– Безусловно. Сложили все яйца в одну корзину. Вложились в центр развития безналичных технологий, а то – возьми, да и прогори пропадом. Потом, правда, вылез этот Златорыбкин-старший, папаша сегодняшнего, действующего, и уже как бы на свои кровные довел дело до ума и своего кармана. Мы тогда разобиделись крепко, но сгинули по углам, тоже не оставив ничего себе, как учитель. И вот теперь, в качестве реквизита мести, обернулись / говорили розы.

– Ну и ну, подсолнух-то непрост оказался/ участливо поддакнул кот, посматривая, впрочем, не принесли ли чего пожрать, понимая, что розы прекрасны, но тоже несъедобны.

– Постой-ка, а как же тут Никита поживал?/ обращались розы-партнеры к коту, ничуть, впрочем, не обращая внимания на подсолнух, увлекаясь котом.

– Как-как… да агонизирует уж какой день… бредит или бредет – все не пойму. Бередит прошлое, выкладывая, как был лепестком цветка, листом плачущей ивы, падучим в реку, котом, потом почти супом с котом, человеком, отнимающим деньги у богатых и раздающих их русским… Дивно вещает. И вот теперь, вон оно как все вышло… вышел.

– Постойте, как вышел… а поговорить? Вечно он уходит на полуслове, толком не заканчиваясь, что-то недоговаривая, словно всегда на шаг впереди…/ неподдельно огорчились розы.

– Так вот и вышел/ свернул шею кот, наблюдая за тем, как подсолнух естественно и величаво склонил голову: поник, пожух, зачах, угас, уснув крепким и здоровым сном.

И отметив очевидный факт, кот примирительно констатировал:

– Что ж, удачного сна. Я смотрю, ты окончательно стал другом вечности, просыпаясь, само собой, сейчас совсем другим – самим собой.

КОНЕТссссссссссссс

Первое и последнее

Вещий сон жизни шел своим чередом, но тут вдруг раздался телефонный вызов. Некто, представившийся журналистом популярной газеты, сообщил, что ему поставили задание взять у Никиты интервью. Тот, подумав, согласился, поскольку уже давненько не давал интервью. Во всяком случае, не в этой жизни. И вот дебют:

– Здравствуй, Никита! Очень рад тебя наконец-то видеть. Для меня огромная честь… До сих пор только во снах я и смел мечтать о таком… И вот: мое первое редакционное задание, и сразу… интервью с Никитой. Вот те раз! Для простоты общения предлагаю сразу перейти на Вы. Не стану скрывать, что очень волнуюсь. После окончания нашей беседы обязательно возьму Ваш автограф, для себя и всей семьи…

– Вы мне мстите… С тобой… на Вы? Ну, давайте. Тем более, что я тоже крайне взволнован, буквально не нахожу себе места (мечется меж двух табуреток), памятуя о том, что сегодня как раз даю свое последнее интервью…

– Что так? Все дело в вашей знаменитой неуверенности в себе? А ведь я как раз и пришел для того, чтобы разобраться в чем тут дело… И у меня к вам очень много вопросов, уважаемый.

– Не знал, что она уже стала знаменитой, но очень приятно, спасибо. Спрашивайте свои вопросы…

– Что ж, начнем. Вы, наверное, уже читали в газетах, что мировая общественность вздохнула с облегчением, узнав, что в России прекратились разработки Никиты. И наши дипломаты наконец-то могут перестать краснеть на ассамблеях ООН, отрицая ваше существование. Так можем ли мы действительно надеяться, что Никиты больше не будет? Можем ли мы… быть уверены, что с этим позором покончено?

– Ну да.

– Что за «ну да»? Это и есть ваш ответ?

– Почти. Пользуясь случаем, хочу передать привет всему Мировому правительству и этой вашей дипломатии. Я рад, что они рады, но Никита совсем не уверен, что его поняли правильно…

– Никита, прошу вас отнестись более серьезно к нашему интервью, ведь наши подонки спустя века будут судить о вас по вашим же ответам…

– О… я осознаю всю историчность момента. Но мне пока совершенно не нравится ваш тон. Ладно, давайте попробуем еще… (без всякого энтузиазма).

