Читать книгу: «Пепел и пульс»

Пролог: Тень после выстрелов

Ночь была тяжёлой и влажной, как тёмная ткань, впитавшая в себя городскую грязь и дождь. Лужи отражали свет фонарей, делая улицу похожей на зеркальный лабиринт, в котором можно было потеряться навсегда. Скрип дверей и лёгкий шум ветра поразительно резонировали с адреналином в венах Далласа.

Внутри заброшенного склада стоял запах пороха и гари. На бетонном полу лежал Кривой, лицо искажено болью, рука безжизненно свисала. Далас опустился рядом, держа друга за плечо, руки сжаты в кулаки, дыхание тяжёлое, прерывистое.

– Держись, старик… – голос Далласа дрожал, но внутри было стальное намерение. – Мы не оставим тебя здесь.

– Не… обойдемся… без… тебя… – прохрипел Кривой, глаза блестели от боли и страха.

Рашид быстро осмотрел помещение. Ветер свистел через сломанные окна, где-то вдали лай собак – казалось, что мир сам наблюдает за ними. – Они ушли, но могут вернуться. Держимся плана.

Лис наклонился и проверил оборудование. – Всё готово. Камеры, маршруты, укрытия. Если кто-то попытается вернуться, мы будем готовы.

Далас поднял Кривого на ноги, поддерживая его за плечи. Каждый шаг отдавался в теле ледяной болью, каждая секунда – возможной последней. Он видел перед собой опасность, но страх был подавлен расчётом: паника убивает быстрее, чем враг.

– Диана в укрытии, – сообщил Рашид. – Пока они нас не нашли.

– Тогда вперёд, – сказал Далас. Сердце колотилось, но разум был холоден. Он знал, что кто-то уже наблюдает, что каждый шаг можно предугадать.

Они вышли на улицу. Моросил дождь, и туман обвивал фонари, превращая город в неопределённое пространство теней. Машина ждала в переулке, её мотор тихо урчал, готовый к бегству.

– Ты в порядке? – тихо спросила Диана, когда Даллас положил руку на плечо Кривого в салоне.

– Пока… – ответил Даллас. – Пока никто не теряет сознание.

Кривого уложили на заднее сиденье. Даллас сел рядом, ладонь на его плече. Внутри смешались облегчение и тревога, чувство победы и горькая правда: каждый спасённый человек оставляет шрамы, невидимые глазу, но тяжёлые для души.

– Это ещё не конец, – прошептал он себе и друзьям одновременно. – Игра только началась.

Машина тронулась. Дождь моросил на стекла, а город, казалось, сжимался, наблюдая за ними. Звуки улицы, шаги прохожих, скрип шин – каждый звук мог быть предвестником новой опасности.

Вдали промелькнула тень. Не ветер. Не случайность. Кто-то наблюдал. Даллас сжал кулаки. Его глаза стали острыми, как лезвие ножа: каждый шаг, каждая ошибка теперь стоила жизни.

– Лис… – сказал он тихо, – собираем всех. Время действовать.

Снаружи тьма растворяла последние огни фонарей, словно город сам готовился к новой игре, в которой ставки – кровь, страх и доверие. Их путь только начинался.

Глава 1. Хозяин ночи

Город спал. Но не весь. В подворотнях шептала грязь, в окнах мигал неон, а ветер таскал по асфальту мусор и чужие тайны. Далас шёл первым – чёрная куртка, шаг уверенный, взгляд – как нож. За ним пятеро: Молчун, Кривой, Лис, Гог и Шатун. Тени без лиц. Кулаки – вместо слов.

– Быстрее, – бросил Далас, не оборачиваясь. Голос глухой, будто камень скользнул по металлу. Шаги гулко отозвались между стен. Запах – бензин, пыль, ржавчина. Цель – лавочник на окраине. Тот, кто решил, что может не платить.

Дверь слетела с петель. Металл заскрежетал. Лавочник вскрикнул – плоскогубцы выскользнули из рук.

– Что?.. Кто вы?..

– Вопросы потом, – сказал Далас, входя первым. Тень от его фигуры легла на прилавок, как приговор.

– Ты решил нас обмануть?

– Нет, клянусь, нет! Продаж нет… дайте время!

Молчун усмехнулся, Гог хлопнул ладонями по столу.

– Время – деньги, брат. У тебя ни того, ни другого.

