Читать книгу: «Глухое правосудие. Книга 1. Краснодар»

© Анна Орехова

© ООО «Вимбо»

Посвящается Баффи, моему серому пушистому соавтору

Часть I
Досудебное расследование

Глава 1. Нежданный подарок

После серой дождливой зимы хотелось солнышка и ярких красок. Выбраться на природу, устроить пикник, гулять, дышать, наслаждаться. Погода подталкивала: прыгай в машину и мчи за город! Когда еще выдадутся такие деньки? Уже не холодно, но еще не жарко; все вокруг зеленое, сочное; желтые макушки одуванчиков приманивают не менее желтых пчел; лягушки по вечерам устраивают концерты. Идеальное время, жители юга знают: нужно пользоваться моментом, еще месяц-другой – и наступит невыносимая жара.

Однако весна в этом году лишь манила и поддразнивала, словно насмехаясь над теми, кто застрял в четырех стенах, мечтая выбраться на волю. Вот уже пятый раз карантин продлевали еще на неделю, казалось, сумасшествию нет конца. Запертые по домам люди как с цепи посрывались, количество преступлений на бытовой почве росло, а потому, в отличие от других граждан, у Андрея и его коллег работы только прибавлялось.

Чайник шумел, подогревая воду. Кофе не хотелось, но «хочу» давно уже покинуло словарный запас Андрея, уступив место безапелляционному «надо». Ночная смена плавно перешла в дневную. Поспать удалось всего полчаса, о чем Андрей уже жалел, потому как после такого «отдыха» чувствовал себя вконец разбитым. Кофе был единственной возможностью хоть немного взбодриться.

В такие минуты желание послать все подальше подбиралось к критической точке. Душу грела лишь заветная отметка «пять лет», после которой, как обещали коллеги, нагрузка будет меньше. До «пятерки» Андрею оставалось полгода, и он намеревался преодолеть финишную черту как минимум из спортивного интереса. Вот и сейчас, вместо того чтобы побыть в кои-то веки дома, Андрей сидел в рабочем кресле, смотрел на заваленный бумагами стол и думал, сколько еще протянет в таком режиме?

Чайник щелкнул. Две ложки растворимого, ложка сахара, кипяток и капелька сливок, чтобы было не так противно. От горького аромата к горлу подкатила тошнота.

– Ненавижу, – проворчал Андрей, делая глоток. Очки тут же запотели. – Господи, какая дрянь.

Но кофе работал, и только это было сейчас важно. Конденсат на стеклах очков медленно таял, зрение прояснялось, а вместе с ним мысли потихоньку выстраивались в ряд, фрагменты ночной смены, ничем не отличающейся от всех прочих ночных смен, собирались воедино: три вызова, один следственный эксперимент, тонны бумаг, что-то еще… ах да, очередная беседа с шефом, и снова о деле Подставкина.

Чертово дело Подставкина! Подарочек от предыдущего следователя, который сошел с дистанции, не протянув и трех лет. Не по своей воле, кстати, что с таким подходом к работе неудивительно.

Этот кретин умудрился рассмотреть в самоубийстве убийство! Но кретином он был не по этой причине, а потому что пошел со своими умозаключениями к начальству. Степан Геннадьевич, ясен пень, его послал, объяснив, что заведомый висяк возбуждать не собирается. Однако вместо того, чтобы уползти в кабинет и заткнуться, предшественник Андрея совершил карьерное самоубийство – приперся к матери жертвы и заявил: «Существует вероятность, что вашего сына убили». Господи, какой идиот! Хотя «идиот» – это мягко сказано.

– Эгоистичная ско-ти-на. – Усталость всегда обостряла привычку Андрея высказывать мысли вслух. – Тупой ленивый урод. Испортил всем жизнь и свалил.

Знал же, к чему это приведет! Знал, что мать у жертвы не простая. Но все равно пошел, добился своего – дело возбудили, после чего побарахтался еще несколько месяцев и уволился якобы по собственному желанию, а каша, которую он заварил, перекочевала на стол к Андрею.

