Читать книгу: «Кисельные берега», страница 3

Странная пара миновала дорожку с лепестками роз и вышла на асфальтированную стоянку у ограды турбазы «Три поросёнка». Здесь было тихо. Праздничный шум долетал издалека и казался – просто и органично – всего лишь одним из звуков природы. В вышине качали головами долговязые сосны, они тихонько гудели и поскрипывали на фоне набежавших на недавно ещё ясное небо облаков.

– Одну секундочку… – провожатая добыла откуда-то из недр своего балахона ключи. – Одну секундочку… Яблоки у меня в машине…

– Послушайте!.. – Кира уже совсем было собралась нахамить – грубо и радикально, дабы избавиться от задолбавшей её стариковской привязчивости, но осеклась: машиной, откликнувшейся на кнопку сигнализации в руках старухи, оказался, ни много ни мало, жёлтый спортивный бентли.

– О-о-о… – брови Киры, способной оценить люксовые цацки и людей ими владеющих, поползли вверх. – Это ваш? Вы сами водите?

– А? Ну конечно, дорогая… – бабка рылась в багажнике шикарной тачки, перекладывая узлы, вёдра и корзинки, как в кузове ярмарочной телеги, без всякого пиетету. – Где же они… Где-то тут ведь положила, чтобы долго не искать… А, вот! Вот они, мои сладкие…

Кире уже протягивали чёртово яблоко – маленькое и корявое. Вид при этом у хозяйки бентли, владелицы виноградников на юге Франции и садов дедушки Годфруа был такой гордый и счастливый, будто она, по крайней мере, вырастила в цветочном горшке ананас.

На самом деле, навязываемое угощение выглядело устрашающе, и бодро сунутое Кире под нос быстро отрезвило девицу, загипнотизированную крутой тачкой.

– Нет, спасибо! – она засмеялась и попятилась. – Гостям снесите, они оценят…

Рука бабки, протягивающая яблоко, затряслась в унисон с головой:

– Милая, прошу… ты только попробуй – уважь старуху… Не смотри, что вид непрезентабельный у яблочка, на вкус зато – чистый мёд… Кирочка… попробуй… ты попробуй только… откуси кусочек…

Девушка заморгала глазами, сглотнула судорожно и протянула руку. Бабкино бормотание – неостановочное, монотонное – гудело в голове шаманским заклинанием. Какая странная картинка, если посмотреть со стороны – со старой каргой и яблоком… Что-то ей должна бы напоминать, но… Никак не вспоминается что именно… Что же?.. Что же?.. Как странно… Почему так гудит в ушах?..

– Откуси кусочек, дорогой дружочек, – бабка вложила ей в руку яблоко и вдруг перестала трястись. – Уважь старуху…

И Кира уважила.

Она поднесла яблоко ко рту, медленно и с хрустом вгрызлась в жёсткую, сочную его мякоть…

Её тут же отпустило. Звон в ушах смолк, включив звук шуршащего в соснах ветра и поющей невдалеке свадьбы. Надкушенное яблоко со стуком упало к ногам.

– Не понравилось? – улыбнулась Бригитта.

Она захлопнула багажник и, не сказав более не слова, заковыляла по направлению к свадебной веранде.

Кира вытерла липкие пальцы о юбку. «Чёрт знает что такое…»

Всё ещё пребывая в странном недоумении от произошедшего, она села в машину, повернула ключ в замке зажигания и беспорядочными рывками выбралась со стоянки.

Домой добралась кружным путём, чтобы миновать злополучный пост ДПС.

И в «Аквариум» не поехала. Почему-то страшно хотелось спать. Как никогда. У неё хватило сил только на дорогу, на то, чтобы подняться в квартиру, доползти до дивана и, скинув красные туфельки, провалиться в сон – глубокий, как космос…

* * *

Яркое солнце и поёт судзумэ,

Но берегись! С Хонсю

Надвигается буря…

Там же

Яркое летнее солнце… Трепещущие на ветру лёгкие занавеси… Вкусный травяной воздух…

Откуда это?

Где-то было… совсем недавно ведь… А! На Лизаветиной свадьбе вчера. Да… Глупейшее, к слову, мероприятие… Там, правда, занавески были из дешёвого белого капрона, а здесь…

Здесь??

