Чернокнижник

Чернокнижник. История первая

«Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь?

Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть.

Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки?

Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки <…>

Открой же дверь, я ждать не могу, мне сегодня не спится тут,

Узнаю: сородичи ли мои или волки за дверью ждут?»

(Редьярд Киплинг. «Единственный сын»)

Пролог

Они шли три дня и три ночи, пробираясь глухими чащобами, прячась от людских глаз. Воины скулили как побитые собаки – стальная броня защищает от стрел, а не от лютого холода. Морды грифонов изредка склонялись вниз, чтобы зачерпнуть вместо воды немного снега. Женщины на санях тихо разговаривали, кроме одной – она должна была скоро разродиться.  Ее молчаливый силуэт, казалось, был высечен из камня. Женщина совсем не двигалась, лишь смотрела вперед куда-то сквозь деревья, откуда проглядывали последние лучи зимнего солнца. Человек, идущий с черной лошадью на поводу, приблизился к ней.

– Как ты, кровь моя? Ты сможешь  еще продержаться?

–Да, – когда-то прекрасное, а ныне болезненно-белое лицо поморщилось. – Я смогу вытерпеть. Наимире умерла, а значит, Нулар выживет, – женщина улыбнулась.

–Не стоило мне тебя слушать. Надо было рискнуть и полететь.

–Только так, – женщина вздрогнула (начинались схватки), но потом собралась с мыслями и продолжила, – только так мы сможем добраться целыми и невредимыми. Нашего ребенка хотят убить – ты слышишь песни, призывающие Богов Смерти? Это серые эльфы плачут по нему. Они не знают…

Синие глаза лишь на мгновенье подернулись пеленой беспамятства. Затем женщина снова пришла в себя, будто проснувшись от мимолетного сна.

–Они не знают, что дитя принесет свет. Цербер хочет, чтобы он служил тьме… Но этому не бывать. Мой дом…. Это убежище – никто о нем не знает… Родители называли его Волчий приют. Только волки здесь и ходят…

Суровое лицо мужчины искажалось от боли каждый раз, когда женщина на санях запиналась в своих речах. Но он крепился и старался ничем не выдать своего горя. Ее боль стала его собственной болью.

Женщина продолжила:

–Не забудь – к ребенку нельзя подпускать никого из священнослужителей, будь то эльфы, темные жрецы или слуги Дома Первого мира – ты благословишь ребенка вместо всех них… Наш дар… Пусть он хранит дитя всю его жизнь. Дар убережет ребенка… Я чувствую – родится сильный воин… Я написала письмо. Пожалуйста, после… Когда всё закончится, сразу же отправь его.

–Я…, – мужчина осекся.

–Прошу тебя… Кровь моя…

–Хорошо, – он вздохнул. – Я сделаю все, о чем ты попросишь.

–Мы подъезжаем! – крикнул воин в авангарде.

В доме быстро прибрались. Роженицу положили на чистую кровать в дальней комнате наверху. А ее муж не спал. Он не мог спросить совета и помощи у сил, которые были ему подвластны: когда рождается дитя, рядом не должно быть демонов и тварей из преисподней. Воины отдыхали, служанки бегали, словно перепуганные курицы. Восемь часов, девять… К полуночи дверь, ведущая на второй этаж, распахнулась и повитуха–ведьма обронила лишь одно:

–Родила.

–Кого?! – мужчина с красными глазами поднялся из продавленного кресла. – Как они?!

По лицу повитухи трудно было что-либо угадать, и он не стал ждать ответа, просто сорвался и побежал в комнату роженицы. У дверей никто не задержал. После его ухода ведьма с лицом, ничего не выражавшим, повернулась к одному из преданных солдат и произнесла:

–Свяжитесь с Цербером… Похоже, нам нужна кормилица.

Солдат ушел.

 Когда мужчина ворвался в комнату своей жены, ему показалось, что кровь была повсюду – на полу и даже на стенах. Или это лишь обманный свет огня – как много свечей…

Слева от кровати в люльке кто-то тихо хныкал.

Мужчина бросился к постели. Его женщина была белее снега, она с трудом разомкнула почти прозрачные веки. Увидев мужа, едва заметно улыбнулась и выдохнула:

–Жизнь моя…

Мужчина окаменел. Его жена, его плоть, его жизнь… Она больше не двигалась. Она умерла.

