Читать книгу: «Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой», страница 19

Немедля, едва высадившись, фьордфьёлькцы стали действовать, разбившись на три более мелких, но почти глухих стены щитов, Лёствёртский хирд клином двинулся к Городищу, держа в центре импровизированные укрытия. Воздух вздрогнул от боевых кличей и имён асов, молниеносным рывком оказались фьордфьёлькцы под стенами, с коих градом полетели стрелы, ежами украсив круглые щиты штурмующих, меченные, как и паруса, волчьими личинами.

– Смелее, смелее. – кричала Хортдоттир на волокущих мостки воинов. Вокруг сыпались стрелы, завязая в щитах и телах, но лёствёртцы лишь рычали в ответ, огрызаясь своими. У них тоже было немало стрелков, бьющих из-за стен щитов, улучив момент, собирая обильную кровавую дань с защитников частокола. Ценой многих жизней хирдманы делали своё дело, выходя из-под защиты строя, неся толстые доски ко рву пред вратами.

Видя сновавшую меж лёствёртцев, пренебрегшую щитом предводительницу захватчиков с черепом на шлеме, множество лучников взяло её на прицел, стремясь оборвать жизнь наглой девке, но не тут-то было. Кровавая кройщица играючи брала на клинки, летящие в неё стрелы. А когда рядом в землю вонзилось копьё, то она и вовсе, молниеносно убрав правый клинок обратно в ножны, схватила качающееся древко и, обернувшись вокруг себя, метнула его в сторону врат. Пролетев над головами фьордфьелкцев, копьё глубоко вонзилось в брёвна подъемного моста, под хохот кидающих мостки хирдманов, посчитавших это за добрый знак и удачу своей кюны, что снова крутила непроницаемые, словно щиты, стальные вихри, парой мечей, насмехаясь над защитниками, неуловимо мелькая среди своего воинства.

Озлобленные её выходками защитники Эбевига, вдарили по зарвавшейся рыжей бестии со всей силы целым роем стрел. Сольвейг лишь громче расхохотавшись змеей, юркнула под защиту стены щитов, чтобы появиться вновь, едва оперённый залп отбарабанил по щитам преданных воинов.

– Бейте тех, что перекрывают ров. – надрывал глотку Боли. – Забудьте про эту тварь. – но было уже поздно, ярл видел, что задумка лёствёртцев воплощалась в жизнь, ров под подъемным мостом застелили толстыми досками, способными держать большой вес.

Несущие пустующую перевёрнутую снеку хирдманы, издав дружный рев, устремились вперёд, ни сколь не страшась стрел, ни копий. Уж слишком толсто было днище ладьи, прикрывающее воинов. Жалобно скрипнули мостки под множеством ног, но сдюжили, а снека неимоверным усилием была поставлена под углом чуть ли не вертикально, задранным носом перекрывая верхнюю часть подъемного моста.

Слуха Боли достиг размеренный стук толи молотов, толи топоров, едва слышимый из-за урагана битвы, гремящей истошными воплями раненных с обеих сторон. Владыка не мог понять, чего там происходит. Взор перекрывало проклятущее днище снеки, даже не дрожащее от ударов здоровенных валунов, сбрасываемых с надвратной башни. Блажные что ли совсем умом повредились, думал про себя ярл, решили прорубиться через поднятый мост, через толстенные, сбитые меж собой бревна, усиленные настилом из бруса. Так они и до Рагнарёка не управятся, а ведь за мостом ещё и сами врата, не каждым тараном возьмешь.

– Бочки с китовым жиром сюда. Сбрасывайте на них, сбрасывайте. – неожиданно заорал Гарди, стоявший вместе со своим конунгом на сыплющей из-за бойниц стрелами, надвратной башни.

– Китового жира мало, вдруг, где на валу понадобится. – обернулся Боли к своему другу. – Им не прорубиться через брёвна, пупы развяжутся.

– Им и не нужно. Только два крайних расколоть. – дико вращая глазами, крикнул берсерк своему другу, помогая хирдманам подтаскивать к бойницам вонючую бочку. Пару мгновений ярл вникал в смысл сказанного другом, а затем, округлив глаза, бросился им на помощь.