Кира широко распахнула до сей поры блымкающие в полусне глаза. А следом – резко села. В постели. Не на диване, где уснула вчера, не раздевшись и не добравшись до спальни своей дизайнерской квартирки в элитной высотке на Первой Продольной… А…где?

Под ней скрипнула неширокая, но массивная кровать с золочёными резными балясинами. Качнулись на сквозняке шёлковые кисти небесно-голубого полога. Пальцы судорожно вцепились в вышитое постельное бельё. Лёгкие шторы высоких французских окон, распахнутых на ослепительно-белую, залитую солнцем колоннаду, подбросил к расписанному фресками потолку игривый ветерок.

– Мамочки… – сглотнула Кира.

В дальнем углу, у белого с золотом комода, негромко зашебуршало..

– Кто здесь?

Девушка в длинном суконном платье и белом фартуке, накрахмаленном до жестяной жёсткости, виновато угнувшись, присела в нелепом книксене.

– Ваше высочество изволили проснуться? – пискнула она. – Прошу прощения, если послужила причиной вашего пробуждения, но вы сегодня так долго почивали, что госпожа Вайнцирль забеспокоилась о вашем самочувствии и…

– Стоять! – Кира откинула одеяло и неловко сползла с высокой постели: вначале коснувшись босой ногой бархатного пуфа, а после уже дотянувшись до утоптанного ворса толстого восточного ковра.

Прошлёпав по холодным плитам пола к девушке в фартуке, она обошла вокруг неё, словно вокруг ёлки. Даже пальцем потыкала для тактильного отождествления…

– Как ты меня назвала?

Девица совсем угнулась:

– Простите, ваше высочество, – пролепетала она, стремительно бледнея носом и пунцовея ушами, – самовольно я бы отродясь не… Только по настоянию госпожи… Если вы недовольны…

Но Кира её испуганное мекекеканье уже не слушала – она пронеслась стремительным бело-розово-кружевным вихрем к одному из распахнутых окон, выбежала на дворцовый балкон и перегнулась через широкие мраморные перила.

Прямо под ней пестрели глициниями клумбы, разделённые гравийными дорожками и стрижеными кустами, упираясь в заросли рододендронов. За их живой изгородью сразу начинались зелёные холмы, опушённые кронами дубрав, исчерченные жёлтыми нитями троп и дорожек…

По клумбам бродили флегматичные куры под водительством делового, пышного петуха. Сновали по дорожкам люди в старинной одежде с корзинами, лопатами, охапками дров и дребезжащими тачками. Конюх провёл под уздцы цокающего по брусчатке коня под седлом. Завлекательно хихикала девица в чепце, перехваченная на бегу за аппетитный локоть с ямочкой симпатичным угольщиком… Она кокетливо закатила глаза на его неуклюжие нашёптывания и встретилась взглядом с Кирой. Выдернула руку у ухажёра и почтительно присела, не сводя недоумевающего взгляда с полуденного явления госпожи…

– Ваше высочество! – застонала сзади белофартучная, пытаясь накинуть на плечи Киры ещё одну хламиду из оборок и лент. – Вы ведь в неглиже! Негоже…

– В неглиже… – тупо повторила та. – Негоже…

Кира сползла на пол и уселась по-турецки, обретя пышность бело-розового торта, привалившегося к балюстраде…

– Ты… Как там тебя?

– Мари, ваше высочество.

– Ага… А ты здесь… это… кто вообще? Прислуга?

Глаза Мари округлились до размеров чайных блюдец:

– Ваша горничная. Вот уже год как…

Кира уставилась на неё. Та, чтя субординацию, быстро потупила круглые недоумевающие гляделки.

– Год? Вот как… И что же, – она слегка замялась, подбирая слова, – за это время… то есть… я со вчерашнего дня не изменилась? Как тебе кажется?

– Мне кажется, – промямлила служанка, комкая оборки фартука, – что мой долг – немедленно оповестить госпожу Вайнцирль о… о ваших затруднениях…

Кира, цепляясь за перила, поднялась на ноги и поплелась внутрь покоев: зад и ноги от сидения на каменном полу основательно подмёрзли, настойчиво напоминая о насущном.