Поначалу казалось, что в этом деле совершенно не за что зацепиться. Хирург Максим Анатольевич Подставкин употребил изрядную дозу разбавленного в коньяке нитроглицерина, написал предсмертную записку и готовился принять неизбежное, когда позвонила жена и сообщила, что обнаружила свекровь без сознания. Подставкин помчался домой. Кто знает, возможно, врачи скорой, ехавшие к его матери, оказали бы первую помощь и самому Подставкину, но вмешалась судьба со своей пресловутой иронией: незадачливый самоубийца угодил под машину и скончался на месте. На первый взгляд все было ясно: попытка суицида плюс несчастный случай – расследовать нечего. Даже девушка, сбившая хирурга, вышла сухой из воды, в том смысле, что обвинение ей не предъявили, да и пострадала она изрядно – из-за аварии потеряла слух, такого никому не пожелаешь.

На этом история должна была закончиться, но полгода спустя предшественник Андрея доказал, что предсмертная записка Подставкина – фальшивка. Довольно качественная, даже написанная рукой жертвы, но тем не менее хирург ее не оставлял. Позже в картине преступления проявились и другие зацепки, указывающие на убийство. Однако ни одного более-менее приличного кандидата в подозреваемые так и не нашлось.

Андрей не понимал, с какого конца подобраться к этому делу: копнул в одну сторону, другую – безрезультатно. Да и признаться, времени на раскопки не хватало, для этого нужно было как минимум сесть и хорошенько подумать, а как это сделать, когда нет минутки, чтобы носки сменить?

Так и висело дело Подставкина, дожидаясь своего часа. Андрей бесконечно искал поводы для продления сроков, а в те редкие минуты, когда рабочая нагрузка ослабевала, пытался разобраться, что же с этим Подставкиным произошло.

Именно в один из таких моментов случилось озарение: две недели назад Андрей проглядывал файлы жертвы, сохранившиеся в облаке, и зацепился за пару фотографий. Одна мысль догнала вторую, вторая толкнула третью, и вскоре нарисовался мотив. Дело сдвинулось с мертвой точки! Мотив потянул за собой подозреваемую, картинка потихоньку прорисовывалась, хотя многие фрагменты все еще скрывались в тумане, но процесс однозначно пошел.

Услышав новости, шеф вцепился в версию Андрея, как стареющая проститутка за последний шанс заарканить папика: «Подбирай хвосты, и баста! Закрывай это дело к чертовой матери!»

Андрей и сам не планировал затягивать, повторно опросил свидетелей, изучил улики, снова утвердился в собственной версии и уже был готов предъявить обвинение, но тут у подозреваемой нарисовалось алиби. Пришлось зайти с другого конца. Покрутив еще немного, Андрей понял, что преступников было двое, и на этот раз все окончательно сошлось. Тютелька в тютельку!

«Молодец боец! – обрадовался шеф, вызвав вчера Андрея еще до начала ночной смены. – Заканчивай эту бодягу, больше никаких продлений».

Рвение шефа было понятно: мать убитого напирала и требовала результата. От ее настойчивости выл уже весь следственный комитет.

«Подставкина каждый день жрет мой мозг! – распалялся шеф. – Поверь, ощущение не из приятных! Так что давай уже, давай! Заканчивай!»

Андрей едва не ответил, что прекрасно знает, каково это – когда кто-то жрет твой мозг. К счастью, сдержался. Степан Геннадьевич – мужик хороший, но даже хорошие мужики страшны в гневе.

«Принимай своих злодеев, проси ребят, пусть тряхнут их как следует. И чтобы к концу недели у меня на столе лежала как минимум одна явка с повинной».

– Явку с повинной им подавай, – проворчал Андрей, отпивая кофе. Содрогнулся, отставил кружку. Он давно подозревал, что бодрящим эффектом обладает вовсе не кофеин, а вкус напитка – попробуй не проснуться, когда вливаешь в себя такую дрянь. Взгляд упал на стикер, приклеенный к краю монитора. – Да твою ж мать!

Записка, оставленная самому себе, напоминала:

Ловкина, вторник, 09:00

Он совершенно забыл об этой бессмысленной, никому не нужной встрече. Интересно, чем руководствовался, пригласив свидетельницу на тот день, когда, как предполагалось, не должен работать? Видимо, смирился в глубине души, что выходные ему в ближайшее время не светят.

Андрей поправил очки и толкнул мышку, оживляя экран. До прихода Ловкиной оставалось полчаса – за это время можно накидать преамбулу к обвинительному заключению по другому делу. Если закончить с бумагами до двух часов дня, то получится сбегать домой, принять душ и пару часов поспать перед следующей ночной сменой. Почти полноценный отдых. Главное, чтобы встреча со свидетельницей не затянулась. Дернул же черт пойти у нее на поводу и согласиться пообщаться!

