Читать книгу: «Мастер. О преображении интеллектуала в просветленного», страница 3

Это тоже нужно видеть ясно. Знание абсолютно уместно в науке. Сам смысл слова «наука» – в знании, и все усилия науки – это продолжать заменять неизвестное известным. Конечная цель науки в том, чтобы однажды не осталось ничего неизвестного – все станет известным. Все будет сведено к известному. Это и есть тот пункт, где религия и наука расходятся. И различие это огромно.

Религия говорит, что в мире существует не только две категории – известного и неизвестного. Есть третья категория, которая более важна, чем другие две, и это категория непознаваемого, таинственного, чудесного. Ты можешь жить этим, можешь быть этим, можешь радоваться этому, можешь петь этому, можешь танцевать с этим. Но ты не можешь знать это. Знание невозможно.

Вступить в эту сферу непознаваемого и есть мудрость.

Мудрость – это не знание.

Мудрость – это невинность и глубокое чувство чудесного.

Глаза мудрого человека полны удивления; даже маленький цветок вызывает его удивление. Это же так таинственно – почему он тут?

Это произошло однажды ночью…

Сократ не возвращался домой. Его жена была очень обеспокоена, все соседи беспокоились. Они озирались вокруг – куда же он подевался? Он был не таким человеком, чтобы ходить куда-нибудь; из школы, где он преподавал, он приходил обычно прямо домой. Такого никогда не бывало прежде, это было беспрецедентно. Падал снег, и все сильно беспокоились, не заблудился ли он где-нибудь в лесу.

Утром его нашли. Он стоял рядом с деревом, опираясь о дерево спиной, и глядел на небо. Когда до него добрались, он почти замерз, потому что снегу там было по колено.

Они растормошили его: «Что ты делаешь здесь?» Он сказал: «Что я делаю здесь? Ночь выдалась такой дивной, и звезды были так таинственны, что я просто продолжал смотреть, смотреть и смотреть. Много раз приходила мысль, что становится поздно, но я был почти загипнотизирован звездами и их красотой. Я знал, что шел снег, я дрожал – но не мог пошевельнуться».

Вот такой человек и есть человек мудрости. В мире миллионы людей, которые продолжают бегать туда-сюда и никогда не глядят в небо. Оно прямо над ними сверху – бесплатно, без билета, не надо стоять в очереди перед кинотеатром – и такое великолепие! И ты владеешь им, потому что никто другой им не владеет.

Ночь полнолуния – и ничто не шевельнется в твоем сердце?

Бутон розы раскрывается – и ничто не раскрывается в твоем существе?

Кукушка начинает петь свою песню – и тебя не трогает кукушка?

Мудрость – это совершенно иная вещь, чем знание. Знание демистифицирует существование; мудрость дает ему тайну. Мудрость принадлежит мистикам; знание принадлежит ученым, философам, теологам – но они не люди религии. Им неведом пульс Вселенной.

Только люди, которые вступают в сферу таинственного, открывают двери за дверями тайны и неожиданно обнаруживают себя не в обычном мире, который лишен смысла, а в сказочном краю, где все так значительно, так поэтично, так музыкально, так прекрасно.

Все это переживание и есть переживание религиозного существа. И такое переживание возможно, лишь если ты можешь отложить свой ум в сторону. Ум – это коллекционер знания; ему не интересна тайна.

В давние дни Гуй Шань спросил Ленивого Аня: «Какую работу ты выполняешь за двадцать четыре часа в сутки?»

Ань сказал: «Сторожу быка».

Гуй Шань спросил: «Как же ты сторожишь его?»

Ань сказал: «Всякий раз, когда он забирается в траву, я вытаскиваю его назад за нос».

Гуй Шань сказал: «Ты и вправду сторожишь быка!»

Дзэн полон такими небольшими диалогами, они очень характерны для него. Эта небольшая притча передает всего несколько слов между двумя людьми, но все, что должно быть сказано о дзэн, сказано.

Ань был известен в истории дзэн как человек ленивый. Его прозвали Ленивый Ань, потому что он никогда ничего не делал. Гуй Шань спросил его: «Какую работу ты выполняешь за двадцать четыре часа в сутки?» – ведь ты не делаешь ничего, просто сидишь молча.