Днище снекки, как и руки, держащие перевернутую ладью, вздрогнули от глухого удара, затем ёще одного. По сторонам с бортов полился жёлтый густой, обдаваемый вонью, китовый жир, вскоре вспыхнувший, подпаленный брошенным вслед факелом. Все вокруг превратилось в пылающее безумие. Жалобно затрещали в противоборстве с огнём проморенные, засоленные океанской водой доски обшивки морского коня. Загорелась даже земля, словно обласканная дыханием дракона, на коию попала стекающая сверху масса, вылизывая, нестерпимым пламенем, накиданные мостки, как и ноги штурмующих.

Стиснув зубы, Баребра, как и второй молотобоец, обдаваемая нестерпимым жаром, продолжала свою работу, вгоняя сокрушительными ударами подставляемые клинья в крайнее бревно подъемного моста, к коему, с другой стороны, намертво, зайдя в древесину, крепилась пропущенная через настил цепь. Могучая воительница не отвлекалась, она продолжала своё дело, даже когда, зайдясь бешенными ужасными криками, завопили горящие заживо соратники.

Пот заливал глаза, кашель от едкого дыма рвал лёгкие, огнём опаливало кожу и волосы, но размеренные удары молота продолжали находить свою цель, расщепляя древесину, пробивая дальше в сердцевину кованые клинья. Рядом волчком завертелся вспыхнувший молотобоец, что раскалывал бревно моста с другого края. На радость славных щуров, не усладивший слух врагов криком боли, лёствёртец объятый пламенем, упал с мостков на усевшие пылающий ров колья. Его место тут-же занял другой, подбадриваемый глухими выкриками Баребры.

– Держитесь, воины, держитесь, Асы взирают на нас, недолго осталось. – голосила запыхавшаяся молотобойщица, видя, что бревно уже полностью пошло трещинами, чуть ли не рассыпаясь в щепы. А глянув на такое же расколотое бревно, по другую сторону добиваемое свежим молотобойцем, решила, что пора. – Крючья, давайте крючья. – следуя её указке из середины, заполненной дымом перевёрнутой снеки, метнулось двое хирдманов, волокущие большие, загнутые на манер рыболовных, кованые крючья с привязанными на концах толстыми канатами.

Встав, подобно другому молотобойцу, уперевшись спиной о тыльную сторону подъемного моста, Баребра, сложив вместе ладони рук, приняла на них вес хирдмана, того, что, встав на импровизированную подставку, забросил в верх свой крюк. Быстро и усердно работая кузнечным молотом, поданным кем-то из воинов, лёствёртец забил его в торец бревна соседнего к расколотому. Закончив с крючьями, хирдманы, избавив молотобойцев от своего веса, вернулись в строй. А Баребра, чуть отступив ещё раз, придирчиво оглядела свою работу слезящимися от смога глазами. Убедившись, что всё сделано как должно, она, наконец, к великой радости окружённого пламенем отряда, потрёпанного, сильно уменьшившегося числом, дала команду на отход. Скрипя носом о бревенчатую стену, а затем и по поднятому мосту, снекка вернулась в горизонтальное положение и двинулась прочь от ворот, таща следом два толстых каната, оставляя за собой с десяток, страшно обгоревших тел.

Храбро держащая град стрел пускаемых с частокола, одна из стен щитов фьордфьёлкцев, та, что стояла ближе двух остальных к городищу, приняла в свои объятья дымящуюся ладью, растянувшись прямоугольником. Шатающиеся войны, те, что скинули, наконец, с себя служившую навесом снекку, были тут-же подхвачены под руки и уведены в сторону вне досягаемости бивших подобно дождю стрел да копий, за исключением двухжильной Баребры с парой уцелевших молотобойцев, наотрез отказавшихся покидать битву хоть и ненадолго. А десятка два лёствёртцев, сменив их, чуть-ли не бегом, понесли потрёпанного морского коня к реке, быстрее в воду.

– И я бы не сделала лучше. – криком перекрывая грохот сражения, Сольвейг положила руку на покрытое стальной чешуёй плечо, закопченной с ног до головы Баребры. – Теперь дело за малым, осталось только, блюдя вежество, постучать. Ещё до заката мы, умытые кровью, будем вздымать рога полные мёда в чертогах ярла Хьярхьялика, сидя на груде добычи.