Вокруг было тихо. Лишь младенец продолжал хныкать в своей кроватке.

Хоронили ее на следующий день; солдаты, чертыхаясь, вырыли в промерзшей до самой Преисподней земле могилу. Нашли валун, ведьма заклятием против големов высекла на нем имя  женщины, даты жизни. Там, у Волчьего приюта, Нулар навсегда обрела покой.

 Ее муж вышел и долго сидел на ледяной всклокоченной земле, пока его не подняли и не увели. Тогда он кинулся к ребенку. Этот человек всего за несколько часов совершенно обезумел: даже не сразу подпустил к новорожденному прибывшую кормилицу. Потом – смирился, но все равно остался рядом с ними, ревностно следя за всем, что делала кормилица, забыв про еду и сон. Только к полуночи он встрепенулся, вглядевшись в чёрный провал окна, принюхался по-звериному, затем позвал своих солдат.

–Сейчас сюда придут… незваные гости. Никого не впускать под страхом смерти!

–Может, призвать Цербера? – спросил один солдат, тот самый, что разыскал кормилицу.

Мужчину передернуло.

–Нет, не надо, – тихо проговорил он. – Мы справимся сами! Вперед!

Сам он остался в спальне. Его меч всегда был при нем.

В тот час по лесу несся легион всадников в черном. Они летели напролом безо всякого предупреждения прямо к дверям дома. Но сразу им не удалось попасть внутрь – у дверей их поджидали слуги-воины, не менее отчаянные Сыны Демонов – так звал их сам хозяин. Дверь взяли на таран: один удар, второй… Старое  дерево не выдерживало. Снова удар – еще  сильнее предыдущих. И дверь разлетелась в щепу.

Выскочившие из тьмы незваные гости были ослеплены паром, теплом и светом, и Сыны Демонов не преминули этим воспользоваться. Сразу несколько всадников, не успев даже вскрикнуть, были рассечены огромными кривыми саблями. Эльфийские мечи, жалобно звякнув, упали на пол в липкие лужи крови.

Во время битвы огромный зверь вскочил в дверь. Неведомой силой стражей у лестницы отбросило в стороны, чёрный вервольф понесся наверх, преодолевая лестничные пролеты огромными скачками. В складках графитовой шерсти сверкнул кинжал – не простой, заговоренный.

Мужчина в спальне положил ребенка в колыбель и повернулся на шум, когда лезвие настигло его грудь, разрывая ткани, причиняя гораздо больше боли, нежели обычное оружие. Мужчина упал. Хотя крик не вырвался из его груди,  глаза едва не вылезли из орбит. Он медленно разжал челюсти и выдавил из себя:

–А-а-а… Вот и ты. Она зря не верила…

–Где Нулар-р-р-р?!

–Умерла… Ты опоздал. Я уже… благословил дитя….

–Др-р-р-рянь! Сволочь!

Зверь наотмашь хлестнул огромной когтистой лапой, опрокидывая и без того безвольного врага. Кормилица с воплем ужаса кинулась было к дверям, но на пороге ее настиг метательный нож. Зверь осторожно прокрался к кроватке, разглядывая младенца. Из пасти раздался сдавленный полурык-полустон.

–Чтоб тебя…

Несколько секунд мохнатый пришелец стоял и тяжело дышал – пытался совладать с собой.

–Я забе-р-р-ру ребенка – еще не поздно. Бер-р-регись….

Мужчина, беспомощный, с кинжалом в груди, закричал. Силы покидали его, утекали, как сквозь пальцы вода. Он не мог даже привстать. Заклятие в кинжале – древняя, первобытная сила – буквально пригвоздило его к полу. Тогда он заплакал, глядя, как мохнатое существо сгребло из колыбели хныкающего младенца. Лишь когда пришелец намерился убраться прочь, мужчина собрался с силами и выдавил из себя:

–Возьми письмо. Для тебя от нее… Ты же знаешь, что я бы никогда не убил… Ее прокляли свои же, как всегда… ни в чем не разобравшись… Я не…

–Может, и вер-р-рю, –  уклончиво прохрипел оборотень (одной лапой он аккуратно придерживал ребенка), – а сейчас мы уходим.