– Мари, где мои тапки? В смысле, ночные туфли?..

Горничная услужливо метнулась к ложу и обратно с атласным произведением обувного искусства, увенчанным розовыми помпонами, и замерла, почтительно сложив на фартуке руки.

Кира машинально сунула ноги в предложенную атласную прохладу.

– Ну, чего застыла? Передумала поднимать на уши грозную госпожу Циркуль по поводу моего тягостного положения умирающей?

Мари поспешно присела в своём дурацком книксене и выскользнула в высокие бело-золотые, в гамму мебели, двери.

– Эй! – крикнула ей Кира вдогонку. – Пожрать чего-нибудь принеси!..

Так…

Новоявленная принцесса сделала почётный круг по дворцовой спальне своего высочества. Открыла-закрыла ящики комода… Подержала в руке карманную книжечку Псалтыри… Чихнула в пудреницу… Глядя в зеркало, пригладила встрёпанные со сна волосы: своего, кстати, собственного, исконного цвета, без модного колорирования в чёрный. Обычные пряди мышиного, или – как маман громко его поименовывает – пепельного оттенка.

Если бы не это странное преображение, Кира, пожалуй, в своих лихорадочных поисках разгадки происходящего всё-таки остановилась без всяких сомнений на версии розыгрыша. Но без сомнений не получалось. Даже эта, наиболее вменяемая версия казалась невероятно маловероятной: затратно, заморочливо, трудноосуществимо, да и, в конце концов, кому это надо – расстараться для неё подобным образом? Чушь собачья! Ну а если розыгрыш – это чушь, то что не чушь?

Она присела на вычурную полосатую оттоманку.

Мда… Как она здесь оказалась? И здесь – это где? И она – это кто?

Кира потрясла головой – ну и вопросики… Может, она сошла с ума? И то, что ей кажется, будто она точно помнит события вчерашнего вечера – всего лишь игра больного разума? Может, и ночью она не спала, а, страдая тайным лунатизмом, перекрасила волосы, добыла где-то рококошечную ночную рубашку и отправилась в ней… куда? В Эрмитаж ночевать?

Ну всё, хватит! Что за бред! Да, бред! В этой ситуации, кстати, вообще, что не предположи – всё бредом покажется. Любая версия. Что же делать? Чёрт, чёрт, чёрт… Что же делать?!

Ну, во-первых и в главных – отставить панику. Так… Дышим глубоко и медленно… Это раз. Во-вторых, прячем свои страхи, сомнения и полное непонимание происходящего как можно дальше – совсем необязательно, чтобы люди, среди которых она оказалась, эти её «затруднения» заметили и расценили, как повреждение в уме. Ведь совершенно определённо её принимают здесь (или делают вид, что принимают) за кого-то вполне и давно знакомого! Не стоит разрушать этой иллюзии и доказывать обратное: сумасшедшие в любое историческое время и в любом уголке мира всегда под особым наблюдением и с особым к ним отношением… Чёрт знает этих вайнцирлей – упрячут ещё в сумасшедший дом какой, лечить начнут… кровопусканием…

Кира зябко передёрнула плечами и откинулась на полосатые подушки. И – что же делать в-третьих? Ну… это, в общем-то, очевидно – играть навязанную роль: притвориться, осмотреться, сделать выводы… Принцесса задумчиво поскребла коленку под оборками: если это розыгрыш – что маловероятно – она включится в игру и сохранит лицо, если же что-то другое – что ещё невероятнее – то тем более стратегия врастания в структуру нового бытия – единственно верная.

Определившись с деспозицией, тактикой и стратегией, профессиональный маркетолог решительно выпрямилась и хлопнула ладонью по парче оттоманки – итак, замётано! Осмотримся, понаблюдаем, постановим. Раскисать и ударяться в панику, бегая кругами по предоставленным к её услугам дворцовым залам, завывая белугой, она не намерена.

