Дневник артиллерийского офицера

Когда уходил из парка, работа уже кипела: из салона вылетали деревянные части столов, выдвижные ящики под инструмент, а солдаты так яростно вырывали из стен разноцветные пучки проводов, что я даже стал опасаться за целостность салона.

Как-то само собой решился вопрос и с комплектованием взвода: из батареи управления и артиллерийской разведки дивизии к нам во взвод были переданы младшие сержанты Шароборин Александр, Попов тоже Александр, Комаров Андрей. Ребята пришли хорошие, но я переживал, что начнутся трения между пришедшими солдатами и старыми, но как оказалось впоследствии, опасался напрасно. Пришёл с Елани и новый командир взвода лейтенант Коротких, вроде парень неплохой. Теперь главной задачей было, чтобы начальство не узнало об этой машине и не забрало её. Втайне загружу на платформу, а там я её уже никому не отдам.

Можно было подумать, что я только и занимался взводом управления и штабом артиллерии, но это были лишь частные моменты. По мере того как мы укомплектовывались и приступили к боевому слаживанию, количество проблем с каждым часом увеличивалось и мы только успевали их решать. Если в первом дивизионе Семёнов, несмотря на свои недостатки, сумел сплотить офицеров и прапорщиков на выполнение поставленных задач, то там проблемы решались быстро и без нервотрёпки. Но во втором дивизионе возникли трения между командованием дивизиона, а конкретно между подполковником Чикиным и командирами взводов – двухгодичниками. Непонятно по какой причине, но они начали саботировать приказы командира дивизиона, а потом вообще отказались работать. Чикин ничего умнее не смог придумать, как выгнать их из дивизиона. А это семь-восемь командиров взводов. В этот момент я и появился в парке.

– Борис Геннадьевич, – остановил меня около боксов Чикин. Был он какой-то встрёпанный и взвинченный, – у меня командиры взводов отказались работать и я их выгнал. Что мне теперь делать? – Чикин показал на удалявшихся младших офицеров.

– Александр Владимирович, ну ты и даёшь, – возмутился я, – где тебе возьму столько командиров взводов, и где гарантия, что новые будут лучше, чем эти? Этих ты хоть знаешь.

– Товарищи офицеры, – заорал я. – Ко мне!

Офицеры остановились и обернулись. Увидев, что их зовёт к себе начальник артиллерии, вернулись обратно. Я их выстроил перед собой и медленно прошёлся вдоль строя, потом подозвал Александра Владимировича и поставил его напротив командиров взводов.

– Обиделись…. Пошли домой…. Командир дивизиона, видите ли, вас обидел…. А вы не задумывались, что у него проблем больше чем у каждого из вас. Да его дерут больше, чем вас, вместе взятых. Ставят по стойке «Смирно» и дерут, в выражениях не церемонясь. И я в том числе. А ругают его за то, что кто-то из вас чего-нибудь не сделал. И нервы у него тоже не стальные. Ну, в сердцах что-то не то сказал, да ещё не в тех выражениях, да не в том тоне. Ну и что? Пошли, обиженные, из парка…. Командир дивизиона выгнал….

– Товарищ подполковник, мы решили не ехать в Чечню, устали от этого бардака, – выпалил один из офицеров, воспользовавшись тем, что я сделал паузу.

Я подошёл к командиру взвода и ткнул его пальцем в грудь: – Товарищ лейтенант, покажи мне того, кто тут не устал. Покажи. Даже если вы решили не ехать, то пишите официально рапорт. А пока решения по рапорту нет, работайте, а не сбегайте. – Отошёл на несколько шагов от строя и ещё раз оглядел офицеров.

– Значит так. Всё это эмоции, и я считаю, что они от общей усталости. Сейчас возвращаетесь в свои взвода и работаете до вечера. Подумайте, а вечером своё решение доведёте до командира дивизиона. Потому что, если отказываетесь, то мне нужно будет срочно искать вам замену. Всё, вперёд, в войска. – Командиры взводов нехотя развернулись и пошли в хранилища с техникой. Я же остался с Чикиным.

