Читать книгу: «Падение», страница 2

– Это я помню… – Феликс меньше всего ожидал встретить своего наставника и явно не находил слов, чтобы что-либо сказать. Насколько мне помниться, дядя не видел своего учителя больше двадцати лет.

– Ну так какие тогда могут быть вопросы? Я тут хотел посмотреть на этих странных парней, увидеть то, как они поклоняются своему «богочеловеку», а они оказывается просто бессмысленно пускают тонны металлолома на летающие и взрывающиеся гробы. Никакой мистики, mate! Начинаю сомневаться, что бог вообще есть. Ха! – он добродушно хохотнул, – А это у нас кто? – он глянул на меня, – Неужели Бафи-Бафомет? Выросла и вымахала вся в мать, неправда ли?

– Мартин! – Феликс очень завёлся и стал говорить неожиданно твёрдо, – Ни слова больше.

– О, я понял-понял, не стоит об этом говорить. – я не очень поняла о чём он не должен мне говорить, – Ха, тогда скажу кое-что про тебя! Ты стал очень похож на меня. Уже язвишь на постоянной основе, скептически смотришь на мир и водишь за нос свою подопечную, а, mate? Я вырастил себе достойную замену!

Дядя и правда был похож на Мартина, только, кажется, был не столь безрассудно весел и авантюрен, по крайней мере внешне. Но в их повадках, их манере речи и их словах, было что-то очень близкое. Только вот что?

– В смысле водит за нос? – спросила я.

– Не слушай его, Бафи. – сказал Феликс, – Этот тилацин просто смеется над нами.

– Именно, меня лучше не слушать, смотри какие звери вырастают из-за моих советов!

Мартин попытался обнять за плечо своего ученика, но тот отстранился:

– Ты же не просто так вынырнул из своих духовных поисков? Тебе что-то от нас нужно?

– Всем от кого-то что-то нужно… – наставник Феликса закатил глаза, – Но не мне! Я просто путешествую, и нелёгкая дорожка привела меня к возвращению в мой любимый город. Теперь, верно, я отправлюсь в него с вами, раз уж судьба нас опять свела!

– Ты не поедешь с нами! – запротестовал лис.

– Поеду. Что ты сделаешь, чтобы этого не случилось, mate? Сойдёшь с поезда в лес? Пожалуйста. Можешь попробовать от меня убежать и по прибытию. Но будь уже взрослым лисом, Феликс. Я тебе не враг. И мне нравится с тобой путешествовать. Давай сделаем это, как в старые добрые.

– Нам и правда будет хорошо иметь ещё одного спутника, если мы едем прямо во владения моей матери… – подала голос я, – Учитывая, сколько хорошего ты рассказывал про Мартина…

– О! Как мило, mate! Ты меня хвалил?

– Ну кое-чему ты меня научил…

– Ну вот, теперь ещё чему-нибудь научу. Поехали поболтаем с Хамсин или дадим ей в морду или что вы там планируете?

– А урну мы забирать не будем? – спросила я, вспомнив про просьбу начальника космодрома.

– С прахом Гагарина? – Мартин удивился, – Вы же не хотите на полном серьёзе за ней отправиться? Кроме того, вы и не сможете. Её больше нет.

– Как это… нет? А зачем же нас тогда отправили за ней? – я всё ещё слабо ориентировалась в происходящем хаосе.

– Ну, им нужен был какой-то повод, чтобы вас спровадить. Вернее сказать, им нужно было что-то, чтобы оправдаться перед своими людьми, что они вас так просто отпускают. Есть ли повод лучше, чем «сходи туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что?» Они же фанатики, им что ни скажи о кумире, они поверят! – тилацин хитро улыбнулся.

– Так это ты постарался? – спросил Феликс.

– Ха, ну а как вас так просто отпустили? – Мартин гордо выпятил грудь, – Конечно, я. Как узнал, что Хамсин сожгла вашу милую ферму и теперь рыщет в поисках вас, прибыл в Плесецк. Как чувствовал, что вы появитесь. А там уже было просто договориться. Ты знаешь, я просто очаровашка!

– Так чего ты хочешь, чёрт возьми?!