Люди любили Ленивого Аня. Это был замечательный человек огромного присутствия. Само его пребывание делало это место почти святым, такой энергией он обладал – хоть никогда ничем не занимался. Люди обычно сами приносили ему пищу. Он даже не ходил за подаянием – как делали все буддийские монахи, – но люди проявляли заботу о нем. Они беспокоились о нем. Если было холодно, они несли шерстяные одеяла; если лил дождь, мастерили какое-то укрытие.

Ань был до того ленивым, что не хотел даже ходить; людям приходилось нести его! Люди знали, что не было никакого смысла говорить что-нибудь ему, они просто делали все, что надо было делать. А он никогда никому не мешал и не спрашивал: «Куда это ты несешь меня?» Даже этого было слишком много – спросить: «Куда это ты несешь меня?» Это был особый характер.

Гуй Шань тоже был человеком великого понимания, поэтому он спросил: «Чем ты занимаешься двадцать четыре часа в сутки?» Ань сказал: «Сторожу быка». Он подразумевал те десять картин поиска быка. Только короткая фраза… он не сказал ничего больше.

Гуй Шань спросил: «Как же ты сторожишь его?»

Ань сказал: «Всякий раз, когда он забирается в траву, я вытаскиваю его назад за нос».

Гуй Шань сказал: «Ты и вправду сторожишь быка!»

Таков конец диалога. Но Гуй Шань выразил свое согласие с тем, что это и есть путь медитации. Когда твое сознание начинает вовлекаться в ум, вытащи его обратно. Оставайся поодаль, стой в стороне. Сохраняй дистанцию между собой и умом… и нет нужны делать ничего другого. Гуй Шань в самом деле обрадовался, что Ленивый Ань вовсе не ленив: он проделывает громадную внутреннюю работу. Внешне, конечно, он выглядит ленивым, но по его ауре, по его энергетическому полю можно заметить: некая свежесть окружает его, определенный аромат.

Он не делает ничего; и все же, где бы он ни был, люди проявляют заботу о нем по своему собственному желанию. Они внезапно чувствуют, что должны проявить заботу о Ленивом Ане; это так, словно он просто малое дитя, до того невинное, что любой тут же начнет заботиться о нем, – а ведь он был стариком. Никто никогда не говорил ему, что он должен делать. Он был занят тем, что может быть названо реальным деланием. Он постоянно делал только одну вещь: не позволял своему сознанию вовлекаться в заросли ума, где мысли растут, как трава, буйная трава. Он просто продолжал вытаскивать своего быка обратно.

И это не требует много времени. Раз твое сознание привыкает не вовлекаться в ум, тебе не придется тащить его снова и снова; быть вне ума – это так спокойно, так радостно, так благодатно, что сознание само начинает осознавать, что быть в уме – это быть в аду. Теперь – дело твое. Если ты хочешь быть в аду, можешь быть; так или иначе, это не вынужденно, это не обязательно. Ад – не обязателен!

Люди, которые изучают путь… и снова он продолжает пользоваться словом «изучать» …в своем контроле над неправильными мыслями – снова он продолжает говорить неправильные вещи – должны быть подобны Ленивому Аню, стерегущему быка.

Он не понял того, что делает Ленивый Ань. А тот не контролирует свои мысли. Он просто вытаскивает свое сознание из мира мыслей, из сферы и территории ума… в этом случае само собой происходит полноценное созревание.

За чужой лук не берись.

«За чужой лук не берись, на чужого коня не садись, в чужие дела не вмешивайся». Такая банальная поговорка тоже может послужить поводом для вступления на Путь.

Это древняя китайская поговорка: «За чужой лук не берись, на чужого коня не садись, в чужие дела не вмешивайся». Она потрясающе прекрасна, хотя это всего лишь мудрость людей. Они говорят: «Не заимствуй ничего ни у кого». Полагайся на свои собственные ресурсы, потому что, если ты не полагаешься на свои собственные ресурсы, ты никогда не сможешь быть свободным, ты никогда не сможешь быть индивидуальностью. Ты будешь всегда оставаться рабом.

Да Хуэй говорит: «Такая банальная поговорка тоже может послужить поводом для вступления на Путь». Время от времени он говорит нечто такое, что явно взял от того, кто знает.