– Ты чего, Александр Владимирович? Эти командиры взводов, хоть и двухгодичники, но людей своих знают, солдаты их тоже знают. Ты знаешь, что от них можно ожидать и на что они способны. А пришлют, кого попало и будешь потом мучиться. В таком состоянии усталости и озлобленности проще всего ошибочное решение принять…. – Чикин стоял, молча слушая, то что я ему говорил и выводил носком ботинка непонятные узоры на земле. Чувствовалось, что он не согласен с моими доводами и я сам тоже ожесточился. Чего я его уговариваю? Он не намного меньше прослужил, чем я. Подполковник. Если хочет трахаться с чужими офицерами – пусть трахается.

– Чувствую, что ты не хочешь понять, о чём тут говорю. Тогда слушай мой приказ. Сейчас спокойно обдумай, что я тебе здесь сказал. Пусть твой замполит, Петрович, подойдёт к каждому командиру взвода, побеседует с ним. Пусть хоть танцует лезгинку перед ними. И ты слова подготовь такие, чтобы вечером, когда они к тебе придут с принятым решением, поговорить с ними нормально – по-человечески, душевно. – Чикин вроде бы согласно мотнул головой, молча повернулся и пошёл в сторону боксов.

Тут ситуация немного разрядилась, к вечеру все успокоятся и примут решение остаться: в этом я почему то не сомневался. Меня сейчас больше тревожила ситуация в противотанковой батарее. Там командир батарее и все командиры взводов отказались ехать в Чечню. Честно говоря, я ожидал от них подобное решение. Командиры взводов, хоть и кадровые, но прослужили всего четыре месяца. Ребята сами по себе неплохие, но безвольные. Всё в батарее решал командир батареи, даже в своих взводах они ничего не решали без комбата. Капитан Мелехов, лет пять тому назад, попал в автомобильную катастрофу и стал инвалидом – тяжёлый перелом обеих ног. После лечения, несмотря на то, что он сильно хромал, его оставили служить в армии. И сейчас, явно было видно, что ему совсем не хочется ехать в Чечню. И, сославшись на инвалидность, отказался. Командиры взводов в свою очередь заявили – если поедет командир батареи, то и мы поедем. Но это была чистой воды отмазка. И я ждал, буквально каждый момент, прибытие нового командира батарее. Так оно и случилось, только пришёл в канцелярию, как мне доложили: из Чебаркуля прибыл капитан Кунашев на должность командира ПТБ. Сейчас он находится в парке.

Довольный от такого известия я пошёл в боксы противотанковой батареи, чтобы познакомится с офицером и сразу ввести его в курс всех задач. Но то, что увидел в боксе, мне совсем не понравилось. Солдаты и сержанты бродили по хранилищу взбудораженные и о чём-то кучками шептались по углам, бросая опасливые взгляды на ворота бокса. Я подозвал к себе командира первого взвода, который меланхолично наблюдал из угла за блужданием солдат.

– Что тут у вас, товарищ лейтенант, происходит? И был ли здесь новый командир батареи?

– Товарищ подполковник, – несколько оживился командир взвода, – пришёл в бокс какой-то капитан. Был он немного не совсем в себе и явно не в адеквате. Прошёлся по боксу, потом построил личный состав и объявил, что он новый командир батареи. Что он всех здесь застроит и заставит работать как положено. Минуты две в таком духе выступал, а потом ушёл искать капитана Мелехова. Вот бойцы сейчас ходят по боксу нездорово возбуждённые и говорят, что с этим офицером в Чечню не поедут.

– Так он, что пьяный был? – Выразил в вопросе удивление.

– Да, нет… Но что-то ненормальное в нём было. Взвинченный какой-то.

– Хорошо, построй батарею.

Когда противотанкисты построились, я задал вопрос: – В чём дело, товарищи солдаты?

Строй молчал, потом один из солдат решился и выкрикнул: – Товарищ подполковник, мы с этим офицером в Чечню не поедем. А с капитаном Мелеховым поедем. – Солдаты одобрительно зашумели, поддерживая слова товарища.