Это была та самая девушка, что случайно попала под раздачу: убить хотели Подставкина, а Ловкина ни за что ни про что лишилась слуха. Жутко, конечно, оглохнуть вот так, на ровном месте, и Андрей, ясно дело, Ловкину жалел. Но жалость жалостью, а работа работой – не должны эти плоскости пересекаться! Однако Андрей растерялся, дал слабину и теперь был вынужден тратить драгоценное время на бесполезные беседы.

Он позвонил ей вчера или позавчера… когда это было? Неважно. Позвонил, чтобы уточнить пару деталей, а Ловкина попросила ее принять, объяснив, что со слуховыми аппаратами по телефону сложно общаться. Андрей не смог отказать, не каждый же день опрашиваешь глухих! Пожалел, естественно, как только повесил трубку. Теперь придется тратить время на бессмысленные встречи. Хотя оставалась надежда, что Ловкина не придет. Сколько раз он с таким сталкивался: человек умоляет выделить для него время, а потом пропадает.

– Потому что люди – идиоты, сами не знают, чего хотят.

Он скопировал преамбулу из предыдущего обвинительного заключения, вставил в новый файл и принялся исправлять фамилии и даты. Миграция стандартных формулировок из документа в документ давно уже стала частью работы. Никакого разнообразия, да и откуда ему взяться, если происшествия, которые расследовал Андрей, не сильно отличались друг от друга: один сосед стукнул другого по макушке рукоятью топора, муж пырнул жену кухонным ножом, дочь задушила мать сорванными с бельевой веревки джинсами.

Сто процентов подобных инцидентов случались под воздействием алкоголя: пьяные, ничтожные, ничего собой не представляющие убивали таких же пьяных и ничтожных – противно, гадко, но куда деваться? Кто-то должен освобождать общество от экземпляров, которых людьми язык не поворачивается назвать. «Она меня спровоцировала», «он первый начал», «помню только, что взял нож, а дальше все как в тумане» – неискреннее нытье, бездарные отговорки, раз за разом, круг за кругом. Андрей по одному только внешнему виду обвиняемого мог догадаться, что он скажет и как будет себя вести. Заканчивались такие истории тоже всегда одинаково – полным признанием вины. Иногда сами приползали со словами «каюсь, начальник», иногда опера аккуратно втолковывали им, что отпираться бесполезно.

В подобных преступлениях не было изюминки, не было загадки или мало-мальской интриги – все предельно ясно: вот жертва, вот убийца, вот свидетель. Опросить, оформить, подшить, и вперед – к прокурору. Именно поэтому почти сто процентов уголовных дел заканчивались обвинительным приговором. А чем еще они могут закончиться, когда до суда все ясно? Пусть правозащитники до посинения кричат об обвинительном уклоне системы правосудия и жерновах, из которых невозможно выбраться, – практика наглядно доказывает, что невиновные в эти жернова не попадают. Андрей допускал, что возможны исключения, но на уровне погрешности, не больше. К тому же, как известно, исключения лишь подтверждают правила.

Несмотря на предсказуемость и рутину, он не считал свою работу скучной, однако и интригующей ее при всем желании не мог назвать. Тяжелой, изнуряющей – легко, а в случае с делом Подставкина еще и геморройной: впервые столкнулся с предумышленным убийством. Это вам не очередная бытовуха! Сложновато пришлось, но Андрей справился: сложил картину преступления, выдал обоим подозреваемым подписки о невыезде, заставил понервничать на допросе.

В результате женушка признала сто пятьдесят девятую, вот только по сто пятой – ни в какую! Муж ее тоже уперся рогом и вину отрицал. Андрея так и подмывало отправить обоих в изолятор – не из кровожадности или желания отыграться, а из практических соображений, ведь, как известно, ничто так не вправляет мозги, как пара-тройка дней за решеткой.

Мера не из приятных, но ее достаточно, чтобы такие вот «невиновные» наконец поняли: следователь не шутит. Спесь с них сходит, глаза открываются, приходит осознание, что за совершенное преступление придется заплатить. После этого и явка с повинной подписывается, и показания даются, и новые факты в деле открываются. Бывший «невиновный» либо продолжает отсидку, либо в благодарность за содействие отпускается на все четыре стороны вплоть до суда, после которого свобода для него превращается в нечто отдаленное, недостижимое и прекрасное.