– Судя по вашему настрою, вы, конечно, станете отрицать свои связи с внеземными цивилизациями, забросившими вас на грешную Землю сеять разумное, доброе, вечное, чтобы заронить сомнения в рассудки землян?

– Без комментариев. Мне ничего неизвестно об этом.

– Так мы и думали… Тогда у меня есть к вам вопрос, который не могу не задать… Что вы за человек такой? Чем занимаете досуг? Каков вы в быту? Ваше любимое блюдо?

– Что? Мне нужно что-то ответить? А какой вопрос, я прослушал… Ладно-ладно. Просто я насчитал четыре вопроса вместо одного… Попробую по порядку… Нет, вы меня, определенно, с кем-то путаете. Вы знаете меня не хуже, чем я сам. В конце концов, все необходимое обо мне сказано в рассказах.

– В том-то и загвоздка, что ничего-то мы не знаем, ничего-то мы не поняли. Мировое правительство до сих пор гадает, кто же сочиняет эти гнусные пасквили на действительность, облекая их в форму так называемых «рассказов про Никиту». Так вот… у нашей редакции есть неопровержимые доказательства, что этим занимаетесь… вы… да, да, Никита, вы сами!

– Так в чем проблема? Я никогда этого и не скрывал. Просто… меня забыли спросить. В смысле… в хорошем смысле.

– А вот – уже начинаете хамить… Своим этим печально известным употреблением словесных конструкций в неправильных значениях и контекстах…

– Не слышу здесь вопроса. Давайте уже вернемся в конструктивное русло, обратимся к жанру интервью. Мне нечего скрывать, у меня есть ответ на любой ваш вопрос.

– Тогда защищайтесь, сударь. Но сразу предупреждаю, что приятных и удобных вопросов у меня нет. Скандалы, интриги, расследования – это фишка нашего издания, а потому держитесь крепче, без обид.

– Не вопрос.

– Тогда вот вам вопрос! Вот нам всем непонятно… Вот вы потратили столько времени на написание этих своих… рассказиков, прости Господи. Не лучше ли было провести это время как-то более интересно… содержательно, что ли? Например, почитать настоящих писателей, которые, в отличие от вас, владеют мастерством обращения со словом, умеют заинтересовать читателей, имеют почитателей… Вот вы хоть теперь-то, когда всем очевидно, что вы просто дилетант, графоман, признаете, что заблуждались, примеряя на себя писательские мундиры?

– Какие мундиры? О чем это вы? Большинство своих вещей я написал в одних трусах, лежа под одеялом с ноутбуком под боком. А сюжеты приходили в голову вообще везде. В основном, в сумасшедших автобусах и метрополитенах, коими я регулярно пользуюсь, поскольку не имею машины, так как тупо нет денег на обслуживание аппарата. Что касается некого качества, то кому как, а мне нравится результат. Нет, я не говорю, что полностью доволен. Конечно, можно и нужно было написать лучше. Всегда, знаете ли, есть место неокончательной довольности написанным, ничего тут не попишешь… Но в общем и целом вышло примерно то, чего я и хотел.

– Да… вот так признание. Неужели вы полагаете, что думающая Россия станет читать человека, пишущего в трусах… да еще и без машины… И не рассчитываете ли вы, молодой человек, зарабатывать на жизнь этой своей лубочной писаниной? Тогда у меня для вас скверные новости: ничего-то у вас не выйдет. Народу безразличны ваши рассказы, людям это неинтересно. Интеллигенты и интеллектуалы их тоже не читают. Даже самые последние издатели не желают ничего и слышать о вас… Это провал Никита… полный и безоговорочный, признайте уже наконец очевидное…

– Не, не согласен. Провал – это имея желание что-либо написать, даже не попытаться. Опустить руки сразу, на стадии задумки. Пускай это все иррационально, наверное, даже безнадежно, почти наверняка – безденежно, но все-таки… Я не могу упрекнуть себя в том, что даже не попытался. И, говоря между нами, не мне судить об интересности и литературности рассказов. Если они недостойны какого-либо признания, внимания, прочтения, то это не моя вина. Моя беда? Может быть. Но, повторюсь, я написал то, что смог и как смог. Лучше не дано. А пока, констатирую: сбылась мечта ид… идеалиста, идеолога, возможно, идиота – что называется, книгу написать. И точка.