– Что за детство? – Возмутился я, поморщившись лицом в досаде, – с этим поедем, а с этим нет. В конце концов мы в армии находимся, а не в колхозе. Меня вот никто не спрашивал, а хочу ли я с вами ехать или нет? Если вы вопрос так ставите, то я тоже хочу сказать. Я с половиной военнослужащих нашей артиллерии не хочу ехать туда – просто не доверяю им. Но я так почему то вопрос не ставлю – этого убрать, а вместо него другого дайте. Не хочет ваш командир батареи и командиры взводов ехать. Понимаете – НЕ ХОТЯТ. Командир батареи инвалид, взводные просто не хотят. Поэтому придут новые офицеры и будут вами командовать. А теперь всё – помитинговали и хватит. Я разберусь с офицером, почему он так поступил. Сейчас Мелехов с ним придёт и я уже официально представлю его вам. И ждите новых командиров взводов: какие они придут – я тоже не знаю. Будете в процессе службы притираться друг к другу. Вопросы есть?

– Товарищ подполковник, – опять выкрикнул из строя тот же солдат, – Вы, наверно, не поняли. Мы с этим офицером в Чечню не поедем. – Строй угрюмо молчал, тем самым как бы подтверждая, что они действительно так и поступят.

– Товарищ солдат, идите сюда, – я показал пальцем место рядом с собой. Солдат решительно вышел из строя и гордо встал рядом со мной.

– Солдат, ты отвечай только за себя. Не надо тут говорить за всю батарею. Не хочешь ехать в Чечню – ну и не надо. Я тебя уговаривать не буду, да и не хочу. Мне вот кажется, может быть я и ошибаюсь, но ты просто боишься ехать воевать вот и мутишь батарею. Поэтому, ложи сюда свой противогаз, – я ткнул пальцем на бетонный пол рядом с собой, – и иди к замполиту полка. Доложи, что ты не хочешь ехать воевать и пусть он с тобой работает.

Солдат выслушал меня, секунд двадцать стоял молчал, о чём-то усиленно размышляя, а потом одним движением снял противогаз и с вызовом бросил его к моим ногам. Затем ещё на секунду задумался, отстегнул ремень и бросил его туда же. Солдатский строй заволновался, загудел, потом сломался: солдаты стали выходить ко мне, снимать с себя противогазы, ремни и кидать в общую кучу. Такого развития событий я совсем не ожидал. Через минуту они стояли в строю без противогазов и ремней, а солдат – зачинщик с торжествующей улыбкой смотрел на меня.

– Солдат, что ты тут так победно улыбаешься? – С досадой я оглядел противотанкистов, – ты хоть понимаешь, что сейчас произошло и какова твоя роль в этом?

Я был спокоен и мой голос не выдавал того внутреннего напряжения, которое было внутри меня, – ты улыбочку с лица сотри то. Ты лучше посмотри на строй и скажи мне, что ты видишь перед собой? – Я пальцем показал на замерших военнослужащих и солдат уже с лёгким недоумением вновь обежал глазами строй и опять повернул голову ко мне.

– Что, ничего не понимаешь и ничего не видишь? А зря. Вот, я сейчас обязан о случившимся доложить командиру полка, а тот в дивизию, ну а дивизия дальше в округ. В лучшем случае, это уже не противотанковая батарея, а одно из подразделений дисциплинарного батальона. Да, солдат: то что сейчас произошло, называется бунтом и ты его зачинщик. И сейчас, вот здесь, произошло воинское преступление, которое жестоко карается. Тем более что мы сейчас не просто находимся в состояние готовности «Полная», а выполняем БОЕВОЙ ПРИКАЗ, отданный Верховным главнокомандующим и который направлен на сохранение государственной целости нашей страны. И наша дивизия это уже проходила: только в первую Чечню. В 324 полку, вот также ночью восстал третий батальон, захватил оружие и занял оборону в той казарме, где вы сейчас живёте и когда они сдались утром, то сразу же было арестовано 250 человек. Но надо было грузиться: и Командующий округом приказал их выпустить, а 8 человек зачинщиков судить. Так вот, третий батальон в Чечне кровью смывал свой позор. Их кидали в самые трудные и кровопролитные бои. Погибло ровно половина бунтарей. А зачинщикам дали до десяти лет тюрьмы: они живые, а остальные погибли. Так что в худшем случае, что может произойти: тебя посадят, а батареей начнут затыкать в боевых действиях дыры…