Не на ту нарвались, понятно? – вопросила она с вызовом неведомых злокозненных недоброжелателей. Киру Волошкину эпохой рококо с розовыми оборками и ряжеными под балконом не запугаешь! И на понт не возьмёшь! Ясно? Дурачьё… Кира Волошкина сама кого хочешь в бараний рог согнёт и с потрохами съест! И на косточках покатается! Козлы…

* * *

Пафосное явление госпожи Вайнцирль в сопровождении горничных, болезненного доктора в чёрном сюртуке и косо нахлобученном парике, ещё каких-то людей, Кирой не идентифицированных, произошло церемонно и торжественно. Только фанфар не хватало.

Сначала – вопрошание о самочувствии через Мари; затем – долгое заполнение комнаты с протискиванием дам в широких фижмах через почтительно не полностью приотворённую дверь и продолжительные раскланивания; наконец – констатация прекрасной погоды и личные расспросы о здоровье.

Высокая, костистая женщина с суровым длинным лицом породистой тевтонки величественно кивнула доктору. Тот почтительно ухватил Киру за запястье и принялся считать пульс, подняв глаза к расписному потолку и безостановочно шмыгая красным носом. Шмыганья Кира не выносила с детства. Она вырвала руку из влажных пальцев эскулапа:

– В чём дело? – по её субъективному мнению именно таким холодным и надменным тоном, сдвинув брови, должна была изъясняться истинная принцесса. – Мадам Вайнцирль, что здесь происходит?

– Ваше высочество, – мадам благовоспитанно сложила лапки – одна в другой – на фоне плоского живота, – мы лишь желаем удостовериться, что с вами всё в порядке…

– Я в порядке! – с раздражением перебила дуэнью девчонка в оборках и отпихнула настойчивого доктора. – Догадываюсь, что это моя неосторожная утренняя шутка с горничной переполошила весь ваш курятник и заставила приволочь его в полном составе ко мне в спальню. В своём ли вы уме? Может, имеет смысл убедиться в вашем здоровье?

Госпожа Вайнцирль застыла с раскрытым ртом.

«Слова забыла, ворона?» – хотелось съязвить Кире, но она сдержалась: играть, так играть. Бог знает, почему она с таким упорством сворачивала подсознательно на версию розыгрыша и скрытой камеры… Может, потому что иное предположение просто не умещалось в её рациональном сознании. Не укладывалось в пазл. Что, впрочем, не удивительно – кто бы на её месте с лёгкостью предположил нечто более фантастическое?..

– Господин доктор! – Кира откинулась на подушки и подмигнула адресату. – Почему бы вам не пощупать пульс у мадам? Сдаётся мне, она в вашем внимании нуждается гораздо сильнее: возраст, сахар, гипертония… Теперь ещё и мнительность, как видите…

Доктор хлопнул отёчными веками. Госпожа Вайнцирль закрыла рот и сурово поджала губы.

– А я, – продолжала Кира, наслаждаясь произведённым эффектом, – не отказалась бы сейчас позавтракать и… эм-м… одеться и… м-м… что там ещё? прогуляться… Мари! Я же просила принести чего-нибудь съестного!

– Боюсь, ваше высочество, – госпожа Вайнцирль взяла себя в руки, – завтрак вы проспали. Придётся подождать обеда, как и положено. А если вы вполне здоровы, как изволите утверждать, и в чём лично я не совсем уверена в связи с вашим сегодняшним поведением, то будьте добры поторопиться с туалетом. Через час у вас урок с мсье Дюжо…

Теперь уже настала очередь Киры онеметь – ничего себе, порядочки у них…

– Затем музицирование до обеда… На обед сегодня подадут ревеневый суп и тушёную свинину с горохом. После – прогулка в парке с фрейлинами… Кстати, вынуждена вам доложить: Агнет слегла с инфлюэнцей, а Эмма отпросилась на похороны тётушки в Тироль. Что касается Белинды… Я взяла на себя смелость, ваше высочество, самолично отправить эту вертихвостку к родным. Поскольку считаю её поведение неподобающим, а влияние на вас тлетворным. В среду её видели беседующей с молодым Иоганном! И находилась она в это время без сопровождения!.. Надеюсь, вы, как благочестивая девица, согласитесь со справедливостью и разумностью моего решения. После прогулки…

Кира так резво вскочила на ноги, что докладчица от неожиданности поперхнулась на полуслове.

– Выйдите все вон, – тихо и спокойно процедила хозяйка спальни. – Мне нужно побеседовать с госпожой Вайнцирль наедине.