Мужчина потерял сознание.

Он не видел, как исчезли враги. Не видел, как его верные Сыны Демонов считали убитых и латали раненых. Он был слеп и глух. Он был нем. Пока над ним не склонилась до боли знакомая фигура:

–Цербер…

–Я здесь, – ответил Цербер. – Я тебя подниму, дружище. Видишь, зря ты не доверял мне… Я опоздал. Все было бы по-другому, если бы мы были вместе. Крепись, братец.

–Прости меня…

–Ну, разумеется.

Цербер занялся раненым другом.

Еще до восхода солнца серые эльфы знали обо всем, что случилось где-то в самом отдаленном уголке Великой Кварты. С наступлением утра об этом знали и все высшие чины из Верховного Совета – у них были свои источники. Об этом все чаще сплетничали в захолустных придорожных тавернах, украдкой спрашивали у магов, приближенных к Императорам Стихий. Но обычные люди так ничего и не узнали. Огромный мир магии и древних народов, скрытый от людских глаз, мир потаенный, тень человеческого мира, именуемая Аргенией – весь этот мир жил дальше как ни в чем не бывало. А произошло вот что: Дитя Тьмы, ребенок Великого Темного мага Тимарана был похищен и, вероятно, убит. Его жена Нулар, сдерживавшая гнев этого чудовища, умерла при родах. Великая Светлая жрица, волшебница невероятной силы Наимире мертва. Слишком много смертей, слишком много вопросов. Слуги военного ведомства молчали:  кто бы захотел признаваться в крови ребенка на своих руках? Пусть даже младенец обещал стать чудовищем. Нет уж, что скажет извечный соперник Кварты – Атлантический союз? Что скажет простой народ? Да и ребенок  как в воду канул… Никто не любит признавать своих ошибок, и верхушка военного ведомства стыдливо молчала.

Ребёнок Тимарана был похищен. И судьба его на время осталась сокрытой. Опасная фигура на время исчезла с доски, но тень ее все еще наводила тревогу.

Где-то далеко-далеко, на земле за широким океаном, маленький мальчик, выслеживая косулю, приготовился было пустить в изящного зверя стрелу. Он неслышно подкрался к косуле в своих новеньких мягких мокасинах и достал из-за пазухи тугой блестящий лук. Как вдруг в небе над ним зажглась новая звезда – ее блеск был так ярок и удивителен, что мальчик запрокинул голову и залюбовался. Когда он очнулся от наваждения, косуля уже удрала. Мальчик забыл о звезде – до поры до времени – еще не зная, что однажды он увидит ее вновь. Мальчик тоже был выставлен на доску – что он за фигура? Еще неведомо, очертания размыты.

Где-то в глухой чаще Аргении скрытая от посторонних глаз серая эльфийка Каймафи невпопад запела, раскачиваясь под лунным светом. Ее старшая дочь – светловолосая Исильхельм – поняла, что мать безо всяких сомнений теряет последние капли рассудка. Она сама умыла и уложила спать мальчишек – ее двух младших братьев, таких похожих и таких разных, как две стороны одной монеты. И долго еще в задумчивости глядела вдаль – ее серые глаза рано подернулись горем от болезни матери. Кто эти герои – пешки или фигуры рангом повыше? И на чьей стороне? Нет ответа.

Наконец, были и те, кто как никто другой желал смерти Тимарану и всему злу, что он произвел на свет. Светлый эльф Анжело с ненавистью глядел во тьму, раз за разом мысленно убивая колдуна. Он хотел видеть, как гаснут глаза врага. Он хотел смерти. И он знал: во что бы то ни стало он подарит смерть Тимарану и его тёмному наследнику. Кем бы тот ни оказался. У Анжело были на то свои, личные причины. И если Тимаран на этой причудливой шахматной доске был черным королем, то уж Анжело-то был без сомнения белым. Он сам искренне в это верил.

Кто-то неведомый и сильный расставил фигуры, сокрытые до времени от посторонних глаз. Опасная кровопролитная партия. А потом решил пока что отдохнуть и отложить ее начало. Игра все равно начнется – рано или поздно. Нужен только ход, иди даже легкий толчок…

Пришлось ждать этого целых семнадцать лет.