– Вот смотри солдат, – я подтолкнул его к строю, – какая половина погибших тебя устраивает? Правая или левая – выбирай. – Я решительно рассёк строй батареи на половинки, а потом начал выдёргивать, через одного, упирающихся солдат из строя. – А может, каждый второй тебя устроит?

Солдат уже не улыбался, растерянно кривил губы и испуганно следил за моими действиями.

– Это трупы стоят. Понимаешь – трупы. Они ещё живые, но благодаря тебе уже трупы. Как тебе это нравится? – Я с силой дёрнул его за рукав и увидел приближающихся к нам полковника Насонкина, капитана Мелехова и незнакомого офицера. – Вот, как раз и офицер-окружник идёт и я обязан доложить ему о происшедшем. А он может уже напрямую доложить Командующему округа. И через тридцать минут вы все будете сидеть под следствием. Так что пока я докладываю, подумайте своей башкой.

Я направился к Насонкину и доложил о происшедшем. Пока докладывал, солдат сорвался с места и подбежал к строю, а остальные сгрудились вокруг него и что-то стали активно обсуждать, искоса кидая в нашу сторону взгляды.

Полковник молча выслушал мой доклад, с досады плюнул и задумался. Я же повернулся к капитану.

– Вы, Кунашев? – Получив утвердительный ответ, продолжил, – Вы, что капитан никогда не командовали личным составом? С цепи сорвались что ли?

Офицер попытался ответить, но я уже завёлся и не дал ему говорить, тем более увидев, что он в нетрезвом состоянии, – Товарищ капитан, идите-ка отсюда. Мне такой командир батареи не нужен. Если вы с первых минут так возбудили личный состав, то что накуролесите в боевой обстановке?

– Да, что такого сделал, товарищ подполковник? – Возмущённо спросил Кунашев, воспользовавшись тем, что я замолчал.

– Да, ничего вы не сделали. Только результатом первых минут знакомства с батареей получилось вон что, – я кивнул на кучу имущества и уже более спокойно добавил, – они даже ремни сняли и готовы в дисбат идти строем, только не с вами ехать. Так, что идите отсюда, товарищ капитан.

Насонкин раздражённо прервал наши дебаты и направился к строю военнослужащих батареи. Подошёл куче противогазов, ремней, пошевелил её задумчиво ногой. Потом прошёл в бокс, через минуту вышел из него и остановился против строя.

– Товарищи солдаты, вашей батареей командует капитан Мелехов. Я ничего не знаю и ничего не видел. И чтобы я этого мусора через двадцать секунд не видел, – полковник ткнул ногой в противогазы, а затем развернулся и пошёл к нам. Солдаты несколько секунд стояли в растерянности, а затем, не сговариваясь, толкая друг друга, ринулись к куче, стали выхватывать из неё своё имущество и лихорадочно надевать на себя. Через полминуты, они уже экипированные, стояли в строю, как ни в чём не бывало. Насонкин, подойдя к нам, оглянулся, поглядел на строй и повернулся к Мелехову: – Командуйте батареей, товарищ капитан. А вы, Кунашев, пойдёмте со мной.

Дождавшись, когда полковник Насонкин и Кунашев отошли на приличное расстояние, я повернулся к командиру батареи: – Мелехов, кончай ерундой заниматься. Поехали в Чечню, батарея тебе верит и готова с тобой ехать. В конце концов, не бегать же ты, там, в атаки будешь. Решайся, батарея ждёт тебя.