Увы, в деле об убийстве Подставкина обстоятельства сложились иначе: Андрей пока не нашел повода посадить «невиновных» в СИЗО. И это обстоятельство его жутко раздражало.

Зазвонил телефон, Андрей поднял трубку.

– Голиченко слушает.

– Андрей Алексеевич, к вам Ловкина Вероника Семеновна, говорит, ей назначено, – отрапортовал дежурный.

– Проводи.

Все-таки пришла. Ладно, куда деваться, теперь важно отделаться от нее как можно быстрее.

Спустя пару минут в дверь постучали.

– Войдите!

Из коридора, заставленного коробками с бумагами, выглянула девушка с милыми кудряшками до плеч. Одета по последней моде: джинсы, футболка, медицинская маска.

– Здравствуйте. Можно?

– Проходите.

Андрей открыл ящик стола, глянул на собственную маску и тут же передумал ее надевать: лежащая рядом стопка белых листов подчеркивала, что заношенная маска свою белизну давно потеряла. Пожалуй, стоит купить новую.

– Вероника Семеновна, мне неловко, что заставил вас приезжать, да еще и в пандемию.

Девушка села на стул напротив.

– Поверьте, я с удовольствием. Наконец появился повод нарушить карантин и выйти из дома. Я очень плохо воспринимаю речь по телефону, а при личной встрече могу читать по губам.

Андрей мысленно отметил, что в таком случае надевать маску точно не стоит.

– Раз так, давайте пообщаемся. У меня всего пара вопросов.

– Да, конечно. Постараюсь рассказать все, что помню. – Ловкина поерзала, устраиваясь поудобнее.

Андрей открыл заготовленную папку, достал предыдущий протокол допроса. Те показания брал его предшественник, Андрею нужно было лишь уточнить пару моментов.

– Вы сказали, что познакомились с Власенко Сергеем Сергеевичем в больнице уже после аварии.

– Все верно.

– Скажите, как часто Власенко вас навещал?

Ловкина убрала волосы за ухо, и Андрей заметил слуховой аппарат, тонкой дугой уходящий за ушную раковину. Интересно, как с ней общаться? Может, говорить громче? Но пока она вроде прекрасно слышала, даже не переспросила ни разу.

– Сложно сказать, думаю, раз в два-три дня. Мы подружились, и он заходил в палату, когда дежурил. Тогда мне было довольно тяжело, а Сергей старался меня поддержать.

Андрей понимал, что «довольно тяжело» – это мягко сказано, на самом деле ей прилично досталось.

– Вы обсуждали с Власенко ту аварию?

Ловкина невесело усмехнулась.

– Знаете, я была не в том состоянии, чтобы что-то обсуждать. Не хотелось никого видеть. Говорить, когда себя не слышишь, – пытка, а не слышать других… тогда казалось, что хуже быть не может.

– Но вы сказали, что Власенко вас поддержал. Каким образом, если вы не общались?

– Через блокнотик, это было мое единственное окно в мир. Сергей приходил, садился у моей кровати, писал дурацкие шутки. Всячески пытался меня развеселить.

– Получалось?

– Тогда я этого не осознавала, но сейчас понимаю, что да. Его шутки помогали отвлечься.

– То есть темы аварии вы не касались?

Вопрос вышел наводящим, но Андрей не стал перефразировать, в конце концов запись он не вел, а в протоколе всегда можно откорректировать.

– Касались, но не напрямую. Сергей рассказывал, что раньше Подставкин уже пытался покончить с собой, но его спасли. А вот вторую попытку предотвратить не сумели. Ведь в то время все думали, что он пытался отравиться, никто убийство не подозревал.

– Как вы полагаете, Власенко чувствовал себя виноватым?

Ловкина помолчала немного.

– Он говорил… в смысле писал, что должен был все это предвидеть. Они с Подставкиным дружили. Наверное, корил себя за то, что не сумел ему помочь.

– А касательно вас? Испытывал ли он вину за то, что случилось с вами?

– Со мной? – Ловкина поморгала, явно не ожидая такой интерпретации событий. – Не знаю, никогда об этом не думала.