Изучай себя постоянно… но он тут же возвращается в свое обычное состояние. В этом-то и беда: если ты повторяешь чье-то чужое знание, это не может продолжаться долго. Вскоре ты скажешь что-нибудь такое, что разоблачит тебя.

Он говорит: «Изучай себя постоянно». Это не путь дзэн. Это путь психоанализа, которого не существовало в те дни и которого не существует на Востоке даже сегодня. И если Запад не будет непреклонным и предвзятым и раскроется к пониманию, психоанализ исчезнет и на Западе.

Изучение себя не вызовет в тебе перемены. Ты можешь изучать себя бесконечно. «Изучать» – это только другое слово вместо «анализировать»: почему эта мысль, почему та? Какова причина этого? Почему это пришло ко мне? Что мне надо делать с этим? Ты попадешь в сумасшедший дом.

Нет, это не путь Востока.

Восток говорит: «Оставайся осознающим себя постоянно».

А быть осознающим не значит изучать себя.

Быть осознающим – это просто быть в стороне, но наготове. Что бы ум ни делал, пусть делает; что бы ни происходило в уме, пусть так и будет. Просто будь вне этого. Ты не должен быть участником – вот все, что необходимо, и ум умирает своей смертью. С этим же своим изучением ты вступаешь на территорию ума. А ум – это такой тонкий феномен… в тот миг, как ты вошел в него, он начинает эксплуатировать твою энергию для собственных целей.

Таков опыт всех восточных мистиков. Не анализируй, не изучай, не обосновывай, не осуждай. Не делай никакой оценки. Просто стой в стороне, как будто дорога заполнена движением, а ты отступил в сторону с дороги и стоишь там, и тебе дела нет, кто уходит, кто приходит, кто хороший, кто плохой.

Это открытие осознавания было таким чудом: уличное движение исчезает только потому, что ты выходишь из него. Ты не должен исследовать, ты не должен контролировать, ты не должен ничего разгонять.

Тебе не нужно делать вообще ничего – просто чистого осознания достаточно, чтобы убить ум.

…что ты делаешь с утра до вечера, чтобы помочь другим и помочь себе? Если ты замечаешь хоть малейшую привязанность или теряешь чувствительность, ты должен предостеречь себя. Не будь беззаботными на этот счет!

Он говорит прямо как учитель морали, католический священник! Он забыл, что если человек осознает себя, то что бы он ни делал – правильно, и он никогда не сделает ничего неправильного.

Это не вопрос выбора. Его осознания достаточно, чтобы вести его к правильному и никогда – к неправильному. Он просто остается безвыборно бдительным и осознающим, и весь стиль его жизни меняется. Тогда все, что он делает, – всегда полезно. Тогда он – постоянное благодеяние всему миру.

Но это не является его решением.

Это просто его спонтанность. Это просто его природа – быть добрым. Как на розовом кусте цветут розы, на кусте осознания розы тоже цветут – розы доброты, розы красоты, розы милости, розы всевозможных благодеяний для других, для себя.

В давние дни чаньский мастер Дао Линь жил на высокой сосне, на горе Чинь Ван; люди того времени звали его «Монах Птичье Гнездо». Когда министр Бо Чжу-и был командующим Чень Тана, он предпринял путешествие к горе, чтобы посетить мастера.

Бо сказал: «Там, где ты сидишь, чаньский мастер, очень опасно».

Мастер сказал: «Для меня опасность, может быть, и очень велика, министр, но для тебя еще больше».

Бо сказал: «Я – командующий Чень Тана: в чем здесь опасность?»

Мастер сказал: «Топливо и огонь объединились, сознанию и личности нет места. Как же ты можешь не быть в опасности?»

То, что он говорит, потрясающе значительно. Он говорит: «Я сижу в птичьем гнезде на сосне. Вполне очевидно, что тут есть опасность падения, но осознаешь ли ты, что если упадешь со своего места, то будешь в гораздо большей опасности? И твое падение возможно в любой момент. Ты – главнокомандующий, враг недалеко. Ты и твой враг соединены, как топливо и огонь. Вот огонь, совсем рядом с ним топливо; они могут соединиться в любой момент. В любой момент может быть взрыв. Ты сидишь на вулкане.