Замершие в почтительных позах придворные и слуги не шелохнулись.

– Мадам, – сообразила Кира, – мы не могли бы поговорить?

Мадам неуверенно пошевелила желваками, но всё же, поразмыслив, величественно кивнула присутствующим. Те немедленно пошуршали к дверям.

«Вон оно как… – заценила новоявленная принцесса: повеяло запахом интриг и мощного противника. – Ну-ка, где там мои полевые навыки, наработанные в карьерных боях?»

– Белинду значит… – сказала она вслух и задумчиво прошлась к окну. Остановилась там, картинно заломив руки. – Моя бедная, маленькая Белинда! – глаза Киры наполнились слезами. – Мой единственный друг! Моя надёжная опора в девичьих горестях и обидах… Неужели вы совсем не думали об этом, госпожа Вайнцирль, отрывая от моего сердца его единственное утешение, а? Неужели ничего не дрогнуло, не шевельнулось в вашей чёрствой душе? Неужели, – голос Киры зазвенел от сдерживаемых слёз, – неужели вам так безразлично душевное равновесие вашей принцессы? Признавайтесь, злая женщина, безразлично?!

– Ваше высочество, – лицо всесильной дамы, неизвестного пока статуса, окаменело, глаза прищурились… Должно быть, с такими лицами её предки, псы-рыцари, отправляясь «за зипунами» в крестовые походы и, свято веря милосердию Господню, рубили в капусту неверных. Ну и всех прочих подвернувшихся – на том свете рассортируют… – Ваше душевное спокойствие, как равно и ваши интересы, ваше благополучие – основа моего существования. На них я положила свою жизнь после смерти вашей незабвенной, благочестивой матушки. Дружба с этой легкомысленной девицей – хотя я ранее и не подозревала о том, что вы так уж дружны – во вред вашему благоразумию. Я, всего лишь, как добросовестный садовник, выполола сорняк в вашем окружении. Чем собираюсь заниматься и впредь. Кто ещё кроме меня? Кто ещё будет так же беззаветно радеть о вас, ваше высочество?

Повелительным движением руки она остановила принцессу, собирающуюся встрять в её патетический монолог:

– Если же у вас, как у всякой юной девы, возникло вдруг ложное впечатление о якобы чрезмерной моей требовательности, то знайте – строгость необходима юным сердцам так же, как благотворная роса цветку, ваше высочество! – она слегка, с достоинством склонилась. – Прошу поторопиться с одеванием, иначе опоздаете на урок.

Она развернулась и пошуршала юбками к дверям, на прощанье одарив воспитуемую жёстким, холодным взглядом бесцветных глаз.

Тут же явилась Мари и принялась бегать савраской по огромной, как бальная зала спальне, выкладывая на постель детали экипировки.

Кира переступила с ноги на ногу:

– Мари… слушай… напомни, где тут… ну это… пописать?

Горничная, стараясь больше не таращиться на весьма странно ведущую себя сегодня госпожу, молча полезла под кровать за ночным горшком…

* * *

Навьюченная, как верблюд, метрами ткани, рюшей, лент, чулок, подвязов, шнуров, засунутая в неудобные туфли, стиснувший рёбра корсет и напудренный парик, обложенная накладками, пуфами и фижмами, Кира чувствовала себя стреноженным снеговиком.

Она с трудом ковыляла через дворцовую анфиладу за проворной Мари. Кое-как приноровившись переставлять ноги, сообразуясь со всей сложностью нацепленных на неё конструкций, псевдопринцесса по пути попыталась осмотреться.

Виды её несколько разочаровали. То, на что в своих покоях, прифигев от неожиданности, она, возможно, не обратила внимания, здесь яркий солнечный свет обнаружил со всей очевидностью: дворец оказался не столь уж и роскошен. И, должно быть, знавал лучшие времена. Позолота почернела и облупилась, роспись плафонов поблекла, обивка стен потёрлась, а кое-где даже прохудилась. Да и свечная копоть оставила на некогда великолепных интерьерах свои несмываемые следы.