Андрей же как раз именно об этом и подумал, когда узнал, что подозреваемый постоянно торчал у ее больничной кровати. Все было предельно ясно: Власенко и его женушка убили Подставкина, пытаясь сымитировать самоубийство, но вот незадача – случайной волной зацепило Ловкину и та потеряла слух. Именно поэтому Власенко подружился с ней и навещал ее в больнице – чувствовал вину из-за того, что произошло.

Беседу можно было заканчивать. Как и ожидалось, визит Ловкиной оказался пустой тратой времени, ничего нового она сказать не могла. Разговора по телефону с лихвой хватило бы. Даже оформлять протокол повторного допроса не имело смысла.

– Собственно, у меня все. Спасибо, что пришли, и еще раз извините, что потратил ваше время.

«Хотя еще вопрос, кто чье время потратил», – добавил Андрей про себя.

Ловкина, однако, домой не спешила.

– Андрей Алексеевич, скажите, вы и в самом деле считаете, что Сергей может быть причастен к убийству?

Андрей внимательно посмотрел на нее. Откуда она узнала? Он этого точно не говорил.

– Почему вы решили, что Власенко подозревают?

– Он заходил пару дней назад, рассказал, что был на допросе и что им с женой вручили подписки.

– Ясно. Наверняка клялся и божился, что невиновен?

Ловкина кивнула, и Андрей удовлетворенно хмыкнул:

– Они все так говорят.

– Я просто не понимаю… зачем ему убивать?

Андрей шумно выдохнул. Чего он точно не планировал, так это отвечать на вопросы любопытных обывателей, сующих нос не в свое дело. Но теперь по крайней мере понятно, почему она напросилась на встречу.

– Вероника Семеновна, у всех свои причины. Поверьте, у Власенко они были вескими. Придет время, вы все узнаете, а сейчас, если не возражаете… – Он выразительно покосился на экран, давая понять, что ему вообще-то нужно работать.

Но и этот жирный намек Ловкину не спровадил. Она, похоже, вообще не собиралась уходить.

– Надеюсь, у вас больше нет вопросов? – предпринял новую попытку Андрей.

Ловкина виновато отвела взгляд.

– Всего один.

Андрей откинулся на спинку кресла. Он мог бы прямо сейчас выставить ее из кабинета, но сдержался, потому что, несмотря на раздражение, жалел эту бедолагу. Закон давно уже заключил, что ответственности за ее увечье никто не несет – аварию признали несчастным случаем. Но это официально. По совести же ясно: тот, кто отравил Подставкина, виновен и в ее глухоте – одно привело к другому. Вот она и хочет во всем разобраться.

– Спрашивайте, – буркнул Андрей, злясь на самого себя за мягкотелость.

Не так-то просто отключить эмоции и перестать сочувствовать людям. С годами он, несомненно, прокачал этот навык, но мастерства пока не достиг. Может, оно придет после той самой заветной «пятерки»?

– Меня беспокоит записка. Подставкин написал ее во время первой попытки самоубийства, правильно?

Андрей не собирался раскрывать детали расследования, а потому ответил выжидающим взглядом. Ловкина помолчала секунду и продолжила:

– Подставкин пишет записку и пытается повеситься, но его успевают спасти. Четыре месяца спустя его убивают и подкладывают ту самую записку, желая выдать убийство за суицид.

Андрей не перебивал. Интересно, что еще ей известно? Он прекрасно знал, откуда у такой осведомленности растут ноги: отец Ловкиной был весьма успешным адвокатом и умел наводить справки, а предшественник Андрея не заморачивался из-за таких «пустяков», как тайна следствия.

– Значит, после того как Подставкина вытащили из петли, кто-то забрал записку, – рассуждала Ловкина, – и четыре месяца хранил ее у себя. Или же все это время записка была у Подставкина, пока кто-то ее не нашел, не прочитал и не узнал то, что толкнуло его или ее на убийство.

Ловкина могла бы не поднимать выразительно брови, делая акцент на слове «ее», Андрей и без того понял, на что она намекает: в предсмертной записке Подставкин признался, что изменял жене.

– Вы всерьез думаете, что я не рассматривал версию, будто его убила супруга?