Капитан растерянно топтался на месте, на мои слова и доводы не отвечал, только с досадой хмыкал и отводил взгляд в сторону. Видно было, что он был настроен сдавать сейчас батарею и здорово раздосадован таким поворотом событий.

– Давай, иди, командуй батареей. Вечером придёшь ко мне и доложишь о своём решение. – Теперь уже я с досадой подтолкнул его в сторону батареи. Было ясно – не поедет он в Чечню.

Так оно и получилось. Вечером капитан пришёл в кабинет ко мне и, пряча глаза, заявил о том, что он не может ехать. Причина – семейные обстоятельства.

На следующий день в кабинет ввалился капитан Кунашев и представился мне помощником командира третьего батальона по артиллерии. А на следующий день на должность командира противотанковой батареи прибыл капитан Плеханов из Шадринского гарнизона. По первым впечатлениям не глянулся он мне; показался вяловатым, но личный состав батареи сразу же принял его. Вместе с ним прибыли и командиры противотанковых взводов – неплохие лейтенанты. Так что батарея была укомплектована.

Помимо решения этих частных вопросов, приходилось участвовать в бесконечных совещаниях на различных уровнях, которые выматывали и выбивали из графиков комплектования подразделений. Но на данном этапе без этого мы не могли обойтись. Шпанагель со своим штабом, также развили кипучую деятельность и ещё уплотнили график, навязав ряд занятий для командиров подразделений. Конечно, богатый боевой опыт, неординарность мышления, высокий методический уровень изложения материала генералом, делали эти занятия интересными и познавательными. Но…, занятия давали минимальный эффект, так как у командиров подразделений в этот момент головы были забиты другими, более близкими проблемами. Особенно увлёкся генерал вопросом организации круговой обороны полка, роли и места артиллерии в ней. Его штаб нарисовал большой и красочный плакат одного из вариантов круговой обороны, где за центр брались огневые позиции полковой артиллерийской группы. Через каждые пять километров от центра рисовались круги. Их было три, разных цветов: пять километров – зелёный, десять – синий, пятнадцать – красный круг. Это максимальная дальность стрельбы наших 122 миллиметровых самоходных гаубиц «Гвоздика». Через центр огневых позиций проходили вертикальная и горизонтальная линия ориентированные по сторонам света: север, восток, юг и запад. Соответственно они кодировались: север – Москва, восток – Уфа, юг – Баку, запад – Минск. Если срочно нужен был огонь на каком-то участке обороны полка. То для ускорения наведения дивизионов подавалась команда, например: – «Самара»! Москва, навести! Все крутили механизмы горизонтальной наводки в сторону севера, тем самым сокращая время подготовки к открытию огня. Он прямо пытался вбить нам эту схему в головы. Но, забегая вперёд, хочется отметить, что по ряду разных причин эту схему мы ни разу не применяли. Неприятно и то было, что во время занятий генерал просто нас оскорблял, к месту и не к месту обзывая дураками и нецензурно выражался в наш адрес. Ладно бы он только нас оскорблял, оскорблениям подвергались и офицеры штаба артиллерии округа: убелённые сединами полковники, которые безропотно сносили эти оскорбления. А ведь многих из них мы уважали за деловые и личные качества. Справедливости ради, надо сказать, что Шпанагель не трогал только меня, наверно, помнил наши прежние стычки по поводу его нетактичного поведения по отношению ко мне. Но всё это создавало на занятиях нервозную обстановку.

