Читать книгу: «Человеческий Режим»

I

«Он пришёл не за правдой.

Он пришёл проверить,

осталась ли она вообще»

_{– Из дневника «Фокса»}

«Рассказчик»

Пасмурно, ночь. Растущий полумесяц.

Мужчина шёл по холодной пещере среди кемпинговых неоновых огней современности, как путник сквозь пепелище, где каждый фонарь – зелёный глаз мёртвого бога. Все те мечты русского парня об Америке – о свободе, о башнях из стекла и стали, о стране, где каждый может стать кем угодно – обернулись пеплом на языке и ржавчиной в груди.

К 2051 году от «демократии» и «честности» у власти не осталось и следа. На улицах «Неонового Района» теперь цвела новая флора: баррикады горели, тротуары усеяны осколками, провода свисали, как лианы с обгоревших вывесок. Здесь разбои стали ремеслом, бунты – ежедневной молитвой, а грабежи – способом выжить: твоя жизнь в обмен на чужой страх. И что хуже всего – сотрудники власти стояли в стороне, как статуи из чёрного пластика. Их глаза мерцали красным в такт пульсу города, но руки не поднимались. Они не бездействовали. Они наблюдали. Как будто сама система ждала, пока человечество само себя сожрёт дочиста, чтобы на костях вырастить нечто новое – без иллюзий, без надежды, без имени.

Мужчина вышел из «Нищенской Бухты» – не через парадные врата, их здесь просто не было. Вход прятался за облупившейся дверью в неприметном здании на конце «Драгон Стрит», где даже дроны «Надзора» делали обход стороной, будто чуяли зловоние забвения.

За дверью – крутой грунтовый спуск в старую известняковую пещеру. Когда-то её использовали для хранения угля, теперь – для хранения людей. Бомжи, беглецы, отщепенцы – все, кого город вырвал из плоти, но не сжёг дотла, – устроили там лагерь: палатки, костры в вёдрах, верёвки с сохнущим тряпьём, натянутые между сталактитами.

А дальше, через узкий лаз в стене, завешенный рваным брезентом, начиналась настоящая Бухта – подземелье, вырытое не руками, а отчаянием. Здесь, в лабиринтах старой канализации, перестроенной поколениями маргиналов, жили по своим законам. Был магазин, где торговали консервами и патронами – без сертификатов, разумеется; кладовые с припасами, комнаты-капсулы с матрасами на ржавых пружинах и даже бар – «Самое Дно!!», где каждый глоток стоил либо информации, либо крови.

Несмотря на название, «Нищенская Бухта» не была дешёвой. В «Самом Дне» за глоток настоящего виски просили не деньги, а данные – чужие лица, чужие жизни, чужие ошибки. А в магазине банка тушёнки стоила столько же, сколько патрон калибра .45.

Только что он помог одному из них – линчевателю, борцу за справедливость, за которым «Надзор» уже охотился с красной меткой в базах. Тот теперь прятался где-то в глубине Бухты, за третьей перегородкой из листового металла, где даже эхо боится говорить громко.

Над входом в здание вспыхнул ночной фонарь – ослепил на миг, как последнее напоминание о мире наверху. Чёрные ботинки стучали по лужам на асфальте, где бензин и дождь смешались в маслянистую плёнку, отражающую неоновые раны города. На правом запястье, КПК мерцал зелёным – не светом жизни, а цифровой смертью: счётчик активных ордеров на его имя, мигающий с каждым шагом, будто пульс умирающей системы.

Город за спиной не шумел. Он дышал. Глубоко. Голодно. И знал: рано или поздно все пути ведут обратно в Бухту.

Повсюду были камеры: в щелях между кирпичами, в трещинах асфальта, в зрачках рекламных дронов, зависших над улицей. Сотни всевидящих глаз, впаянных в плоть города, не моргая следили за каждым движением, каждым вздохом, каждой тенью, осмелившейся шевельнуться без разрешения. Они не просто смотрели – они судили. Каждый шаг записывался, взвешивался, сверялся с профилем угрозы.