– А… вот оно что. Точку ставите. То есть больше вы писать уже не хотите? Осознаете, стало быть, слабость своего пера? Тем самым только подтверждая мою беспощадную правоту… У вас даже творческих планов, как я понял, нет!?

– Вы немного правы. Я и сам считаю, что книга мертва без того, кто ее воспринимает, то есть без читателя. Но я-то ее, пока писал, прочел – от и до. Она оставила некоторый след в моей биографии. И свое удовольствие от чтения я лично получил. И я еще обязательно вернусь к ней в качестве читателя. Когда-нибудь потом, позже. Здесь много закладок моих детства, отрочества, юности. Мне всегда будет интересно оглянуться назад. Хотя, разумеется, и немного неловко. Да и людям будущего, что ни говорите, эта книга может пригодиться. Например, в качестве топлива для разжигания костров – уже польза.

– То есть первая книга – это ваша последняя книга? Уверен, те немногие, кто дочитал до этих строк – выдохнут с облегчением…

– Ну почему же… у меня уже есть сюжеты книги второй, которая, разумеется, будет несравненно лучше первой. Правда… учитывая оглушительный провал в прокате книги первой, этой, скорее всего та книга и станет первой, так как эту правильнее считать нулевой, соответственно вторая станет первой, а может быть и сразу седьмой. Я еще не решил.

– А я могу вам объяснить, в чем проблема вашего романа… или сборника рассказов, хрен даже знает, как охарактеризовать это.

– Валяйте. Я весь – внимание.

– А драйва никакого нет: мата, секса, погонь там всяких…

– И это весьма не случайно. Я как раз не за то, чтобы мат становился литературной нормой. А секса этого и так везде сейчас перебор: даже в рекламе какого-нибудь заштатного шиномонтажа уже обязательно полуголую тетку ввернут… (смеется). Давить на эту кнопку желаний и приятных ассоциаций мне вообще-то неинтересно. И без меня хватает умельцев. Что касается погонь, перестрелок, то вашему вниманию есть целый Голливуд, я-то здесь причем? (опять смеется).

– Кстати, чуть не забыл обязательный вопрос, мы его всем задаем, и вас спрошу: как вы относитесь к творчеству восходящей звезды Натали Голобедровой?

– Голобедровой? Хм, не имел удовольствия соприкоснуться с ее творчеством, но не сомневаюсь, что это чистое волшебство, всем советую (смеется).

– Вы, я смотрю, развеселились. Рановато. К сожалению, проблема ваших рассказов заключается не только в отсутствии экшна, все куда печальнее: смысла нет. Вам, может быть, самому с собой и интересно, но зачем обманывать читателя? Ведь роман ничем не начинается и ничем не заканчивается. Бред какой-то: сны сменяются явью и не всегда очевидно, где и что. Иногда даже складывается ощущение, что Никита – это какое-то привидение, которое бесцельно бродит по Питеру, какой-то лузер, вечно ищущий работу и всем недовольный… Это что у нас – такой герой нашего времени?

– Ха-ха, не удивлен, что у вас сложилось подобное впечатление. Но в том-то и штука, что героем романа рассказов в кои-то веки стал обычный гражданин, а не какой-нибудь там сумасшедший социопат или, напротив, супермен. А если вы ничего не поняли, то могу посоветовать разве что еще раз перечитать книгу…

– Еще раз? Да вы издеваетесь! Я один-то раз с трудом осилил, искренне ждал какой-нибудь любопытной развязки, которая все прояснит, даст ответы, а вместо этого опять какие-то загадки и многоточия… Сплошное разочарование!

– Ничего не могу сказать в свое оправдание. Но обратили ли вы внимание, в частности, что одна часть называется «Осенняя», а другая «Весенняя». Если помнить о том, что обычно весна идет перед осенью, хотя может быть и наоборот, когда речь идет о разных годах, то могут появиться и иные… трактовки, так сказать. Ну, это так, это вообще ничего не значит. Это к слову пришлось.