На пятый день проведения боевого слаживания дивизионы и противотанковая батарея выдвинулись на практические занятия на Свердловский учебный центр. Марш совершили нормально. Как вышли одной колонной из полка, так и пришли на учебный центр. В ходе марша проверили связь между подразделениями и мной. Правда проверка связи прошла на минимальных расстояниях и этот недостаток потом нам «вылез боком» уже в Чечне. А пока в ходе выхода я опять почувствовал себя лишним. Никто не интересовался моим мнением, никто не спрашивал меня: какие вопросы хочу отработать в ходе выхода, что проверить и вообще как его провести. Весь план выхода и проведения занятий был разработан в штабе артиллерии дивизии и офицерами генерала Шпанагеля, начальника ракетных войск и артиллерии округа помимо меня. Прибыв на учебный центр, дивизионы сразу же умчались с окружниками в сторону автодрома. Я же поставил задачу ПТБ развернуться на учебной точке гранатомётчиков и провести выверку пусковых установок. Приказав Гутнику развернуть Командно-Наблюдательный Пункт начальника артиллерии полка и провести занятие по разведке, сам отправился в первую миномётную батарею. Командир батареи, лейтенант Ибраев, занимался с батарей и особых замечаний у меня к нему не было. От Ибраева я направился на винтовочно-артиллерийский полигон, где был развёрнут КНП третьей миномётной батареи старшего лейтенанта Курова. И здесь батарея занималась своим делом. В одном окопе с Куровым был развёрнут командно-наблюдательный пункт командира третьего батальона, который проводил боевое слаживание мотострелковых взводов. Когда взвод подымался в учебную атаку, третья миномётная батарея командами имитировала поддержку атаки. Мне тут тоже нечего было делать. Я вернулся на свой КНП, бегло осмотрел его и дал команду – Отбой. Пока сворачивались приборы, в бинокль наблюдал, как Плеханов проводил выверку пусковых установок.

– Товарищ подполковник, готовы к движению, – прокричал с ПРП Чистяков. В отвратительном настроение, чувствуя свою никчёмность, я забрался на машину и мы помчались в дивизионы.

Здесь застал безрадостную картину. Все машины были грязные от низу до самого верха. Умники, из вышестоящих штабов, один из участков марша спланировали по танковой трассе, где после прошедших дождей стояла непролазная грязь. Потому грязная техника не добавила мне настроения. Первым кого увидел, слезая с ПРП, был полковник Макушенко, которого я очень уважал: он отвечал перед Шпанагелем за подготовку первого дивизиона.

– Товарищ полковник, давайте отойдём в сторонку и поговорим. У меня много есть что вам сказать или высказать, это как вам понравиться, – напористо предложил я, а когда мы отошли к берёзкам достаточно далёко, чтобы не было слышно о чём мы разговариваем, меня понесло: – Товарищ полковник, что это за ерунда? Вообще, сразу хочу сказать, то что сейчас выскажу, может быть и сумбурно, я не готовился к этому разговору: вы можете довести до генерала, до своего коллектива штаба, до начальника артиллерии дивизии. Конечно, большое спасибо за ту помощь, которую вы все оказываете артиллерии полка. Я подчёркиваю: не мне, а именно артиллерии. Без этой помощи полку было бы трудно решать возникшие проблемы артиллеристов, особенно на уровне округа. Но, честно говоря, я не пойму своей роли, которую мне определили. Если я начальник артиллерии полка, то почему никто не спрашивает моего мнения? Почему меня игнорируют и все решения принимаются без меня? Без моего видения возникшей проблемы.

– Погоди, погоди Копытов, я не пойму о чём ты говоришь, – попытался остановить меня Макушенко. – Объясни, в чём это выражается.

– Товарищ полковник, вот вы курируете первый дивизион, а Половинкин второй. Как только у вас возникают какие-либо вопросы или проблемы, то вы сразу летите или в штаб дивизии, или в штаб округа. Меня никто из вас об этих проблемах в известность, как начальника артиллерии полка, не ставит. И когда меня на совещании начальство любого уровня подымает, то я даже не знаю об этих проблемах. А значит не владею обстановкой и информацией в артиллерийских подразделениях; то есть, как начальник артиллерии я проявляю на своей должности некомпетентность. Ладно вы, артиллеристы округа знаете, что я на этой должности всего пару недель и не успел вникнуть во всё. А они то не знают об этом и искренне считают, что я не на своём месте…. И знаете…, мне как-то не уютно в эти моменты. Когда я не могу ответить по сути заданных вопросов. Это первое.