– Наверное, чтобы вы доехали до Москвы. Если бы я хотел, чтобы вас схватила Хамсин, я бы ничего и не делал. Так что ты можешь мне довериться. Я хочу, чтобы вы прошли ваш путь, куда бы он вас не привёл.

– Нет, так не пойдёт! Давай на берегу решим, чего ты добиваешься! Ответь честно хоть раз?

– Когда я тебе врал, mate? Хочешь правды? Я скажу лишь одно слово: «падение».

Поезд набирал скорость, мимо проносились мрачные еловые чащобы, болота и разваленные домики. Феликс молчал, тяжело дыша носом. Мышца на его скуле дрожала от волнения. По его щеке вдруг проскользнула слезинка. Он грузно выдохнул:

– Боже, во что же мы ввязались…

Явление первое – Бафомет – О, Новый Вавилон!

Всю поездку, ритмично качаясь под стук колёс, мы провели молча. Никто не проронил ни слова. Мимо проносились леса, поля и брошенные города: Няндома, Коноша, Вожегда, Вологда, Ярославль. От этих городов не осталось ничего, кроме зарастающих остовов панелек и брошенных на дорогах, ржавеющих автомобилей. Москва, почему-то мне представлялась точно такой же, разрушенной и разваленной, только чуть более большой.

Уж не знаю, каковы эти города были до войны, но сейчас они выглядели исключительно печально и пусто. Я наблюдала их в наушниках. В плеере играла группа Коммунизм, кассету привёз Вань-Шень, из Сибири. Война войной, апокалипсис апокалипсисом, а музыка пишется. И какая музыка!

Мне особенно запала в душу песня «Солдатский сон», про солдата возвращающегося домой, но только во сне. «Сон приснился мне, что я дома… Поглядишь в окно из вагона и подумаешь – ждут меня дома…» Голос неизвестного музыканта чутко трогал за струны души, его протяжные, заунывные мотивы брали до глубины души. Может причиной тому было то, что Феликс называл «русской душевностью», а может и просто тема была мне близка.

Наблюдая разрушенные дома, населённые только призраками, я думала о своём. О посиделках с дядей у костра, о папиной стряпне, об охоте и сборе мёда. О том, что этого, возможно, никогда больше и не будет. Только злая и неизвестная Москва, будто спрут тянущая ко мне свои щупала. Особняка, в котором я провела всю жизнь, больше нет, он разрушен и сожжён. А я мчу неизвестно куда, неизвестно зачем.

Теперь родной дом я увижу только во сне. И то только если когда-нибудь всё же начну видеть сны… Я сама не заметила, как заплакала. Феликс, сидевший рядом, не проронив ни слова укрыл меня своим пальто и погладил по голове. Я злилась на него за то, что он мне чего-то недоговаривал. Но, с другой стороны, я понимала, что у дяди были на то свои причины. И, раз так, я должна просто ему довериться. Мне больше всё равно не кому доверять.

Я обняла его и в объятиях уснула. Мне снова ничего не приснилось. А разбудил меня Мартин. Он стоял у длинных, сложенных стопками, деревянных ящиков и методично отковыривал их крышки:

– Почти приехали, сони! Пора менять транспорт!

Сняв-таки крышку с ящика, он обнажил ужасное. Это были гробы. Мы ехали с добрыми тремя десятками просто сколоченных гробов, а в каждом из них лежали бальзамированные тела. Мартин вытащил одного из мертвецов и выкинул его в открытую дверь вагона. Тело исчезло под колёсами поезда.

За проёмом виднелись неплохо сохранившиеся деревянные домики вперемешку с новенькими панельками, неаккуратно выкрашенным в красный. И тем, и другим было плевать на мёртвые тела, одно за другим выбрасываемые из поезда.

Освободив пять гробов, он постучал по одному из свободных:

– Давай, Бафи, залезай в коробку! Если мы оставим два пустых гроба, они, конечно, расстроятся, но не будут проверять остальные, ибо уже будут знать, где их обманули. А мы безопасно доберёмся… ну куда бы там Хамсин не девала мертвецов!

Я подошла и заглянула в оцинкованные внутренности ящика. От тошнотворного сладкого запаха, вырвавшегося наружу, меня чуть не вырвало. На дне ящика виднелись какие-то остатки мёртвого тела. Меня поёжило от мысли, что ТУДА надо будет лечь.