Глава 1

Алиса открыла глаза оттого, что тряска завершилась и машина остановилась в тени какого-то здания.

–Приехали, – только и услышала она от водителя. А затем все пропало в череде сильной боли, вспыхнувшей где-то в глубине черепа и так же внезапно отступившей.

У Алисы была опухоль мозга – она усыхала на глазах от той дряни, что засела глубоко внутри нее. Где-то справа, под самым черепом, было ее логово. Там кожа собиралась в несколько неизменно уродливых, начинающих зарастать швов: одно образование уже удалили, но спустя какое-то время появилось еще одно, потом еще… Тело потихоньку становилось ватным, голове, защищенной лишь косынкой и ежиком волос, было холодно и как-то пусто. Ее привезли домой к дяде, она так и не смогла приступить к занятиям в школе после химиотерапии. Никто уже особо и не возражал – ни учителя, ни врачи…

–Он дома?

–Андрей дома, – равнодушно отрапортовал водитель, – он идет встречать тебя.

По гравию шел сам дядя, чтобы помочь Алисе выбраться из машины и довести до ее комнаты. Он был такой же, как всегда – растрепанный, небритый, в растянутом свитере. Все, что Алиса хотела – это чтобы дядя поскорее уложил ее спать, сил не осталось даже дойти до постели. Одно желание: накрыться теплым одеялом и выпить снотворное. В последнее время сон приходил лишь урывками. Не кошмары, а пограничное состояние между явью и бредом. Между болью и грустью.

–Моя Алиса, – дверь машины открылась, она услышала голос, – моя девочка приехала.

Дядя поднял ее исхудалое тельце и понес в дом.

 -Я по тебе очень скучал,– говорил он, пока нес ее наверх, в ее комнату, – черт с ней, с этой школой, ты и так успевала сверх программы. Зато сейчас отдохнешь, наберешься сил.

–Андрей, – Алиса впервые за долгое время набралась смелости и спросила, глядя ему в глаза, – мне сказали… Правда, что я умру?

Алиса могла быть обыкновенным подростком, не слишком общительным, замкнутым в себе и в меру подвижным и любознательным. Еще несколько лет назад она любила бег и была завсегдатаем школьных стычек, не терпя чужого задирства. В ее планы, как и в планы многих ее сверстников, входило поскорее закончить школу и начать взрослую интересную жизнь. Но два года назад, упав в спортзале на мат, она вдруг почувствовала, как будто что-то лопнуло в черепной коробке. Слепящая боль заполнила тело и изогнула его судорогой. Сначала ее осмотрела школьная медсестра, потом – врач, ну а еще позже было полное обследование – снимки, анализы, МРТ, еще врачи… затем ее дядя и по совместительству опекун приехал в школу и услышал окончательное заключение: злокачественная опухоль в правой височной доле. Довольно большая – странно, что ее обнаружили только сейчас…

С тех пор с бегом и драками было покончено, Алиса еще больше погрузилась в себя, едва удостаивая одноклассников угрюмым вниманием.

Впрочем, и они не жаждали общения с ней. Прежде у Алисы случались вспышки ярости, беспричинной, так же быстро сходящей на нет. Учителя и врачи объясняли это переходным возрастом, Алисе же просто иногда хотелось задушить того или иного не в меру веселого шутника. Однажды, затачивая карандаш и не в силах терпеть насмешек одноклассника ("Крыса-Алиса!"), она воткнула остро заточенное кремниевое лезвие ему в бедро. И вот когда она заболела, ей показалось, что все люди вокруг стали забывать о ней, как о чем-то малозначительном. Мир не очень-то любил Алису, и она платила ему той же монетой. Всем, кроме дяди. Конечно, кроме дяди.

–Лаки, нельзя быть такой злой, – то и дело говорил Андрей. Он дал ей это прозвище в честь самого удачливого из ста одного мультяшных далматинцев, но пока что Лаки не оправдывала своего второго имени. Химиотерапия, облучения делали свое дело, она угасала на глазах. Но Андрей продолжал называть ее Лаки, стараясь приободрить в те недолгие минуты, что проводил с ней.

