Читать книгу: «Память мёртвых на Весах Истины», страница 3

Глава V

1-й год правления Владыки

Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

Воины Таа относились к меджаю уважительно, но чувствовалось, что в свой круг его не принимают. Нахт не обижался – понимал почему. Эти люди полагались друг на друга, зависели друг от друга в своей миссии – защищать чати. Так были сплочены между собой воины гарнизона или даже отдельные отряды стражей некрополя. Особое чувство братства, когда все прочие не совсем чужаки, но всё же не относятся прямо-таки к «своим». Вот и он здесь своим не был.

Оказаться вдали от всего привычного было неуютно. Ему и сравнить-то было особенно не с чем, ну разве что когда он приезжал на восточный берег, где старался не появляться. Но теперь получалось, он покинул дом и всё, что знал с детства. Течение событий захватило его, словно тростниковую лодку, и несло по бурным порогам. И сам он чувствовал себя не настолько искусным кормчим, чтобы справиться с тем, что ожидало за излучиной.

В ходе их небольшого путешествия от Уасет Нахт о таком просто не думал, да и обо всех прочих тревожащих его вещах тоже. Но сейчас, во время краткой передышки, мысли нахлынули на него, как паводок в сезон ахет²⁷. Разговор с Шепсет и Таа лишь укрепил их.

Смерть Имхотепа вызывала в нём обжигающую смесь горечи и гнева. Нахт корил себя за то, что не сражался ещё яростнее, что не оказался достаточно силён и быстр, чтобы прийти на помощь жрецу, заботившемуся о целом гарнизоне, исцелившему столько ран. Осознание собственного бессилия угнетало: впервые он столкнулся с врагом, которому просто не знал, что противопоставить. Он наносил удар за ударом, но его хопеш не находил податливую плоть. Меджай не понимал даже, с чем сражался, как победить эти странные многоликие формы, восстававшие перед ним. Шепсет говорила, что они – воплощения похищенных Сенеджем Ка, и это было так жутко, так противоестественно.

Конечно, он бы никогда не показал ни страх, ни неуверенность – и особенно Шепсет, которая полагалась на его защиту. Но тогда, в том ином пространстве, далёком от знакомого ему мира, он по-настоящему испугался. Впервые со смерти отца испугался, осознавая, что его сил попросту недостаточно.

И теперь он вспоминал детали боя, вспоминал изломанные фигуры чудовищ, лишь формой похожих на людей, а ещё – Тех, кто не имел никакой формы вовсе. Кто обитал в этой живой дышащей тьме в неведомой глубине гробницы. Их шепотки, шелест, шарканье, скрежет. Собака была рядом с ним – страж и проводник душ сражался подле него. Но самим нутром своим Нахт тогда чувствовал, что за ним идёт смерть. Его кровь приманивала неведомых тварей, и откуда-то он совершенно точно знал: если до него доберутся здесь, его не ожидает уже никакое посмертие. Ни Суд Усира, ни Поля Иалу. Твари пожрут его тело, пожрут его сердце – средоточие мыслей и чувств, – и не останется ни Ка, ни Ба, ни памяти о Рене.

Да, такое с ним было впервые… словно всё привычное вдруг повернулось к нему новой стороной, более тёмной даже, чем мрачные, но привычные тени некрополей и таинственные, подчас пугающие глубины гробниц.

В этой тьме, пробуждающей какой-то инстинктивный первобытный ужас, погиб Имхотеп. Но Шепсет заверяла, что его смерть пришла на лёгких крыльях, а не на кончиках когтей голодных обитателей Той Стороны. И Нахт верил ей, этой странной девушке с двумя Ка, вернувшейся из мёртвых, умевшей видеть то, чего не видели другие.