– Не тяни, кюна, валькирии ждут, пора уже. – едва слышно, сбиваясь на кашель, прохрипела молотобойщица, положив поверх ладони Хортдоттир свою пузырящуюся ожогами.

– И то верно. – кивнула черепом полумаской кровавая кройщица, исчезая в глубине строя, берясь за один из канатов, что был привязан к крепко забитому крюку.

– Асы не попустите. – тихо, чтоб не слышали стоящие с ним на надвратной башне войны, прошептал ярл, видя, как развернулись почти три сотни фьордфьёлькских хирдманов. Забросив за спину щиты, они переложили канаты на плечи, таща их прочь от городища, впрягаясь, что было сил, меся сапогами растоптанную землю. Не обращая внимания на потери, топча в давке тела падающих тут и там, пронзённых стрелами соратников, они неистово, единой упряжью налегали на канаты. Но гордые северные боги не услышали мольбы ярла Хьярхьялика, сильно, ох, сильно разгневал их трусливый поступок конунга.

Десять ударов сердца ничего не происходило, а затем, словно живые, жалобно затрещали брёвна где-то под башней и под ликующие крики врагов, с грохотом рухнул на своё место подъемный мост, оставив безвольно болтаться толстые кованные цепи с жалкими обломками древесины.

– Вот, тебе, моё слово, ярл. – из стены щитов, опрокинувшей мост, вышла кровавая кройщица, задравшая сокрытую жутким шеломом голову к надвратной башне.

– Говори. – подняв руку Боли, удержал готовых спустить тетивы лучников.

– Сдай мне городище. – крикнула Сольвейг, обнажив один из клинков, вонзив его в землю, в воцарившейся тишине замершего сражения. – Я пред Одином клянусь, пощажу всех, кто не выше моего меча. Не престало вашим детям расплачиваться за позор Игвана. – отбив выдернутым клинком стрелу, пущенную Боли, отобравшим у ближайшего война лук, она, усмехнувшись, указала этим мечом на Эбевиг. – Ну это твой выбор.

Вновь засвистели заполнившие воздух тучи стрел, пущенных с обеих сторон, а дожидавшаяся своего часа вторая снека, укрывавшая таран, уверено поползла к вратам, словно стягивая за собой всё укрытое щитами, воинство захватчиков. Волчья морда тарана, сменная верхние древесные слои, глухо ударила в толстые створки врат, раскачиваемая тремя десятками рук за длинные цепи, вбитые по обе стороны бревна, заносимого для очередного толчка. Натужно скрепя, ворота держали натиск, но надолго ли их хватит, ярость лёствёртцев была по истине велика.

– Я в низ, ярл, они скоро пробьются, стягивай все силы к вратам. – угрюмо молвил берсерк, направляясь к лестнице следом, за которым двинулись большая часть хирдманов. И двое безоружных, кряжистых на зависть любому молотобойцу здоровяков, обнаженных, за исключением штанов, прикрывших негу бугрящихся мышцами тел, накидками из медвежьих шкур. Ох и умоются кровью лёствёртцы, проломив врата, шутка ли, трое манбьёрнов, скупо улыбнулся себе Боли.

Сбежав по ступеням, Гарди, не без удовольствия отметил вид решимости на лицах воинов, заполнивших плотным строем большую часть улицы. Его воинов, усердно налегающих на и без того укреплённые длинными упорами врата, содрогающиеся от ударов.

– Ломятся, чтоб их тролли пожрали, да ётуны огуляли. Ну, ничего, встретим гостей как должно, чтоб даже внукам своим дорожку пенных коней до нашего славного острова завещали позабыть. – глухим голосом воззвал берсерк к хирдманам, пробиваясь с двумя родичами по братству Скади сквозь строй в первые ряды, отбрасываемые от створок каждым ударом тарана.

– Ну, братья, подсобим? – сказал Гарди, обратившись к своим спутникам. А уже в следующий миг хирдманы шарахнулись в стоны от трёх ражих детин, что, утробно взревев, принялись обращаться в свои звериные ипостаси. Кости хрустели, зашедшиеся тряской тела, раздаваясь в ширь, покрывались пробившимся сквозь кожу бурым мехом. Под одобрительные выкрики защитников на врата истово налегли трое громоздких манбьёрнов -перевёртышей. Выглядевшие как жуткая помесь одновременно людских и медвежьих черт берсерки, ощутимо снизили силу следующего удара тараном, едва двинувшем створки.