Вообще он сильно занят, ее дядя. Постоянно работает, торгует каким-то оборудованием, и в своем маленьком домике за городом почти не бывает. Дом и вправду сравнительно небольшой, и это всегда казалось странным Алисе. Не потому, что дядя мог позволить себе большее, нет – просто участок у дома был по-настоящему огромным, на нем запросто можно было отстроить бассейн или домик для гостей. Однако большую часть территории занимал заброшенный сад с парой яблонь-дичек и вишней, незаметно сменявшийся лесом. Сад был дикий, заросший, как и сам Андрей.

 Сейчас же Лаки лежала в своей комнате и думала о том, боится ли она смерти. Опухоль дала метастазы и в другие органы, она слышала это краем уха. "Хотя бы, – мысленно постаралась приободрить она себя, – в школу больше идти не придется".

Лаки ни к кому не была привязана. Кроме дяди. Наверное, он был единственный родной ей человек. Язык не повернется назвать их семью счастливой. Её родители умерли как-то по очереди, отец – еще до ее рождения – разбился на машине, а мать угасла от рака груди. Андрей рассказывал, что после смерти мужа она очень быстро слегла и уже никогда не вставала. Лаки, видно, была тогда совсем маленькой, раз не помнила её. А Андрею разговоры о семье явно давались непросто, говорил он на эту тему мало  – вот так и вышло, что знала о родителях Лаки совсем чуть-чуть.

Единственное, что осталось Лаки – это пара снимков. На одном – мать, еще  такая молодая и очень красивая. Лаки всегда смотрела на фото недоверчиво – девушке казалось, что в ней самой ничего подобного и в помине нет. Когда Лаки пересматривала старые карточки, то спрашивала себя, почему она не похожа на мать с ее царскими волнистыми волосами, раскосыми глазами и тонкими чертами лица? На другом снимке мать уже с отцом. Отец был чем-то похож на Андрея – тоже высокий, светловолосый, со строгой и прямой осанкой. Впрочем, сам Андрей то и дело говорил, что Лаки – вылитая бабка, его матушка. Может, и так, его племяннице  довелось сравнить.

Лаки никогда не горевала о родителях, потому что не помнила, не знала их. Иногда она думала, что было бы здорово, если бы у нее была любящая мать, готовая жалеть ее, утешать, а не только вечно занятой Андрей, каждая встреча с которым была за праздник.

–Скоро я умру. Я, наверное, буду с родителями, – сказала себе Лаки, лежа в  постели, и последние слова прозвучали как вопрос. Лаки не знала, что будет после смерти. В последнее время ее стали преследовать какие-то галлюцинации, и она измучилась от них. Иногда ей казалось, что грудная клетка покрывается черной чешуей. Иногда – что кулон на ее шее становится весом в тонну и давит на грудь, а одеяло превращается в свинцовый панцирь. Тогда больше всего ей хотелось порвать цепочку, сбросить одеяло, чтоб прекратить всякое давление на без того хрупкое тело, но все проходило так же внезапно, как начиналось.

"Скоро вообще всё закончится, – почти с удовлетворением подумала Лаки.

Прошло несколько дней, она почти не вставала с кровати. Весна выдалась холодной и дождливой, Андрей, к счастью, почти всегда был дома. Только толку от этого не было никакого – то и дело в дверь звонили, его мобильник нервно вибрировал, а то и приезжал кто-то – и Андрей работал этажом ниже. За Лаки ухаживала одна из нанятых им женщин, которая убиралась и готовила в доме несколько раз в неделю. Сегодня вместе с лекарствами она принесла новость, что пришел их с Андреем старый знакомый – доктор. Он жил в этих краях уже очень давно и знал Андрея сто лет.

–Привет, Алиса.

–Привет, Ксинг.

Даже за столько времени жизни на чужбине Ксинг так и не избавился от легкого акцента. Кроме того, его внешность так и располагала к восточным сентенциям и нетрадиционной медицине, хотя Ксинг был нейрохирургом.

–Как наше самочувствие? – и, не дожидаясь ответа, Ксинг достал заурядный тонометр, – закатай рукав, – Лаки повиновалась. Почти все эти два года Ксинг наблюдал ее в больнице и дома. И неизменно пребывал в необъяснимой гармонии с самим собой и всем миром. Его как будто не трогало, что Лаки уже на пороге смерти, и вот сейчас впервые за долгое время она почувствовала по отношению к этому приятному человеку досаду.