– Давай, mate, это всего лишь мертвечина, просто дыши ртом и всё будет хорошо! Это самый безопасный способ путешествия, уверяю.

– Он дело говорит, Бафи. – подтвердил Феликс, – Это надо перетерпеть. Я тоже пока не представляю способа проще.

Собрав волю в кулак, я залезла в ящик. Тилацин заколотил его, оставив мне небольшую щёлку, через неё поступал хоть какой-то свежий воздух, и я даже могла что-нибудь рассмотреть снаружи, если приложусь к ней глазом. За тем он заколотил и дядю, аргументировав это так:

– Пусть только мой ящик будет не заколоченным, я отлично притворяюсь трупом!

Когда мы все разлеглись, поезд начал сбавлять темп хода. Через какое-то время он остановился, протяжно скрипнув тормозами. Какие-то мужчины поднялись в вагон, переговариваясь о чём-то своём. Они взялись за мой ящик и стали выгружать его из вагона. Я, стараясь почти не шевелиться, прислонилась к щели. Снаружи, под утренним солнцем, на огромной разгрузочной платформе стояла она. Мама.

Огромная гиена в блестящих доспехах довольно осматривала ракеты, уперев руки в боки:

– Эти децилераторы продали нам верёвку, на которой мы их и повесим! Что за идиоты? – она покачала головой и вдруг зашагала прямо в мою сторону, – А тут у нас что? – она постучала по крышке моего гроба, – Украшения привезли? Вы их проверили хоть?

– Два пустых, а в остальном вроде всё нормально… – сказал один из рабочих, который меня нёс.

– Пустых? Чёртовы люди, обманщики каких ещё поискать! Уже трупы недовешивают, самцы ебанные. Никакой чести, одно торгашество! Ладно, везите их на ВДНХ. Скажите скульпторам, чтобы инсталляция была поэффектнее!

Она ещё раз постучала по крышке гроба, на секунду замерла, будто бы что-то почувствовав, а затем отошла командовать разгрузкой ракет. У меня же чуть сердце в пятки не ушло от всего этого действия. Интересно, чтобы мама сделала, обнаружив меня в ящике? Я бы её обняла крепко-крепко… Если бы она позволила.

Гробы погрузили в старенький тентовый грузовик, который с клёкотом куда-то покатил. Спустя некоторое время гробы достали, немного протащили по какому-то парку и, наконец, занесли в довольно хорошо сохранившиеся футуристичное здание, оформленное в стиле внутренностей космического корабля из фильмов, которые я смотрела.

Там мой ящик поставили на какой-то стол. Через несколько минут, насвистывая себе под нос незамысловатую песню, к нему подошёл какой-то молодой мужчина. Он стал отдирать крышку, а я замерла и закрыла глаза, стараясь не шевелиться и достоверно сыграть труп. Когда он, наконец, вскрыл гроб, даже присвистнул:

– Ничего себе, красотка! Небось ещё и совсем одна сегодня вечером… Я тоже сегодня одинок, все ушли на праздник… Можно немного и повеселиться…

Я почувствовала нутром, как он попытался меня коснуться, однако я пресекла эту попытку, открыв глаза и перехватив его руку. От такой неожиданности он даже не кричал, а просто взвизгнул и, шокированный, повалился на пол. Я вскочила, ожидая, что в помещении может быть кто-то ещё, но во всём огромном помещении, напоминавшем ангар, были только столы, да ящики.

Перемахнув через борт, я оказалась на полу, схватила лежавший там же скальпель и угрожающе направила на обидчика. Тут же, из ящика неподалёку, поднялся Мартин:

– О, какая славная у нас тут обстановка, mate! Держи его на той стороне скальпеля, а я пока найду нашего лиса.

Он стал методично, один за другим вскрывать гробы, то и дело повторяя: «Не тот, не этот». Патологоанатом в своём окровавленном фартуке молча съёжился и дрожал. Наконец, тилацин нашёл дядю и тот с грохотом выпал из гроба в обнимку с «Оленебоем»:

– Да уж, ну и поездочка…

Мартин помог ему подняться и слегка поотряхивал с него грязь и пыль. После они оба подошли ко мне. Тилацин сказал:

– Ну теперь можно и убить лишнего свидетеля.