Защитить доброго целителя никто из них не успел, и эта мысль порождала внутри бурю несправедливости. Но вот что Нахт ещё мог успеть – так это отомстить. Найти чародея, которому Имхотеп бросил вызов и от которого спас Шепсет. И где-то здесь мысль Нахта обрывалась, потому что он не знал ни как найти Сенеджа, ни как сражаться с ним и его творениями. Но ведь у каждого врага должно быть слабое место – это понимал любой хороший воин. Было оно и у чародея. Узнать бы только, найти… Может быть, «деды» знают? Нахт решил, что непременно об этом спросит, как только можно будет подать голос, а не только слушать. В конце концов, это не праздный интерес – ему нужно для дела.

С Шепсет меджай это не обсуждал. Возможно, она чувствовала себя виноватой в смерти Имхотепа, как и сам Нахт. А возможно, боялась своего бывшего учителя – и тут уж воин не стал бы винить её за трусость. Сенедж не был каким-нибудь заурядным человеком, а эта победа дорого им обошлась. Меджай до конца не понимал даже, как именно и что удалось жрице в этой гробнице. Может быть, она и сама до конца не понимала. Зато он помнил, как она сражалась, обретя вдруг силу и ловкость бывалого бойца. Сложно представить, что в неё в самом деле вселился Руджек, но иных объяснений не было.

«Я умею обращаться к мёртвым…»

Нахта вдруг озарила мысль: а говорил ли с Шепсет сам Владыка? Ведь кто, как не он сам, знал имя своего убийцы! Он мог бы направить их по следу, назвать имена всех виновных, так почему же жрица не спрашивала? Это было таким простым решением, лежащим на поверхности, что меджай даже сам укорил себя, почему не сообразил раньше. Впрочем, он ведь и понял далеко не сразу, что стояло за этим её «умею обращаться к мёртвым».

Но Владыки Усермаатра не было с ними в той гробнице, когда чудовища вдруг исчезли, словно и не было их. Даже крови на клинке не осталось – твари не кровоточили. Возможно, он помогал незримо?

Нахт предпочёл бы считать, что всё, случившееся в ту ночь в некрополе Сет-Маат, было лишь мороком. Вот только его собственные раны говорили об обратном. Рассечённые бок и плечо, обработанные Шепсет, заживали своим чередом, неспешно и болели совсем не иллюзорно – слишком мало времени пока прошло.

Что бы ни случилось там, в глубинах гробницы, не ограниченных расписными каменными стенами, это было по-настоящему.

Нахт печалился, что уезжать пришлось в спешке. У него даже не было возможности вернуться в гарнизон хоть ненадолго, оплакать Имхотепа вместе со всеми. Сердце защемило. Прощание с Усерхатом и Садех, напутствия, подаренный военачальником хопеш…

«– А кто его достоин, как не ты? У нас с моей Садех не было сына… по крайней мере сына по крови. Зато был тот, кого даровали Боги…»

Меджай должен был просто прийти в Ипет-Сут и попросить помощи у той, к кому бы никогда не обратился по собственной воле, ради собственных целей. Задача была настолько же простой, насколько и трудно выполнимой для него лично. Но кто же знал, что своих близких он не увидит ещё так долго?

Впрочем, этот путь Нахт выбрал сам. А может, Боги подтолкнули его – ещё в тот день, в мастерской бальзамировщика, когда он выбрал помочь странной девчонке, которую к тому же ещё и обвиняли в страшном преступлении. Конечно же, его посещали самые разные мысли – о том, что его место в гарнизоне. Что нужно было просто доверить Шепсет заботам Таа и его свиты, а не заключать с Мутнофрет сделку, чтобы только сопровождать жрицу. Привычное правильное входило в конфликт с Глубинным правильным.

Он, простой меджай, оказался вовлечён в заговор против Владыки. И как ни прикрывайся долгом, что нужно остаться и вместе с остальными воинами защищать Долину Царей и гарнизон – а ведь это тоже очень и очень важное дело! Тем более в эпоху смуты! – близкие ждали от Нахта не этого. Он должен был помочь сбежать жрице и защищать её на этом пути.