Раздался треск – полка рухнула, посыпались банки. Далас подошёл ближе. Молчал секунду. Потом – коротко, спокойно:

– У тебя нет времени. Есть мы.

Удар. Железо встретилось с кожей. Кровь упала на линолеум.

– Последний шанс, – тихо сказал Далас. – Деньги. Или похороны.

Руки лавочника дрожали, он протянул конверт. Далас взял, даже не глядя.

– Запомни. Мы не возвращаемся дважды.

Он вышел первым. За ним – его люди. Смех в темноте, шорох шагов. Для них – очередная ночь. Для лавочника – конец.

Базар уже жил. Пар от самсы, крики продавцов, музыка из старых колонок. Но под этим шумом – страх. Каждый ряд – под чьим-то контролем. Без «крыши» тут не выжить. Сегодня – «стрелка». Абдусалам. Старик. Торгует специями и надеждой. Решил, что может жить без покровителей.

Толпа ждала. Далас шёл медленно, спокойно, будто хозяин сцены. Люди отворачивались. Слышался шёпот:

– Это он… Далас…

Старик поднял голову:

– Далас… мы сами зарабатываем. Хватит уже. Дай жить спокойно.

Далас остановился. Его взгляд – ровный, холодный.

– Хватит? – усмехнулся. – Ты мне будешь говорить «хватит»?

Он подошёл ближе.

– Если не принесёшь деньги, я заберу твою дочь.

Толпа замерла. Абдусалам побледнел. Дочь. Эти слова резанули сердце, будто нож. Её давно нет. Шестнадцать лет. Петля. Тишина. Он вспомнил её глаза, её смех, слова жены: «Лучше бы ты умерла, чем позорить нас». Он стоял, не в силах поднять взгляд. Слёзы сами пошли по щекам, но он отвёл лицо. Нельзя плакать. Не при них.

А Далас просто стоял. Холодный. Непоколебимый. Словно решал судьбы. Словно бог этой улицы.

– Сегодня я решаю, кто живёт, а кто нет, – произнёс он тихо. И в этом не было злобы. Только власть.

Старик кивнул. Без слов. Толпа разошлась. Ночь снова взяла своё.

Потом он остался один. Абдусалам сидел у стены, прижимая руки к лицу. Из темноты будто вышла память. Маленькая девочка. С кудрями, с веснушками, в платье, которое ей чуть велико.

– Папа! Ищи меня! – кричала она, прячась за кустом.

– Где же моя маленькая? – смеялся он, делая вид, что не видит.

– Ха-ха! Не найдёшь!

Её смех – как колокольчик. Свет, детство, тепло. Карусель, сахарная вата, солнце сквозь листья. А потом – всё оборвалось. Мир рухнул. И теперь – только ночь. И только один человек решает, кто выживет.

Далас. Хозяин ночи.

Глава вторая. Ночь, мотель и маленькие интриги

Вечер обрушился на город, как шальная буря: дым от сигарет, дешевый алкоголь и запах пота смешались в одном огромном клубе тишины. Притон команды был полон жизни – или хаоса, смотря с какой стороны посмотреть. Гога орал песню так громко, что коты на улице, должно быть, начали сомневаться в здравомыслии человека. Шатун спорил с Кривым, кто сильнее, демонстрируя мышцы и словесные фокусы, а Лис таскал деньги, умудряясь не уронить ни одной купюры – мастер балансировки. Молчун точил нож, словно был скульптором, а не преступником.

Даллас сидел отдельно, как чернильница на столе, наблюдая через грязное окно на ночной город. Смех, драки и крики не касались его. В груди – пустота, такая же ровная, как ночное небо, и лишь одна мысль крутилась в голове: «А что будет завтра?» Он оттолкнул её. Сегодня он был сильным, законным и богом собственного мира.

Позже Даллас подошёл к девушке на веранде. Она застыла, глядя на Хамида, который пытался уговорит Далласа оставит девушку покое, но явно проигрывал.

– Ты сегодня пойдёшь со мной, – сказал Даллас тихо, но так, что воздух вокруг будто сгустился.

– Люда иди с ним, – буркнул Хамид, пытаясь сохранить достоинство.

– Нет, не бойся – спокойно ответил Даллас. – Только со мной.

Девушка вздохнула и, сжав руки в кулаки, вышла решительно.

– Подходи. Садись в машину, – добавил он, словно заключая невидимый контракт.

В мотеле всё казалось странно тихим – шум мотора за окном, редкие шаги по коридору. Даллас закрыл дверь.