Второе: Вот вы спланировали и организовали выход на учебный центр – на целый день. Я это подчёркиваю – на целый день. Меня только в известность поставили: – Завтра выезжаете со своей артиллерией на полигон. А кто спросил моего мнения – Что мне надо от этого выхода? Или какие цели я ставлю на этот выход? Никто не спросил. А я официально заявляю вам, и это же заявлю, чуть позже, генералу. Вот этот, сегодняшний выход, проводится без учёта тех задач, которые стоят в данный момент перед артиллерией. И остальные два запланированных выхода, совершенно лишние, – Макушенко, до этого стоявший молча, вертя в руках веточку, удивлённо вскинул голову и ветка в его руках с треском сломалась.

– Не понял? Объясни.

– Да, да…. Без учёта задач. Я это вам сейчас докажу в течение одной минуты. Если бы я планировал этот выход, то он выглядел бы следующим образом. Сегодня совершаем марш, по маршруту: полк, учебный центр, второй караул и обратно. Всего 25 километров. Техника: все 100%, не только самоходки, управленческие машины, но и вся автомобильная техника. И марш только по асфальту. Маршем проверяем готовность техники. Я считаю; если машина пройдёт сразу двадцать пять километров, то она пройдёт и двести двадцать пять километров. Если она не может пройти 25 км, то её надо срочно менять или ремонтировать. А вы выгнали только самоходки и КШМки на марш. На хрен мне нужны самоходки с их сорока снарядами в боеукладке, если автомобили с боеприпасами сломаются. Дальше. В ходе марша проверить радиосвязь с подразделениями, управляемость подразделений на марше. Дать пару простых вводных в ходе марша. При совершение марша обратно остановиться на учебном центре на пару часов, чтобы провести выверку прицельных приспособлений и убыть в полк.

Управление огнём батареи и дивизиона проводить считаю не целесообразным. Мы две недели тому назад закончили полевой выход, где пусть и в минимальном объёме, но эти задачи отработали. А верчение башен на «Москву», «Уфу» или «Баку» мне сейчас совсем не нужно. Там, в Чечне, для этого будет достаточно времени. На этом бы я и закончил выход, да и остальные выходы тоже. А вы что сделали? В ходе только одного марша так измазали всю технику, что сейчас нужно из луж часа четыре отмывать машины, а мне сейчас важнее всего укомплектовать подразделения личным составом, техникой, имуществом и боеприпасами. Подготовить технику к погрузке и совершению марша железнодорожным транспортом. Вот вы и помогите, убедить генерала, чтобы он больше не дёргал нас с выходами артиллерии. Я убедил вас?

Макушенко молчал. Ковырял носком сапога бугорочек, но молчал. Молчал и я. Весь запал вышел. Всё что думал – сказал. Я остановил пробегавшего мимо солдата и приказал пригласить ко мне командиров дивизионов.

– Копытов, – наконец нарушил молчание Макушенко, – всё, что ты сказал правильно. Тут я с тобой согласен. Но погоду здесь заказывает Шпанагель, а не мы. Единственно, что могу тебе однозначно сказать, если он запланировал ещё два выхода, то хрен что ему докажешь. Я или кто-то другой даже подходить с этим вопросом не будет – бесполезно. Если ты такой смелый, то иди и сам доказывай.

Подошли Семёнов и Чикин.

– Константин Иванович, Александр Владимирович, слушайте задачу. – Я уже не обращал

внимания на полковника Макушенко, – сейчас всех командиров взводов бросить на выверку прицельных приспособлений. Поставить всех людей и отмыть от грязи технику, заодно навести порядок внутри машин. Как только выполните эти задачи убыть в полк. Но не по тому маршруту, по которому шли сюда, а по асфальту. Как прибудете, доложите мне. Там я поставлю задачу на завтра.

– Так мы и так знаем, что завтра опять выход на полигон, – Семёнов вальяжно и с вызовом смотрел на меня, – чего мы к вам бегать будем, и так задач полно.

Я поморщился, – Константин Иванович, только вот не надо так, самонадеянно пальцы веером разводить. Завтра выезда на полигон не будет, это я вам как начальник артиллерии полка заявляю. – Семёнов и Чикин скептически усмехнулись, но спорить не стали.