«Я, безусловно, в опасности – если упаду, скорее всего, я сломаю себе несколько костей. Но эта опасность невелика. Твоя опасность гораздо больше. Сознанию и личности нет места. Твое сознание так невелико; это и есть величайшая опасность в мире, потому что в любой момент ты можешь соскользнуть в бессознательное. Тогда, в бессознательности, все, что ты ни сделаешь, принесет тебе вред. А мое сознание абсолютно. Я могу сидеть в птичьем гнезде на этой высокой сосне; я знаю, я не упаду, потому что я бдителен. Даже когда сплю, я бдителен».

Однажды Ананда спросил Гаутаму Будду… Он обычно спал в той же комнате, чтобы заботиться обо всем, что Будде потребуется ночью, если тот вдруг почувствует недомогание. Будда был стар и немощен, но он работал тяжело, постоянно ходил пешком, до последнего дыхания. Гаутама Будда обычно спал в положении, которое называется позой льва – точно так же спит лев. Но Ананду поразило то, что, когда Будда принимал эту позу, он оставался в ней всю ночь; он не двигал ногами, он не двигал рукой, он не шевелился вообще. Он оставался почти как статуя. Ананда поражался – один день, пожалуй, можно справиться, но день за днем, месяц за месяцем, год за годом?.. В конце концов он не смог сдержать любопытства. Он сказал: «Я должен спросить, спишь ты или нет, – потому что ты никогда не меняешь своего положения».

Будда сказал: «Тело спит, ум спит, но мое осознание вечно, оно не ведает никакого сна. И во-вторых: ты мечешься и ворочаешься, потому что пытаешься найти правильное положение. Я нашел его – зачем же мне метаться и ворочаться? Что ты делаешь, вскидываясь и ворочаясь так и эдак? Фактически, ты стараешься найти подходящую позу. Я нашел ее, Ананда. Теперь нет необходимости менять ее. А что касается осознавания, то даже ночью есть небольшое пламя осознания, вечно горящее внутри меня даже во сне».

Поэтому старый мастер был прав, когда сказал: «Для меня опасность, может быть, и очень велика, министр, но для тебя она еще больше». Он говорит: «Твое осознание так мало, а твоя личность так фальшива. Ты считаешь себя главнокомандующим, но под своей униформой ты просто смертный. Всего лишь пуля покончит с тобой; всего лишь приказ императора о твоей отставке или смещении с должности – и ты утратишь свою личность.

Никто не может отобрать мою личность у меня. Никто не может отправить меня в отставку – я уже в отставке. Никто не может повелеть мне: «Ты снят с должности». Куда еще ты можешь бросить меня? Я уже в таком положении, что никому не захочется поменяться местами со мной.

Люди редко приходят сюда. Ты странный парень – взвалить на себя такие хлопоты, чтобы подняться на эту гору, в это пустынное место, и поговорить с незнакомцем, который живет прямо на сосне и никогда не спускается. Моя личность в моих собственных руках. Твоя личность пожалована тебе; ее могут отнять – для тебя опасность, министр, гораздо больше».

Бо также спросил: «В чем полный смысл буддийского учения?»

Мастер сказал: «Не совершать ничего дурного, практиковать все добродетели».

Это абсолютно неправильно, и я не думаю, что это было сказано чаньским мастером Дао Линем; он не мог говорить так. Это явно добавление Да Хуэя, потому что это не учение Будды, – а ведь Бо просил полное учение буддийской философии, то есть только суть.

Суть буддийской философии – это просто Випассана: одним словом, медитация.

Все остальное вторично и несущественно. Все, что говорит Да Хуэй, несущественно: Не совершать никакого зла, практиковать все добродетели – это не учение Будды.

Вот где Будда уникален – отличается от любого другого мастера в мире: его учение можно свести к единственному утверждению: «Будь безмолвным, выходи за пределы ума, тогда все, что ты делаешь, – хорошо».

Бо сказал: «Даже трехлетний ребенок может сказать это!»

Мастер сказал: «Хотя трехлетний ребенок и может сказать это, восьмидесятилетний старик не может этого выполнить».

Это верно, поскольку единственный способ выполнить это не упомянут. Единственный способ выполнить это – безмолвие.

Из безмолвия распускаются все цветы.