– Как тебя зовут? – спросил он, держа дистанцию, но с интересом.

– Люда, – дрожащим голосом.

– Душ принять хочешь? – предложил он мягко.

Она кивнула и пошла в ванную. Струя воды смывала слёзы, дыхание учащалось. Выйдя, аккуратно сложила одежду и подошла к нему.

– Сними полотенце… и танцуй, – сказал Даллас с лёгкой ухмылкой. Музыка тихо играла, свет лампы отбрасывал дрожащие тени. Каждый её шаг был осторожным, будто она шла по краю пропасти.

– Ты боишься? – спросил он.

– Нет, – ответила она, стараясь скрыть страх.

Он подошёл ближе, аккуратно коснулся её плеча – не властно, не жестоко, мягко.

– Ты не одна, – сказал он уверенно.

Люда глубоко вдохнула, впервые за долгое время чувствуя облегчение. Слёзы катились по щекам, но она позволила себе их. Даллас тихо провёл пальцем по её волосам, мягко, без угрозы, без спешки.

– Ты сильная, – добавил он, – и заслуживаешь, чтобы рядом были те, кто понимает.

Люда кивнула, дыхание стало ровнее. Она взглянула на него и впервые почувствовала, что может довериться. Это доверие было маленьким, осторожным, но важным. Она была уязвимой, но не одна.

Люда опустила голову, дыхание всё ещё прерывистое. Она почувствовала, как Даллас рядом, как его рука мягко скользнула по плечу, его взгляд говорил больше, чем слова.

– Спасибо… за всё, что ты сделал для меня, – прошептала она.

Он тихо улыбнулся, склонился ближе, обнял её. Сердце Люды билось быстрее, но теперь это было чувство доверия, а не страха. Она прижалась к нему и впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности.

Тусклая лампа под потолком моргала, будто тоже устала. Они сидели на полу, укрывшись простынёй. Тишина, только за стеной кто-то включил воду.

Люда: – Странно всё это… Час назад я бы убежала от тебя. Без оглядки.

Даллас (спокойно): – Почему “убежала”?

Люда (смеётся безрадостно): – Потому что боялась. Вас всех боялась. После той ночи… когда вы тащили меня к выходу, а я думала – конец. (замирает) – Я правда думала, что вы изнасилуете меня. Все.

Даллас (опускает взгляд): – Знаю. И не могу себя за то простить.

Люда: – Тогда я ненавидела тебя сильнее всех. Потому что ты молчал. Ни слова. Ни угрозы, ни защиты. Просто сидел, как будто тебе всё равно.

(вдыхает, тихо)

– А потом, когда всё обошлось… когда ты отвёз меня мотель, я не знала, как себя вести. Хотела ударить тебя. И обнять одновременно.

Даллас (глухо): – Ты могла бы. Ударить. Я бы не обиделся.

Люда (усмехается): – Поздно уже. Теперь… не могу. (пауза, шепчет)

– Когда ты рядом, мне спокойно. И это пугает сильнее, чем тогдашний страх.

Даллас: – Почему пугает?

Люда: – Потому что я не умею доверять. Никому. (поворачивается к нему)

– А тебе, дураку, верю. Не знаю почему.

Даллас (улыбаясь краем губ): – Может, просто чувствуешь, что я не враг.

Люда: – Может. (смотрит в окно, где гаснут фонари)

– Или просто устала бояться.

Пауза. Она кладёт голову ему на плечо. Тишина становится почти уютной.

Люда (шёпотом): – Только, если я вдруг исчезну… не ищи меня.

Даллас: – Поздно. Уже ищу.

Иногда страшно не тогда, когда тебе угрожают, а когда кто-то смотрит слишком тихо. Без злобы, без желания. Просто смотрит – и ты понимаешь, что он мог бы. Тогда, у костра, я чувствовала себя вещью. Как будто всё уже решено, а я – просто тело, не человек. И среди всех их он был самый страшный. Не потому, что грубый – наоборот. Потому что спокойный. Холодный. Словно всё уже видел. Я ненавидела его. Всей кожей. И, может, поэтому запомнила взгляд.

А потом он вывез меня. Без слов. Без объяснений. Просто открыл дверь, сказал: “Поехали”. Я тогда подумала – очередная игра, очередной способ показать, кто главный. Но он не тронул. Ни слова лишнего. Только сигарета, и этот его вечный запах – бензин, дождь и немного страха.