Звериное бешенство затмевало рассудок Гарди. Медведь, почти полностью овладевший человеком, лишенный до поры так сильно пьянящей крови врага, выплёскивал ярость, удерживая врата. Но где-то в той части сознания, что ещё подчинялось человеческой сущности, забили тревожные мысли. Из-за врат со стороны армии фьордфьёлкцев затрубил рог, будя смутную тревогу, что-то назревало, но воля зверя, гасящая чувства человека, оказалась сильнее.

– Они стягивают силы к главным вратам, твой план сработал. – не без удовольствия заметил Ансгар Эрикссан – седобородый ветеран, в дубленой коже клепаной кирасе под меховыми плащом. Высокий, худой, как жердь, воин, возглавивший в этом походе воинов ярла Вивеки и её воевода. Прозванный меж своих Копьём Рока, за мастерское владение своим излюбленным оружием, пятифутовым копьём с длинным широким листовидным наконечником. Оборвавшим, как говаривали, по боле сотни жизней. Именно им он показывал на частокол, с коего многократно усилился град стрел, да копий, нет, нет да находящих свои цели в фьордфьёлской стене щитов. Да и число шеломов, мелькающих меж бойниц, заметно возросло. Что, конечно, не укрылась от внимания кровавой кройщицы, но уважившей старого хирдмана кивком головы.

– Значит пора, а то уже в животе урчит. – рыжеволосая воительница потянула с пояса окованный серебром рог, чей зов, помноженный на силу лёгких Сольвейг, разнёсся над городищем подобно призыву Гьяллархорна рога самого Хеймдаля.

– Ну, наконец-то. – радостно заголосил Торольв откуда-то из стены щитов позади Хортдоттир. – Братья, восславим же Асинью Скади, наш час настал. Не потеряй. – повесил он поверх усеянного стрелами щита ближайшего хирдмана, свою меховую накидку с волчьей мордой. И, не теряя драгоценного времени, припустил бегом, уже через несколько шагов начиная изменяться, принимая форму ульфхендара, как и его пятеро сподвижников. Глядящая следом Сольвейг лишь скрежетнула плотно сдавленными зубами, дух зверя внутри рвался на волю, истово желая, присоединится к сородичам берсеркам. Но воля воительницы сломила этот великий, навязанный обманом дар, обернувшийся для кровавой кройщицы проклятьем.

– Со свое стаей явилась волчица. – плюнул с надвратной башни на вражий хирд Боли, видя, как помчались пятеро ульфхендаров по обе стороны вала. Трое слева и двое справа, поджарые, молниеносно скачущие из стороны в сторону берсерки. Они играючи уходили от стрел, кто на двух, а кто и на четырех непомерно длинных когтистых лапах, задирая вытянутые полузвериные морды, серо-шкурые бестии заливисто словно насмехаясь, подвывали.

– По пятьдесят копейщиков в обе стороны по частоколу. – гаркнул своей дружине ярл. – Не дайте им прорваться за стену. – Боли скривился, представляя, что смогут сотворить пятеро ульфхендаров, прорвавшись за стены, ни вал, ни частокол не послужит преградой для ловких любимцев хозяйки Трюмхейма Скади.

Несущиеся берсерки не стали разочаровывать ожиданий ярла. Легко перепрыгнув ров в разных местах ульфхендары, играючи, благодаря длинным когтям миновали вал и вскарабкались на частокол, порвав немногочисленных воинов большую часть, которых совсем недавно перебросили к главным вратам. Лишь в двух местах посланные Боли копейщики успели вовремя. Один отряд хирдманов замер, выставив копья пред Торольвом. На глазах у воинов оторвавшем единым движением, вытянутой обагренной кровью лапы, голову их и без того растерзанного собрата, что имел редкую радость оказаться на месте, где Ульфхендар решил миновать стену. Наполняемый яростью, стиснувший древки строй, по четыре война вряд больше не позволял настил частокола, двинулся на берсерка. Но тот, метнув голову с перекошенным изуверской болью лицом в Хирдманов, спрыгнул со стены, исчезая меж домов городища, как и его братья, неся ужас и панику по наказке своей кюны.