Даже восьмидесятилетнему старику трудно не совершать никакого зла и практиковать все добродетели, потому что они – побочные продукты. Ты не можешь делать ничего того, что является побочным продуктом. Тебе нужно идти к корням.

Для примера я расскажу вам… я вспомнил маленький случай из жизни Мао Цзэдуна, когда он был совсем молодым, а его отец уже умер. Его мать очень увлекалась выращиванием роз всех оттенков и разновидностей; она была большим эстетом и создала прекрасный сад вокруг дома.

Ее сестра сильно заболела – а мать очень заботилась о своих розах. Мао был совсем молод, не больше двенадцати лет. Он сказал: «Не беспокойся, мама. Ты можешь идти – ведь это всего на несколько дней; побудь со своей сестрой. О саде позабочусь я».

Мать ушла, а Мао проявил столько заботы, что ты и представить себе не можешь; целый день с утра до вечера он смотрел за розами. Но это было очень странно: они умирали – деревья умирали, цветы умирали – он и представить не мог, что же ему сказать, когда мать вернется. Весь ее сад выглядел необитаемым – а сын делал столько тяжелой работы. Прибыла мать. Она оглядела сад и рассмеялась, потому что Мао стоял там со слезами на глазах. Он сказал: «Я работал беспрерывно с утра до вечера». Мать сказала: «Я так и знала, что это произойдет, – не беспокойся. Я подошла неслышно, встала у ворот и наблюдала, что ты делал».

Что же он делал? Он промывал водой каждый цветок, убирал пыль с него маленькой кисточкой. Естественно, все цветы… он проявлял огромную заботу, но, ухаживая за цветами, ты должен позаботиться и о корнях. Тебе не нужно волноваться о розах, они сами позаботятся о себе; позаботься только о корнях. Он никогда не беспокоился о корнях – он и понятия о них не имел. Его никогда не интересовали корни; он просто мыл цветы.

Деревья умерли, цветы умерли, и бедный мальчик был в полнейшем расстройстве. Мать сказала: «Я видела… стоя за оградой, я просто хотела посмотреть, что же происходит, и я увидела, что ты погубил целый сад! Но нет нужды причитать и плакать».

Мать сказала ему: «Это и есть то, что человеческие существа делают повсюду в мире. Каждый заботится о цветах и никто не интересуется корнями. А все дело в корнях. Цветы появляются сами. Никакой особой заботы для них не требуется».

Поэтому без медитации даже восьмидесятилетний старик не может выполнить этого, хотя это так просто, что и трехлетний ребенок может сказать это. Мастер сказал: «Хотя трехлетний ребенок и может сказать это, восьмидесятилетний старик не может этого выполнить». Тогда Бо поклонился и уехал.

Это незаконченное изречение. Он, очевидно, услыхал его от кого-то – из вторых, третьих рук, – потому что старый мастер Дао Линь не мог оставить без упоминания корни. Если не упомянута медитация, то там нет и речи об учении Гаутамы Будды. И он, должно быть, упоминал о ней, иначе Бо не откланялся бы перед уходом. Бо был совершенно удовлетворен, но в том разговоре нет никакой причины для удовлетворения.

Я смотрю на вещи очень прямо. Я не вижу из этого разговора, почему Бо мог быть удовлетворенным, – но он явно был удовлетворен, потому что с большим почтением откланялся и уехал.

Несомненно, что-то упущено, что-то существенное упущено… и так всегда происходит. Человек, который не понимает, который не испытал медитацию сам, расскажет обо всех деталях, которые являются побочными продуктами, и забудет про медитацию.

Это случалось столько раз, в стольких традициях, что может считаться правилом. Например, Махавира… Его ученики, его последователи считают вот уже двадцать пять веков, что он учил ненасилию, что он учил нестяжательству, что он учил быть подлинными и правдивыми.

Все это и есть побочные продукты. Но джайнские монахи следовали этому, и я видел их лица: на них не было никаких признаков радости, осуществления, удовлетворенности, достижения какого-нибудь великого безмолвия, спокойствия или блаженства. Они выглядят совершенно сухими, мертвыми. Хоть они и следуют дисциплине, и стараются делать это как можно точнее, они просто упускают основу.

Все эти три вещи – ненасилие, нестяжательство, подлинность и правдивость – возникают без всякого усилия с твоей стороны… если ты преуспел в медитации.