С тех пор я запуталась. Хотела забыть. Хотела ненавидеть дальше, чтобы не чувствовать ничего. Но, чёрт возьми, не получается. Когда он рядом, будто внутри что-то оттаивает. И это бесит. Потому что я не должна. Не должна прощать. Не должна доверять.

А доверяю.

Наверное, потому что устала жить в обороне. Потому что хочется хоть раз не бояться.

Когда он смотрит – не вижу угрозы. Только усталость. Свою, знакомую. Как будто мы оба уже проиграли, просто не признались в этом. И я не знаю, что страшнее – если он уйдёт… или если останется. Она молчала долго. Только звук дождя за окном и редкое потрескивание лампы. Даллас лежал рядом, не двигаясь. Смотрел в потолок, будто там был ответ.

– Почему ты… тогда… не сделал этого? – Люда тихо, будто не себе.

Он перевёл взгляд.

– Чего?

– Ну… ты мог. Тогда, у костра. Все смотрели на меня, как на добычу. Даже я думала – всё. А ты… нет. Почему?

– Не хотел. – Просто.

– Не поверю.

– И не надо.

Она усмехнулась, но без злости.

– Ты странный, Даллас. Не как они.

– А я и не “они”.

– Но ты был один из них.

– Был. – коротко. – Пока не понял, что хуже зверя – только человек, который притворяется человеком.

Она опустила глаза. Дотронулась до его руки – едва, словно боялась испугать.

– Я тогда ненавидела тебя. Всех. Себя – больше всего. Думала, если бы ты не вывез, я бы умерла там. Или сошла с ума.

– Я просто вывез. – Он сказал спокойно, будто это ничего не значило.

– Для тебя – просто. Для меня – всё.

Пауза. Он выдохнул, глядя в окно.

– Люда… Я не святой.

– Я и не прошу.

– Тогда зачем всё это?

– Потому что я больше не боюсь, когда рядом ты. – Голос дрогнул. – А я устала бояться.

Он молчал. Только протянул руку, коснулся её плеча. Без желания, без игры. Просто чтобы она знала – слышит.

Люда закрыла глаза. Впервые за долгое время не из страха, а потому что могла позволить себе не держать оборону. За окном дождь перешёл в снег. Всё стало тише.

Она тихо сказала:

– Кажется, я начинаю тебе верить.

Он не ответил. Только посмотрел на неё – долго, внимательно. И в этом взгляде было то, что не требовало слов. Они сидели так в тишине мотеля. В их взглядах и прикосновениях была любовь, забота и признательность. Этот момент был их маленькой победой над прошлым – над болью, страхом и одиночеством.

Следующее утро принесло непривычный свет. Люда повторила танец, и Даллас, довольный, погладил её по волосам.

– Как ты? – спросил он, не отрывая взгляда.

– Да вот, колени протерла, горло болит, – тихо ответила она с улыбкой, пытаясь быть непринуждённой.

– До свадьбы доживёшь, – усмехнулся Даллас. – Язык у тебя шаловливый. Мне всё понравилось.

– Знаешь, Далас… хозяин кафе домогается, – она проверяла его реакцию.

– Я поговорю с ним. Он никогда, даже близко не подойдет, – сказал Даллас. – Понял, что ты хочешь клеиться ко мне?

– Ну… может быть, – ответила она с полушутливой улыбкой.

В это время на номер принесли завтрак.

– Давай позавтракаем, – предложил Даллас.

– Давай, – согласилась она, стараясь угодить.

За завтраком разговор зашёл о семье и мечтах. Люда рассказывала о заводе, закрытом папой, о маме-медсестре, о песнях в кафе и несостоявшихся отношениях. Даллас слушал, кивая, иногда улыбаясь, понимая, что эта девушка – не просто очередной эпизод в его жизни.

– Сколько тебе лет? – спросил он, улыбаясь.

– 19. А тебе?

– 24, – ответил он, и коротко добавил: – Давай я отвезу тебя домой. Много дел.

– Хорошо, – сказала она, сдерживая улыбку, и они вышли из мотеля.

Даллас завёл машину, а Люда, глядя на него, тихо произнесла:

– Я готова быть с тобой в любое время. Ты мне поможешь переехать во Фрунзе?

– Ладно, если что – скажи, – ответил он коротко, не отрывая глаз от дороги.