К счастью, мужчина носил глазной имплант. Куплен на чёрном рынке – в «Нищенской Бухте», на третьем уровне подземелья, за 3000 e¢ (Э-Кэша). Устройство работало бесшумно и незаметно: едва попадая в поле зрения камеры, оно излучало микроскопические помехи, искажающие биометрию. На экранах «Надзора» его лицо не исчезало – оно становилось чужим. Не размытым, как у беглеца, а иноземным: будто пришелец из другой системы координат, чьи черты не поддаются распознаванию, а облик вызывает у алгоритмов не тревогу, а замешательство.

Тот зашагал на «Амери Плаза» – налево. Вперёд. Ещё раз налево. Туда, где стояли три башни нового порядка: здание правительства с окнами, запаянными в бронестекло, исследовательская лаборатория «Амери Интернешнл», из вентшахт которой по ночам вытекал пар цвета больничной простыни, и «Экзекьютив Тауэр» – чёрная игла, вонзённая в небо, где жили богатые, подчинившиеся депутатским законам не из страха, а из расчёта.

Мужчина едва миновал площадь, как заметил: билборд на здании парковки – гигантский экран, обычно транслирующий одобренные рекламы и предупреждения «Надзора» – начал дергаться. По его поверхности поползли цифровые артефакты, будто черви под кожей мертвеца. Изображение рассыпалось на пиксели, цвета вывернулись наизнанку – и в этом хаосе что-то прорвалось наружу.

Спустя мгновение на экране возник человек в светодиодной маске. Вместо глаз – два белых «Х», как свежие раны. Вместо рта – шипы из серебряного металла, будто язык заменили ловушкой. Это была не метафора. Не символ. Это была сама смерть – одетая в код.

Хотя по закону с 2048 года все публичные дисплеи были лишены аудио интерфейсов – «во избежание влияния на массовое сознание» – звук всё равно раздался. Громкий. Хриплый. Искажённый, будто голос прошёл сквозь десять слоёв шифрования и вырвался наружу с кровью.

Парень заговорил – и одновременно на экране зажёгся тот же текст: зелёный по-чёрному, будто высеченный на надгробии будущего.

«они говорят – «государство защищает».

но чьи трупы лежат в канавах под их флагами?

чьи дети голодны под их «безопасностью»?

чьи лица стёрты из баз, потому что не влезли в их идеальный код?

государство – не мать.

и пока оно думает за нас, мы не люди – мы данные.государство – алгоритм с пистолетом.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ НЕ ПРИХОДИТ СВЕРХУ.

ОНА РАСТЁТ ИЗ ТРЕЩИН В ИХ СИСТЕМЕ.

ИЗ РУК ТЕХ, КТО ЕЩЁ ПОМНИТ ВКУС СВОБОДЫ —

ДАЖЕ ЕСЛИ СВОБОДУ ЭТУ ПРИХОДИТСЯ ВЫРЕЗАТЬ НОГТЯМИ ИЗ ПЛОТИ ЗАКОНА.

ХВАТИТ КЛАНЯТЬСЯ СЕРВЕРАМ.

ХВАТИТ ВЕРИТЬ В «ПОРЯДОК», КОТОРЫЙ СТРОИТСЯ НА НАШИХ КОСТЯХ.

УДАЛЯЙТЕ ИХ.

НЕ РЕФОРМИРУЙТЕ.

УДАЛЯЙТЕ.

DEADW1RE»

«Фокс»

– «DEADW1RE» …? Давно я не видел такого протеста…

Просмотрев видеосообщение до конца, я заметил фигуру за билбордом на четвёртом этаже парковки: та же маска, те же «кресты» – будто два шрама, наложенных на лицо мира. Видимо, именно он и воспроизводил звук – через переносную колонку, спрятанную в вентшахте или под листом гофры.

Стоп.

