прямо засыпаю на ходу. Ну, его всё к чёрту. Семёнов начальник эшелона – пусть он и рулит всем, – я взял протянутую мне бутылку пива и сделал несколько больших глотков. Вернул бутылку обратно. Глаза слипались и чтобы не заснуть на полене, снял с головы кепку, стиснув её в руках: – Теперь не засну, – удовлетворённо подумал и мгновенно провалился в сон. Открыл глаза, очнувшись от удара при падении на землю. Я лежал в неудобной позе на боку, а около меня суетился Володя, пытаясь поднять меня: – Ну, Боря ты и даёшь, только кепку снял и тут же заснул. Хорошо хоть в костёр не упал. Ты себя нормально чувствуешь?

– Нормально, нормально, Володя. Во, как я устал. Пойду-ка лучше в вагон. – Я отошёл в сторону от костра и сразу же наткнулся на Семёнова, который вместе с группой железнодорожников направлялся в дальний конец эшелона. Только отозвал Семёнова в сторону, как к нам из темноты вывернулся полковник Насонкин. С досадой поглядев на него, продолжил инструктировать начальника эшелона: – Константин Иванович, я чертовски устал. На ходу заснул и чуть в костёр не упал. Я пошёл в вагон, а ты сдавай эшелон и после инструктажа заводи людей в вагоны.

Семёнов согласно мотнул головой и исчез в темноте, а Насонкин положил мне руку на плечо: – Боря, иди в вагон, переведи дух. Пусть молодёжь покрутится.

Через пять минут я был в своём купе, где сидел Кравченко и пара солдат со взвода, которые охраняли имущество взвода и наше. Остальные, с командиром взвода лейтенантом Шумковым, находились у платформ.

– Кравченко, иди к Шумкову, помоги ему сдать платформу железнодорожникам. Как начнётся построение личного состава перед посадкой в вагоны, разбудишь меня. – Последние слова я договаривал практически во сне, заваливаясь на жёсткую полку.

Полутора часовой сон несколько освежил меня. Личный состав уже был построен перед вагонами. Довели администрацию эшелона, порядок размещения, меры безопасности, номер эшелона на случай если кто-то отстанет от состава. Особо много не говорили: офицеры, солдаты были вымотаны и хотели только одного: быстрее в вагон и спать. Ещё тридцать минут и все разместились. Быстро перекусили и легли спать. Мы у себя в купе накрыли столик и я позвал полковника Насонкина. Кружки были налиты, тост был за Насонкиным.

– Много говорить не буду. Хочу, чтобы вы все вернулись домой быстрее, живыми и здоровыми. А всё остальное приложится. Давайте выпьем, чтобы колёса не скрипели, – мы дружно чокнулись, а через пять минут полковник поднялся.

– Всё ребята, до свидание, – когда он попрощался со всеми, то повернулся ко мне, – Боря, проводи меня.

Мы вышли из вагона, прошлись немного вдоль состава молча.

– Боря, о семье не беспокойся. Я по-соседски буду поглядывать, если какая нужда будет – помогу. Ну и ты через округ со мной связывайся: если что надо – передам. Но самое главное: не только генерал на тебя надеется, но и мы тоже будем переживать за тебя. Смотри там. Будь с ними построже. Ты только вступил в должность и не всех их знаешь, как мы. Особенно борись с пьянкой…. – В таких наставлениях мы дошли до рампы, где и распрощались. Я вернулся обратно в вагон, посидев ещё немного, легли спать.

Проснулся в одиннадцать часов утра от того, что в вагоне царило оживление и солдаты, прилипнув к окнам вагона, весело комментировали происходящее на улице. Бесцеремонно раздвинув бойцов, выглянул в наружу. Состав стоял на станции около первой платформы, а напротив вагона высилось здание вокзала с гордым названием «Красноуфимск». С любопытством посмотрел туда, куда смотрели все солдаты. По замусоренной платформе, загнув сильно руки за спину, от чего солдат чуть ли не носом бороздил по асфальту, Семёнов и ещё один офицер волокли пьяного бойца в милицию.

Выйдя из вагона, хмуро спросил офицеров у входа: – Что произошло?