Внутри машины играла музыка. Ночь была их приключением, а город – полем битвы, где опасность и романтика переплетались, как в каком-то странном, комичном, триллерном романе. И пока они ехали, оба знали: впереди будут новые вызовы, смех, страх, опасность – но и возможность быть вместе.

Мечта Люды. Ночь была тёплая. Окно открыто, занавеска колышется от ветра. Люда лежала на спине, глаза прикрыты, но сон не приходил. Она видела его – Далласа. Не в мраке, не в крови, а в белой рубашке, чуть расстёгнутой, с улыбкой, которой раньше не замечала.

Он стоит в зале, украшенном белыми лентами и свечами. Люда – в простом, но красивом платье, без вычурности, с венком из роз. Музыка тихо льётся, гости хлопают, а она смеётся, от души, впервые за долгое время. Даллас берёт её за руку, шепчет:

– Ты теперь моя. Без страха, без прошлого.

Она видит, как он дарит ей розы – алые, таких, каких она раньше только в витринах видела. В их квартире на подоконнике стоит букет, рядом – чашки с кофе, фотографии, где они улыбаются. Потом она уже на сцене – в красивом платье, свет прожекторов, зал аплодирует. Где-то в первом ряду сидит он, чуть приподняв подбородок, гордится ею. После концерта – объятия, тихие слова на ухо:

– Я знал, что ты сможешь.

А дальше – дом. Маленький, с садом. Детский смех. Девочка с его глазами и её упрямым характером. Люда наклоняется, поправляет бантик на её волосах, а Даллас смеётся, снимая это на старую камеру.

– Смотри, – говорит он, – счастье бывает и у нас.

Сон растворяется, но ощущение остаётся – лёгкое, как дуновение ветра.

Она шепчет в темноту:

– Лишь бы это когда-нибудь стало правдой…

Монолог Далласа. Она рядом – вроде ничего особенного, просто девчонка. Смешная, нервная, говорит слишком много, будто пытается этим заглушить страх. А я сижу, смотрю, как она поправляет волосы, и понимаю – мне это всё слишком знакомо. Та самая тишина перед бурей.

Смешно. Я, Даллас, которого боятся, у которого под рукой люди, пушки, деньги – не могу спокойно смотреть на одну женщину. Сразу внутри будто что-то перекручивает. Не страх, нет. Что-то хуже. Слабость.

Мне нельзя такое. Нельзя думать, нельзя привязываться. Привяжешься – значит, ты уже не свободен. Тебя можно купить, сломать, шантажировать. Любая слабина – как трещина в стекле: сначала не видно, потом бах – и всё в осколках.

Она смотрит так, будто верит, что во мне есть что-то человеческое. Может, есть. Но я не хочу, чтобы она видела это. Пусть думает, что я холодный, бездушный, что мне всё равно. Так безопаснее. Для неё. И для меня.

Иногда, мне кажется, я даже слышу, как сердце стучит громче обычного, когда она рядом. Но я заставляю себя не слушать. Привычка – выключать всё, что может мешать делу.

Любовь, привязанность, жалость – всё это мусор, который мешает стрелять, мешает думать, мешает выживать. Я не для этого живу.

Но почему тогда, когда она уходит из комнаты, внутри остаётся пусто, как будто выдернули провод из розетки?

Смешно. Настоящие мужики не говорят про чувства. Да и кому говорить? Здесь не поймут.

Пусть лучше думают, что я камень. Пусть. А то, что ночью иногда вспоминаю её глаза – это просто усталость. Всего лишь.

Так я себе и повторяю: всего лишь усталость.

Глава 3: Тень из детдома

Шатун лежал на старом кожаном диване в конторе. Сигарета тлела между пальцами, лениво капая пеплом на переполненную пепельницу. В углу тикали старые часы – будто тоже устали от жизни. Комната была тихой, только гул вентилятора напоминал, что мир снаружи ещё крутится. Он любил такие моменты, когда никого нет, когда можно просто молчать и быть в своём мире. Даллас с Гогой ушли решать дела, Кривой где-то шатался, а он – остался. Наедине с собой и с той тенью, что всегда сидела внутри. Мысли скользнули в прошлое, как плёнка старого фильма.

Детдом. Сырая площадка, деревянные ворота, и они – пацаны: Даллас, Кривой, Лис, Гога и он, Шатун. Маленькие, худые, но с глазами взрослых. Они гоняли мяч, пока не темнело, пока кто-то не получал по носу и не шёл вытирать кровь рукавом. Старшие били часто – просто для порядка. Тогда Даллас всегда вставал между ними.