– Уверена, что рассматривали. Но Подставкина находилась в тот вечер дома, а потому убить не могла. Не успела бы. Она звонила мужу с домашнего телефона, когда нашла свекровь без сознания. Но что, если это неправда? Что, если в тот вечер звонила не она?

Андрей шумно выдохнул. Жалость жалостью, но всему есть предел: беседу пора было заканчивать.

– Вероника Семеновна, я еще раз прошу меня извинить, но мне в самом деле нужно работать.

Ловкина стояла на своем.

– Андрей Алексеевич, пожалуйста, уделите мне еще две минуты. Дело в том, что Подставкиной не было в тот вечер дома и мужу она не звонила. Это сделала ее дочь.

– И откуда, позвольте поинтересоваться, вам это известно? – Андрей не пытался скрыть язвительность в голосе. Даже его недалекий предшественник сумел установить, кто кому и во сколько звонил.

– Сергей рассказал.

– Я так понимаю, речь о Сергее Власенко?

– Да.

– То есть о том, что жена убитого соврала следствию, вам известно со слов главного подозреваемого?

Ловкина нервным жестом убрала волосы за ухо, похоже, она и сама понимала, что ситуация попахивает бредом.

– Я знаю, как это звучит, и не представляю, чему верить. Поэтому и пришла. Вы же сможете выяснить, правда это или нет? Если Подставкина соврала, значит, позаботилась об алиби еще в тот момент, когда все думали, что ее муж пытался покончить с собой. Сергей говорит, что общался с ее дочерью и она рассказывала, что звонила в тот день отцу, потому что нашла бабушку без сознания, а матери дома не было.

Главный подозреваемый твердит, что невиновен, и переводит стрелки на других – конечно, это нужно проверить! Непременно. Андрей сделает это сразу после того, как впервые за пять лет выспится и слетает в отпуск на Бали.

– Вероника Семеновна… – Он изо всех сил старался говорить вежливо. Не хватало еще схлопотать жалобу, а потом краснеть перед шефом, бормоча «не сдержался». – Послушайте, я понимаю, что вам порядком досталось…

Он замолчал, уставившись на Ловкину, и поймал себя на том, что забыл закрыть рот.

Стоп-стоп-стоп, у Андрея даже пальцы задрожали. Не от раздражения, нет, он вдруг понял, что едва не упустил подарок, который она ему принесла!

Андрей аккуратно выдохнул. Черт возьми… Кто бы мог подумать!

– То есть вы полагаете, что жена убитого обманула следствие?

Ловкина недоверчиво посмотрела на него, явно опешив от такой резкой смены тона. Она не могла не почувствовать, что он был готов ее послать.

– Да. Думаю, это можно доказать, если поговорить с ее дочкой.

Андрей сделал вид, будто размышляет. Теперь главное – не спугнуть, главное – все правильно оформить.

– То есть она узнала об измене мужа, решила его убить и убедила дочь обеспечить ей алиби. Что ж, вполне может быть… – Он изо всех сил старался, чтобы Ловкина поверила, будто ему и в самом деле все это интересно. – Я подозревал Подставкину, но доказательств против нее не нашел. Однако ваши показания многое меняют. Осталось убедить начальника, чтобы позволил мне продолжить расследование. Это дело, знаете ли, у нас у всех уже в печенках.

Тут Андрей душой не кривил, Ловкина это почувствовала и наконец улыбнулась – даже маска не могла это скрыть.

– Да, я прекрасно понимаю. Сама бы с удовольствием оставила все позади, но…

– Важно, чтобы убийца оказался за решеткой.

Ловкина кивнула, и Андрей понял, что уже победил. Осталось закрепить это документально.

– Давайте сделаем вот что. Вы сейчас еще раз все быстренько повторите, я оформлю протокол, а потом пойду к начальнику и попрошу дать мне немного времени, чтобы эту версию проверить. Уверен, он не откажет.

Полчаса спустя Ловкина ушла, оставив довольного Андрея наедине с протоколом ее допроса. Он смотрел на заветную бумагу и не мог поверить своему счастью. Все сложилось как нельзя лучше.

Он заполучил дудочку, под которую подозреваемый будет плясать как миленький, осталось только наиграть правильный мотив. Так что очень скоро каждый получит свое: шеф – явку с повинной и суд в упрощенном порядке, Андрей – закрытое дело и благодарность от начальства, Власенко – обвинение в убийстве и тюремный срок.