Заговорщики считали Шепсет опасной – настолько опасной, чтобы пытаться уничтожить даже в посмертии. Немногие союзники полагали, что жрица – ключ к возвращению Маат и торжеству истины. Таким союзником был Таа, хотя его роль во всём этом меджай пока не понимал до конца. Ну а из защитников у Шепсет, за которой охотились теперь все гончие Пер-Аа, были только потусторонняя собака и молодой страж некрополя. Смешно даже как-то, вот только им было не до смеха.

Его мысли сделали круг и обратились к другой проблеме.

«– А как же обещание? Цена за помощь?

– У всего есть цена. И эту придёт время платить, просто чуть позже…»

Нет, Нахт не готов был думать ещё и о женщине, которую даже про себя давно уже не называл матерью. Мутнофрет ничего не делала просто так, никогда. Да и не верил меджай, что она решила что-то исправлять. Даже если так – слишком поздно. Когда она была нужна мальчишке, потерявшему отца, то не желала и вспоминать о своём прошлом. Она, Певица Амона, разве ж связала б жизнь с простым воином? Ошибку юности не держат подле себя. Мужчины и женщины, говорящие с Богами, оберегающие народ Кемет, стоят выше нужд одной маленькой семьи.

И что ей теперь от него понадобилось? И что понадобилось Таа, чтобы убеждать свою союзницу пойти наперекор её желаниям и отпустить меджая с Шепсет?

Пожалуй, слишком много мыслей на сегодня. Нахт резко покачал головой, словно от этого можно было как-то отряхнуться. Все эти вопросы без ответов чрезвычайно утомляли. Лучше уж сейчас воспользоваться передышкой и хоть немного отдохнуть, пока случай представился. Неизвестно же, как поздно пожелают встретиться «деды» и как долго будут вести разговоры.

Меджай расстелил походное покрывало в отведённом ему месте общей комнаты, немного в стороне от беседовавших между собой воинов Таа. Чуть поморщился, стараясь не шипеть от боли, когда задел плечо в попытке устроиться поудобнее. Но привычки взяли своё – стражи умели отдыхать в любое время, когда только выдавалась возможность. Вдруг твой дозор придётся в ночь, или случится неожиданное нападение – разумнее урвать любой шанс, потому что неизвестно, когда выдастся следующий.

Закинув здоровую руку за голову, Нахт прикрыл глаза, не прислушиваясь к равномерному гулу разговоров. Сон без сновидений окутал его почти сразу, несмотря на все тревоги.

* * *

Он не мог сказать, что точно его разбудило. Это не был ни громкий звук, ни чей-то голос. Просто что-то словно неуловимо изменилось вокруг него, в самом воздухе. Не инстинктивное предчувствие опасности, а просто очень яркая резкая перемена.

Нахт распахнул глаза. За окном царили густые сумерки, и комната была погружена в темноту, разгоняемую огнями пары светильников. Несколько мгновений он пытался понять, где находится и что сейчас происходит. Потом поднялся, наскоро приводя себя в порядок.

Воины Таа ушли, остались только двое, не считая самого Нахта. Они собирались в тишине и не зажигали больше светильников, словно по некоему негласному договору важно было сохранить эту хрупкую безмолвную темноту, крадущуюся на мягких лапах. Потом один из воинов кивнул Нахту, приглашая следовать за ними.

Вместе они вышли в сад, присоединившись к оставшемуся небольшому отряду чати. Никто не заговаривал с ним. В тишине слышались лишь звуки шагов и тихое звяканье оружия. Отряд влился в толпу. Озарённые факелами, движущиеся слитной безмолвной рекой, эти люди казались едиными. Ещё больше их примыкало с боковых улиц, вливаясь в общий поток, – куда больше, чем было поначалу, когда они только прибыли. Меджай не различал лиц, да это сейчас было и неважно.

Во тьме наступало время иных сил. В отблесках пламени факелов и алых искр светильников город оживал какой-то иной жизнью, словно приоткрывая свой истинный лик. Темнота ли скрадывала изъяны или в самом деле дома были обновлены, а сады, облачённые в покрывала ночи, ухожены? Нет, должно быть, показалось, да и толпа несла его всё дальше.