– Только через меня, – говорил он, и его глаза уже тогда были те же – холодные, прямые, как лезвие ножа.

Шатун тогда верил, что они – одна семья. Детдомовская, своя. Без мам, без пап, но всё равно настоящая. И всё же, каждое утро он ждал. Когда открывались ворота, и в детдом заходили незнакомые женщины – в пальто, с сумками, с запахом чужих домов – он всегда надеялся. Вдруг сегодня. Вдруг мама пришла.

Он представлял, как она подойдёт тихо, с улыбкой. Скажет:

– Сынок, я вернулась. Прости меня, у меня было важное задание. Я не могла иначе.

И тогда он скажет всем пацанам, гордо, с блеском в глазах:

– Видите, я же говорил! Она не бросила меня! Она просто выполняла задание государственной важности!

Он верил. Верил, что мамы не уходят просто так. Что где-то она есть. Что у каждого ребёнка должна быть мама рядом. Что все они заслуживают счастливого детства. Но годы прошли. Никто не пришёл. И вера стала камнем. Теперь он носил этот камень в груди – тяжёлый, немой.

Он затушил сигарету, опёрся головой о спинку дивана. В глазах – детдомовский двор, мяч, смех, голоса. И вдруг где-то в глубине памяти раздался детский смех – лёгкий, чистый. Он улыбнулся почти неосознанно.

– Мам… – прошептал он. – Где ты была всё это время?..

– Ребята, я пойду, – сказал Шатун, вставая с дивана и натягивая куртку.

– Куда? – спросил Кривой, лениво кидая мячик в ладонь.

– На тренировку. Надо глянуть, как пацаны себя ведут, – бросил он, будто между делом. – Скоро же чемпионат, «Бой клуб» выступает всё-таки.

Он вышел из конторы, вдохнул прохладный воздух. Мир вокруг жил по-своему – кто-то ругался, кто-то торговался, кто-то просто стоял. Шатун шёл спокойно, с руками в карманах, с тем выражением лица, где и усталость, и покой, и лёгкая насмешка.

В спортзале пахло потом, резиной и чем-то родным. Пацаны били по мешкам, кто-то отрабатывал удары.

– Молодцы, – сказал он, кивая. – Только дыхание не теряйте, блин, а то как старики хрипите.

Они засмеялись. Шатун поправил одному стойку, другому – кулак. Ему это нравилось. Здесь он был нужен. Здесь всё было просто: удар – защита, ошибка – синяк. Честно, без подлости.

После тренировки он пошёл на базар. Просто пройтись, подышать шумом. Люди сновали туда-сюда, торговцы кричали, запах жареного мяса и пыли мешался с осенним ветром. Он закурил и замедлил шаг. На углу, возле обшарпанного киоска, сидела пожилая женщина. Старая, в тёплой шали, с добрыми глазами и усталой улыбкой. Перед ней – жестяная банка. Шатун подошёл, молча достал несколько купюр, бросил туда.

– Спасибо, джигит, – тихо сказала она.

– Ничего, мама, – ответил он и отошёл чуть в сторону, закуривая.

Он стоял и смотрел, как люди проходят мимо. Девчонки, парни, кто-то несёт пакеты. Шатун улыбнулся одной девушке, даже свистнул, шутя. Та фыркнула и отвернулась.

– Ну и ладно.

И тут подошёл парень. Худой, лохматый, глаза красные, руки трясутся. Сын той самой женщины.

– Ну что собрала, давай сюда, – хрипло сказал он и резко выхватил из её рук банку с деньгами.

– Эй! – голос Шатуна мгновенно стал жёстким. – Ты чё творишь?

Он подскочил, схватил парня за воротник, поднял, как котёнка. Тот замычал, пытаясь вырваться.

– Деньги верни, мразь! – рявкнул Шатун.

Но тут женщина вскрикнула:

– Отпусти, джигит! Он мой сын…

Её голос дрожал, глаза блестели от слёз. Шатун замер. Потом медленно отпустил парня. Тот сполз вниз, схватил деньги и, не глядя, побрёл прочь. Старая женщина опустила голову, будто стыдясь, тихо перекрестилась.

Шатун отвернулся. Молча ушёл. Он шёл долго, пока не свернул в безлюдный переулок. Там присел на бордюр, закрыл лицо руками. Молчал. Потом тихо сказал самому себе:

– Была бы у меня такая мать… я бы как королеву берег её.