– Не надо меня убивать! – взмолился человек в халате, – Я никому ничего не скажу!

– О восстании мертвецов? Возможно, но лучше перестраховаться. – произнёс Мартин.

– Я не могу его убить, – высказалась я, – Это же человек.

– Это всего лишь человек, – тилацин аккуратно взял меня за запястье, – Людей убивать очень просто.

– Эй, не надо заставлять её проливать кровь! – схватил уже его руку Феликс, – Тем более первую кровь. Бафи никогда никого не убивала.

– А по мне так самое время начать. – спокойно и на редкость серьёзно произнёс Мартин, – Или ты думаешь, что ей не придётся этого делать в будущем? Пусть лучше сейчас сделает шаг в сторону от человечности, чем струсит в критический момент. Мы на территории врага, я напомню.

– Я… – лис отпустил его руку, – Ладно, может быть ты прав.

– Дядя! – взмолилась я, последнее чего мне хотелось, так это убивать, – Мы не можем так поступить…

– Он нас сдаст, – заметил тилацин, – А тебе придётся запачкать руки кровью. Давай, если ты не можешь сама, то я тебе помо…

Мартин не успел договорить, перепуганный патологоанатом вскочил и предпринял отчаянную попытку побега, выцепив время за нашими спорами и побежав, пытаясь скрыться за стеной гробов. Его это не спасло, глаз Феликса загорелся, и он всадил ему пулю точно в основание шеи, стреляя так бесчувственно, будто бы целился в оленя, а не в человека.

– Проблема решена, – сказал лис, – Теперь у нас нет моральной дилеммы.

– Ты её просто отложил, mate, – Мартин покачал головой, – Потом, возможно, слом этого предела пройдёт куда болезненнее… Ладно, – он поободрел, – пойдём-посмотрим, что тут да как!

С этими словами он направился к выходу по длинному-длинному и широкому коридору, увешанному моделями космических спутников под потолком. Мы с Феликсом пошли за ним. Я про себя благодарила всех богов, что мне не пришлось никого убивать. Мертвец, ныне лежавший на полу, не был мне врагом и зла на него я не держала. И потому я чувствую себя паршиво от того, что мне пришлось наблюдать его смерть. Это… непросто переварить.

Ещё сложнее стало, когда мы вышли на улицу из роскошных остеклённых дверей, украшенных бронзовыми шестернями и колосьями пшеницы. Ведь на просторной кругло площади перед павильонном «Космос» стояла статуя, выложенная из человеческих костей. Статуя изображала антропоморфного зверя, державшего в вытянутой руке автомат, также сложенный из костей. На шее статуи болталась табличка, где красным было выведено: «Оружие тебя освободит!»

– Боже… – сказал Феликс, – Это что ещё за чёрт?!

– Новый Вавилон – новые правила и новое искусство, – сказал Мартин, – По городу много таких статуй. Хамсин специально скупает тела, чтобы показать своё презрение ко всему старому и изжившему себя, с помощью таких вот экспозиций. А ещё они внушают страх врагам. Политизированное искусство! – он усмехнулся, мне стало не по себе.

– Но это же…

– Презрение к покойникам? Для Хамсин это всего лишь мёртвые тела. И для местных тоже. По крайней мере, если они не хотят прослыть децелераторами!

– Деци… кем? – тут вопросы стали возникать уже у меня.

– Теми кто против анархии, равенства и прогресса, – пояснил тилацин, – Хамсин фанатичный сторонник ускорения и сделает всё, чтобы ускорить слом старого и наступление чего-то нового. Не важно чего, важны скорость и новизна.

– Ты же и сам был сторонником этих идей, – заметил Феликс.

– Я изменился, mate. Не то чтобы хаос стал менее мне симпатичен. Просто цели мои стали куда более трансцендентными… Падение – моя цель. К слову, о целях, что планируете делать дальше?

– Я думал, что у тебя есть хоть какой-то план…

– Есть, но ты же не любишь следовать моим планам, «они всегда заканчиваются плохо».

– В последнее время я начал думать. что мои заканчиваются ещё хуже.