«Да уж, – скривилась принцесса, – а батюшка мой, видать, так себе королёк – не Людовик XIV и не император Всероссийский…»

В классной комнате её уже истомились ждать фрейлины с грифельными досками на коленях. Разложив на широких банкетках необъятные юбки и поправляя друг другу банты и атласные цветы в причёсках, они безостановочно щебетали и хихикали.

У конторки чернел, как дрозд в цветнике, учитель. Видать, тот самый мсье Дюжо. Француз? Судя по фамилии… А она вообще-то в каких землях-то материализовалась? Хоть бы имя своё узнать каким-то образом…

Кира, вздохнув, полезла за ломберный столик с инкрустацией, без всякого сомнения предназначенный для её ученических потуг. «Травка зенелеет…»

– Ваше высочество, – учитель церемонно поклонился, – если позволите, начнём сегодня с каллиграфии. Затем немного поговорим о греческой истории и подвигах Александра Македонского…

– Валяй, – Кира повертела в пальцах гусиное перо. Вот наказание-то…

Мсье Дюжо с готовностью принялся рисовать на доске буквы с витиеватыми завитушками. Фрейлины, высунув языки, запыхтели со своими грифелями.

Кира с готовностью макнула перо в чернильницу с откидной нефритовой крышкой и ткнула остриём в бумагу. Из-под пера весело брызнули чёрные капли, засеяв чистый лист, стол и кружевную манжету…

– Ваше высочество! – дверь в классную комнату распахнулась, на пороге нарисовалась грозная мадам Вайнцирль. – Его величество желает видеть вас по безотлагательному делу…

* * *

Закрылась за тобою дверь. Теперь и ты

Испробуй тёплое сакэ,

Что из дурного нрава перегнали…

Там же.

Высокородный батюшка, князь Брумбольд и курфюрст, кавалер ордена Великодушия, ордена Чёрного Орла, участник войны за испанское наследство, генерал от инфантерии и седьмой претендент в очереди наследования короны объединённых земель в истоках Большой Мокрицы сегодня отмечал всего пятый месяц своего восшествия на престол. Личностью он казался носатой и хмурой. Впрочем, таковой и являлся. Сказались, возможно, благородные гены; возможно – затянувшееся ожидание вожделенного трона.

Наглухо запакованный в чёрный сюртук, трепетно блюдущий унылую, словно чёрствый сухарь, лютеранскую мораль, он поморщился при виде вызывающей пестроты оборок, лент и декольте прибывшей принцессы. Посреди полумрака королевского кабинета, отделанного и обставленного чёрным дубом, девушка выглядела аратингом в вороньем гнезде.

На её неуклюжее приседание он угрюмо кивнул. Не предложив кресло и не удостоив словом приветствия, какое-то время разглядывал «дщерицу юную», брезгливо опустив уголки рта.

– Дочь наша, – разлепил он, наконец, тонкие, жёсткие губы, – Большемокрицкому королевскому дому оказана честь: прибыло посольство с Лысых Холмов с предложением объединить две благородные ветви в одну, – он кивнул в сторону жмущихся у окна плешивых кавалеров с выцветшими орденскими лентами и со шляпами, нежно прижатыми к груди. – Нам угодно их было выслушать. Угодно ли вашему высочеству будет принять привезённые посланцами дары?

Кира неопределённо повела плечиком:

– Отчего ж не принять? – скрипнув китовым усом корсета, Кира плюхнулась на ближайший стул. – Не возражаете, ваше величество, я присяду? Эти туфли ужасно жмут! Благодарю… – Она повернулась к послам, вопросительно изогнув бровь: – Так что там за подарки? То, что я их приму, надеюсь, не будет меня к чему-то обязывать?

Плешивые дядьки оторопели. Но тут же быстро мобилизовались, стряхнули оторопь, раскланялись, расшаркались и обозначили начало своей миссии множеством ничего не значащих, но необходимых по этикету фраз. После долженствующей прелюдии узорчатый шёлк с водружённых на чайный столик даров был торжественно и церемонно сдёрнут…

Воцарилось молчание.

Кира с недоумением взирала на представленные её взору герань в горшке и клетку с сердитой невзрачной пичугой.