И впервые за долгое время слёзы прошли сквозь всё – через злость, камень, броню, в которую он превратился с детства. Он плакал тихо, как будто не имел права громко. Долго бродил по городу, не желая возвращаться. Толпа мешала, голоса раздражали. Хотелось тишины. Хотелось не слышать себя.

Он завёл старый мотоцикл, двигатель зарычал глухо, будто зверь из сна. Дорога тянулась за город, пыльная, разбитая, ведущая к старой кошаре – полуразрушенной ферме, где он часто бывал один. Там, где не было людей, криков, чужих историй.

Остановился. Солнце садилось, воздух становился прозрачным и холодным. Шатун достал старую винтовку. Поставил железные банки на камень. Выстрел. Звук рванул воздух, отдался эхом по пустырю. Он стрелял снова и снова. Гильзы звенели, как часы, отмеряя его одиночество. Каждый выстрел был не просто в мишень – он будто выстреливал из себя то, что копилось годами: злость, боль, страх быть ненужным.

Иногда закрывал глаза между выстрелами – видел мать, которой не было. Она стояла, тёплая, улыбающаяся, с теми глазами, которых он никогда не видел вживую.

– Сынок, я вернулась… – звучало в голове.

Он тихо усмехнулся.

– Вернулась, да… только поздно, – пробормотал и снова выстрелил.

Ночь опустилась быстро. Он сел на камень, снял кепку, провёл рукой по лицу. Ветер шевелил сухую траву, пахло порохом и пылью. Он чувствовал себя немного легче, как будто выстрелами очищал не оружие – душу.

Когда вернулся в контору, все уже спали. Только Даллас сидел в углу, курил. Они обменялись коротким взглядом – Даллас заметил что-то в его лице, но не спросил. Шатун просто кивнул и прошёл мимо, будто ничего не случилось. Ночь стояла тихая, только за окном дождь шептал по крыше, будто колыбельную.

Шатун лежал, глядя в потолок. Под рукой – старая куртка вместо подушки. Сигарета потухла сама, но он не заметил. Мысли блуждали далеко. Не о деньгах, не о драках, не о том, кто кого кинул – а о Жене. Он видел её не в куртке и не с усталым лицом, а в светлом платье. Лето, солнце, ветер в волосах. Она смеётся, а он стоит рядом, неловко, но счастливо.

– Жень, – тихо говорит он, – представляешь, свадьба. Без шума, без крика, просто мы.

И будто бы уже – дом. Маленький, старый, но уютный. На стене висит кружка с надписью «наш первый год». Женя беременна. Он садится рядом, осторожно кладёт ладонь на её живот.

– Привет, малыш, – шепчет. – Я тут, слышишь? Я не такой уж плохой, как думают.

Она улыбается, гладит его по волосам, а он слушает – будто внутри живота кто-то отвечает ему с того мира, где всё по-настоящему чисто. Он читает стихи, неуверенно, сбиваясь:

“Ты живи, родной, в тепле, без пуль, без холода, без боли. Пусть тебе достанется всё то, чего не было у нас с тобой…”

Потом он видит маму. Не ясно лицо, но сердце сжимается – будто она стоит в дверях, улыбается устало:

– Нашёл ты, сынок, наконец покой.

Шатун хочет сказать что-то, но губы не слушаются.

Глава 4: Охота и рыбалка

На следующий день команда решила отдохнуть от суеты города и своих дел. Шатун решил провести день с Женей – своей девушкой, а вместе с ними поехали Таня, Оксана, Мила и остальные ребята. Автомобиль летел по загородной дороге, солнце играло на капоте, ветер дул в лицо.

– Эй, Шатун, ты в порядке? – подшучивала Таня, пытаясь схватить его кепку.

– В полном порядке, – ответил он с лёгкой усмешкой. – А вот вы будете в порядке, если я вас всех обгоню на рыбалке!

Приблизившись к лесу, ребята выгрузились из машин, неся рюкзаки, удочки и охотничье снаряжение. Лёгкий запах шашлыка витал в воздухе, а солнце ласкало кожу.

– Кто первым идёт за куропаткой? – спросил Лис, поправляя рюкзак.

– Я! – крикнул Гога, и все засмеялись. – Только не попадайся на деревьях, а то придётся спасать.

Шатун вместе с Женей отправился к озеру. Он протянул ей удочку и показал, как правильно забрасывать леску. Женя смеялась, когда первая попытка закончилась плетением из шнура вокруг кустика.