А услышав объяснение, заскрипел зубами от злости: – Ну, Мелехов! Нууу… – Оказывается, вчера бывший командир противотанковой батарее приехал на станцию погрузки попрощаться с батареей и передал своим приближённым подчинённым несколько бутылок водки. Те ночью выпили и начали перед новым командиром батареи пальцы веером распускать. Сам капитан Плеханов с ними сделать ничего не смог и обратился за помощью к Семёнову. Константин Иванович долго не разбирался: поучил кого надо кулаком, а самого главного смутьяна скрутил

и уволок в милицию, чтобы те дальше его сдали в ближайшую комендатуру. В принципе, на всём пути следования эшелона это был единственный неприглядный инцидент. Пять дней следования прошли спокойно и мне запомнилось только два момента. Эшелоны полка шли друг за другом, поэтому на длительных стоянках мы часто стояли на соседних путях. В первый раз, когда наш эшелон догнал эшелон командира полка и мы стояли рядом в течение часа: полковник Никитин пригласил меня на рюмку водки в своё купе. Выпили по первой рюмке, потом по второй. Поделились впечатлениями от боевого слаживания, я со смехом рассказал командиру полка о том, как мы не могли вспомнить на второй день движения какое сегодня число. До того в ходе боевого слаживания дни перепутались, что даже не могли вспомнить вообще – начало месяца сейчас или конец. Командир выслушал и весело усмехнулся, потом разлил водку по рюмкам: – Борис Геннадьевич, вы число месяца не могли вспомнить, а я так был вымотан, что на следующий день не мог сказать какой сейчас месяц. – Мы оба грохнули от смеха, выпили и я ушёл к себе в эшелон.

Через несколько дней мы остановились на одной из станций Волгоградской области, где продавали рыбу. Причём эта рыбы была всех видов копчения, засолки, жарения и варки. Цены можно сказать – никакие. Я купил небольшого солёного осетра. Бутылок восемь ледяного пива и пока всё это не съел и не выпил – не мог оторваться. Правда, потом избегался в туалет по малой нужде, но зато удовольствия получил достаточно.

Прибыли в Пятигорск. Эшелон остановился где-то на задворках. Кругом, куда ни кинь взгляд, стояли бесчисленные пустые платформы и все пути были сплошь засраны, от останавливавшихся здесь воинских составов. Через час стоянки мы двинулись дальше и глубокой ночью прибыли на станцию разгрузки. Состав немедленно подали к рампе и сразу же закипела работа. Ночь была ясная, но ужасно холодная, так что подгонять никого не приходилось. А в самый разгар работы произошёл сбой в разгрузке. Не сработали железнодорожники и мы в течение часа ждали локомотива, чтобы он продвинул эшелон. Но вот и это было сделано. С первыми лучами солнца мы разгрузились, наспех построились в колонну и торопливо стали выбираться на дорогу к городу Прохладный, так как к рампе подавали новый состав под разгрузку. Полчаса марша, свернули влево, ещё пять минут и колонна встала. Я вылез из машины и в тени деревьев пошёл в голову колонны, пройдя метров двести, вышел на край огромного поля; где располагался местный учебный центр. Тут и расположился лагерь нашего полка. Уже стояли палатки первого и третьего батальона. Чуть дальше виднелись РМО и ремонтная рота. Рядами стояли БМП батальонов. А рядом с ними на поле становились мои дивизионы. Подошёл к месту будущего парка дивизионов, где деловито распоряжались мои артиллеристы: уточнил, где будет стоять моё ПРП и направился к командиру полка, которого нашёл в палатке ЦБУ (Центр Боевого Управления). Доложил о прибытие. Командир рассеянно выслушал меня, указал места для палаток дивизионов и определил сегодняшний день – днём обустройства на месте. К этому времени подтянулась моя машина, которую я обманом загрузил в эшелон и я указал место расположения кунга, а рядом с нами и место под палатку ВУНА (Взвода управления начальника артиллерии). В принципе, на сегодня моя руководящая роль, как начальника артиллерии, закончилась. Можно было заняться собой. Взял полотенце, туалетные принадлежности и направился к источнику в расположение полигонной команды. Несмотря на то, что вода из кранов лилась ледяной, я с большим удовольствием принял душ, побрился и взбодрённый холодной водой вернулся в расположение полка. За время моего отсутствия на участке, отведённом под палатки дивизионов, уже кипела работа. Бойцы, соскучившись в вагоне по простым физическим нагрузкам, дружно работали лопатами, топорами, забивали колья, натягивали верёвки и ставили палатки. Я сходил к командиру комендантского взвода и получил на себя автомат, бронежилет и другие принадлежности. Получили вооружение, имущество и мои офицеры. В течение часа вычистили оружие и подогнали бронежилеты под себя. А когда надел броневую защиту и попытался проделать в нём, под дружный смех подчинённых, несколько ружейных приёмов, то понял – я одел бронежилет в первый и в последний раз. Очень уж он тяжёлый и неудобный. В первую войну провоевал без бронежилета и эту провоюю, после чего закинул его далеко под кровать. День прошёл спокойно: мои офицеры клеили карты, а я контролировал, как идёт оборудование палаток и парка. Особого моего вмешательства не требовалось, так как дивизионам оказывали помощь опять полковники Алабин и Макушенко. Пусть работают. Встретился с генералом Шпанагелем: он мне определил задачи и направления по дальнейшему совершенствованию слаживания подразделений. Конечно, особый упор он сделал на отработку вопросов по наведению батарей и дивизионов по команде – «Баку, Уфа, Москва». Но уже прежнего интереса и напора у него я не ощутил. Жил он у сына в батальоне, там же и проводил большую часть времени.