– Та-ак… – прокашлялась она, сообразив, что повисшее среди дубовых панелей молчание – есть ожидание приличествующих случаю восторгов и благодарностей со стороны одариваемой. – Весьма оригинально… Полагаю, князь ваш, господа, либо неприлично нищ, либо беспросветно скуп. Либо и то, и другое одновременно. В любом случае, – она не удержалась и фыркнула, – посылать подобное девушке, которую желаешь видеть своей невестой, более чем… э-э… неуважение, это… м-м… трэш какой-то… Вы бы ещё цветов на нашей клумбе надёргали!

– Луиза-Вельгельмина-Фредерика! – рявкнул король. – Вы забываетесь!

– Ваши манеры! – зашипела Вайнцирль, покрываясь красными пятнами.

«Блин, ну и имечко у меня! – ужаснулась принцесса. – Чёрта с два запомнишь…»

– Мои манеры, дорогая мадам, на высоте, – осадила она дуэнью. – Вот если бы я надела этот горшок с геранью послам на голову – тогда да, тогда конечно: в этом случае можно было бы обвинить меня в невоспитанности.

Мадам с силой сжала костлявые кулаки, изо всех сил стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение:

– Я прошу прощения, ваше величество, – проговорила она дрогнувшим голосом, – принцессе сегодня с самого утра нездоровится. Это я виновата: надо было всё же настоять на врачебном осмотре, оставить девочку в постели и поставить ей пиявок на лоб, дабы снять воспаление в мозгу…

– Что? – взвилась болящая. – Себе поставь, старая грымза! Хотя, к слову сказать, твоему мозгу бедные червяки вряд ли способны помочь – такое воспаление, как у тебя только гильотиной лечится!..

– Ваше высочество! – голос венценосного батюшки прозвучал угрожающе ровно. – Будьте добры закрыть рот – вы наговорили достаточно на сегодня!..

Послов король удалил кивком головы, обер-гофмейстерину взмахом руки. После чего уставился пронизывающим взором из-под тяжёлых век на провинившуюся:

– Что всё это значит?

Звенящая тишина зреющей грозы ощущалась почти физически…

Кира недоуменно пожала плечами:

– А что, собственно, не так, ваше величество? Разве я не права? А! Вы, должно быть, прочили мне в женихи этого Лысохолмяного князька? Неужели? Смотрите, не продешевите! По моему скромному мнению, этот пошлый жадюга немного выгоды принесёт вашему престолу…

– Позвольте мне, – перебил король с раздражением, – решать вопросы выгод без участия вашего «скромного мнения». Не вашего птичьего ума это дело!

В зале повисло молчание.

Не то чтобы Кире было нечего ответить – уж с чем, а с этим проблем у неё обычно не возникало никогда. Просто… решила подыграть. Посмотреть, какое развитие событий разработали сценаристы квеста. А то лезет со своим гонором, схлёстывается с персонажами, как будто они всамделишные… Ломает, короче, всю атмосферность трёхсотлетней (должно быть… ну, или около того) давности. Всё-таки благовоспитанным дочерям в то время не очень-то приличествовало пререкаться – более слушать и слушаться. Что ж – окей, попробуем пока заткнуться и… насладимся игрой. Какие всё же харизматичные типажи! Неужели всё это профессиональные актёры? Без сомнения! Самодеятельностью тут и не пахнет – отлично, отлично всё обставлено!

Но… всё же: кто ей это представление организовал? Неужели Ренат? Неужели передумал? Неужели раскаялся? А поскольку расставание их вышло уж очень бурным – зашёл издалека… А что: романтично, трогательно и очень – ну очень! – дорого! Хотя… сценарий для покаяния какой-то … не сказать, что очень уж удачный… А вдруг представление закончится его явлениям в качестве рыцаря на белом коне (Кира фыркнула, представив господина Шагеева в невозможном для него амплуа), спасающем её от огнедышащего дракона?!

– …дракона! – пафосная декламация короля ворвалась в Кирины мечты с полуслова. – Господь решил наказать меня за грехи мои, отняв храбрых сыновей, погибших в схватке с огнедышащим ящером, прибрав к себе на небеса наискромнейших, богобоязненных дочерей и оставив, словно в насмешку, единственную и самую непутёвую! – он поднялся с резного массивного кресла, оттолкнув от себя стопку исписанной бумаги, и отошёл к окну. Его ястребиный профиль чётко обозначился на свету. – Вы непозволительно распустились, ваше высочество. Праздность и брожение молодых соков – опасное сочетание. Думаю, пора завязывать с вашим девичеством. Свадьба – через месяц. Все договорённости уже согласованы.