Взглядом Нахт искал Шепсет, искал хоть одно знакомое лицо, но его обступали местные. Изредка он видел то тут, то там воинов из вынужденно разделившегося отряда Таа. И, наверное, сам чати был где-то здесь же.

В какой-то миг он скорее почувствовал, чем увидел, – толпа вынесла его к Шепсет. Меджай быстро поравнялся с девушкой, чуть коснулся руки. Она была удивлена, но не напугана, и сама переплела пальцы с его. Стало спокойнее. Хека ступала рядом, и никто не обращал на неё внимания.

Откуда-то издалека впереди, точно шёпот волн, зазвучал тихий гул голосов и перезвон ритуальных инструментов. Местные подхватили песнь, кто как был горазд, и это казалось даже более жутким, чем общее молчание, пока Нахт не различил слова.

«Небеса ликуют, земля наполняется жизнью, Сет радуется. Небеса ликуют, земля наполняется жизнью, Сет радуется».

Ритм речитатива казался таким естественным, что мерно ложился в каждый шаг. В какой-то момент Нахт понял, что сам повторяет эти слова. А впереди звучала песнь, омывающая восприятие, словно чёрные воды ночной Итеру, убаюкивающая сомнения и все посторонние мысли. Древний гимн, которого он не слышал прежде.

«Это ведь самая настоящая ритуальная процессия», – вдруг понял Нахт, и всё встало на свои места.

В тот самый миг толпа миновала плодородные земли и вступила в некрополь.

Глава VI

1-й год правления Владыки

Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Шепсет

Небо распахнулось над ними звёздным шатром, бесконечным, как первозданные воды Нун. Впереди возвышалась пирамида Нубта, и сейчас она была огромной, величественной – куда больше, чем при свете дня. В танце алых огней она царила над всем в этом преломившемся пространстве.

В причудливой игре света и теней мастабы уже не казались полуобрушившимися, как и дома в городе больше не выглядели ветхими. Тропы под ногами были надёжными, как дороги в столице, петляя в лабиринте погребений. Теперь Шепсет особенно остро ощущала, что это место – обитаемо, что мёртвые – здесь, рядом. Живут, слышат, осязают, возможно даже соединяют свои призрачные шепчущие голоса с голосами живых в общем гимне.

Когда песнь достигла своего апогея на возвышенной ликующей ноте, процессия остановилась, и толпа рассредоточилась. Воцарилась торжественная тишина. Шепсет крепко сжала руку Нахта. Меджай казался живее прочих, живее даже, чем она сама, и более настоящим, чем любой здесь.

Девушка поняла, что они очутились прямо под сенью пирамиды Нубта, у входа в древний храм. Аскетичной простотой архитектуры он напоминал Хэр-Ди, а не великолепие Ипет-Сут или Храма Миллионов Лет Владыки Рамсеса. Вход отмечала невысокая колоннада, перед которой раскинулся молельный двор. Никто не встречал их – люди будто сами знали, куда идти.

И она вдруг поняла тоже – в самую глубину.

Ощущение было таким острым и чётким, словно Шепсет позвали по имени и потянули за собой. Она настроилась на иное своё восприятие и ощутила биение древнего сердца храма где-то под землёй. Оттуда и лился зов, на который шла процессия.

Двери храма распахнулись словно сами собой. Толпа увлекла Шепсет и Нахта дальше. Переходы храма в самом деле уходили куда-то в глубину, словно погребальные камеры, соединённые подземными тоннелями. Скорее всего, святилище стояло на месте более древних, возвышаясь над некрополем, но сохранив свою изначальную архитектурную структуру изнутри.

«Словно запутанные проходы Росетау²⁸, соединяющие небо и землю», – подумала жрица, хватаясь за привычное, вспоминая, как они с Нахтом стояли рука об руку, созерцая Долину Царей под звёздным покрывалом Нут.