Последующие дни принесли мне достаточно огорчений и неприятностей, которые в основном были связаны с организацией дальнейшего процесса боевого слаживания. Командиры дивизионов пустили его на самотёк. Занимались в основном мелочёвкой и какими-то побочными делами, и что ещё хуже всего с утра и до вечера с «втихушку квасили». Организовать схему: занятия до обеда, а после обеда заниматься мелочёвкой, ни полковникам Алабину с Макушенко, ни мне не удавалось. Мы натыкались на тихое противодействие не только командиров дивизионов, но и командиров батарей. Из-за этого меня постоянно дёргали, а потом произошёл неприятный разговор с Алабиным, который потребовал от меня переломить создавшуюся ситуацию. Заведённый, после этого разговора, я построил офицеров и прапорщиков дивизиона и крупно с ними поговорил.

Отпустил командиров взводов и резкой форме отчитал командиров батарей. Потом отвёл в сторону Семёнова с Чикиным и не щадя их самолюбия высказал всё, что думаю о их стиле руководства подразделениями. Конечно, обид и амбиций со стороны офицеров, особенно командиров дивизионов, было после этой акции много. Но результат не замедлил сказаться; более-менее занятия наладились, хотя с нежеланием проводить их под любым предлогом сталкивался практически ежедневно. Неудачно прошли в течение двух дней и радио тренировки в масштабе полка. Я так и не сумел добиться надёжной двухсторонней радиосвязи с артиллерийскими подразделениями, и в чём здесь была причина – выяснить не удалось. Всё это происходило на фоне бесконечных совещаний, которые только добавляли суматохи.

В один из последних дней командир полка, командиры батальонов, заместители командира полка и я вылетели на вертолёте в один из полков на совещание, которое должен был проводить командующий нашей группировки генерал-майор Гончаров. Все прекрасно понимали, что на этом совещание будет поставлена конкретная задача для полка: когда и каким маршрутом будем входить в Чечню. Прилетели мы в полк, стоявший недалеко от границы с Чечнёй первыми. И в течение двух часов подъезжали и прилетали на вертолётах офицеры с других полков. Наконец прилетел и Гончаров со своими офицерами. Среди них нашёл начальника ракетных войск и артиллерии группировки и представился полковнику Борисенко. Вроде бы мужик ничего. Но за пятнадцать минут общения с ним перед совещанием, он достал меня своими нудными наставлениями. В августе-сентябре ему пришлось участвовал в боевых действиях на территории Дагестана, чем очень гордился и всё пытался мне передать тот опыт, который он там приобрёл. Но, честно говоря, принципиально нового я ничего от него не услышал и еле сумел от него отделаться. Когда мы подошли к месту проведения совещания и расселись по местам, из штабной палатки выскочил взбешённый генерал Гончаров. Оказывается, командир полка с начальником штаба убыли в неизвестном направлении и из штабного начальства остался только начальник связи полка, который от яростного напора Гончарова так растерялся, что не мог ответить ни на один его вопрос. Что больше и больше ввергало генерала в гнев. Мы сидели притихшие, наблюдая за суетой вокруг командующего группировки, и тихо потели. Деревья, которые окружали место совещания, практически не давали тени. И хотя время уже перевалило далеко за обед, солнце щедро поливало своим жаром землю. Гончаров, излив своё накопившиеся раздражение на начальника связи, впавшего в ступор и только ошалевшим взглядом сопровождал метания генерала, наконец остановился и почти спокойно приказал: – Товарищи офицеры, снять всем кителя, а то что-то жарко сегодня, – и первым снял китель, оставшись в мокрой майке. Затем повернулся к начальнику связи и грозно продолжил: – А вы, товарищ майор, срочно мне связь организуйте с командиром полка. Вот сюда, – генерал сильно постучал пальцем по столу, указывая, где должен стоять телефонный аппарат, а майор с облегчением козырнул и умчался долой с глаз начальства.