Это он и взломал билборд. Не дроном. Не удалённо. Вручную. Прямо здесь, в пыли и масле, под прицелом десятка камер, которые, скорее всего, он уже ослепил.

Я рванул к парковке. Перепрыгнул бетонное ограждение – оно хрустнуло под сапогами, как старая кость. Лестница уходила вверх, мимо брошенных машин с выбитыми стёклами и следами кислотных меток. На этаже – никого. Лишь мокрые следы, тонкие, как нити, расползались по бетону и цеплялись за перила, будто сама влага бежала отсюда.

Я глянул налево. На стене соседнего здания – ржавый кирпич, покрытый граффити забвения – виднелись свежие царапины. Здесь он шаркнул подошвой. Здесь цеплялся пальцами за выступ. Здесь оставил каплю пота или крови – неважно. Главное – оставил след.

Похоже, этот парень ещё и паркурщик.

Или не парень вовсе.

Я поднял руку с КПК и проверил, не всплывал ли «крест» раньше в «Подпольной Сети» – в тех тёмных углах интернета, где я работаю наёмником, где имена – лишь хэши, а сделки заключаются кровью или молчанием. Пальцы пролистали слои зашифрованных архивов, скрытых форумов, мёртвых каналов. Хм. Ничего. Ни маски. Ни постов с такими «Х». Ни даже намёка на идеологию, похожую на ту, что только что выжгла правду на билборде.

Всю жизнь я занимался паркуром и фрираном – не ради спорта, а ради побега. От закона. От системы. От самого себя. Я решил выследить «креста» не по цифре, а по плоти.

Опустил КПК. Взглянул на стену. Следы – тонкие, влажные, почти невидимые – медленно стекали вниз, растворяясь в грязи. Время уходило.

Я разбежался.

Тело помнило то, что разум забыл: угол прыжка, силу отталкивания, точку захвата. Врезался в стену, ухватился за уступ – ржавый кусок арматуры, выступающий из бетона, как сломанное ребро. Подтянулся. Мышцы горели, но не от усталости – от ясности.

Вскарабкался на крышу.

Ветер ударил в лицо, как предупреждение. Я стоял выше всех – над парковкой, над «Драгон Стрит», над законом. Словно король руин.

Мой имплантированный глаз подсветил следы. Команда прошла через нейронный импульс – минуя пальцы, минуя голос. Перед глазами вспыхнула тонкая сеть: фосфоресцирующие отпечатки, микроскопические царапины, частицы кожи, оставленные в спешке.

«Крест» был здесь.

И он не прятался, – Он вёл.

Я двинулся за ним.

Идя по следам, я несколько раз останавливался и осматривал окрестности – вдруг он уже заметил меня и притаился в засаде.

В этом городе каждый выступ мог скрывать ствол, каждый теневой карман – ловушку. Я знал: тот, кто умеет исчезать, умеет и ждать.

Похоже, он перепрыгнул на другую крышу…

А, нет. Просто спустился вниз по водосточной трубе, ободрав перчатки о ржавчину.

Стоп. Где следы?

Я осмотрелся внимательнее. Мой имплантированный глаз сканировал поверхность: усиливал контраст, выискивал тепло, пыль, сдвиги в текстуре.

Ничего. Ни царапины, ни отпечатка, ни даже запаха. Словно испарился.

Проклятье.

И куда мне теперь идти?

Я вздохнул – глубоко, с горечью, как человек, который слишком долго полагался на плоть, а не на код. И вспомнил про камеры.

Город был пронизан ими, как труп – червями. Каждая линза – глаз «Надзора», каждая передача – приговор. Но два месяца я взламывал эти камеры, изучал их ритмы, слепые зоны, их глупость. У меня остался манифест – старый, но рабочий, написанный ещё до того, как «Надзор» начал верить в собственную непобедимость.

Я поднял руку с КПК и отправил манифест в систему.

И… получилось.

Их система безопасности так и не изменилась с тех пор. Ни шифров, ни патчей, ни даже базовой паранойи. Как смешно. Они думали, что страх заменит защиту.