–Скоро у вас будет на одного пациента меньше, – неуклюже пошутила она.

Ксинг прекратил осмотр и с лёгкой укоризной посмотрел на нее.

–Алиса, ведь случаются не только плохие вещи. Все еще может обратиться вспять, и эти лекарства, которые ты сейчас пьешь…

–Люди еще не придумали, как излечить рак, – сказала Лаки, стараясь не смотреть на врача, – и я слышала, как на последнем осмотре… говорили про метастазы, так что…

Она долго осматривала люстру на потолке, чтобы слезы досады вкатились обратно в глаза.

–Алиса, – услышала она тихий голос, – ты даже не представляешь, как мне горько. Мы делали, что могли, но исход может быть печальным. И – я буду скучать по тебе.

–Я не самый веселый человек. Но мне очень не хочется умирать.

–Знаешь, – Ксинг выглядел слегка смущенным, – я принес тебе книжку.

–Книжку? – это было уж совсем на него не похоже.

–В подарок. Почитай, пока.., – он запнулся, – пока есть время и желания. Это сказка – "Братья Львиное Сердце".

–Мне уже семнадцать, и я не читаю сказки, – буркнула Алиса.

–А эту почитай. Она хорошая. Один мальчик думал, что брат его умер и исчез навсегда. А на самом деле тот очутился в волшебной стране, куда и позвал за собой брата. "Ты обернись Голубкой белокрылой И прилетай ко мне, Сухарик милый", – Ксинг засмеялся. – Это из книжки. Я оставлю ее на тумбочке. А теперь мне нужен Андрей на пару слов. С тобой мы увидимся через неделю. Я приду обязательно.

Ксинг вышел, и Лаки ничего не оставалось, как протянуть руку и взять подарок. На улице шел дождь со снегом, после очередного приступа боли, когда лекарство подействовало, Лаки почувствовала себя лучше. Спать не хотелось. Лаки открыла первую страницу и начала читать: "Я расскажу сейчас о моем брате. Моего брата звали Юнатан Львиное Сердце. Мне просто необходимо рассказать вам о нем. Все это похоже на сказку и чуть-чуть на историю с привидениями, и все же это чистая правда…"

Но прошла неделя, а Ксинг не пришел. Лаки стало хуже. Ей вкалывали капельницу с каким-то раствором трижды в день, она пила только бульон и с трудом поднимала руки. Андрей заходил чаще обычного, и Лаки казалось, что глаза его стали как-то странно блестеть, а волосы, собранные в мальчишеский пучок – серебриться.

–Андрей, ты стал как будто красивее. Ты как эльф из фантастических фильмов.

Андрей смеялся – и только. Он стал чужим, Лаки не понимала, почему он ведет себя так.

–Почему ты всегда так странно смотришь на меня? – переспрашивала она. И прибавляла, – ты будешь обо мне грустить?

–Лаки, тебе мерещится, тебе надо поспать, – слышалось откуда-то издалека, и она проваливалась в беспокойный сон.

Однажды (она уже потеряла счёт дням) Ксинг все-таки пришел. Он осторожно приоткрыл дверь и увидел исхудавшее тело под тонким одеялом; едва обросшая голова покоилась на подушке строго и прямо.

–Алиса, – тихонько позвал Ксинг.

Глаза с трудом приоткрылись.

–Я умираю, – тихо, по-детски жалобно сказала Лаки.

–Алиса, мне так жаль.

Ксинг стоял у двери, тень падала на его лицо, и невозможно было понять, о чём он на самом деле думает.

–Всё это ерунда. Ксинг, спасибо.

–Отдыхай, Алиса. Тебе нужен отдых.

–Ксинг, – это слово было похоже скорее на шелест бумаги, чем на человеческую речь. Но все-таки он услышал. И обернулся.

–Алиса?

–Я хотела сказать тебе… Знаешь, не плачь, Сухарик, увидимся в Нангияле.

Ксинг замер на секунду и улыбнулся.

–Так оно и будет. До встречи в Нангияле, Алиса.

-Она умирает.

–Вижу. Сегодня крайний срок. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

–Моя профессия врачевателя обязывает это знать. Что бы ни случилось, держись подальше. Просто делай все, как я скажу.