– Ну… с хижиной под Плесецком так и получилось, mate. – тилацин пожал плечами, – В любом случае кое-что я предложить могу. Если вы хотите выбраться из города или хотя бы просто выжить, вам, то есть нам всем, нужны друзья. В Москве, не подвергнувшейся прямым ядерным ударам, нынче расплодилось много всяких анархистов. Выбирай – нехочу.

– А из кого выбирать то?

– А это мы с вами и пойдём выяснять! давайте, пошли… – он приглашающе махнул рукой и направился по асфальтированной дороге за статуей.

Мы пошли за ним, проходя мимо бесконечных вычурных зданий, построенных будто бы в римском или греческом стиле. Вычурные колонны, сложные барельефы, золотые статуи с венками, вездесущие мотивы сельского хозяйства, великолепные витражи… Всё это рисовало в моей голове образы павшего СССР, как этакой Римской Империи, о которой я читала в книжках. Только, наверное, более народной, что-ли… По крайней мере таким его рисовал мне Феликс.

Наверное, не удивительно, что Гагарин был так похож на олимпийца. В каком-то смысле он им и был. По крайней мере, в сознании людей. Особенно, верно, среди жителей «Третьего Рима», окружённых символами революций, побед и труда, навечно запечатлённых в камне.

Конечно, проходя по длиннющей площади, мимо павильонов, мы видели и очевидные плоды творения людей моей матери: около каждого павильона были украшенные самыми яркими цветами скелеты, в духе мексиканского культа Санта-Муэрте. Такое пренебрежение к смерти было для меня с одной стороны шокирующим, а с другой, где-то внутри, вызывало уважение и даже интерес.

Как спокойно относятся к смерти те кто делал эти статуи? Наверное, им просто плевать, раз они пренебрегают даже идеей захоронения ради искусства. Довольно эстетичного, хоть и пугающего искусства. Наверное, они и свои тела пожертвуют на такое дело…

Мы прошли по пустующей алее со множеством работающих фонтанов, вышли через колоссальную арку и оказались на огромной площади, мощённой каменной плиткой.

Как раз, мимо проезжал громоздкий восьмиколесный автомобиль. Судя по всему, сделанный на базе БТР-80, к которому вместо боевого отсека приделали что-то вроде невысокого автобусного верха. Мартин помахал водителю и тот подрулил к нам. Машина была высокой, куда более высокой, чем я её представляла по рассказам Вань-Шеня. Он говорил, что их всё ещё собирают на Горьковском автозаводе… удивительно, сколько всего сохранилось с ядерной войны!

Тилацин закинул блестящую монетку в открытое окно кабины водителя, а сам направился к пустующей секции, где должны пассажиры, сказав попутно:

– Вообще, проезд здесь бесплатный, любые траты добровольны. Но я предпочитаю платить за труд, – он поднялся на ступеньку и открыл дверь, приглашая нас внутрь, – Садитесь вперёд, люблю кататься, смотря в окно над водительской кабиной!

– А куда мы, собственно, едем? – спросил Феликс.

– Куда нас приведёт дорога! Автобусы здесь ездят исключительно хаотично. Но разве это не здорово?

Грузно выдохнув, лис помог мне подняться внутрь салона. Мы сели спереди так, что могли наблюдать дорогу перед машиной. В салоне было свежо, удобно и играла песня группы Гарин и гиперболоиды «Мама, мы все тяжело больны…» Я откинулась на кожаную спинку кресла и лбом прислонилась к холодному стеклу, осматривая гигантский парк.

Да уж… Странно начинается первое путешествие в моей жизни. И наверняка странно закончится. Я была в этом уверена.

Москва представала предо мной очень странным городом, особенно когда мы выехали на Проспект Мира. Во-первых, она поражала своими масштабами. Мегаполис был просто головокружительно большим. Во-вторых, былая столица отлично сохранилась со всеми аккуратными домиками, архитектурными ансамблями, парками, садами, широкими проспектами.

Все дома были ярко окрашены в самые разные неоновые цвета. Повсюду были граффити. Автомобили, в большом количестве курсировавшие по дорогам, были в большинстве своём «выживальческими» вездеходами, бронетранспортёрами и внедорожниками самых разных конструкций. Зачастую они тоже были подкрашены и причудливо разрисованы.