Второй отряд застал совсем ещё молодого берсерка над неимоверно вопящим, харкающим кровью защитником Эбевига. Полуволк, получеловек вгрызался клыкастой пастью в живот ещё живого война, более незащищенный, разорванной кольчугой. Увидев приближение строя копьеносцев, неопытный, прошедший обряд посвящения этой зимой ульфхендар, не смог удержать своего зверя и бросился на врага, забыв обо всём. Отбросив в сторону небрежным взмахом левой лапы два целивших в него острия копий и оказавшись вплотную к хирдманам Боли, берсерк ударом правой рассёк грудь вместе с чешуёй ламеляра первому, стоящему пред ним воину и сомкнул челюсти на шее его соседа, не смогшего увернуться из-за плотности строя.

Надо отдать им должное, хирдманы Хьярхьялика не растерялись, когда в их ряды вклинился ужасный ульфхендар, залив всё вокруг кровью из разорванного горла. Отступив чуть назад, эбевигцы ударили, словно одной рукой сквозь тела своих же собратьев, нанизав берсерка на копья и скинув за заострённые брёвна частокола на усеянный кольями ров, где молодой ульфхендар нашел свой конец под призывное пение выбранной им Асиньи. Уже не видя, как копьеносцы, быстро сбежав со стены по ближайшим ступеням, заново собрались в глухой, словно еж, ощетинившейся остриями копий, строй. Отряд, овеянный небывалой удачей, разменявший всего двоих людей за одного ульфхендара, двинулся в своё разрываемое криками городище, на поиск других берсерков.

Лёствёртский хирд крушил ворота. Сотня воинов, что была нужна здесь, гоняла по скованному ужасом городищу неуловимых берсерков, что, избегая свойственного их природе прямого боя, орошали кровью его людей, улицы и подворья. И в тот миг, когда ярлу Боли начинало казаться, что хуже и стать не может, тревожно резанув сердце вождя, призывно запел рог на задних вратах на другом конце Эбевига.

– Мы должны быть там, на пике атаки, там ярлу нужны наши топоры. – громко возмущался один их хирдманов, указывая на обсыпаемые стрелами главные врата Эбевига, что высились на противоположном конце городища. – Ни славы, ни битвы, как поганые трэлы здесь сидим.

Четверо его собратьев ответили воину хмурыми взорами, тоже недовольные незавидным жребием, что выпал на их долю. Большую часть стражи дальних врат перекинули к главным, а их впятером волею десятника оставили здесь блюсти стражу.

– Да провалиться ему в Хельхейм, этому Свэну, почему именно мы? – вновь злобно выругался воин, имея в виду десятника. – Я жажду огня битвы и вражьей крови. – ударил он в запале кромкой щита о заднюю сторону бревенчатого борта надвратной башни.

– Чтоб тебе Одиновы вороны Хугин и Мунин язык склевали, кликушник, вёльвин выродок. – севшим голосом ответил ему другой страж, очумело взирающий на растущий в двух сотнях шагов позади Эбевига лес, из которого по звуку рога Сольвейг вырвалась часть ожидающих сигнала воинов лёствёртцев, числом не менее полутора сотен. Фьордфьёлкцы без всякого строя, сломя голову неслись с длинными лестницами к задним вратам. Им и не нужна стена щитов, угрюмо понял один из стражей, что, надрывая легкие, дул в тревожный рог. От кого беречься, от десятка воинов на протяжении ста шагов стены.

Около пяти ворогов, пошатнувшись, пали от стрел немногочисленных защитников надвратной башней. Это всё что успели сделать стражи, что оказались вскоре зажатыми за бойницами свистящим градом, пущенным в ответ лёствёртцами, достигшими толком незащищённых задних врат. Кряхтя от натуги людей, вздымались упёртые в землю длинные лестницы, с грохотом опускаясь на порт башни, минуя своей высотой и ров с валом, и поднятый мост, открывая дорогу прямо к защищённому настилу башни.