–Я всего лишь хочу, чтоб ей стало лучше. Не могу видеть, как ребенок мучается.

–Что бы ни случилось, поговори с ней потом. Не бросай ее. Ждать осталось совсем недолго. Вот лекарство. Только дай ей выпить. Не в вену, а в рот – она должна выпить это сама.

–Я сделаю все, что в моих силах. Еще одной смерти я не перенесу.

"Алиса… проснись Алиса… Не спи. Ты нужна мне. Открой глаза, постарайся и открой глаза".

Алиса лежала и погружалась в туманную дрему. Сколько уже она так лежит? Час, день, неделю? Она не знала. Она с трудом думала, но это становилось все менее возможным, сознание ускользало от нее все быстрее и быстрее… Перед глазами всплывали лица – кто они? Кажется, это ее близкий человек. Как его зовут? Она не помнила.

"Моя грудь… В ней как будто что-то есть. Внутри. Грудной клетки. Что-то скребет. Что-то жжет. Слышишь?"

Она хотела сказать это, но из горла вырывалось лишь тихое мычание. Без слов. Она приоткрыла глаза.

–Алиса, пей.

Ее голова… кажется, ее приподняли. Она почувствовала, как пересохших губ коснулось стекло.

"Пей, моя Алиса".

Во рту появилась какая-то вязкая жидкость. Она не чувствовала вкуса. Лишь инстинктивно сделала глоток, чтоб не захлебнуться; потом была еще жидкость, она опять проглотила. Все. Дайте мне отдохнуть. Оставьте меня, не трогайте.

–Алиса! – сказал громко кто-то.

Внезапно все ее тело пронзила страшная боль. Лаки вдруг стала видеть себя как будто со стороны. Как ее тело выгибается дугой, ее кости гнутся! Боже, что с ней? Что с ее головой? Почему огонь в груди? Все горит. "Агония"– слово как вспышка. И тут же – забвение. Только крики. Темнота. Снова крики.

Потом тело Алисы глухо обвалилось на кровать. Она уже больше не шевелилась.

Андрей быстро вышел из комнаты, неся на руках худое, высохшее тело. Он торопливо спускался по каменным ступеням вниз.

–Анжело, надо унести ее в подвал.

–Для чего?

–Никто не знает, что будет дальше. Запри двери. Мы спустимся позже. Скорей!

–Мне что-то колет руки. Что-то на спине, посмотри, там…

–Неси же!!

Андрей спускался вниз. Распахивая двери подземелья одной рукой, он крепко держал тело Лаки. Оно почти ничего не весило. Так ему казалось. В уголках губ остались следы той жидкости, что он ей влил – густые, темно-зеленые разводы. Круги под глазами стали еще темнее.

–Прости, что так вышло, Алиса.

Дверь захлопнулась. Андрей ушёл. Воцарилась тьма.

 Ее звали Алиса, ей было уже семнадцать лет, и она проснулась через шесть часов и тридцать четыре минуты после своей смерти.

Она не сразу поняла, что открыла глаза, потому что вокруг была кромешная тьма. Она моргнула и снова открыла глаза. Стала привыкать к темноте. Увидела узкий прямоугольник света – там была дверь.

"Значит, это просто темная комната"

Как она здесь оказалась? Она не знала. Она все это время… да, кажется… Всё это время она была в своей комнате. А где же она сейчас? Ей жестко лежать. Значит, она в другом месте. И здесь холодно. У нее мерзнут ноги – еще бы: на какой-то каменной лавке в одной пижаме…

Стоп.

Она умирала. Алиса вдруг вспомнила, что вот уже длительное время ни разу не отдавала себе отчет в происходящем. Когда же она сюда попала?

Может, она здесь уже очень давно?

Подняться.

Глаза привыкли к темноте – маленькое помещение без окна. Или все-таки есть окно? Наверху, под самым потолком, маленькая зарешеченная щель. Но там темно – сейчас ночь.

"Если бы я была мужчиной, – голова болела – я бы потрогала свою щетину и поняла бы, как долго я здесь".

Рефлекторно Лаки подняла руку и провела по своей бритой голове. Она ожидала, что дотронется до привычного неровного ёжика. А сейчас…

Там были волосы. Густые длинные волосы, как раньше.