Нетакерти, наставница Шепсет, рассказывала, что и самая первая в Кемет пирамида – ступенчатая, возведённая обожествлённым зодчим Имхотепом по приказу Владыки Джосера Нетчерихета – была построена на священных местах первых правителей, живших до объединения Обеих Земель. И что под нею тоже существовала целая сеть потайных проходов, пронизывающих всё плато некрополя, соединяющих гробницы и тайные святилища. И раз уж изначально Нубт относился к той же эпохе, до Владыки Джосера, здешние зодчие действовали так же.

О большем девушка подумать не успела – их с Нахтом оттеснили глубже, куда-то в тесные подземные коридоры, где уже не было ориентиров, а лишь мечущийся среди древних стен алый свет. И в какой-то миг они остались одни – процессия рассыпалась по храму.

Меджай сжимал её руку, ведя за собой, хотя вряд ли знал, куда идти. И рядом Шепсет скорее чувствовала, чем слышала, лёгкую поступь собаки.

Снова зазвучали тихие гимны, теперь под шелестящий перезвон систров и приглушённый перезвон арф. Слова и мелодии дробились под низкими сводами, терялись и множились среди древних стен, на которых только угадывались росписи и рельефы. Жрица хотела остановиться, прочесть их и разглядеть, но неведомая сила, которой подчинялись здешние люди, мягко подталкивала её вперёд. Хорошо хоть, что она не осталась совсем одна, что их с Нахтом не разделили.

«Тот, кто защищает сонм Богов… Могущественный, Возвышенный, о ты, далеко шагающий Властитель Семи Звёзд, прозванный «Тем-пред-кем-небеса-содрогаются…», – доносило далёкое эхо.

Мелькнула впереди тень пса – не Хека, а того странного зверя из видения, с обрезанными поверху ушами. А может, это ей только показалось? Её псица не проявляла ни беспокойства, ни интереса, словно всё шло как нужно, своим чередом.

«Небеса ликуют, земля наполняется жизнью, Сет радуется…»

Коридор неожиданно кончился, и они оказались в святилище, озарённом скудными огнями светильников. Потолок уходил в невидимую во мраке высоту, и, судя по движению воздуха, над ними была шахта. В этом помещении с разных сторон сходилось несколько переходов, но кроме Шепсет, Нахта и верной Хека никто не вышел. Получается, никого, кроме них, здесь и не ждали?..

В центре на небольшом возвышении стояли статуи примерно в человеческий рост. Эти три фигуры девушка узнала – она уже видела такие в Храме Миллионов Лет своего Владыки! И это словно свело воедино две части её жизни, протянулось нитью узнавания, усмиряя охватившую сердце тревогу.

Хор и Сет благословляли правителя объединённой Та-Кемет на царствование, равные в своей силе и власти. Отсюда Шепсет не видела лицо статуи Владыки и уж тем более не могла бы прочесть его имена и титулы на камне – не хватало света. Скорее всего, это был собирательный образ воплощённого божества народа Кемет. Именно так объяснял ей когда-то Владыка Рамсес, говоря, что сам он подчас воплощает собой и тех, кто приходил прежде, и тех, кто ещё придёт после. Шепсет, конечно же, плохо понимала, каково это – просто внимала ему, соприкасаясь с теплом и светом его Силы.

У подножия статуй курились благовония, и их тяжёлый мускусный аромат замутнял и без того расслаивающийся разум. Само ощущение реальности казалось зыбким – то ли сон, то ли явь, то ли некое пограничное пространство. Жрица бы даже не удивилась, если бы прямо сейчас увидела своё второе Ка, обитавшее по Ту Сторону. По крайней мере, ощущала она ту себя очень явственно, спина к спине.

Вдали угасали голоса процессии, с которой они пришли. Несколько мгновений Нахт и Шепсет стояли в тишине. Меджай, будто очнувшись от транса, выпустил её руку. Девушка едва заставила себя не удерживать его пальцы в ладони, словно стоило ему уйти – иное пространство захватит её окончательно.

Но Нахт не уходил далеко – приблизился к статуе, с интересом разглядывая. Если ему и доводилось бывать в Храме Владыки Рамсеса, он ведь не был допущен в помещения для жрецов. Даже Шепсет пускали далеко не везде – служители Амона ревностно оберегали свои тайны. Поэтому он, конечно, не видел знакомую девушке скульптурную композицию, созданную во славу Усермаатра-Мериамона, защитника, объединяющего всю Кемет до дальних пределов.