Случись такое со стороны, где обливался кровью громящий врата тараном, основной хирд захватчиков. Защитники бы посмеялись, не дав подняться по ним ни одному войну, а то и вовсе, сбросив лестницы обратно за счёт специально заготовленных рогатин. Но не здесь, здесь войнам Эбевига, не способным даже поднять из-за обстрела головы, было не до смеха. Они видели спешащих на помощь, бегущих по настилу частокола хирдманов, посланных ярлом, но подмога была ещё далеко, а лестницы уже заскрипели под весом спешащих к ним лёствёртцев.

Из-за заострённого борта показалась первая голова, сокрытая оплетённым кольчужной брамницей шеломом с полумаской. А следом за ней и занесённая для удара рука с топором в дубленом наруче. Один из защитников, подставив под топор щит, что было сил двинул кулаком, сжимающим рукоять меча, по шелому для выпада клинком, тот был слишком близко. Первый ворог, не удержавшись, отправился в полёт и, судя по звуку, зацепил лезущего вслед за ним. Но рядом на соседней лестнице показался ещё один, оказавшийся мудрее своего товарища. Этот лёствёртец хорошо знал, как брать стены на щит, много набегов хранила его память, как и залитую кровью площадь родного городища, что отражалась в горящих ненавистью глазах.

Он, будто собравшись уцепиться покрепче, ухватился левой рукой за заострённое бревно. Видя прекрасную цель, один из защитников рубанул по ней топором, но вместо резко отдёрнутой пятерни, лезвие прочно засело в дереве. Хирдман Фьордфьёлька ухватив за грудки пытавшегося освободить топор война, притянул того к себе, в долю мгновения всадив длинный боевой нож ему под подбородок. Отпихнув тело в ноги бросившихся на помощь своему соратнику эбевигцев, он легко перескочил борт. Еще не коснувшись настила, хирдман, метнул в ближайшего уже обагренный кровью нож, глубоко вошедший в бедро вскрикнувшего ворога, а сам, приземлившись, сноровисто обнажил меч, широкими взмахами тесня защитников, выигрывая время и место своим, обрекая врата пасть.

Подмога, брошенная второпях ярлом, не успела совсем чуть-чуть и, надо отдать им должное, немногочисленные защитники врат, изрубленные на куски, продержались под яростным натиском дольше, чем можно было ожидать. Дорого, один за двоих, а то и троих, продав свои жизни, им будет, о чем поведать за длинными столами чертогов Вальхаллы.

Хирдманы Хьярхьялика ударили по заполнившим надвратную башню двадцати лёствёртцам, уже опустившим подъемный мост, но не успевшим распахнуть врата, жестоко, сразу с трёх сторон. С обоих мостков частокола и со стороны лестницы, ведущей из башни вниз к вратам. Люди Боли знали, что стоит врагам закрепиться или распахнуть створки, городище падет. Завязался бой, под крики и вопли крушились щиты, в узких проходах башни вход пошли ножи, пальцы и зубы. Эбевигцы яростно наседали, и в том была их ошибка. Увлеченные задачей побыстрей отбить надвратную башню, войны Хьярхьялика забыли о том, что враг уже был внутри их крепости. Под радостные выкрики фьордфьёлькцев, намертво уцепившихся за взятую башню, в спину защитников ударили ульфхендары.

Торольв с другим берсерком, оставив пару братьев, и дальше водить за нос посланных на их облаву, сбившихся с ног копейщиков, бросился на помощь своим людям. Две серо-шкурые бестии ворвались в задние ряды штурмующих свою же башню эбевигцев, пройдя сквозь ряды вражьих хирдманов подобно ножу. Полулюди, полуволки, сея ужас и смерть, рвали когтями закованных в брони людей, застрявших в давке, вгрызались вытянутыми клыкастыми мордами, отрывая целые куски плоти, сея панику и ужас, сминая строй наравне с решимостью.

Почти вчетверо превосходящий силами хьярхьялькский отряд, должный обить врата, растаял подобно дыму на ветру. Кто, прокляни его пращуры, сбежал, по большей части это были те, кто штурмовал башню по лестнице снизу. Они видели судьбу своих собратьев, зажатых между ульфхендаров и немногочисленных лёствёртцев, но большинство, не побоявшись смертной доли, остались лежать, как и пристало гордым войнам северных народов.