Не стал я им ничего доказывать – важен был сам результат. В полку меня вновь захлестнул поток проблем и время пролетело незаметно. Дивизионы прибыли в 17 часов, сразу же заявились командиры дивизионов, доложили о прибытие и не без ехидства спросили: будет ли завтра выход на полигон или нет? Ответить им не успел: зазвонил телефон – это был Шпанагель, который вызывал меня к себе.

– Вот сейчас и решу вопрос о выходе на завтра, – увидев улыбки на лицах своих подчинённых, я не стал с ними спорить, а достал рабочую карту, на которую была перенесена насаждаемая генералом схема. В кабинете начальника артиллерии дивизии я развернул карту на столе, а генерал, мельком глянув на неё, сразу же сделал замечание.

– А почему у тебя не теми цветами круги нарисованы? – Действительно, круги были нарисованы другими цветами, чем на его плакате. В тот момент, когда рисовались круги на карте, не нашлись под руками фломастеры нужного цвета, но я с апломбом ответил.

– Товарищ генерал-майор, я определил своим решением, что в полку круги будут именно этого цвета.

Шпанагель обиженно засопел, что было хреновым признаком: – Это я определяю, каким цветом, товарищ подполковник, вы круги будете рисовать. Инициативу в другом месте будете проявлять, а ваша задача в точности выполнить то, что требует начальник. Карту переделать и вечером её мне представить снова.

Я сцепил зубы. Только бы не наговорить дерзостей начальнику, ведь впереди ещё предстоял тяжёлый разговор по поводу отмены завтрашнего выхода на полигон. Шпанагель в это время повернулся к начальнику артиллерии дивизии и сорвал на нём своё раздражение. Причём, сделал это в оскорбительной и грубой форме. Мне стало очень неуютно и стыдно перед полковником Алабиным, так как прекрасно понимал, что эти грубости должен был выслушивать я, а не он. Неуютно мне было и от того, что все эти оскорбительные слова, самым мягким из которых было слово – дурак, полковник Алабин выслушивал от Шпанагеля в моём присутствие – своего подчинённого. Начальник артиллерии дивизии был человеком не глупым и порядочным, достаточно уверенно руководил артиллерией и пользовался уважением среди офицеров. И вот сейчас его унижали. Унижали при подчинённом. Алабин пытался защищаться, но это ему плохо удавалось. Наконец он собрался с духом, встал из-за стола и прервал генерала.

– Товарищ генерал-майор, почему вы ругаете меня при подчинённом? Пусть он выйдет отсюда и мы разберёмся, что дальше делать.

Шпанагель раздражённо махнул рукой: – Сядьте, товарищ полковник, ваш подчинённый и так знает, что вы – дурак. – Алабин в возмущение всплеснул руками, опустился обратно за стол, молча и обиженно стал перебирать какие-то бумаги на столе.

Всё, больше я терпеть всё это не собирался. Решительно встал и начал складывать карту: – Товарищ генерал-майор, я больше к вам ходить не хочу: и на ваши совещания, и на занятия я больше не ходок. Даже если будете приказывать мне прийти – я не приду. – Шпанагель и Алабин в изумление воззрились на меня, а я уже не мог остановиться, – мне надоело, на всех ваших совещаниях и занятиях слушать и видеть, как вы оскорбляете и унижаете офицеров, которых не только я уважаю, но и многие другие офицеры. Вы и сейчас, при мне унижаете моего начальника, к которому я тоже отношусь с большим личным уважением. Мне это надоело. Пусть это будет моим протестом, но я ухожу. И теперь я буду руководить артиллерией, а не вы. – Собрал со стола документы, надел головной убор и несмотря на протесты и угрожающие крики Шпанагеля, вышел из кабинета, хлопнув дверью. Сразу же отправился на командный пункт полка, где через десять минут должно начаться полковое совещание. Только расположился на своём месте, как ко мне сразу же подошли командиры дивизионов и командир противотанковой батарее.