– Так… Теперь вы хотите сказать, что окончание осенней части – это и есть развязка… Хм, так ведь и там ничего непонятно и неочевидно. В общем, яснее мне не становится… Муть какая-то!

– Что тут сказать, мне представляется, что вы просто не любите думать. У вас потребительское сознание, заточенное на предсказуемые развязки и разгадки, с подробным разжевыванием – что, как и почему именно так, а не иначе. Могу вам только посочувствовать…

– Ну… я не удивлен вашему хамству. Меня предупреждали, что вы не в адеквате… Всю книгу вы кого-то оскорбляли: то телевидение вам не то, то Россия показана черти как, то девушки вас не любят… И правильно делают!

– И опять вы не правы, про Россию и девушек в смысле. А телевидение я и вправду терпеть ненавижу, ничего не могу с собой поделать… Осуждаю зло во всех его форматах и флаконах – это мое дело. Я за интернет. Уверен, он со временем поглотит телевидение, сделает его одним из сервисов, вот увидите.

– Допустим… ну, а как же вы объясните тот факт, что во всей книге так нигде и не встречается хотя бы малейшее упоминании о внешности Никиты, его характере, приметах. Где приблизительный рост, описания одежды, другие особенности? Где положительные и отрицательные персонажи? Почему нигде так и не появляется никаких сильных характеров, их противостояний, противоречий… А ведь это основная часть и суть любой художественной книги, а у вас этого, простите, совсем нет… Это просто химера, халтура какая-то, а не литература!

– А потому что… потому. Так я, выходит, вижу. А кто-то склонен видеть везде сильные и слабые характеры, конфликты, заговоры. Тогда как, может быть, мы все заодно. Я имею в виду человечество. И все равно каждый сам по себе. Здесь нет противоречия. Просто все так просто, что сложно понять. Что касается внешности, то у меня ее попросту нет. Потому что и никакого Никиты нет.

– ???

– Якобы удивлены? Мы с вами тоже заодно, не забывайте. Надо понимать, что Никита – это никто. Ноунейм, Немо. Это не человек. Не привидение. Не сновидение… Это ситуация и позиция. Героя могут звать как угодно, например, Платон или, скажем, Антон там какой-нибудь. Ситуация и позиция от этого не изменятся. Улавливаете?

– Что за бред? Если вы не Никита, то с кем же я тогда вообще разговариваю? И что я здесь делаю? И кто же я… сам, черт возьми, по-вашему?

– Кто я? Я тоже искал ответ на данный вопрос в этой книге. И, кажись, немного нашел. А вот, кто вы, мне стало очевидно сразу, как только мы завели беседу. Вы – самозванец. Вы отчасти и есть Млечные Муки… Вы есть то, что делает Молоко Мукой. Вы – мои сомнения, да-да.

– Нет, это уже грязная ложь, это решительно невозможно, вы… да ты просто мерзавец и подлец! Я не могу работать в такой обстановке!

– Постойте-ка, мне кажется, мы еще не договорили. Давайте поговорим об этом… о сложившейся ситуации. Уверен, нам по-прежнему есть, что обсудить…

– Что еще? О чем нам еще разговаривать? После такого потока клеветы обо мне?

– Ну как же… о том, например, что я даже благодарен вам. Ведь без сомнений ни одно дело не двигается. Только клинический кретин всегда и во всем уверен… Без сомнений, я бы никогда не написал ни строчки без сомнений. Так что я…предлагаю дружбу и даже сотрудничество. Я обязательно помещу «Млечные муки» на обложке… Даже крупными буквами. Это уже тянет на соавторство! Ведь можно же еще что-нибудь придумать, присочинить, ведь Никита еще официально не объявлял о распаде…

– Не желаю ничего и слышать об этом! Я здесь не при делах… Я… я… ухожу! Твоя взяла…

Убегает, цокая копытами.

– Постойте, куда же вы, а как же… автограф? (вдогонку).