Воины Сольвейг, топча вражьи тела, торопливо сбегали вниз по лестнице без страха, хлопая по мохнатому плечу Торольва, стоящего в стороне у выхода на настил частокола, тяжело дышащего ульфхендара, чья шкура на голове груди и длинных когтистых лапах слиплась от вражьей крови. Берсерк, влекомый необузданной жаждой битвы, уже собирался покинуть усеянный изувеченными телами угол надвратной башни, когда заметил движение. Один из людей Боли был ещё жив, полусидя, полулежа, опираясь о борт башни, тянясь к лежащему рядом топору. Ульфхендар чуть помедлив, склонил косматую голову на мощной шее, заглядывая в почти потухшие голубые глаза насовсем ещё юном, страшно посечённом лице. Воину едва хватило сил, чтобы слегка повернуть голову, без страха возвращая взгляд берсерку, оторвав его от вожделенного оружия. Он не боялся Торольва, он уже пересёк ту грань, когда можно чего-то бояться.

Когтистая правая лапа неловко взяла топор и, чуть поднажав, вонзила его в предплечье левой, обагряя своей кровью. Берсерк аккуратно вложил оружие в руки поверженного врага, за миг до того, как тот отправился в след валькирии, одной из сотен, что, высматривая отважных духом, витали сегодня над Эбевигом. А оружие, окропленное кровью ульфхендара, послужит ему лучшим пропуском в чертоги Одина.

Брякнул о землю снятый с запоров тяжелящий брус, скрепя отворились створки, впуская в Эбевиг основные силы второго отряда фьордфьёлькского хирда, что, собравшись в небольшие человек по двадцать стены щитов, помчался по улицам сквозь городище в направлении главных врат к главному сражению.

– Это конец! – понял ярл Боли, взирая с баши на отворённые ворогами задние врата. Перекинув на плечо древнюю секиру, хозяин Хьярхьялика, окинул взором могучий вражий хирд толкущийся снизу и, хмыкнув, направился вниз по лестнице, дабы занять положенное ему место средь своих воинов. И, словно в подтверждение его черных мыслей, непрестанно крушивший врата таран, исполнил, наконец, своё горькое предназначение.

С треском и кучей щепы разлетелся запорный брус, распахивая пред лёствёртским воинством тяжёлые створы. Под гомон боевых кличей, прикрывшись щитами от пускаемых навесом стрел, хирд захватчиков устремился вперёд к долгожданной добыче. Первые ряды сразу поняли, что врата не были их главным препятствием. Смерть в виде сразу трёх манбьёрнов уже ожидала их. Берсерки Боли, не ведая пощады, крушили лёствёртцев, сметая людей, будто щепки. Топоры да мечи мало могли противопоставить их ярости в ближнем бою, ведь там, в строю, ни уйти, ни увернуться не представлялось возможным, а для копий здесь и вовсе не было места. Удары бурых лап не в силах были остановить ни щиты, ни брони, а если кому и удавалось проскользнуть мимо вставших в авангарде, в проходе под башней берсерков, то их сноровисто добивал строй защитников позади избранников Скади. Лучники Сольвейг, бившие над головами своих, тоже знали своё дело, вскоре три непомерно широкие бурые фигуры стали походить на ежей, но толстый подшерсток манбьёрнов держал львиную долю силы пущенных с небольшого расстояния стрел. А боль от множества ран лишь придавала им ярости.

– Назад, всем назад. – разнесся над сражением зычный женский окрик.

Лёствёртцы, не заставив себя просить дважды, отхлынули от трёх перевёртышей-медведей. А в пустое пространство меж сражающихся из строя, умывшегося кровью Фьордфьелькского хирда, выступила их предводительница. Словно не ведая страха, пред манбьернами оказалась дева в кольчужно-кожаной дубленой броне, с длинной рыжей косой, выбивающейся из-под колец брамницы жуткого шелома с черепом полумаской. Обстрел прекратился разом с обеих сторон, словно отдавая хвалу спонтанному Хольмгангу посреди битвы

– Ну, кто из вас первый? – крутанула Хортдоттир парой мечей.