На дорогах царил хаос, никаких знаков, никаких светофоров, кто успел – того и дорога. Тем не менее, люди каким-то чудом разъезжались, и я не видела по пути ни одной аварии. А вот праздно гуляющих по улице людей с модифицированными телами и самой невероятной одеждой. Повсюду играла самая разная музыка, так что город походил на один большой фестиваль.

Сам по себе он ярко контрастировал с тем, что я наблюдала в городах по пути. Здесь не было разрухи, лишь управляемый хаос, со смешением былого и нового.

Повсюду висели большие полотна и транспаранты, изображавшие мою мать в самых разных героических позах, они содержали множество разных надписей: «Она – подарила вам свободу!», «Власти больше нет!», «Она ваша мама-анархия!», «Ускоряемся!», «Предателей прогресса ждёт наказание!», «Мы выжили благодаря ей!» и «Ни богов, ни господ!» Я смотрела на её лицо и у меня в голове никак не складывалась картинка…

Это точно была она, но всё же что-то в ней поменялось. В этом всём не было той теплоты и нежности, которую я помню, только пышущий, даже с изображений, пафос. Наверное, она и не должна представать на плакатах нежной и любящей, как и Гагарин не должен не быть на статуе олимпийцем, но всё же за всеми этой нерукотворностью будто бы совсем теряется человечность, ни как сострадание, а как обыденность с достоинствами и недостатками.

Когда мы проезжали по Большому Крестовскому мосту, даже Феликс прервался от разговоров про то, как же его любимый город изменился с последнего раза, когда он здесь был. Он уставился в окно, и я уставилась туда же. На фонарях, что были щедро расставлены по обе стороны путепровода, висели разложившиеся трупы с табличками на шеях.

«Политик», «предатель», «децелератор», «элитарист», «убийца», «вор», «верующий», «жаждущий власти», «насильник», «враг коммун», «вор общего» и так далее, и тому подобное… Это была настоящая галерея смерти, что выглядела даже более жуткой и пугающей, чем та скульптура из костей или «памятники» у павильонов ВДНХ.

Во-первых, из-за того, что каждый труп был подписан и аккуратно выставлен на всеобщее обозрение. А во-вторых поскольку прямо при нас, два человека-гиены вешали ещё свежего мертвеца с табличкой «политик». Мне было противно на это смотреть, и я хотела отвернуться, но не смогла и заворожённо наблюдала за действом. Феликс хотел было закрыть мне глаза, но Мартин его остановил, и я наблюдала эту картину до тех пор, пока автобус наконец не съехал с моста.

Вскоре мы сошли на базальтовую брусчатку у Сретенского бульвара. Дядя сказал, что тут неподалёку была квартира его друга. А Мартин сказал, что мы можем её забрать, ведь в этом городе больше нет собственности и каждый сам выбирает, где ему жить, даже если там уже кто-то живёт.

Мы направились к огромному дому на противоположной стороне улицы. Он походил на какой-то французский замок эпохи барокко, имел часовую башню, помпезные колонны, ниши со статуями каких-то греческих женщин и, конечно, был весь изукрашен неоновыми красками в духе остального города.

Мы прошли через арку, оказавшись во внутреннем дворе с крошечным сквериком. Вошли в подъезд. Поднялись по лестнице на последний этаж. Одна из дверей там стояла заколоченной. Феликс ловко отодрал доски, освободив путь внутрь. Мартин заметил:

– Надо же, как же давно я здесь не был…

Мы прошли в просторную и бедно обставленную квартиру, в которой собралось куча пыли, от которой я сразу же начала чихать. Дядя завороженно бродил по комнатам из одной в другую и причитал:

– Как же мало здесь изменилось, будто бы мы с Йозефом, вот за этим столом, день назад… – он сел на хлипкий стул на кухне, – Сколько лет… – по его щеке потекла слеза.

– Чьими стараниями всё это сохранилось? – задал риторический вопрос Мартин. По крайней мере, лис на него ничего не ответил.

– Ладно, самое время отдохнуть с дороги, а завтра уж и на нашей улице будет праздник! – сказал тилацин и вольяжно рухнул на пыльный диван.