Это был невероятно. Лаки ущипнула себя за нос, потом схватила себя за пучок волос и как следует дернула.

Черт, больно!

Но как…

Лаки когда-то слышала, что у мертвецов очень быстро растут волосы, но чтобы так? В ужасе она приблизила руки к лицу, силясь рассмотреть свои ногти, сплела пальцы… Ногти не отросли. Самые обыкновенные, чуть длиннее, чем у мальчишки.

Но она не мертва! Она чувствует, как сердце разносит по всему телу кровь. На ней ее прежняя пижама. Даже кулон на шее остался при ней. Только ноги босые… И какие – то… легкие. Она похудела?

Лаки щупала свое лицо – детская припухлость уступила место запавшим скулам; даже с ушами что-то не так. "Нет, сейчас не время… Потом осмотрюсь. Я должна выйти из этого странного места. К Андрею. Если он знает, где я».

«А я сама – я знаю, где я?»

Дверь  оказалась не заперта.

Перед ней открылся длинный коридор с низким потолком. Здесь был свет – тусклый, мерцающий. Лаки вдруг осознала, что коридор освещают факелы – самые настоящие, ей еще не доводилось видеть такого.

"Одно я знаю точно, – подумала она, – я не дома". Она пошла по коридору дальше и дальше. Ни окон, ни дверей – только все тот же тусклый свет.

В конце коридора  была высокая кованая дверь – Лаки открыла ее без труда.

"Дверь такая тяжелая, но так легко открывается… Это, по меньшей мере, неспроста".

Ее ступни были по-прежнему голы; Лаки ощущала холод каменной кладки. Ее пробирала дрожь. "Здесь нельзя оставаться", – подумала она. Девушка неуверенно пошла дальше – еще один коридор, но тут уже есть двери. Закрыта… закрыта,… закрыта… Все как одна, закрыты.

Неожиданно за спиной раздался какой-то странный звук. Лаки резко обернулась. Ничего. Показалось.

"Мои нервы совсем расшатаны, мне мерещится то, чего нет".

И словно в ответ на ее мысли от стены стала отделяться сера тень.

Тень была живая. Молча Лаки стояла и смотрела, как у тени вырастают уши,  появляются лапы, и вот уже огромный серый пес стоит в другом конце коридора и, не отрываясь, глядит на нее. Пес заворчал – не скаля зубы, но, как показалось Лаки, недовольно.

«Похож на волка. Если не бежать, то и собака не побежит», – Лаки посмотрела на зверя и непонятно почему спросила:

–Ты ведь не побежишь?

Пес – или волк?– заворчал и прижал хвост. Лаки стала пятиться, боясь оглянуться. Она решила, что будет идти так, пока не упрется спиной в дверь. О том, что за дверью непременно будет выход, она лишь догадывалась. Собака тоже сделала шаг. Маленький, но шаг навстречу – и он испугал Лаки. Она не выдержала – оглянулась – и быстро подскочила к двери. Громкое рычание за спиной было ей ответом.

Она захлопнула дверь как раз тогда, когда услышала удары когтей по каменному полу. Лаки остановилась на ступени какой-то лестницы и перевела дух – сердце колотилось как бешеное. Поначалу она даже не замечала, что ее ногам холодно, но опустив голову, девушка увидела, как ее ступни увязли в мокром весеннем снегу на каменных ступеньках. Что это? Выход из подвала или какого-то подземелья? Но она ни разу не видела ничего похожего в доме Андрея. Так где же она?

И вот когда она так подумала, тут-то Лаки в синих сумерках вдруг увидела свой дом – старый, деревянный коттедж, к которому она так привыкла за долгие годы. Он стоял чуть вдалеке, ничем не огороженный. Это значит, что она сейчас где-то в старом саду. Странно, что никогда раньше, гуляя, не замечала она этого подвала. Так, может быть, Андрей знает, что она здесь? Что он собирался сделать? Можно ли ей вернуться? Стоя на снегу босиком, оказавшись под пронизывающим ветром в одной пижаме, Лаки начала замерзать. Но ее длинные – как это возможно? – волосы закрывали ее шею, а все вокруг виделось, несмотря на темноту, удивительно хорошо. Словно зрение само собой обострилось.