Гончаров, пару минут в молчание прошагал около стола, собираясь с мыслями. И в тот момент, когда мы думали что он начнёт ставить задачи, он поднял своего заместителя генерала Свистунова и начал его отчитывать за какие-то там мелкие просчёты. Генерал пытался что-то отвечать, но Гончаров не давал ему открыть рта и продолжал его отчитывать как какого-то юного лейтенанта. Мы, со всё возрастающим интересом, наблюдали эти штабные разборки. А через некоторое время все вообще затаили дыхание, ожидая развязки развивающейся на наших глазах трагикомедии, так как за спиной Гончарова бесшумно появился начальник связи полка с телефоном в руках. Поддёргивая телефонный кабель, майор тихо приближался за спиной генерала к столу и когда до стола остался один метр, кабель окончательно натянулся. Майор, не веря своим глазам, несколько раз сильно дёрнул за кабель, надеясь, что он отцепится от препятствия. Но кабель не отцепился, а лишь ещё сильнее натянулся. Тогда офицер знаком дал команду связисту проверить и освободить провод. Через минуту солдат вынырнул из кустов и, сильно жестикулируя руками, показал, что провод ни за что не зацепился, а полностью натянулся. Майор в отчаянии оглянулся, лихорадочно решая про себя возникшую проблему, но не найдя решения с надеждой уставился на своих подчинённых, которые в растерянности выглядывали из-за кустов. Участники совещания давились от смеха, многие прятались за спинами впереди сидящих и истерично тряслись в беззвучном хохоте. Гончаров, видя что офицеры давятся от непонятного веселья, и не понимая его причины, всё более «заводился», считая что смеются над ним. Начальник связи, убедившись в бесполезности попыток удлинить кабель, начал осторожно продвигаться в сторону кустов, но в этот момент Гончаров оглянулся и увидел его.

– Ну что, товарищ майор, есть связь с командиром полка?

– Так точно, товарищ генерал-майор, – хрипло доложил офицер и судорожно сглотнул слюну. Совещание сдавленно засмеялось, зная, что будет дальше. Догадался об этом и начальник связи. Он сильно прижал телефонный аппарат к груди и загнано посмотрел на командующего.

– Давай сюда аппарат, – генерал хлопнул ладонью по столу и сел на стул. Уже никто не скрывал своёго смеха. Майор медленно, загребая ногами пыль, двинулся к столу командующего, всё ещё надеясь на чудо. Но чуда не произошло, опять не хватило одного метра до стола. Участники совещания уже не могли смеяться. Теперь засмеялся сам Гончаров, и засмеялся он очень зловеще. Дальше последовал монолог генерала, откуда несчастный майор узнал до какой степени он дурак и дебил. Потом он был отдан под трибунал за невыполнение непонятно какого-то приказа. Но потом командующий пожалел семью майора и сказал, что под трибунал он не будет отдан, а его уволят с позором из армии. Причём прямо сейчас его посадят в вертолёт и отправят в Моздок, а оттуда он в часть для окончательного увольнения будет добираться самостоятельно, побираясь на каждой станции, так как он, наверняка, пропил все деньги. Командующий ещё пару минут обсасывал, под дружный, но доброжелательный смех офицеров будущие перспективы службы майора. А закончив топтать начальника связи, взял телефонную трубку из рук офицера и связался с командиром полка. Ещё пару минут Гончаров рассказывал кто такой, в представление командующего, командир полка. Красочно рассказал тому о его части и о его офицерах, при этом используя богатый русский язык с его печатными и непечатными оборотами. После этого отдал трубку и устало сказал майору, чтобы тот продолжал служить и не брал примера с остальных горе – командиров. Начальник связи, не веря, что буря его миновала, быстро исчез с глаз начальства.