Взревев, манбьёрны бросились на неё, намереваясь разорвать в клочки, но не тут-то было. Из строя, позади Сольвейг, в очередной раз, подтверждая своё прозвище, вырвался военачальник ярла Вивеки- Ансгар Эрикссан, прозванный Копьём Рока- ветеран, взвившись в прыжке, метнул своё оружие в одного из берсерков. Пролетев с десяток шагов, копье вошло аккурат в глаз манбьерну, пробив бурую голову навылет, уложив на месте могучего медведя-перевёртыша, несущегося слева.

Их осталось двое, мелькнула мысль у лидера манбьёрнов Гарди, тут-же смытая неописуемой яростью. До Сольвейг оставалось всего ничего, пара шагов, как он оказался один. Вниманием бегущего справа всецело завладела Баребра, опрокинувшая тяжелым взмахом молота берсерка в сторону и, не желая упускать инициативу, продолжившая сокрушать поросшую мехом плоть непрерывными ударами сверху.

Манбьерн рыча, взмахнул лапой, промах, ударил второй, опять не попал, извиваясь подобно кошке, Сольвейг, играючи, отскакивала от когтистой тяжёлой смерти, что лишь больше распыляло Гарди. Снова бросок в пустоту, кровавая кройщица, скользнув влево, ожгла его бок острой болью, рубанув крест-накрест обоими клинками, словно лезвиями, рассекая толстую шкуру и плоть. Берсерк молниеносно развернувшись, ударил на отмажь, впустую всколыхнув воздух. Хортдоттир разорвала схватку, бросившись на помощь подруге.

Удары молота, вспышки боли ломили его кости, заставляя скручиваться подобно младенцу, но берсерк нашёл в себе сил, выгадав момент меж ударов, поддев сокрушительным ударом лапы, ноги своей рано потерявшей бдительность мучительницы. Баребра, вскрикнув от боли ломающихся ног, сметенная силой берсерка, тяжело упала на спину. Её верный молот отлетел в сторону, а грозный враг, поднявшись, ликом страшной смерти навис над бесстрашной молотобойщицей. Она потянулась к охотничьему ножу на поясе, но не успела. Берсерк обрушился сверху, видоизмененные руки-лапы, с хрустом ломая кости, опустились на её плечи, когтями разрывая плоть под бронёй. Сознание помутилось от боли, пред взором Баребры всё поплыло, размытым пятном разминулась клыкастая слюнявая пасть манбьерна, что сейчас оборвёт её жизнь, раскусив голову как орех. Что-то сверкнув серебром, мелькнуло меж головой поверженной воительницы и готовой сомкнуться пастью. Но теряющая сознание Баребра уже ничего не понимала, даже не осознав, что взамен новой боли от раздираемого лица, рассудок накрыла безмятежная тьма беспамятства.

Удивительной гномьей ковки клинок с замаха врезался в раскрытую в предвкушении пасть берсерка манбьёрна, чудом не задев лицо молотобойщицы. Усиленный разбегом летящий снизу рубящий удар Сольвейг вогнал клинок глубоко, чуть не располовинив вдоль бурую голову, частью разрубив даже шейные позвонки, в доли секунды оборвав жизнь избранника Скади.

Бросив застрявшее оружие, она кувырнулась в сторону, едва успев отскочить от атаки настигшего её Гарди, рассвирепевшего от потери ещё одного друга. Мимо воительницы пронеслось выдернутое из головы павшего первым манбьерна копьё Ансгара, глубоко засев в боку последнего медведя-перевёртыша. Но Гарди словно и не заметил боли, обломав древко левой лапой, а косым взмахом правой попытавшись распороть живот уже стоящей на ногах Сольвейг. Дикий рёв разнёсся на залитым кровью проходом под башней, это кровавая кройщица с оттягом ударила по несущейся бурой лапище, вторым клинком разрубая видоизмененную руку вдоль от ладони до локтя. Она бросила и этот меч, отскочив от надсадно завывающего манбьерна, закрутившегося волчком. Берсерк стал неуправляемым сгустком ярости, но Хортдоттир, выждав момент, бросилась на него с голыми руками, вот только это были уже не руки, а вытянутые лапы белого меха с крючковатыми когтями.