Меджай почтительно поклонился – это казалось очень уместным. Жрица последовала его примеру, жалея, что не взяла с собой никаких подношений. Но откуда же ей было знать?

«Это она», – шепоток пронёсся по залу – не то в её мыслях, не то откуда-то из густых теней.

Шепсет вздрогнула от неожиданности. Нахт заозирался – тоже услышал. Ладонь легла на рукоять хопеша, висевшего в петле на поясе. С этим оружием меджай, похоже, не расставался теперь никогда.

К первому голосу присоединились другие.

«И правда она».

«Она, несомненно».

От такого внимания стало тревожно. Шепсет чувствовала на себе чужие взгляды с разных сторон. Некоторые были оценивающими, некоторые – доброжелательными, некоторые, наоборот, скорее неодобрительными. Но враждебности, насколько она могла судить, не было. Её пригласили, призвали сюда – она не была незваной гостьей.

Может быть, стоило как-то поприветствовать их, обратиться? Кем бы они ни были.

Девушка прикусила язык, вспомнив предостережение Таа: не говорить, пока не спросят. Нахт огляделся и, похоже, как раз решил обратиться. Девушка едва успела остановить воина, положив ладонь на его руку, ниже повязок.

Перед статуей показался пёс из сна – жрица даже не поняла, откуда он вышел. Вроде только сморгнуть успела, и зверь просто возник перед ними. Грациозно усевшись, он теперь разглядывал гостей с милостивым интересом. Всполохи светильников отражались в его глазах, тёмно-алых, как гранатовое вино. Здесь и сейчас уже не оставалось сомнений в необычной природе этого существа, принявшего более понятный облик.

Хека прошла вперёд и села подле зверя, тоже взирая на своих подопечных. Теперь они словно стали частью или продолжением скульптурного портрета. Пёс отражал Сета, псица – Хора, хотя и принадлежала совсем иному культу. А сама Шепсет оказалась ровно напротив статуи Владыки, и оба зверя будто даровали своё благословение… ей?

Эта мысль обрушилась на неё, ошеломляя.

«Нужно быть скромнее, будь ты хоть трижды отмечена Богами», – укорила себя жрица с мрачной усмешкой.

– Хекерет-Нэсу Шепсет, – проговорил шелестящий голос – теперь уже точно вслух.

– Царская дочь, сокрытая, но названная. Лишённая имён и титулов и всё же восторжествовавшая в жизни, – вторил ему другой голос.

– Его надежда, оставленная и возвращённая.

– Добро пожаловать в Нубт, где сам Властитель Семи Звёзд приветствует тебя.

Она услышала шорох одежд, шаркающие шаги. Несколько фигур неспешно выступили из мрака запутанных ходов святилища. Но до конца они на свет так и не вышли – их лица оставались скрытыми за причудливой игрой теней и света. А может быть, даже не лица, а ритуальные маски – не разглядеть. В трепещущих всполохах огней их белые жреческие одежды, казалось, отливали тёмной медью.

– Мы ждали тебя здесь.

– Ждали давно, ещё прежде, чем ты пересекла границу снова. Пришла оттуда, откуда нет возврата.

– Прежде, чем ты осознала себя.

– Прежде, чем перестала страшиться своей Силы и Тех, кто, как и мы, ждал встречи с тобой.

Шелестящие голоса разносились с разных сторон, но Шепсет казалось, что говорит кто-то один, единый и многоликий. И жрецы словно были его разными аспектами.

Нахт рядом внешне сохранял спокойствие, но девушка чувствовала его напряжение и тревогу. Он вообще не был мастером скрывать то, что на сердце. Люди, не посвящённые в жреческие таинства, всё равно инстинктивно чувствовали Ту Сторону. И сейчас меджай, скорее всего, вспоминал их бой в гробнице, которая перестала быть привычным пространством.