– За этого? – Кира кивнула в сторону даров.

Король поморщился.

– Нет, конечно же. Отпрыски Большемокрицкого королевского дома достойны более солидной партии, дочь моя. Вы выйдете за Карла Денгофа, герцога Капустина Лога. Он как раз овдовел в четвёртый раз…

– Зашибись…

– Должен вас предупредить, Луиза-Вельгельмина: если вы не обуздаете свой отвратительный нрав и посмеете выкинуть что-либо подобное сегодняшнему в отношении вашего наречённого жениха, я недрогнувшей рукой отправлю вас учиться смирению в монастырь! На веки вечные! Вам всё ясно?

– Мне всё ясно, – кивнула Кира поднимаясь и, не удержавшись, зевнула. – Не ясно только одно: когда в этом треклятом дворце подают обед? На голодный желудок, знаете ли, тяжеловато таскать на себе все эти вериги…

* * *

Меланхоличное поскрипывание парковых качелей, увитых цветущим вьюном, нагоняло тоску. Не спасало даже неподдельное веселье юных фрейлин, затеявших игру в жмурки на тенистой лужайке. Их визги и бесконечное хихиканье нервировали ещё больше.

Конечно, не они были причиной Кириного раздражения. Причина крылась в бесплодных и тягучих днях, проведённых самозваной принцессой в этом странном дворце посреди зелёных холмов. Что за хрень? Почему так долго? Где развязка? Где Ренат на своей белой кобыле, мать его за ногу? Что происходит?

Томимая нетерпением и затянувшейся игрой, она уже порывалась несколько раз вызвать на откровенность кое-кого из окружения: то к Мари пристанет, то фрейлине какой-нибудь намекать начнёт, даже к самой Вайнцирлихе подкатывала-подмигивала. Безрезультатно. Таращат глаза коровьи, свято блюдут корпоративную этику, сучки…

Пять дней… Только пять дней она здесь, а кажется – целую вечность. И от вечности от этой – пугающе-неопределённой – хотелось уже взвыть. А более того – от географии мсье Дюжо, нравоучений обер-гофмейстерины, пыточного корсета и горохового супа на обед. И от скуки.

Новизна быстро перестала казаться увлекательной сама по себе. А унылое однообразие жёсткого регламента, по которому существовал королевский двор и, само собой, она, принцесса при этом дворе – очень быстро стало казаться невыносимым.

Всё чаще стали посещать мысли прекратить, наконец, этот затянувшийся цирк собственным волевым решением. С какой стати продолжать подыгрывать создателю глупого розыгрыша, кем бы он ни был? Шутка давно перестала быть занимательной и смешной…

Из окна своей спальни Кира посматривала на жёлтую грунтовую дорогу, вьющуюся между холмами. Уйти? Страшновато: в карнавальном наряде, без денег и без малейшего представления о том, где она находится. Но, как ни крути, рано или поздно придётся – иначе сколько ей ещё здесь куковать? Чего ждать? Тем более, что ожидание со временем становилось всё более беспокойным, неприятно свербящим где-то под ложечкой таким гнусненьким, липким холодком: что происходит? – вопрошало оно дрожащим фальцетом. Кира тут же наступала ему на горло каблуком атласной туфли и давила от души – никакой паники! Но оно неумираемо возникало вновь, поднимало змеиную голову и зудело: что происходит, принцесса?..

Кира ещё раз, автоматически, качнула качели и тут же напряжённо выпрямилась в атласных подушках:

– Грета! – крикнула испуганно, словно на помощь звала: надо, надо немедленно, срочно прервать поток этих пугающих, докучливых и неотвязных, словно мухи, мыслей!..

Одна из фрейлин, резвившихся на лужке, отбросив сачок и подобрав юбки, подбежала к госпоже.

На её длинном, тонкогубом личике, пока ещё украшенном свежестью юности, уже угадывались черты будущей фрау с впалыми щеками и квадратным подбородком истой поборницы добронравия.