– Ну, как настоящий мастер, – поддразнил Шатун. – Ты готова к чемпионату по ловле рыбы?

Пока девушки пытались освоить удочки, ребята шли охотиться на куропаток. Смеялись, подшучивали друг над другом, проверяли навыки. Каждый промах сопровождался смехом, удачные выстрелы – победными криками.

После охоты развели костёр, жарили мясо, делились историями, рассказывали смешные случаи из детства и детского дома.

– Помнишь, как Даллас нас пытался научить держать равновесие на деревьях? – хихикала Мила.

– И мы все падали прямо в лужу! – добавила Оксана.

Девочки стояли на берегу, удочки в руках, наблюдая за поплавками. Рыбки то и дело хватали наживку, и каждая победа сопровождалась радостным визгом:

– Моя! – закричала Мила, с трудом выдергивая небольшую рыбку.

– Ничего себе, у тебя руки золотые! – похвалила Таня, кивая в сторону Лиса, который на охоте чуть не упал в кусты.

Парни с ружьями и луками шли по лесной тропе, тихо переговариваясь:

– Шатун, смотри, я вижу следы куропаток! – сказал Гога, прищурившись.

– Отлично, держи себя в руках и не спугни, – шепнул Шатун, наблюдая, как Лис подкрадывается к цели с серьёзным выражением лица.

Тем временем девушки обсуждали:

– Ты видела, как Лис на охоте? – улыбнулась Таня. – Серьёзный такой… глаза у него просто обалденные.

– А Гога? – подсмеялась Оксана. – Немного неуклюжий, но смех у него заразительный.

Мила, показывая рыбку, поддразнила Лиса:

– Если ты так храбро охотишься на птиц, сможешь меня защитить, когда я упаду в воду?

– Конечно, – ответил Лис, притворно серьёзно, – но только если не буду отвлекаться на твою улыбку.

На другом берегу Шатун заметил, как Женя пытается вытащить крупную рыбку. Он подошёл к ней, слегка дотронувшись локтем:

– Давай, я помогу. Но помни: кто ловит рыбу первым, тот выбирает следующую шутку для остальных.

Женя засмеялась, их взгляды встретились на мгновение – тихий, почти невидимый флирт.

Когда солнце стало опускаться, ребята начали небольшое соревнование по стрельбе из лука. Девушки сидели на покрывале, наблюдая:

– Смотри, как Шатун сосредоточен, – прошептала Женя. – Мне нравится, когда он такой серьёзный.

– А Лис? – добавила Мила. – Тот как кот: тихо подходит к цели и внезапно метко стреляет.

Соревнование превратилось в игру с флиртом: ошибки сопровождались шутками, точные выстрелы – аплодисментами. Девушки смеялись, парни пытались показать мастерство и кидали игривые подколки.

Когда вечер подходил к концу, костёр освещал лица всех участников, отражая искры в глазах. Шатун с Женей отошли в сторону, чтобы насладиться уединением:

– Сегодня день был просто супер, – сказала Женя, присев рядом.

– Да, – улыбнулся Шатун, – мне нравится, что мы можем просто быть собой. Даже если завтра придётся быть сильными и серьёзными.

Они смотрели на огонь, на смех остальных, на отражение заката в воде – мир стал мягким, тёплым и простым. Шатун держал Женю за руку, она улыбалась, отражение солнца играло в воде. Казалось, мир существует только для них – без угроз, без страха, только смех и лёгкая летняя радость.

Вечер опустился мягким одеялом. Костёр потрескивал, парни сидели вокруг, перебрасываясь анекдотами. Гога лениво перебирал струны гитары, напевая под нос.

– А помните, как Шатун пытался поймать куропатку и чуть не упал в кусты? – хохотнул Лис.

– Ой, да, я же почти сдулся на пол! – смеялся Шатун. Женя шептала ему на ухо:

– Ты такой смешной, когда пытаешься быть серьёзным.

Мила наблюдала за Лисом, Таня подталкивала Гогу играть что-то романтическое. Вечер был наполнен лёгкой романтикой, смехом и тихими признаниями.

Шатун и Женя шептались, обсуждали план на чемпионат:

– Ты уверен, что сможешь обыграть всех? Или только меня тренируешь?

– Конечно, обыграю, – Шатун гордо поднял подбородок. – Но тебя не трону, обещаю.