Человек медитирующий не может лгать.

Человек медитирующий не может повредить никому; потому он и ненасильствен.

Человек медитирующий знает прекрасно, что все вещи преходящи. Ты приходишь в мир ни с чем, и тебе придется уходить из мира ни с чем; поэтому ты можешь пользоваться вещами – но ты не можешь владеть ими. Ты можешь пользоваться вещами точно так же, как пользуешься вагоном в поезде. Просто потому, что ты сидишь в вагоне, ты не станешь заявлять, что ты владелец поезда! Ты воспользовался им на время; на одной станции ты входишь, на другой станции ты выходишь.

Жизнь надо принимать точно так же. Все, что жизнь предоставляет тебе… пользуйся этим, но не становись собственником. Не цепляйся ни за что, и тогда если что-то уходит из твоих рук – ты не огорчен, ты не расстроен; ты не станешь думать о самоубийстве только из-за того, что обанкротился, или из-за того, что твоя жена сбежала с кем-то.

Я слыхал о мужчине, который пошел на почту и обратился к начальнику почты: «Пожалуйста, запишите, что моя жена сбежала». Начальник почты сказал: «Сожалею, что ваша жена сбежала. Наверное, вы так расстроены, что не замечаете: это почтовое отделение. Полиция как раз напротив – вам туда». Тот сказал: «Я не пойду туда, и я знаю, что это почта, потому и прошу вас принять заявление».

Начальник почты сказал: «Это странно. Вам известно, что это почтовое отделение, и все же вы пытаетесь мне сообщить, что ваша жена сбежала с кем-то».

Тот сказал: «Да, семь дней тому назад. И я не собираюсь в полицейское управление, потому что, когда она сбегала в последний раз, я сообщил об этом в полицейское управление, а те идиоты привели ее обратно. На этот раз я промолчал семь дней, чтобы дать им уйти как можно дальше. Но потом меня начала мучить совесть и я подумал: «Это неправильно. Я должен хотя бы сообщить». Я и подумал, что лучше сообщить об этом в почтовое отделение. Примите заявление и освободите меня от угрызений совести».

Начальник почты сказал: «Вот так странно. Если так обстоят дела, тогда зачем волноваться? И хорошо, что она сбежала».

Тот сказал: «Я не волнуюсь за нее; меня волнует мужчина, с которым она сбежала. Что будет с беднягой? Я привык к ней; он новичок. Она же прикончит его. Семь дней прошло, и ничего не слышно».

«И вы ничего не чувствуете – ну хоть что-нибудь?» – спросил почтмейстер.

«Я не беспокоюсь о своей жене; меня беспокоит мужчина, которого она захватила. Я не могу сообщить об этом в полицию – вы можете понять мою проблему, – но я молюсь каждый день в храме: “Помилуй того несчастного. Спаси ему жизнь”».

Люди живут в таком страдании. Но даже если они несчастны (с женой или мужем), они не разойдутся. Они не предоставят свободы друг другу. Но зачем же продолжать мучиться? Причины-то нет никакой.

Эта жизнь для радости.

Если вы можете радоваться вместе – хорошо.

Если вы можете радоваться раздельно – еще лучше. Для этого нужно лишь немного углубить сознание, и это приходит через медитацию. Тогда все ваши поступки, ваше поведение, ваша жизнь начинают изменяться сами собой; вы начинаете видеть вещи ясно. А сейчас вы видите вещи сквозь такую дымовую завесу, что ничто не кажется ясным.

Женщина пришла к врачу и спросила: «Что за рецепт вы дали моему мужу? Он был таким хорошим, таким послушным, и вдруг, после того как вы дали ему рецепт, он сбежал».

Врач сказал: «Я не давал ему никакого лекарства. Я просто выписал новые линзы для его очков, так что естественно – он должен был сбежать. Я вижу вас – этого достаточно. У него был раньше не тот рецепт, и он был не в состоянии увидеть вас. Как только он увидел вас отчетливо, он сбежал. Тут не о чем спорить».

Все, что вам необходимо, – это ясное зрение… в своей жизни, в своих поступках, в своих отношениях, во всем, что окружает вас. Просто ясный взгляд – и это изменит все, без всяких тяжких усилий с вашей стороны.

– Хорошо, Маниша?

– Да, Мастер.