Словно в ответ на эту её мысль один из жрецов произнёс с улыбкой, обращаясь уже к меджаю:

– Не страшись, верный страж, здесь никто не причинит ей вреда.

– А ты станешь порукой тому, что она сумеет вернуться.

«Что бы это ни значило…» – растерянно подумала Шепсет. Но нельзя было задавать вопросы первой – только слушать и запоминать.

– С чем они пришли? В их сознании нет ясности, – вдруг недовольно проговорил один из жрецов. – Всё равно что спускаться во мрак, видя не дальше следующего шага.

– Будь милосерднее к молодости и неведению. Они успели увидеть пока ещё не так много.

– Они хотят помочь и в этом видят свой долг.

– У царской дочери нет выбора – ради этого её призвали. Ради этого он выбрал её, как только разглядел.

О ком они говорили – неужели о Владыке Рамсесе? Сердце защемило в болезненной нежности.

– А вот у стража выбор был, – в этом голосе Шепсет почудилась лукавая усмешка. – Так смело перекроить свою судьбу. Ему ведь предлагали забыть, не увидеть то, что не положено. Уйти, притвориться, что не стал свидетелем. Лёгкий путь.

Жрица перевела взгляд на меджая, увидела, как воин стиснул зубы. Нужно будет расспросить после – если он, конечно, захочет говорить. А может, и не стоит – он ведь уже и так рассказал, как его обвинили в гибели старшего бальзамировщика Павера.

– Страж тоже отмечен псоглавыми. Его выбрали для неё. Сказали: «Помоги!»

– Псоглавая послала за ним свою вестницу. Одной Хекерет-Нэсу не справиться.

Рука Нахта, сжимавшая пальцы Шепсет, чуть дрогнула.

– Но ведь он мог отказаться? Мог. Разве не было сомнений в его сердце?

– Выбор сделан и подтверждён.

– Подтверждён!

– Подтверждён!

– Ну а царская дочь… Разве не пыталась она сбежать, запереть свою память в гробнице разума? Так было безопаснее – не видеть себя, чтобы не видели другие. Попытаться прожить человеческую жизнь.

– Собирала себя по кускам. Части склеены воедино чужой кровью, отмечены, оплачены. И мёртвые благословляют её след, идя за ней по пятам.

– Открывают её взор.

– Дают ей своё оружие.

Она подняла хопеш, брошенный к её ногам. Изувеченная рука Руджека легла ей на плечо, становясь её продолжением.

«Мы будем рядом… рядом с тобой…»

Видение, уже пережитое, стало таким ярким, словно Шепсет прямо сейчас уснула и прожила его снова. Так… странно. Жрецы обсуждали их с Нахтом туманными обрывочными фразами, в которых лишь смутно угадывались смыслы. Это было неприятно, словно их разделили на части и теперь пристально разглядывали. Взвешивали, достойны ли они, или просто не нашлось никого получше на эту роль. Девушка подавила внутреннее возмущение.

«Деды и есть деды», – раздражённо подумала она, сохраняя внешнюю невозмутимость. Но если жрецы Сета уже знали о них с Нахтом так много – вряд ли помогут маски.

Оба зверя сидели всё так же неподвижно, ожидая.

– Сочтём, что испытаны?

– И ещё будут испытаны не раз.

– Но выбор совершён и одобрен.

– Одобрен!

– Одобрен!

– А что если не справятся? – вкрадчивый голос заставил всех замолчать. Они словно бы обдумывали, если только всё это не было заранее заготовленной мистерией. – Песчаная буря уже идёт, и одно из русел Великой Реки уже оскудело.

– Слава Пер-Рамсеса тускнеет, хоть пока не угасает. Обе Земли оплакивают своего защитника. Отблески заката догорают – уходит божественная ладья, и он продолжает свой путь вместе с Ра.

– Я скажу то, что вижу. У меня нет обыкновения предрекать то, что не наступит²⁹. День будет начинаться преступлением; страна погибнет без остатка, без того, чтобы осталась запись о ее судьбе. Стране будет причинен вред, но не будут печалиться о ней, не будут говорить, не будут плакать.

Голос набирал силу, прокатываясь в полумраке мрачным эхом.

– Итеру станет сушей Кемет. Через воду будут переправляться пешком и не будут искать воду для судна, чтобы дать ему плыть, ибо его путь станет берегом, а берег – водою… Я показываю тебе страну, переживающую болезнь, – то, что не происходило, произойдёт.

Шепсет содрогнулась. Эти слова казались смутно знакомыми, но она никак не могла вспомнить, где уже могла слышать их. Или это всё уже было в каких-то её смутных пророческих видениях? Немыслимо, но жрецы Сета сейчас говорили не просто о смуте, заражающей Обе Земли, словно порча. Они говорили о полном упадке Кемет! Когда сама природа обернётся против людей, и Боги отвернутся от них.

– Наш защитник пал раньше срока. Теперь некому сравняться с ним. Исфет поднимает голову, оживает, как давно уже не случалось.

– Теперь – в последний раз?

– Нет, пока ещё есть надежда.

– Южные ветры будут отвращать северные, – голос прорицателя отличался от других – словно гул, исходящий из-под земли, откуда-то из невидимых недр храма. – Не будет неба с одним ветром…

– Как бы возрадовались в проклятом Нехене, да уж замело его песками, – рассмеялся кто-то. – Ах славное было время! Но обрёл уже Хор Великий иной лик. Не станем поминать старое.

– Не станем.

– Да и не из Нехена дует этот проклятый иссушающий ветер.

– И на востоке возникнут враги. Спустятся в Кемет из-за отсутствия укреплений, и чужеземец будет находиться рядом. Не услышит воинство. Будет медлить во вратах ночью. Войдут враги в укрепления. Не сон ли это в моих глазах? Не сплю ли я, говоря, что я бодрствую?

– Слова твои – одно мрачнее другого.

– Но нет, ты и правда не спишь. Зришь ясно.

– Говори, говори, пусть услышат и убоятся!

– Один будет убивать другого. Я показываю тебе сына в виде врага, брата в виде противника. Человек будет убивать своего отца. Все уста будут полны слов: «Пожалей меня!» Всё добро исчезнет, так что погибнет страна. Будут устанавливаться законы, которые будут постоянно нарушаться деяниями. Будут опустошать всё, что найдут. Свершится то, что никогда не совершалось…

Шепсет стало холодно и одиноко. Она словно снова вдруг оказалась в забвении, в бездонных свинцовых водах, спелёнатая ими, точно погребальным саваном. И лишь тёплая ладонь Нахта напоминала о том, что она всё ещё здесь, всё ещё жива.

Вот только жива ли?..

– То было предсказано и предугадано ещё до нас.

– Но лишь теперь сбудется окончательно.

– Или не сбудется пока, отсрочится?

– Равного последнего защитнику в его роду нет. Тяжело придётся.

– Потому подняли головы служители Сокрытого Бога. Сумеют ли стать новыми властителями Кемет?

– Таковыми мнят себя, да. Ибо и Амон провозглашён царём всех Богов, владыкой престолов, господином вечности, дарующим дыхание и процветание. Коли власть защитников ослабнет, займут их место.

Голоса жрецов перешли на шёпот и бормотание, которое разбирали только они сами. Шепсет показалось, что о них с Нахтом забыли.

И тогда меджай не выдержал.

– Как нам остановить Исфет? – воскликнул он, окидывая взглядом полувидимые фигуры жрецов. – Хватит пугать. Помогите нам понять, вы же сами нас призвали!

Святилище мгновенно погрузилось в тишину, бормотание стихло. Даже огни светильников будто бы потускнели. Со вздохом жрица провела ладонью по лицу – останавливать меджая было уже поздно. Ругать, в общем-то, тоже. Теперь им точно никто ничего не прояснит.

Невидимые колкие взгляды обратились к Шепсет и Нахту – девушка чувствовала их кожей.

А потом жрецы отступили глубже во мрак. Негласные правила были нарушены, аудиенция – окончена.